***
Эдуард проснулся, подскочив, его сердце билось так громко, что он буквально мог это слышать. Его взгляд дико бегал по комнате, выхватывая три кровати, выстроенные в линию напротив стены. Ноющая боль пульсировала в его шее и ниже, а кожа, казалось, горела огнём – под униформой ощущался пот. «Я спал в своей униформе? Но почему…» Эдуард вспомнил всё мгновенно. Он обернулся и увидел силуэт Ториса, лежащего рядом с ним на полу и спящего, положив голову на свои руки. Белая полоска света просачивалась через дверь. Эдуард выругался – как так, уже утро?! Он подполз ближе и потряс своего брата за плечо. – Торис, – зашипел он. – Торис! Литовец приподнялся с пола, потирая ладонью глаза. Каштановые пряди растрепались во всевозможных направлениях, а на щеке остался красный отпечаток там, где она соприкасалась с полом. – Что… – Давай, нам надо найти Райвиса! Если ты был прав, Россия не должен был уводить его далеко от кухни. Эдуард не собирался ждать, пока до Ториса дойдёт понимание ситуации – он поднялся на ноги и распахнул дверь. Как и ожидалось, Россия отпер её, чтобы они оба могли приступить к рутинной работе с раннего утра. Он взбежал по лестнице, слыша, как Торис поднимается на ноги, как эхо шагов раздаётся позади него. – П-подожди, может, мне стоит пойти первым! Дрожь в голосе брата не успокаивала от слова совсем; Торис наверняка осознавал, насколько опасной была ситуация. Эдуард прищурил глаза и ускорился, в два счёта преодолевая расстояние от лестничной клетки до кухни. Он резко остановился в дверном проёме, глядя прямо перед собой. Кухня была нетронутой. Никакой крови. Никаких ножей. Никаких кнутов, или верёвок, или даже открытого шкафа. Эдуард впился ногтями в ладонь, стараясь успокоить панику, от которой было сложно дышать. «Нет… Их здесь и не было!» – Что ты видишь? – шаги Ториса стали громче, приближаясь, пока он не обошёл брата, чтобы осмотреться. Эдуард заметил, как побледнело его лицо. – Нет, – выдохнул Торис. Он вбежал на кухню и сорвал крышку с мусорного ведра. – Что ты… – Бутылки из-под водки, – сказал Торис, доставая одну, чтобы показать её Эдуарду. – Если бы Иван уводил Райвиса в подвал прошлой ночью, их бы здесь не было. Они переглянулись между собой с мрачным, понимающим видом. Пустые бутылки могли бы быть доказательством, что Райвиса пощадили и что ему удалось избежать подвала, но, несмотря ни на что, пьяный Россия был смертельно опасен. Им нужно было найти его, найти сейчас же. – Давай разделимся. Торис резко кивнул, а затем они с Эдуардом побежали в разных направлениях. На брови Эдуарда собрались капельки пота, ноги в носках глухо стучали по половым доскам, пока он забегал в каждую комнату. Он проверял кресла, диваны, пространства за шкафами и под столами. Взглядом он выискивал цвет ржавчины на стенах, высохшую лужицу тёмно-багрового цвета… Сброшенную бордовую униформу, детскую руку, лежащую за какой-нибудь мебелью… – Эдуард! Иди сюда скорее! – Куда? – отозвался он. – Гостиная возле кухни! Он помчался через коридор, чувствуя, как скользят носки по кухонной плитке, пока поражённо не остановился напротив входа в гостиную. Торис стоял там, застыв, глаза его были расширены, а взгляд направлен на шерстяной ворох на диване. Одеяло было обёрнуто вокруг худого тела, которое приподнималось и опускалось в такт тихим вдохам и выдохам. Под ним виднелись светлые кудри, влажные скрученные пряди прилипли ко лбу мальчика. Эдуард пересёк комнату и сорвал с него одеяло, которое с характерным звуком рассекаемого воздуха приземлилось на пол. Первое, что он заметил – полное отсутствие крови. Его глаза сканировали каждый дюйм тела Райвиса, но он не мог найти ни капельки. Второе – капельки пота, которые блестели на коже Райвиса в утреннем свете. И третье – запах. Эдуард почувствовал, словно столкнулся с кирпичной стеной, сырой и твёрдой. Он развернулся к Торису, но мрачное выражение его лица лишь подтверждало то, что Эдуард и так уже знал. С дивана послышался сдавленный стон. Райвис сжал руки в кулаки и уткнулся лицом в подушку. Он оставался в таком положении несколько секунд, пока не сдался и не повернул голову, чтобы вдохнуть. Эдуард смотрел, как мальчик медленно открывает глаза и моргает. Его глаза были налитыми кровью, а взгляд – как будто тоскливым одиноким. – А… где я? Эдуард присел, опираясь на одно колено, и приложил ладонь ко лбу Райвиса. Жара нет. – Райвис. Я знаю, что ты сбит с толку, но мне нужно, чтобы ты собрался с мыслями. Ты помнишь, что произошло прошлой ночью? – Чт… прошлой… нет… – Райвис зажмурился и снова зарылся лицом в диван, сжимая руки на подушке. – У меня голова боли-и-ит… – заныл он, вжавшись в диван. Эдуард обменялся с Торисом обеспокоенным взглядом. Мог ли Россия… Литовец, казалось, читал его