***
Из уборной Аказа возвращается злой, как внебрачный сын Гитлера и Сатаны. Не то чтобы он редко когда был злым, но Доума дал бы его нынешнему состоянию по шкале, где один — «я просто зыркну на тебя как пёс бешеный», а десять — «я прижгу тебе внутренности и заставлю тебя их съесть, а потом высрать и съесть снова» примерно восемь с половиной. Без лишних прелюдий он выливает в себя целый стакан виски. Доума, не желая отставать от друга, повторяет его действие. Каким-то образом он замечает, как из уборной выскользает тот самый мальчишка, который был с тем-самым-бывшим-парнем-примерного-семьянина-натурала-мать-его-Аказы, и всё становится на свои места. «А этот парниша интересный», — думает Доума.***
Кёджуро буквально чувствует, как история идёт по спирали. Она прошла полный круг обстоятельств, действий и последствий, и вот снова вернулась к начальной точке — точке, в которой никто не слушает его разумные советы, после чего обязательно начнётся лютая дичь. Подвыпившая Мицури адски лажает тем, что поддаётся всеобщему настроению и пытается растормошить Обаная, хотя по идее знает о сложившейся ситуации; девушки Тенгена уже подняли свои сто кило блеска (а он и не против) со стула и с нетерпением ждут друзей; Макомо и Канаэ образовали дуэт, поэтому Санеми, Сабито и Гию ничего не оставалось делать, кроме как согласиться. Последний даже не стал дожидаться уговоров Шинобу и сдался до атаки едкими словечками и тычков острым пальчиком в бок. Естественно, они хотят танцевать. Естественно, они прут на танцпол. Естественно, это ничем хорошим не закончится. Но Ренгоку всё ещё сохраняет малую толику надежды, что череда подъёбов Жизни кончилась где-то на появлении Аказы в баре. — Да ладно, не век же тебе от него прятаться! — шепчет ему Мицури, подхватывая под локоть свободной рукой, и ведёт в центр основного зала, при этом Ренгоку чуть не натыкается на Иноске, который уже начинает трястись в своих странных танцах. Конечно же, Аказа всё ещё у стойки, потому что Кёджуро наивный идиот, но он и не смотрит в их сторону, так что шанс на нормальное продолжение вечера пока имеется. Ренгоку подхватывает ритм и начинает танцевать — зажато и скованно. Будем честны, выходит у него так себе, но рядом с бесоёбом-Хашибирой, то и дело сбивающим руками и ногами танцующих рядом, кто угодно будет выглядеть адекватно. Постепенно чувство спокойствия становится сильнее, ведь вопреки ожиданиям всё идёт хорошо, и мужчина позволяет музыке и алкоголю отпустить себя. Вовремя он чувствует прикосновение к спине — к нему пытается пробраться Танджиро, которому, похоже, надоело получать по лицу от «танцующего» Иноске. Он был последним, кто оставил бедных посетителей наедине с диким кабаньим дэнсом, все остальные из их компании уже давно отошли на безопасное расстояние. Кёджуро задорно улыбается и перехватывает его руки, кружит, от чего Танджиро хихикает и едва ли не падает в конце в его объятья. На самом деле это стратегический ход, пьяный Танджиро — смелый Танджиро, он решает постепенно брать мужика в оборот или хотя бы насладиться вниманием и теплом чужого тела. Внутри просыпается уже знакомое, но долгое время не дававшее о себе знать в полной мере ощущение приятного жара, что заставляет сердце биться быстрее и сбивает дыхание. Они пару минут примеряются друг к другу в попытках настроиться на одну волну — случайные соприкосновения бёдрами в толпе и картинки из Ебучей Энциклопедии сбивают и очень некстати распаляют жар внутри сильнее, и Ренгоку бы в пору выйти освежиться, но... Чёрт, он видит румяное лицо парня перед собой: Камадо тоже тяжело дышит и, кажется, не против того, что Кёджуро просунул