Неогранённый бриллиант

Eduard von Bock Московский Кремль Москва, СССР Брагинская Катерина Олегівна Дом Совета Министров УССР Киев, УССР 1 января 1953 г. Дорогая Катюша, С Новым годом! Должен признать, я был слегка встревожен, когда твой брат объявил, что не собирается приглашать тебя в Москву на праздник. Не уверен, есть ли у него на то причина, но, полагаю, это может быть связано с некоторыми странными событиями в особняке две недели назад. Я надеялся обсудить это с тобой в Новый год, но, видимо, на данный момент будет достаточно и письма. Ты, наверное, отлично знаешь, что я никогда не был тем, кто быстро заводит друзей, впрочем, как и тем, кто предпочитает хаос тишине. Было бы преуменьшением сказать, что события двухнедельной давности были ничем иным как катастрофой, в то время как я ожидал (сравнительно) спокойного образа жизни, к которому я привык с окончания войны. Но сейчас, когда моё желание наконец-то исполнилось и особняк снова погрузился в тишину без ненужных проблем или кризисов… Я чувствую, что презираю тишину. Более того, боюсь, что я потерял близкого друга — того, которого я приобрёл не менее двух недель назад. Уверен, до тебя дошли новости о приближающемся митинге, и я с нетерпением жду встречи с тобой там. За прошлые две недели случилось столько всего, что я могу со страхом представить, что нам принесёт 1953 год. Но у меня есть надежда — хотя бы капля надежды — что жизнь в Советском Союзе вскоре изменится к лучшему. Надеюсь, что у тебя всё хорошо и что ты доберёшься до Москвы без происшествий. С любовью, ЭССР Эдуард Фон Бок. Две недели назад Плавно скользящая по бумаге чернильная авторучка дрогнула вместе со звуком разбивающегося стекла. Эдуард выругался, глядя на растекающееся по документу чёрное пятно — теперь вышестоящие будут думать о нём как о некомпетентном секретаре. Стол тряхнуло от глухого звука, от которого завибрировал пол, и крик боли разнёсся по коридорам. Ручка с громким щелчком опустилась на стол и ножки кресла оцарапали деревянный пол, когда Эдуард вскочил на ноги и выбежал в прихожую. Этот голос он узнал бы где угодно. — Райвис? — позвал он, осматривая коридоры. Гладкие доски из красного дерева покрывали полы в слабоосвещённых залах, отражение солнечных лучей от снега за окном танцевало на красных занавесках под шум комнатного обогревателя. Дверные проёмы с традиционной резьбой были достаточно широкими, чтобы Эдуард мог заглянуть в комнату, проходя мимо. Он осмотрел столовую, музыкальную комнату и маленькую библиотеку, пока не наткнулся на причину крушения. Комната была предназначена скорее для демонстрации, чем для использования. Круглый чайный столик располагался в центре, а в задней части комнаты стояли шкафчики со стеклянными дверцами, заполненные бесценным китайским фарфором. Эдуард опустил взгляд на пол, рассматривая упавшую стремянку и разбросанные осколки фарфоровой посуды, покрытые белыми трещинами от падения. Растянувшийся на полу мальчик издал короткий стон. Он носил маленький мундир бордового цвета, подходящий ему по размеру. Впрочем, эта вещь всё равно смотрелась громоздкой и мешковатой на худом теле — он явно потерял в весе с тех пор, как этот мундир был сшит. Он ругал себя на языке, которого Эдуард не понимал. Сжав тонкие пальцы в кулаки, он поднялся, опираясь на дрожащие руки. — Всё хорошо? Мальчик поднял голову, встретившись взглядом с Эдуардом. Его ярко-фиолетовые глаза имели потрясающий цвет, но при этом были впалыми, а под ними виднелись тёмные круги. Непослушные карамельные локоны обрамляли его круглое лицо. — Я-я… В порядке. Эдуард шагнул навстречу своему младшему брату. — Давай помогу тебе… — Нет! — закричал Райвис, резко вскочив на ноги и ударившись спиной о шкаф, который тут же затрясся от столкновения. Блюдца внутри громко зазвенели. Он с трудом заставил себя неуверенно улыбнуться. — Т-то есть, нет, с-спасибо, я могу справиться сам. Краем глаза Эдуард заметил слабый отсвет, что заставило его посмотреть вниз — гладкий деревянный пол был запятнан чем-то тёмным. — Ты… поранился? — А? — Райвис проследил за взглядом Эдуарда