мысли – его лицо стало смертельно бледным. Каким-то образом Торису удалось сохранить спокойствие в голосе, когда он сказал: – Райвис, ты можешь сесть? – Зачем? – простонал мальчик. – Нам нужно, чтобы ты снял рубашку. Пауза. Райвис приподнял голову. – Что? – Она грязная, я принесу тебе новую. – Окей… – проворчал Райвис, с трудом поднимаясь. Эдуард пристально смотрел, ожидая, что он вздрогнет от боли, но медленные движения мальчика, казалось, полностью принадлежали похмелью. Тонкие пальцы нащупали пуговицы на униформе и расстегнули их – одежда сползла с плеч, открывая вид на бледные рёбра. – Вы, ребята, как-то странно себя с утра ведёте, – пробормотал он прямо в ткань. – И почему я спал на диване? Эдуард не слушал. Он смотрел на грудь брата в поисках каких-либо порезов, ссадин, царапин… но там не было ничего. Эдуард моргнул, неспособный поверить в увиденное. Неужели Россия… совсем не причинил ему боли? – Почему вы так на меня смотрите? Что… что-то плохое случилось? Эдуард лишь смотрел на лицо своего брата – измождённное, но без всяких признаков насилия. «Я не… Я не знаю». Райвис открыл рот, чтобы задать другой вопрос, но был прерван Торисом, который сел рядом с ним на диван и притянул его в крепкие объятия. – Atsiprašau, – прошептал он, уткнувшись лицом в его волосы. – Aš taip bijau, kad Ivanas nesilaikė pažado.* – Эм, Торис… Ты же знаешь, что я не понимаю твой странный язык, да? Торис улыбнулся Эдуарду, выглянув из-за плеча мальчика, как бы говоря: это – наш Райвис. Но Эдуарда всё ещё не убедило отсутствие ранений. Судя по количеству бутылок из-под водки в мусорном ведре, Россия целенаправленно спаивал его. Эдуард стиснул зубы. Это просто другой вид допроса. Но если Россия не ранил Райвиса, значит ли это, что мальчик дал ему ответ, которого он хотел? Будет ли он допрашивать его снова? – Ты уже можешь меня отпустить. Торис высвободил брата из объятий, всё ещё улыбаясь. Он придвинулся ближе, чтобы заправить прядь кудрявых волос за ухо Райвиса. – Тебе стоит принять душ. И когда ты выйдешь, я приготовлю тебе тёплых пирагов*, которые будут ждать тебя на кухне. – Это тебе надо принять душ. Что это, водка? – Райвис сморщил нос и раскоординированно помахал рукой перед своим лицом. – Фу! Правда, Торис, от тебя пахнет алкогологолем. Алко… голем. Ага. Эдуард чувствовал разочарование – Райвис был их ключом к открытию тайны, скрывающей произошедшее прошлой ночью, но алкоголь затуманил ему память! Возможно, его воспоминания вернутся – ему просто нужно время, чтобы восстановиться. Эдуард шагнул вперёд и положил свою руку на плечо брата. – Пойдём, время привести в порядок разум. Райвис сполз с дивана, едва сумев удержать равновесие. Он сжал кулаки на униформе Эдуарда, чтобы не упасть, пока они направляются к лестнице. – Ты скжи ему, Эдуард, от Ториса реально несёт, я имею в виду, ужасно, ты наверн через весь осбняк почувствуешь эту вонь... Голова Эдуарда заполнялась новыми и новыми вопросами. Россия вообще знает о письмах? Что это значит, если он знает, ему удалось разговорить Райвиса? И что такого он ему сказал, чтобы не получить ни единой царапины на следующее утро? Если это была информация, которую хотел Россия, тогда где-то должна была быть кровь, которой пришлось отплатить за это, неважно, были у Райвиса ответы или нет. Но если здесь нет крови… тогда чего он хочет? От размышлений его отвлекло то, что ткань его брюк сжали и подёргали. Он посмотрел вниз и увидел обеспокоенный взгляд Райвиса. – Ты снова делаешь такое лицо. Эдуард непонимающе моргнул. – Какое лицо? – Такое, какое ты делаешь, когда пытаешься решить мировые проблемы. – Это плохо? – Нет. Это значит, что ты – это ты, – Эдуард понятия не имел, что Райвис хотел этим сказать. – Просто… Не перегружай себя, хорошо? Весь мир не может поместиться в твои картотеки. Эдуард опустил взгляд вниз, на латыша. Под его глазами были мешки, взмокшие кудрявые волосы прилипли ко лбу, он был смертельно бледен и истощён… Но, несмотря на всё это, это всё ещё был его младший брат. Мальчик, чья совершенная честность была глотком свежего воздуха в этом царстве лжи, единственный, кто по-настоящему знал Эдуарда после стольких лет, проведённых вместе. Глядя на него сейчас, Эдуард поражался, каким хилым и беззащитным был Райвис в сравнении с невероятной силой России. Он взял мальчика за руку крепче, осматривая прихожую. «Сожалею, Россия, но на этот раз я не позволю забрать его». Эдуард отправил Райвиса принести одежду из их спальни, заходя в ванную, чтобы почистить зубы и пройтись расчёской по волосам. В его внешнем виде не было ничего особо примечательного – он был выше и крепче, чем его братья, но для эстонцев такое телосложение и не удивительно. Его прямые светлые волосы были аккуратно