большие пальцы в лямки для ремня по бокам его джинс. Интересно, что он скажет, если Ренгоку тискнет его за задницу? Мужчина долго примеряется: из такого положения это будет лёгкой задачей, да и возможное согласие окончательно сорвёт ему крышу... — Танджиро! Кёджуро резко останавливается и взглядом пытается сожрать душу Агацумы, который, как чёрт из табакерки, внезапно появился рядом с его мальчиком в самый неподходящий момент. Блондин от этого взгляда скукоживается так, будто становится в два раза меньше, потеет в два раза сильнее, но Танджиро уже отвлёкся, момент потерян, а потому Ренгоку делает неловкий шаг назад. Он корит себя за то, что чуть не пересёк черту и позволил себе распускать руки... Похоже, он достоин той грязной книжицы. — Ты не видел Иноске, он опять- — ТЫ!? Ответ нашёлся до окончания вопроса, и почти все, кто стоял близко к источнику шума, обернулись на басистый голос Хашибиры. Тот стоял, широко распахнув глаза, пялился на того самого друга Аказы, который, похоже, хотел потанцевать, но очень не вовремя столкнулся с кабаном. Иноске же нервно сжимал-разжимал кулаки, явно в крайней степени злости, почти ярости, и бог знает, что могло произойти дальше, если бы из толпы не вынырнули сёстры Кочо. — Ты!!! — злобно прошипела Канаэ. Ренгоку впервые видел её злой в принципе, а сейчас она была похожа на горгулью, готовую в любую секунду выцарапать глаза и сожрать лицо этого несчастного незнакомца. Шинобу рядом с ней улыбалась своей самой кровожадной и леденящей душу улыбкой, на которую вообще была способна. И действительно, пиздец подкрался оттуда, откуда его не ждали. — Они же сейчас его отпиздят! — испуганно пищит Зеницу. Кёджуро с ним согласен, и, судя по разъярённому Санеми, который уже двигался в сторону долговязого как бронированный танк, события постепенно принимали необратимо плачевный оборот. Мужчина успевает правильно среагировать, а именно хватает незнакомца за руку и тащит в сторону выхода во имя избежания лишних жертв. Он не по наслышке знает, Шинадзугава в моменты злости готов уничтожить всё, что встанет на его пути — значит, пострадать могут и случайные люди, и оборудование бара. Иноске и обе Кочо, а за ними и Санеми, последовали на улицу за объектом своей ненависти. Следом вынырнули и Сабито, который тоже всё понял и пытался притормозить Шинадзугаву, и несведущие Танджиро с Зеницу. Даже Гию проскользнул, заинтересованный всем происходящим. — Так, давайте без дерьма- — ЭТОТ УРОД К МОЕЙ МАТЕРИ ПРИСТАВАЛ! — орёт Иноске, а на лице незнакомца проскальзывает странное узнавание. — Он мне витрину разбил!!! — старшая Кочо не выдерживает и пинает мужчину по голени, тот прыгает на одной ноге, но улыбается и поднимает руки в примирительном жесте: — Ох, Канаэ, милая- — КАК ТЫ ЕЁ НАЗВАЛ, УЁБОК?! — Ренгоку видит, как наливаются кровью глаза Санеми, и даже балласт в виде тренированной тушки Сабито не сдерживает его. Плохо, очень плохо, Кёджуро понимает, что драка неотвратима. Даже если этот мужик заслужил, Ренгоку не хотел бы, чтобы из-за драки у порога бара его уводили. — О, так это и есть тот самый Доума? — лицо Томиоки приобретает отстранённо-равнодушное выражение — явный признак столь редкой для него злости — он шагает ближе, вставая в одну Стенку Ненависти и Агрессии с Иноске и Санеми. Вот от кого ножа в спину Кёджуро точно не ожидал. Его друзья подвыпившие и требуют мести, в сумочке у Шинобу наверняка есть нож-бабочка, потому что от неё стоит ожидать подобного, а Ренгоку — последнее хлипкое препятствие между ними и избиением одного говнюка. Кёджуро предпринимает отчаянную и опасную для жизни попытку уладить всё более-менее мирно. Он врывается