и протянул руку, чтобы показать ярко-багровое пятно, размазанное по его ладони. — Выглядит плохо, — Эдуард сделал шаг вперёд, чтобы рассмотреть получше, но Райвис тут же убрал свою руку за спину, отшатнувшись. — Ничего такого, просто царапина! Она правда не болит, ничего такого, что не мог бы исправить бинт, и я точно знаю, где его найти! Т-тебе наверняка надо вернуться к работе, те кипы бумаги по тебе скучают, ха-ха… Эдуард знал, что его брат начинает быстро и бессвязно говорить, когда нервничает, но это уже было попросту нелепо. — Ты чувствуешь этот запах? Взгляд Райвиса с невероятной скоростью забегал по комнате. — Ч-что? Н-нет, я не чувствую никакого… ай! — Эдуард взял мальчика за шиворот мундира и резко встряхнул его. Сделав глубокий вдох, он почувствовал невероятно сильный и слишком знакомый запах, отчего его сердце забилось в разы быстрее. — Ты пил. В ответ прозвучал нервный смех. — Что? Я? Пил? Н-нет, ты всё не так понял, видишь ли, я пил всего лишь, эм, чай! Так что не о чем беспокоиться… Взгляд Эдуарда вмиг стал холодным. — Райвис, мы говорили об этом. — Но я не делал этого! — Ты знаешь, что с тобой сделает алкоголь? Ты хочешь стать таким, как он? Райвис попытался вырваться из хватки Эдуарда, размазывая кровь по ладони. — Отпусти меня… — Скажи мне правду. — Не говори мне, что делать! — Райвис… — Я сказал, отойди от меня! — Райвис резко оттолкнул его, тут же отворачиваясь и выбегая из комнаты. Эдуард вскочил на ноги. — Райвис! Он бросился бежать вслед за латышом, но остановился, когда дверь ванной громко захлопнулась прямо перед ним, чуть ли не сотрясая стены. Эдуард остался в гостиной в полном одиночестве, и компанию ему могло составить разве что эхо от его тяжёлого дыхания. Отчасти он злился на младшего брата за то, что тот скрывал свою зависимость, но в то же время он с трудом мог винить в этом Райвиса — за свою жизнь мальчик насмотрелся на такие ужасы, что не каждая нация сможет вынести. Эдуард решил, что Райвиса до конца дня лучше не трогать. Он собрал с пола осколки разбитых тарелок и вернулся в свой офис, бездумно заполняя бумаги и думая при этом над способами помочь своему брату. Корнем проблемы являлся тот факт, что Райвис был всего лишь слугой в этом дьявольском особняке, но, конечно, здесь Эдуард не мог ничего изменить. Он так и прокручивал все свои возможности в голове, пока наконец не принял то, что единственный способ помочь Райвису — это убедить его, что алкоголь не является действенным способом избавления от проблем. Эдуард вздохнул, положив свои очки на стол и потирая тёмные круги под глазами. Сквозь пальцы он взглянул на фотографию в рамке, которая располагалась на столе: он и два его брата в военной форме стояли по стойке смирно на фоне серого шифера. Несмотря на то, что на фотографии этого невозможно было разглядеть, Эдуард очень отличался от своих братьев. Они полагались на свои эмоции и инстинкты, в то время как он действовал исходя из логических соображений. «Может быть, Торис мог бы помочь?» Его старший брат имел особый дар находить с людьми общий язык, тот дар, которым Эдуард никогда не обладал. Если кто и мог убедить Райвиса бросить пить, то только он. Эдуард взял свои очки со стола и протёр их платком, заправленным в его нагрудный карман, после чего снова надел их. Схватив со стола ручку, он наклонился над столом, чтобы поскорее нацарапать подпись. Чем быстрее он закончит — тем быстрее он найдёт брата. Небо, видневшееся из окна офиса, сменило цвет с ярко-золотого на пылающий розовый, переходя дальше в глубокий индиго. Эдуард посмотрел в окно, наблюдая за жемчужно-оранжевой полосой на горизонте. Казалось, в этом проклятом особняке была только одна хорошая вещь: отсюда открывался прекрасный вид на закат. «Всё равно это не эстонское небо», — горько подумал Эдуард, поднимаясь на ноги и выходя из офиса. Вновь пробираясь через лабиринт коридоров особняка, он чётко отстукивал каждый свой шаг по гладкому деревянному полу. Эдуард всё время смотрел прямо, лишь однажды бросив взгляд на стену, проходя мимо смелого портрета Сталина. По его спине пробежался