подстрижены, ровная чёлка доходила почти до линии бровей, а ещё ему говорили, что глаза у него цвета синего льда в Балтийском море. Но Эдуард был горд собой не за внешность, а за интеллект. Он прищурился, глядя на своё отражение. «Думай, Фон Бок, думай. Что мне делать, чтобы больше не допустить этого? Что я могу сделать, чтобы защитить его?» После помощи Райвису и игнорированию его протестов в духе «я и сам могу!» он переоделся в новую униформу и вновь поднялся по лестнице. Кухня была одним из главных украшений особняка России. Гранитные столешницы поблёскивали в свете утренних лучей, располагаясь возле гладких деревянных шкафов. Здесь была не одна, а целых две духовки из нержавеющей стали, специально для приготовлений еды к пиршествам. В центре кухни располагался небольшой островок, обращённый к французскому окну, откуда открывался вид на белые просторы российских владений. К окну подлетали птички, хватая семена и прыгая по замёрзшей птичьей ванне. За небольшим столом для завтрака можно было насладиться приятным видом, а занавески с вышивкой отбрасывали тени на полированное дерево. Эдуард всегда завидовал Торису, что у него было такое хорошее рабочее место. Кухня всегда казалась теплее, чем холодный функциональный дизайн его офиса… Не говоря уже о том, какой здесь стоял прекрасный аромат еды, которую готовил Торис. Сейчас различные ингредиенты были разбросаны по столешнице: мука, яйца, молоко, а также набор мисок и ложек. Торис стоял в фартуке, его волосы были собраны сзади в хвост, пока он раскатывал кусок теста. Он обернулся и встретил Эдуарда тёплой улыбкой. – Я оставил чайник пустым для тебя. – Спасибо. Эдуард прошёл к плите и поднёс чайник к раковине, открывая кран, из которого хлынула вода. Делать чай, по идее, должен Торис, но Эдуард находил это хорошим поводом отойти от своего рабочего стола. Его взгляд метнулся в сторону литовца, и он задумался, как вообще Торис мог делать вид, что всё было в порядке. Какая-то его часть не хотела разрушать приятную атмосферу, но выбора не было. – Торис, – его брат не ответил, но Эдуард знал, что тот слушал. – Ты сказал, что Россия не собирается причинять боли Райвису, и, видимо, ты был прав. Но ещё ты говорил, что он не знает о твоих письмах. После всего, что мы видели… Ты всё ещё веришь в это? Последовала пауза. – Да. – Так ты считаешь, что Россия устроил допрос лишь наугад? Торис замер, сильнее прижимая руками тесто. – Почему ты думаешь, что это был допрос? – А что ещё это может быть? Райвис и без алкоголя легко может проболтаться. Ты видел, как много бутылок Россия вылил ему в глотку – представь, какую информацию он мог выдать. – Мы не подрывали доверие России уже семь лет, Эдуард. Нет никакой такой информации. Эдуард выключил воду и развернулся, глядя на литовца сзади. Его голос был низким, когда он произнёс: – Кроме твоих писем. Торис продолжал стоять неподвижно, но Эдуард видел, как он сжал в руках тесто. – Всё, что я знаю, это – если Ивану нужна информация, он прольёт кровь, чтобы получить её. Если не Райвиса, то твою или мою. Я не думаю, что это вообще был допрос. – Тогда что это было? – Я не… – плечи Ториса поднялись и опустились с коротким вздохом. – Я не знаю. Эдуард смотрел, как его брат продолжал раскатывать тесто. Он чувствовал, что Торис лжёт; наверняка у него были догадки насчёт намерений России. Но, как обычно, эти догадки и предчувствия его брат решил оставить при себе. – Как далеко ты готов зайти, чтобы узнать наверняка? Впервые за всё время руки Ториса опустились, свалившись со стойки и просыпая муку на пол. Он развернулся, чтобы посмотреть прямо на Эдуарда. – Если ты не можешь доказать, что это не был допрос, я считаю, что для нас безопаснее всего сделать вид, что это был он. По какой-то причине Россия решил не ранить Райвиса, но он может быть не столь милосерден в следующий раз. Есть шанс, что он решит сделать это снова – если не с Райвисом, то с тобой или со мной, – и нам нужно быть готовыми к этому. Тонкие брови сдвинулись к переносице, выражая замешательство. – Эдуард… что это на тебя нашло? – Ты хочешь, чтобы нас поймали, когда мы будем действовать исподтишка? – Ну, нет, но… Я не видел тебя таким раньше. Эдуард опустил взгляд и произнёс: – Райвис и не был в такой опасности раньше. Торис ещё секунду смотрел на Эдуарда, а затем опустил взгляд. – Ясно, – он переступил с ноги на ногу, вытирая руки о фартук. – Я не верю, что Иван причиняет кому-то боль сейчас, он даже не пытается. Но если ты начнёшь действовать за его спиной, у него будут все поводы устроить Райвису настоящий допрос. И вот это – уже огромный риск. Знакомое чувство злости начало нарастать внутри Эдуарда. Он резко опустил чайник на стол так, что тот зазвенел. – Как ты можешь его