в личное пространство самого опасного из них, Санеми, кладёт руки тому на плечи, говорит спокойно и тихо, вкрадчиво, пытаясь вразумить: — Так, он того не стоит, у вас самих проблем потом будет- Но не успевает договорить. Из дверей бара, уже нахохлившийся и с сжатыми кулаками, выходит Аказа. Он останавливается, смотрит сначала на встревоженного Доуму, потом на троих «берсерков» и, в конце концов, на самого Кёджуро. Мрачнеет. Идёт в их сторону. «Только этого нам не хватало», — думает Ренгоку. О да, только злобного как чёрт борца для полного мордобоя не доставало. Шинадзугава тоже оборачивается, скалится при виде более сильного в сравнении с высоким, но тощим, Доумой соперника, и на секунду Кёджуро даже интересно, кого он выберет: более интересного борца или обидчика девушки? Внезапно между ними появляется Танджиро. — Ребят, давайте попытаемся без драк! Мы же- — Свали, — не церемонясь, он одним уверенным движением руки толкает Камадо в сторону, от чего тот чудом не падает на грязный асфальт. Кёджуро чувствует, что и сам начинает терять ниточку здравого смысла. Он встречает Аказу с высоко поднятой головой и твёрдо стоит на ногах, от чего тот останавливается прямо перед ним. — И ты тоже, — рычит Хакуджи. Ренгоку и с места не двигается, смотрит прямо и твёрдо, без вызова, но намекая, что уступать не намерен. — Ты ведёшь себя глупо, Аказа. Я почти остановил избиение твоего дружка, хотя и не должен был, когда ты вышел. Лучше забирай его по-хорошему и убирайся. — Ну и ну, — Аказа переступает с ноги на ногу — тревожный сигнал, он принимает более удобное для атаки положение. — Так ты у нас дерзким стал? Когда я трахал тебя на стойке, ты был куда более покладистым. Тишина. «Сука», — думает Кёджуро, потому что даже Санеми выглядит ошарашенным, хотя секунду назад он был в абсолютной боевой готовности. Гию непонимающе хлопает глазами, его лицо сменяет выражение растерянности до болезненного осознания, и он шокировано бормочет: — И я эту стойку протирал!.. И Ренгоку слишком растерян и унижен, а потому пропускает первый удар прямиком в солнечное сплетение. От острой внезапной боли он сгибается пополам, хрипит, следом получает второй удар — в глаз. Он едва стоит на ногах, но от дальнейшей боли его спасает Томиока, очень вовремя набросившийся на Хакуджи, видимо, с целью отомстить за барную стойку. Это даёт время — и Санеми с Иноске, судя по визгу Доумы, к которому так никто и не пришёл на помощь, и самому Кёджуро. Мужчина через боль заставляет себя дышать и приходит на помощь Гию, которого окончательно разъярённый Аказа уже успел подсечкой повалить, и двое мужчин сцепились, нанося удары куда попало. Гию под шумок перетекает к другому очагу драки, теперь уже желая отомстить за потрёпанные нервы Шинобу. Ренгоку не слышит криков Танджиро, который в панике крутится рядом и даже не знает, как их остановить, не чувствует ударов. Адреналин и злость растекаются по венам, перекрывают все здравые мысли, а злобное ликование, когда он наконец попадает в нос Аказе, придаёт сил. Мир вокруг будто замер и постепенно начал восстанавливать свой ход лишь тогда, когда кто-то большой и сильный оттащил Аказу в сторону. Только тогда он ощутил, как чьи-то руки перехватили его поперёк груди, не давая наброситься на извивающегося в хватке Гёмея Хакуджи. Кёджуро тяжело дышит, убирает растрёпанную прядь с потного лица. Чужие руки давят на рёбра, которым нехило досталось, и он морщится. — Всё-всё, не буду больше, — лишь тогда его отпускают, и перед ним появляется испуганный Танджиро. Весь бледный, обеспокоенный, губы немного дрожат. Он ничего не говорит, осматривает, и под его взглядом Кёджуро тушуется, чувствует себя нашкодившим школьником, которого за руку поймала мама. Отвратительное чувство. Ренгоку не должен был быть таким вспыльчивым. Не должен был драться с Аказой. Не должен был вообще допустить этой ситуации. А теперь он явно расстроил и испугал Танджиро, если не сказать что разочаровал, стоит весь такой герой с фингалом под глазом и не знает, что делать. — ...