холодок, и он, спрятав руки в карманы, ускорил свой шаг. Быстрый поворот через кухню привёл к лестнице, ведущей вниз, в комнаты слуг. Звук шагов Эдуарда стал более гулким, отдаваясь эхом в бетонных стенах. Спуститься вниз по лестнице здесь означало войти в совершенно другой мир, отличающийся от элегантного особняка. Половые доски, покрытые воском, здесь становились грубыми и потрёпанными, богато украшенные стены исчезали, оставляя лишь тусклый цемент. Не было здесь и никакой ручной резьбы на дверях, а ручки же были из самой обычной меди. Эта часть особняка не предназначалась для показа богатой истории, культуры и мощи Советского Союза. Нет… Единственной её функцией была возможность подчинённых жить здесь. Это было попросту смешно, осознавал Эдуард, что, несмотря на несчётное количество прекрасных гостевых комнат по всему особняку, ему с братьями приходилось делить одну спальню. Конечно, какая разница? Все трое были так заняты весь день, что только ночью они могли хоть как-то провести время вместе. Но делить с кем-то комнату значило скорее лишь… усложнить свою жизнь. Их комната была маленькой, но функциональной. Три односпальные деревянные кровати стояли в ряд у левой стены, накрытые шерстяными одеялами. Возле каждой кровати находился столик с лампой, двух комодов здесь было достаточно, чтобы вместить весь ограниченный гардероб братьев. И хоть стены и мебель были невероятно безвкусными, при более внимательном рассмотрении здесь можно было обнаружить моменты, кусочки личной жизни балтийских стран, чего нельзя было заметить наверху. Прикроватный столик Райвиса был буквально напичкан книгами — одни романы, в основном, он был безнадёжным романтиком, — и ещё один небольшой стол, который он сам принёс с верхнего этажа, был усыпан записями стихов и размышлений для его собственных писательских проектов (на русском, конечно же). Нагромождения на комоде, принадлежавшие Эдуарду, были научными публикациями, которые он писал во время пребывания в университете в Тарту (не политические, конечно же). Там также находились фотографии: самое счастливое фото этой троицы, сделанное в тридцатые, когда они были независимы (каждый флаг был закрашен чёрным маркером, конечно же). На других фотографиях страны Прибалтики, позирующие с друзьями: Польша, Америка, Украина и Финляндия были некоторыми из лиц, что улыбались со столика. Наиболее важные вещи — националистическая поэзия, сохранённые нашивки со старой военной формы, чётки — надёжно хранились в бесчисленных укромных уголках и тайниках, которые они построили, пряча всё от посторонних глаз. Здесь было и тесно, и скучно… Но эта тесная комната, которую Эдуард делил с братьями, ощущалась родным домом гораздо сильнее, чем призрачные холлы особняка. Дверь скрипнула, как только Эдуард открыл её. Взгляд его уловил тень быстрого движения: вошёл он как раз вовремя, чтобы увидеть, как Торис прячет что-то от него. Литовец уже улыбался, нервозно заправляя прядь каштановых волос за ухо. Эдуард тихо закрыл за собой дверь. — Что это было? — А? — Не говори мне, что ты всё ещё… — он понизил голос до шёпота. — Ты всё ещё занимаешься контрабандой писем? Торис нахмурился, сжимая в пальцах край матраса. — Я нашёл кое-кого, у кого есть… контакт с Варшавой. Это единственная связь, которая у нас есть. Эдуард видел одиночество в глазах брата и потому решил не спорить. Годы, проведённые в нацистском режиме в Берлине, вновь сплотили Ториса с Польшей. Но сейчас, когда война закончилась, их «хозяин» сделал всё, что было в его силах, чтобы вновь разделить их. Как будто потери национальной идентичности не было достаточно, вместе с тем Торис потерял своего лучшего друга. Эдуард присел на свой матрас, ставя локти на колени и наблюдая за тем, как его старший брат бережно сложил лист бумаги и спрятал его под обложку книги «Преступление и Наказание». Литовец выглядел примерно на тот же возраст, что и Эдуард — на поздние двадцатые. Он был немного ниже и более худого телосложения, тонкие каштановые волосы спускались вниз, слегка задевая его плечи. Эдуард думал, что его брат всегда