защищать? Почему ты так уверен, что он не делает никому больно? – Я не… – Сотни твоих людей прямо сейчас сидят в заключении, может, даже подвергаются пыткам, потому что сказали что-то против власти. Что бы они ответили, если бы ты посмотрел им в глаза и сказал, что Россия «не делает никому больно»? Что бы они подумали, зная, что ты – тот, кто должен за них стеной стоять – только придумываешь оправдания для правительства, которое посадило их в тюрьму? Руки Ториса, покрытые мукой, сжались в кулаки. – Я и есть правительство, которое посадило их в тюрьму, Эдуард. Я – ЛССР. Мы воплощаем не только свой народ, но и правительство, которое этот народ угнетает. Мы просто собачки на поводках у наших лидеров, и Иван такой же. Эдуард устал от этого спора. Они с Торисом расходились во мнениях насчёт России ещё с того дня, когда сделали свой первый шаг в петербургскую усадьбу в 1795 году. Но даже спустя век запутанных романов, предательств и избиений литовец по-прежнему защищал их господина. Эдуард никогда не мог понять этого, да и определённо не хотел тратить время на споры об этом, когда обсуждения требовали более важные вещи. – России сейчас нужна информация. Нет никакой разницы, будет она у Райвиса позже или нет – мы должны остановить его сейчас, пока ещё можем, – он огляделся по сторонам, убеждаясь, что они здесь одни, а затем понизил голос до шёпота. – У меня есть план. Если мы собираемся наверняка выяснить, что Россия сделает с Райвисом – или со мной, или с кем угодно, кого он решит забрать следующим, – одному из нас нужно быть снаружи, когда это случится. Вдобавок, чтобы Россия не заметил, нам нужно прикрытие. Торис фыркнул и развернулся обратно к столешнице. – Иван не поведётся на кучку одеял. – А я и не говорю, что мы будем использовать одеяла. Торис оглянулся через плечо, замирая в непонимании. – Тогда что… – Ты веришь, что Пруссия мёртв? На лице литовца отобразилось множество эмоций: сперва шок, затем секундное замешательство, а следом он нахмурился и словно приготовился защищаться. Эдуард не особо и ожидал от него ответа. – Я совсем забыл об этом, пока ты не сказал вчера, что никто, кроме России, не входил в подвал и не выходил из него уже семь лет. Потому я подумал: «никто, кроме России» – это значит, что Россия всё ещё регулярно ходит туда. Ты же видел это, правда? Торис смотрел в пол. Эдуард не мог точно сказать, был он слишком шокирован или слишком зол, чтобы ответить. – Так я был прав, когда решил, что Пруссия по-прежнему жив. Тишина со стороны его брата была лишь подтверждением того, что Эдуард уже знал. Он продолжил, хоть и знал, что ступает на тонкий лёд. – По закону, все воплощения обязаны присутствовать на любом международном митинге, если это входит в их полномочия. Россия не проводил митинги, включающие территории восточной Германии, с тех пор, как закончилась война в 1945. Это было семь лет назад… ровно с того момента Россия и говорил нам, что Пруссии больше нет. Есть шанс, что это просто совпадение. Но если это не так, мы могли бы убедить Россию провести митинг между советскими республиками. По международным законам Россия будет обязан выпустить Пруссию из подвала, и тогда у нас будет то самое прикрытие. Торис уставился на Эдуарда, не произнося ни слова. – Я знаю, это звучит, как невероятная многоходовка. Но учитывая растущие силы НАТО, не думаешь, что это странно, что Россия не проводил митинги с его так называемой охраняемой территорией? Будет легко привести доводы – это имеет значение уровня национальной безопасности. Торис наконец-то смог взять себя в руки достаточно, чтобы в ответ выдать грубую насмешку. – Национальной безопасности? Ты совсем с ума сошёл? Ты собираешься выпустить этого монстра из подвала, посадить его в кресло за круглым столом на митинге и будешь ожидать от него рациональных военных решений? И не говоря уже о митинге – что насчёт нас? Если ты так беспокоишься за безопасность Райвиса, что ты сделаешь, когда ему придётся делить ванную комнату с массовым убийцей? – Торис… – Ты думаешь, он учился хорошему поведению в том подвале? Ты думаешь, Россия учил его, как быть достойным советским гражданином? Он был заперт в полной темноте на семь лет, и компанию ему составляла лишь его собственная ненависть – тебе в голову вообще приходило, что только цепи, которыми прикован Пруссия, удерживают его кровожадные руки на расстоянии от наших шей? Эдуарда передёрнуло, когда он представил, как Пруссия усмехается, опуская голову, и военная фуражка с козырьком отбрасывает тень на его кроваво-красные глаза, с цветом которых сочетается повязка на его левом рукаве. В своём воодушевлении он забыл, насколько опасен на самом деле заключённый. Но хоть слова Ториса и имели смысл, Эдуард был убеждён, что это единственный способ защитить Райвиса. «Пруссия – убийца, это правда. Но, вероятнее всего, семь лет в подвале ослабили его. Россия же, с другой стороны, остался тем же монстром, каким всегда и был». Голос Эдуарда был ровным, даже когда он посмотрел брату прямо в глаза. – Я понимаю, почему ты так говоришь. Но я готов рискнуть, если это означает защитить Райвиса. – Если ты хочешь защитить Райвиса, начни с того, чтобы держать его как можно дальше от этого нациста. Эдуарда охватывало раздражение – так они ни к чему не придут. – Так значит, ты не поможешь мне в этом. – Мне жаль, Эдуард. Это слишком опасно. Эдуард сжал челюсти. Убедить Россию провести митинг будет невозможно без помощи Ториса – мало того, что у него был огромный дар убеждения, но из всех троих он был наиболее близок к господину. Его мысли крутились вокруг поиска способов убедить литовца взять на себя этот риск. – Что, если он снова заберёт Райвиса? Что, если мы прибежим в следующий раз, а столы будут залиты кровью? Ты сможешь жить с тем, что отказался предотвратить это? – Если это значит оставить этого монстра в подвале, где ему и место, то да. Всего один взгляд в эти полные ярости глаза дал Эдуарду понять, что нет ни одного возможного способа заставить Ториса изменить своё мнение. Он отвернулся, чтобы зажечь огонь под чайником, включая плиту со щелчками газа и вспыхиванием голубого пламени. Торис развернулся обратно к столешнице, правда, теперь он раскатывал тесто с большим нажимом. Эдуард не пытался продолжить диалог – он прекрасно видел, что бывшей европейской державе нужно личное пространство. Он вышел с кухни, пряча руки в карманах, глядя, как мимо него мелькают деревянные панели. «Мне нужно просто придумать другой план. Должен быть способ… Какой-нибудь плохо сформулированный закон, какая-то лазейка, которую мы могли бы использовать». Эдуард остановился у окна, наблюдая, как снежные хлопья плавно опускаются вниз за занавесками. Он знал, что его брат и Пруссия были в плохих отношениях, но не ожидал, что реакция будет настолько резкой. Он задумался: связано ли это с древней историей? Или дело было в чём-то недавнем, как война? Внезапно из его живота донеслось тихое урчание. Эдуард ссутулился – голод ощущался довольно сильно. «Чёрт… Надо было попросить пираг».***
Торис чувствовал необходимость что-то сломать, разбить собственными руками. Он погружал кулаки в тесто, глядя, как оно рвётся. Периодические выстрелы всё ещё раздавались в его памяти. Он словно дышал порохом и дымом, смешанным с влажной глинистой землёй. Воспоминания, которые он запихивал в дальний угол, начинали вновь проявляться, затягивая его в удушающую тьму войны… Звук, режущий уши, пронзил дом, осколки стекла разлетелись во всех направлениях. Он спрятался под столом, закрывая руками голову в отчаянном желании защитить себя от взрывов. Занозы вонзились в его кожу, как крошечные пули, жар от взрыва охватил всё его тело, несмотря на униформу. Его лёгкие наполнились дымом, и он сжал руку на груди, закашлявшись, опираясь окровавленной ладонью на пол, чтобы удержать равновесие. Под ногами захрустели осколки стекла, когда он почувствовал присутствие другой нации. Торис откашлялся, выплёвывая на пол сгусток крови. Его глотка горела огнём, когда он хрипло произнёс: – Граната? Это дёшево. Даже для тебя. – Пытаешься убить меня, хотя твои люди смотрят на меня как на того, кто изменит их судьбы? – пинок ботинка отправил в его сторону осколок. Он врезался в стол и разбился на ещё более мелкие кусочки, заставляя рефлекторно зажмуриться, защищая глаза.– Это глупо. Даже для тебя. Торис попытался подняться на ноги, игнорируя звон в ушах. – Ты… ты у-убил Феликса… – Я убил множество людей. Безразличие в голосе Пруссии окончательно вывело Ториса из себя. Он зарычал, с трудом вставая, но застыл, когда его взгляд оказался прямо на дуле пистолета, что был направлен на него. Блестящие алые глаза насмешливо смотрели на него сверху вниз, губы были растянуты в самодовольной ухмылке. Белые зубы Пруссии ярко выделялись на красном фоне – красное небо, красные глаза, красные пятна на его униформе. Глядя на это, Торис чувствовал переполняющий его ужас. Скольким людям пришлось увидеть этот безумный взгляд перед тем, как они перестали дышать? – Я хочу быть добрым к тебе, так что предложу два варианта на выбор. Первый: твоя социалистическая задница сейчас убирается отсюда и направляется прямо к конвою для военнопленных, который доставит тебя в Берлин. Второй: я нажимаю на курок и ты теряешь свои последние мозги, а затем просыпаешься с дырой в голове уже на пути в Берлин. Глаза Ториса расширились от ужаса, вызванного мыслью, что его увезут в дом другой нации как какой-то трофей. Пруссия был прав: он хотел убить его – но по личным