выглядел более… женственным, если это было правильное слово. Дело было не только в его внешности, но и в самой его натуре — черты его лица были мягкими, он всегда успокаивал Эдуарда и Райвиса в самые трудные времена. Но даже так Эдуард всегда мог видеть что-то гораздо более тёмное, прячущееся за этими изумрудными глазами. Глядя на него сейчас, Эдуард внезапно расхотел рассказывать ему о Райвисе. Было очевидно, что у Ториса выдался тяжёлый день — он чувствовал, что будет неправильно обременять его ещё одной проблемой. Но когда тишина затянулась, он понял, что выбора не было. — Райвис снова пил. Торис тут же отдёрнул руку от книги словно от огня. — Я знаю, мы уже пытались сделать что-то ранее, но я не могу видеть его в таком состоянии. Я подумал, что лучше бы тебе с ним поговорить. — Ты собираешься мешать нашему брату, если он всего лишь хочет спастись? Этот вопрос застал Эдуарда врасплох: он ожидал, что Торис будет возмущён, так как он был тем, кто больше всех страдал от алкоголизма их босса. Его брат обернулся и слабо улыбнулся Эдуарду. — Прости, это была несмешная шутка. Посмотрим, что я могу сделать. Эдуард застыл на месте. Несмешная шутка, да? Он не был уверен, почему, но эта улыбка только больше его взволновала. Послышался тихий скрип, и взгляд Эдуарда метнулся в сторону дверного проёма, чтобы увидеть тощую фигурку в старой пижаме и с копной золотисто-медовых волос. Глаза Райвиса были опущены в пол, когда он подошёл к своей кровати, шаркая ногами. Торис и Эдуард молча смотрели, как он забирается под одеяла и смотрит на свои колени. После долгой тишины он хрипло произнёс: — Сегодня мне… было тяжело. Это действительно больно, и я просто… я просто хотел всё забыть. Эдуард кинул в сторону Ториса многозначительный взгляд. Литовец в ответ пожал плечами — и на какой-то момент Эдуард задумался, не сломается ли его брат под весом всего навалившегося стресса. Но он лишь поднял голову, чтобы внимательно взглянуть на Райвиса. — Райвис. Неважно, сколько раз я видел, как Иван пьёт, чтобы забыть о своих проблемах, результат всегда один: он должен проснуться следующим утром и разобраться с ними. — Я знаю! — Райвис сжал в руке край простыни. — Я… я знаю, и мне жаль, ладно? Это просто… я просто… — его голос сорвался, а глаза наполнились ещё не пролитыми слезами. — Я не могу выйти в город, не могу есть свою собственную еду или разговаривать на своём собственном языке, я даже не могу отвлечься, занявшись тяжёлой работой, потому что всё, что я делаю в этом месте, это — это уборка! Я могу слышать, как мои люди просят, умоляют о помощи, и… и всё, что я могу делать, это просто сидеть здесь и-и… — он зажмурился, и слёзы потекли по щекам, капая с круглого подбородка. У Эдуарда сжалось сердце. Если бы только он мог предложить что-то взамен, что угодно, чтобы Райвис почувствовал себя лучше иначе, без алкоголя. Его разум вернулся к тем счастливейшим двадцати годам независимости. В то время улыбка Райвиса могла бы осветить целую комнату, пока он перебирал струны кокле* под громкие шаги кружащихся в традиционных нарядах танцоров. Эдуард всё ещё мог слышать те частички смеха, брызги морских волн и дуновение солёного ветра сквозь пальцы во время их прогулки по пляжу. И, конечно, крошки, выпадающие изо рта Райвиса, когда тот рассказывал смешные истории за полным столом традиционной еды, которую они наготовили, и иногда смеялся так сильно, что мог даже подавиться. Но всех тех вещей, что заставляли его младшего брата улыбаться, больше не было с ними. Народные инструменты и песни были строго запрещены — лишь Советские гимны были дозволены. Москва была в нескольких днях езды на поезде от любого побережья, а на «семейных ужинах» всегда присутствовало ощутимое напряжение. Эдуард сжал зубы. Наверняка был способ, который мог заставить его брата улыбаться вновь. По холлу разнёсся громкий стук, и прибалты застыли на месте. Эдуард узнал этот звук и отказался верить собственным ушам. Райвис и Торис вздрогнули, внимательно прислушиваясь, и, когда все трое переглянулись, Эдуард с ужасом осознал, что слух его не подвёл. — В