причинам. Он надеялся вместе со своими людьми, что нацисты подарят им автономию. Пруссия мог видеть смятение на лице Ториса. Он усмехнулся. – Что, Россия никогда не стрелял в тебя раньше? Ты прямо как мелкая надоедливая мошка – можно подумать, он уже раздавил тебя. Ториса так трясло от злости, что он едва мог держать равновесие. Он посмотрел вверх, на своего заклятого врага, и глухо прорычал: – Ты обещал независимость. Раздражающий смех заполнил воздух – издевательский, насмешливый гогот, вызывающий мурашки, бегущие по спине. – Серьёзно!.. Независимость!.. – Пруссия смеялся так сильно, что опустил пистолет, сгибаясь пополам и пытаясь отдышаться. Торис почувствовал, как внутри него что-то разбивается. Та призрачная надежда, которую он пронёс через всю войну – что, возможно, когда придут немцы, он сможет наконец-то освободиться от тирании России – съёжилась и умерла. С замиранием сердца Торис понял, что переговоры больше не имеют смысла. Целые его дивизии уже были готовы к бою и намеревались сражаться за независимость – он должен выбраться, должен предупредить их! Он вскочил на ноги и бросился вперёд мимо Пруссии, перепрыгивая через покорёженную мебель, но его лёгкие горели огнём от каждого вдоха. Взгляд его сфокусировался на ближайшем окне – это был его единственный выход. Выстрел. Торис громко вскрикнул, когда пуля вошла в его правое плечо. От этого он полетел вперёд, но взял себя в руки и попытался подняться на ноги. Пинок ногой в ботинке повалил его, впечатывая лицом в разбитое стекло. Он мог чувствовать, как осколки вонзаются в его кожу, а плечо болит с такой силой, что в глазах мутнеет. Торис сдавленно взвыл, когда Пруссия всем своим весом навалился на свежую рану. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух и сплёвывая кровь. – Ne!* – простонал он срывающимся от напряжения голосом. Его люди, он должен до них добраться! В конце концов, на его плечо перестали давить. Торис приготовился подниматься на ноги и бежать отсюда, но всё его тело застыло, когда холодное металлическое кольцо оказалось прижато к его затылку. – Willkommen im Dritten Reich*… Ничтожество. Выстрел! Торис застыл, его руки, покрытые мукой, дрожали. Его грудь сдавливало так, что он едва мог дышать, выбившаяся прядь волос покачивалась от каждого короткого выдоха. «Я… Я забыл…» Как давно это было? Как много времени прошло до того, как он перестал отрицать всю эту боль и позволил себе почувствовать её? Множество изображений и звуков всплыло в его памяти: крики протеста, когда целые семьи были насильно запихнуты в вагоны, лязг кирки по льду… Треск, с которым сгорали мечети, звуки выстрелов, тонувшие в рёве моторов, что прикрывали массовую стрельбу... Тупая ноющая боль в затылке Ториса переходила в сильную боль в груди. Он вздрогнул и поймал себя на том, что стоит у столешницы с трясущимися руками. Когда это случилось? Когда он позволил себе забыть, что его люди всё ещё рискуют своими жизнями, чтобы защититься? Что насчёт партизанов, которым он своими руками помогал организовать сборы перед возвращением в Москву? – Ты идиот! – зашипел он на своём родном языке, вцепившись рукой в волосы. – Я – Великое Княжество Литовское, у меня была независимость, я победил две армии, чтобы получить её, и-и теперь всего лишь из-за какого-то пакта о ненападении я снова на кухне Ивана, готовлю ему еду?! Знакомая ярость загорелась внутри него, сжимая глотку – то, чего он не чувствовал годами. Как раз… до этого дня. До того дня, когда боли скопилось столько, что сдерживать её было больше невозможно, до того дня, когда он не ослабел окончательно в руках своего «господина», крича и выплакиваясь в ткань его шарфа. Торис почувствовал, как скручивает его живот и как подступает тошнота, когда вспомнил слова, которыми давился шесть лет назад, цепляясь пальцами за униформу Ивана, как будто это была последняя вещь, удерживавшая его в живых: «Заставь меня забыть». – «Заставь меня забыть»? – он скривился, взмахнув руками так, что мука разлетелась по полу. – Ка… да какая страна вообще скажет такое – и более того, Ивану! Конечно, он хочет, чтобы я всё забыл, в этом и весь смысл этого чёртового режима! Глаза Ториса широко раскрылись, когда он понял правду: «Иван даже не заманивал меня в ловушку – я пришёл туда сам!». – Литва? Услышав его голос, Торис почувствовал, как его дёрнуло от смеси страха и злости. Он резко поднял голову, чтобы увидеть того, кто – он уже знал – находился рядом. Все его мысли кричали о том, что надо что-то сделать – объяснить господину, почему он посмел использовать свой собственный язык в этом доме, – но пульсирующая внутри боль и тихая ярость обрушивали всё к чертям. Иван свёл брови к переносице. – Ты говорил на… – Мне жаль, – пробормотал Торис, переключая своё внимание на выбившуюся из хвоста прядь волос и заправляя её за ухо. Он ненавидел работать на кухне. Ему всегда приходилось стоять спиной ко входу, что позволяло Ивану с лёгкостью подкрасться, встать позади него и оплести своей рукой его запястье или приблизиться к волосам, опаляя дыханием его кожу. Не говоря уже о том, до какого потенциального оружия он мог дотянуться: режущие ножи, ложки, плита… Это место совсем не было похоже на офис Эдуарда, ведь эстонец всегда мог без проблем видеть входную дверь и быть готовым к приходу Ивана. Или уборка, лежавшая на Райвисе, благодаря чему было сложно отследить, где он вообще находится в течение дня. Нет – Торис работал на кухне. Центральный. Доступный. Уязвимый. Однажды Торис попросил дать ему другую работу, на что услышал удивлённый ответ: «Но Литва, ты слишком хорошо готовишь, чтобы так просто отпустить тебя!». Торису с трудом удалось сдержать спокойный вид, когда внутри него разгоралась глубокая ненависть. «Ты ведь даже не пробовал готовку моих братьев, не правда ли?». Иван изучал его взглядом ещё некоторое время. Он постарался не сжиматься, но чувствовал себя будто прибитым гвоздями к полу. Выражение лица его господина нисколько не менялось, пока он пересекал комнату в несколько гигантских шагов. Торис зажмурился, когда русский снова выставил руку вперёд. Раздался звук рассекаемого воздуха, после чего Иван ударил его так сильно, что он врезался спиной в столешницу. Торис едва смог устоять на ногах, поморщившись от боли, когда попробовал двинуть ноющей челюстью. – Говорить на своём языке было глупо с твоей стороны, – Иван даже не смотрел на него – вместо этого он изучал взглядом плиту, где Эдуард оставил чайник, и улыбка сползла с его лица. – Это же грубо, да? Не каждый может понять тебя, так что они подумают, что ты хранишь секреты. Вот поэтому мы должны говорить на одном и том же языке, тогда мы сможем доверять друг другу, – Иван вновь растянул губы в притворной улыбке. – Я думал, ты это понял, Литва. – Я понял, – тихо сказал Торис. – Прошу прощения, этого больше не случится. – Литва, посмотри на меня. Торис сделал это неохотно и принялся неосознанно всматриваться в резкие черты своего надзирателя. Самой заметной особенностью Ивана был его рост. На каждом митинге с российскими правителями и генералами Торис замечал, что никто из присутствующих даже рядом не стоял с его ростом. Иван определённо оправдывал свой статус самой большой в мире страны, его плечи были невероятно широкими, а руки, покрытые мозолями, могли запросто сломать кость. В мире, которым правит политика, было очень важно отстаивать своё превосходство… и Иван мог делать это, даже не пытаясь. Даже до раздела Речи Посполитой Торис презирал тот факт, что ему всегда приходилось поднимать голову во время разговоров с Россией. Чем ближе подходил Иван, тем заметнее была их разница в росте – и тот полностью использовал это преимущество. С другой стороны, его лицо было довольно стандартным для русского мужчины. У него был заметный, рельефный нос, что контрастировало с его молодым внешним видом. Линия челюсти была квадратной и выделялась на фоне закрытой шерстяным шарфом крепкой шеи. Серебристо-светлые локоны прикрывали часть его лица, пряди свисали, доставая до тёмных бровей. Его глаза были маленькими и впалыми на фоне громадного тела, но их необычный фиолетовый цвет и ледяной взгляд заставлял даже самые мощные воплощения почувствовать бегущие по спине мурашки. Торису доводилось наблюдать различные эмоции на лице русского, что удавалось немногим: он видел, как краснели его глаза, когда он плакал днями, смотрел, как теплел его взгляд, выражая трепет и привязанность. Эти редкие трещины в стальной маске Ивана, пусть даже небольшие, стали появляться чаще в последнее время… До этого дня – вот что с содроганием осознавал Торис. Казалось, это был один из тех случаев. Иван обеспокоенно нахмурился. – Ты злился. Торис напрягся – значит, Иван заметил. – Да, господин. – Ты злишься на меня? – Нет… господин. Иван сделал шаг к нему, и Торис ощутил его присутствие ещё более явственно: бодрящий запах зимы и водки, тепло его тела, мягкое шуршание его шинели. Даже звуки в комнате воспринимались иначе, когда Иван стоял рядом, казалось, его тело стягивало на себя любой шум. Иван склонил голову, пропуская меж пальцев прядь волос Ториса и заправляя её ему за ухо. Это было всего лишь слегка щекотно, однако литовец чувствовал себя так, словно его подстрелили. Он опустил веки и закатил глаза, стараясь дышать спокойнее. – Тогда на кого? Торис почувствовал, как будто его разрывает пополам. «На себя, за то, что был так наивен и не смог играть свою роль». Но вслух он сказал: – Пруссия. Иван медленно выдохнул, и пряди волос