кровать, — прошипел Торис, роняя книгу на прикроватный столик в тот момент, когда Эдуард дотянулся до выключателя и погасил свет. Он отбросил свои простыни в сторону и забрался под них, пытаясь унять своё шумное, частое от паники дыхание, уставившись в потресканный потолок. Мысли его были заняты причинами того, что хозяин дома спускался по лестнице. «То письмо… Это же не ответные действия, так?» Тяжёлые шаги всё приближались, пока не достигли нужной двери. Затем раздался глухой скрежет металла, пока дверная ручка медленно поворачивалась, а следом — мучительный скрип. По коже Эдуарда пробежал холод, когда он представил горящий взгляд фиолетовых глаз, сверлящий комнату, и эту невинную улыбку во время расчётов, кто станет его следующей жертвой. — Уже спите? Кажется, я слышал чей-то плач… Это был Латвия, да? «Нет… — руки Эдуарда затряслись, когда он вцепился в простыни.– Нет!» — Какой ужас, я не вижу никаких причин плакать, мои дорогие. Мы же семья, да? Я должен чем-то помочь. Он говорил тем самым приводящим в бешенство доброжелательным тоном, изображавшим невинность, но означавшим готовность к кровопролитию. Эдуард слегка приоткрыл один глаз, чтобы видеть силуэт господина в темноте. Он был огромным — не только в росте, но и вообще, на фоне всех его черт прибалты казались чуть ли не карликами. В отличие от братьев, которые были меньше собственной униформы, плотная ткань его верхней одежды обтягивала жилистые мышцы. Даже его руки были невероятно сильными — Эдуард как-то раз видел, как тот разбивал стеклянные бутылки на осколки, сжав их в порыве злости. Эта сила, нависающая над ними в дверном проёме, пока сами они беспомощно лежали в своих кроватях, заставила Эдуарда чувствовать себя ещё уязвимее, чем обычно. — Латвия-я, — пропел Россия, и Эдуард услышал тихое хныканье с другого конца комнаты. — Думаю, ты можешь сказать мне, что не так, да? Кстати, там остались блины со вчерашней ночи, уверен, тебя это обрадует. Эдуард почувствовал, как ему становится дурно. Если Россия каким-то образом обнаружил «контакт» Ториса в Варшаве, то он хотел получить информацию… И Райвис был именно тем, кто, вероятнее всего, проболтался бы. «Но он же ничего не знает!» Это не имело значения — Эдуард знал, что их господин мог бы сломать каждую косточку в теле Райвиса, прежде чем принять этот факт. — Латвия, — голос России опустился до предупреждающего тона, и Эдуард ясно видел, что он не собирается повторять вновь. — Д-да… — пружины матраса заскрипели, когда Райвис сел и выбрался из постели. Всё его тело дрожало, он едва смог сделать несколько шагов к двери. Ещё не осознав свои действия, Эдуард отбросил в сторону простыни и поднялся, садясь на кровати. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но был перебит другим голосом и оглянулся в сторону Ториса, увидев, что он сделал то же самое. Эдуард моргнул, сидя в темноте. «Точно. На этот раз он здесь, он может помочь нам». — Иван, — начал Торис, каким-то образом всё же сумев изобразить вежливую улыбку. Он был одним из немногих избранных, кто обращался к господину по имени. — Ты уверен… — Не стоит беспокоиться, мы с Латвией просто проведём дружескую беседу. — Но… — С ним всё будет хорошо, — Россия улыбнулся Торису с видом, оспаривающим это утверждение. Эдуард переводил взгляд со своего брата на своего начальника, ожидая, что Торис сделает что-либо ещё, чтобы вмешаться. Но выражение лица литовца смягчилось, выражая принятие, и он кивнул Райвису. — Всё будет в порядке, — шепнул он. Эдуард в шоке уставился на своего брата. Это всё? Немного лжи во благо, чтобы успокоить их младшего брата, когда Райвис знает не хуже Эдуарда, что Россия собирается с ним делать? Казалось, Россия уже теряет терпение. Он шагнул вперёд, чтобы схватить Райвиса за руку. Мальчик взвизгнул, не успев вырваться из его стальной хватки. — Мы с Латвией пойдём, хороших снов, мальчики! Эдуард с ужасом смотрел, как Райвис пытался затормозить ногами об пол, но он был беспомощен против силы России. Он споткнулся и пошатнулся на пороге комнаты, оборачиваясь и глядя на Эдуарда перед тем, как дверь захлопнулась. В залитом лунным светом коридоре Эдуард мог отчётливо видеть отблески на влажных щеках мальчика. Он выскочил из постели, бросаясь к двери, как только в замочной скважине заскрипел ключ. «Нет… нет, нет, нет, нет!» Эдуард вцепился в дверную ручку, но его усилия были бесполезны. Он выругался и отступил на шаг назад, ударив по двери так, что она затряслась на дверных петлях. — Спокойной ночи! — бодрым тоном произнёс Россия, и звук его шагов постепенно затих, отдаляясь. Эдуард тяжело дышал, с трудом пытаясь унять панику, которая захватывала его воображение. Он мог слышать всхлипывания и крик, сдавленный из-за огромной руки в перчатке, лязг закрывающейся двери в подвал, то, как его руки стираются в кровь, пока он бессмысленно бьёт кулаками по стали снова и снова… «Эдуард! Эдуард, помоги мне, пожалуйста-а!» — Эдуард. Он подпрыгнул, когда почувствовал руку на своём плече. Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил Ториса, подошедшего к нему сзади. Эдуард прожигал взглядом дверную ручку, не в силах заставить себя посмотреть Торису в лицо. — Ты поверил ему. — Да, я поверил ему. — Тогда почему он запер дверь? — Потому что он знал, что ты не поверишь. Эдуард развернулся к брату. — Ты понимаешь, что здесь происходит? Россия знает о твоих письмах и сейчас он будет допрашивать Райвиса… — Он не знает о письмах. — Ты не можешь знать этого. — Я знаю, — твёрдо сказал Торис, понизив голос до шёпота. — Если бы Иван обнаружил, что я писал Феликсу, все его «допросы» были бы направлены на то, чтобы заставить меня смотреть, как вы страдаете. Я не на кухне, так что он не стремится к этому. — Тебе не нужно ждать, пока он постарается, — прошипел Эдуард. — И он ведёт Райвиса не на кухню, а в подвал! — Никто, кроме Ивана, не входил в подвал и не выходил из него уже семь лет, Эдуард. И, я думаю, ты знаешь, почему. В панике Эдуард забыл, что Россия в принципе не уводит Райвиса в подвал вообще. Но место не имело значения — он мог устроить допрос и на кухне с той же лёгкостью. В его распоряжении было множество средств… — Если бы я думал, что Райвис действительно в опасности, ты знаешь, я рискнул бы чем угодно, чтобы спасти его. Пожалуйста, Эдуард — ты должен мне поверить. У Эдуарда в груди всё сжималось. Он знал, что Торис говорил правду, но всё же чувствовал отголоски старой неприязни. Когда он заговорил, его голос был низким и отчётливым. — Россия пришёл и забрал Райвиса посреди ночи, и ты думаешь, что он в абсолютной безопасности? Литовец сделал глубокий вдох, как будто собираясь что-то ответить, но каждое слово, казалось, застревало в горле. Тишина давила на них всё сильнее, а тёмное чувство, засевшее в Эдуарде, словно скручивало его внутренности в тугой узел. Он осел на колени возле двери, прижавшись ухом к дереву и в напряжении стараясь расслышать хоть какой-то звук. Он мог разобрать голоса, доносящиеся с кухни — значит, Россия не забрал его в подвал. По крайней мере, ещё не забрал. Ткань униформы помялась, когда Торис прислонился спиной к двери и спустился на пол. — Райвис сказал, что он просто хочет всё забыть. То же самое говорит Иван, когда напивается, — Эдуард обернулся, чтобы увидеть Ториса, сидящего на полу и обнявшего руками собственные колени. — Ты хочешь забыть? Вопрос удивил его — Торис редко спрашивал его мнение. — Если бы я забыл, каким бы меня это сделало? Торис фыркнул, выдохнув с усмешкой. — Я не знаю. Может быть, счастливым. — Думаю, «беспечный» — лучшее слово. — Не считаешь, что это одно и то же? Эдуард не ответил; ему нужно было сосредоточиться на голосах, доносящихся с кухни. Часы тянулись, ползли минута за минутой, и он чувствовал смутное волнение, слыша, как дыхание Ториса становится тихим и неглубоким. Веки Эдуарда налились тяжестью, его голова прислонилась к двери. «Мне нельзя спать… Я должен оставаться начеку ради Райвиса…» Но злополучное состояние его страны брало своё. Несмотря на отчаянную необходимость оставаться настороже, Эдуард не мог сделать ничего, чтобы помешать себе провалиться в королевство кошмаров, которые будут сниться ему этой ночью.