Ториса качнулись от тёплого воздуха. Его тело задрожало от холода грубой ладони, сжимающей его запястье. – Он… он украл тебя у меня. Рука Ивана сжалась крепче, отчего литовцу становилось трудно дышать. Знакомое прикосновение заставило его кожу гореть – обдающий жар, от которого так хотелось вырваться. Торис закрыл глаза, удерживая свои эмоции под контролем. – Всё в порядке, – прошептал он. – Я всё ещё здесь. Хватка медленно ослабла. Дыхание Ивана выровнялось, и он поднял взгляд, чтобы встретиться глазами с Торисом. – Да. Ты всё ещё здесь. «Я всё ещё здесь». Эти слова засели внутри, образуя пустоту, чёрную яму, от которой в животе у Ториса всё скручивалось. Шесть лет он терпел это. Пощёчины, сильные руки, впивающиеся в его бёдра до ссадин, холодные губы, выдыхающие алкогольный перегар, который он втягивал в лёгкие… И его ответы оставались всё теми же. Да, господин. Конечно, господин. Я понял, господин. Иван оказывал на его жизнь такое влияние, что порой Торис забывал, кем или чем он вообще является. Но воспоминания о той пуле больше не выходили из его головы. Тот безумный смех над его поражением… Казалось, впервые за всё время Торис ощутил хорошую встряску. «Я ведь не всегда таким был, – его свободная рука сжалась в кулак. – Я больше не могу играть в эту игру. Мои люди заслуживают лучшего». – Торис. Из мыслей его вырвал неожиданный голос Ивана, который обратился к нему по настоящему имени. Он поднял голову, стараясь не выдавать с виду своих мыслей. – Да, господин? – Закрой глаза. Торис не успел бы ничего ответить до того, как рука, сжимающая его запястье, притянет его ближе. Он знал, что последует дальше, и лишь зажмурился, когда почувствовал прикосновение к своим губам. Губы Ивана были тёплыми, но потрескавшимися, поцелуй был довольно мягким. То, что когда-то было спасением, сейчас сжигало его изнутри; его руки, на которых всё ещё оставалась мука, впились в плечи Ивана – так он подавлял в себе желание вырваться прочь. Поцелуй длился короче обычного. Вскоре Иван отстранился и посмотрел на Ториса. – Тебе стало легче? Торис присмотрелся к его лицу. Добрые глаза, расслабленные мышцы, уголки губ приподняты в искренней улыбке, которую доводилось видеть нечасто… «Иван доверяет мне». Сердце Ториса забилось в ускоренном темпе. Что, если он сможет выбраться, действуя за его спиной? План Эдуарда был отличной возможностью проверить, как долго Иван позволит ему нарушать правила. Возможно, риск будет не так велик, в конце концов… Торис принялся думать; если он всё же собирается убеждать Ивана провести митинг, действовать надо прямо сейчас. Но это было больше, чем просто митинг: если план Эдуарда сработает, им нужен какой-то рычаг, чтобы воздействовать и на Пруссию. «Если бы я мог достать ключ…» Его взгляд остановился на груди Ивана. И с трепетом, совмещающим в себе одновременно ужас и азарт, Торис понял, что ему нужно делать. – Нет. Иван нахмурился, не понимая. – Чт… – Нет, Иван, мне не стало легче, – выдохнул Торис, не отстраняясь и опаляя его кожу горячим дыханием. Иван успел лишь округлить глаза – в следующий миг Торис приподнялся на носочки, приникая к его губам. Удивление продлилось не дольше секунды – Иван притянул его ближе, и рука, что прежде держала запястье Ториса, прижала его к широкой груди. На этот раз Торис принял куда большее участие – он подался вперёд, зарываясь пальцами в густые волосы Ивана, затем опустил их ниже… и ощутил что-то маленькое и твёрдое в центре его груди под одеждой. Торис сделал вдох, и Иван воспользовался этой возможностью, чтобы углубить поцелуй. Привкус водки на губах, горячая кожа, обжигающие огнём прикосновения – с пониманием, что желание ускользнуть, увернуться от этих сильных рук было сильнее. В какой-то момент Торис всё же положил руки на плечи Ивана и отстранился. Поцелуй прервался, и воцарилась тишина, в которой Иван прижал Ториса спиной к столешнице, раздвигая коленом его бёдра. Тяжёлое, учащённое дыхание было единственным звуком на кухне. Торис чувствовал прилив адреналина. Взгляд Ивана был замутнён доверием, заслуженным обещанием, что уже семь лет выполнялось без единого нарушения. Мягкие улыбки, бережные прикосновения… Всё указывало на то, что у Ториса есть возможности совершить несколько «ошибок». Он сдержал горькую улыбку. «Прошло слишком много времени с тех пор, как я принял это решение». Он с нежностью прошептал так, что только русский мог услышать: – Ты… Занят этим вечером? – Почему ты спрашиваешь, Литва? – медленно произнёс Иван. Но Торис ни на секунду не отводил взгляда от его лица, проходясь рукой по его бедру. В фиолетовых глазах отразилось понимание. – Ты… Ты хочешь?.. «Пруссия, я делаю это не ради тебя». Торис заставил себя растянуть губы в чуть дрогнувшей улыбке. – Да.