Извини, — наконец выдаёт он. Танджиро качает головой и осторожно касается его рёбер, ведёт по ним, потом тихо-тихо говорит: — Вроде не сломаны. — Прости, — повторяет Кёджуро. Танджиро снова ничего не отвечает, и Ренгоку осторожно обнимает парня. Ему сегодня хватит. Слишком много эмоций и переживаний. Ренгоку запоздало осматривается: Зеницу кое-как скрутил Иноске и теперь орёт на него и лупит его по всему, до чего может дотянуться свободной от захвата рукой. Сабито и старшая Кочо пытаются успокоить орущего благим матом Санеми, которого едва удерживает Тенген. Шинадзугава, кстати, выглядит лучше всех: и Гию, опирающегося о стенку и протирающего ушибленную челюсть (Шинобу стоит рядом, молча, как ни странно, явно обдумывает случившееся), и, конечно, Доумы. Кажется, все живы. — Пойду попрошу на баре лёд, — бормочет Камадо и выскальзывает из объятий. Кёджуро пытается остановить его, зацепиться за это призрачное ощущение, что у них всё до сих пор хорошо, но не успевает. Присаживается, облокачиваясь на стенку, смотрит. Аказа уже не пытается его убить, а стоит в нескольких метрах, почти закрытый Гёмеем — Ренгоку замечает, что нос у Хакуджи уже синеет, а кровь течёт по подбородку. Ну хоть будет что хорошего из всей этой истории вспомнить. Танджиро снова внезапно появляется и прикладывает пакетик с кубиками льда под глаз — Кёджуро шипит, но старается не отстраняться. Они ничего не говорят — снова — вместо этого смотрят, как их друзья пытаются помочь друг другу оправиться от драки. Но Камадо не убирает руку, держит пакетик исправно, а Ренгоку и не противится, хотя после всего произошедшего ему дико стыдно. Пока общими усилиями успокаивали особо буйных, никто и не заметил, как Аказа с Доумой свалили. Машин полиции, как ни странно, не было — Гёмей сказал, что ни он, ни Мурата их не вызывали, а посетители, видимо, понадеялись на сотрудников бара. Все тут же вздохнули с облегчением. — Ну и ночка выдалась. Хотя и двух ещё нет, — вздыхает Тенген, опустившись рядом с Кёджуро, тем самым нарушает неловкое молчание. Танджиро сменяет руку, шевелит покрасневшими замёрзшими пальцами, пытаясь разогнать кровь — именинник наконец решает держать этот несчастный пакет самостоятельно. Скорее для вида — он уже и так половины лица не чувствует. Танджиро не уходит, смотрит обеспокоенно, и от этого становится только паршивее. И тут, шелестя шинами, подъезжает такси. Ебучий Убер Блэк. Из него выпрыгивает ещё более ебучий Муичиро — естественно, кто ещё может быть настолько высокомерным мажором, кого же ещё не хватало на этом празднике жизни? Токито сразу же неловко замирает, осматривает место баталии и побитые рожи «мстителей», открывает рот с желанием пошутить, но передумывает. Хоть что-то в нём человеческое есть. Муичиро смотрит прямо на фингал Кёджуро, и мужчина был бы очень ему признателен, если бы мальчишка запрыгнул в своё буржуйское такси и свалил туда, откуда явился, но такси уезжает дальше катать богатые жопы, а Муичиро направляется к ним портить и без того ужасный вечер. Ренгоку за сегодня и так пережил унижений на пару лет вперёд, поэтому встаёт и, коротко прощаясь, уходит. — Я за ним, — тут же вскакивает Тенген, — прослежу, чтобы до дома дошёл. Он на ходу прощается со всеми, быстро по очереди целует в щёчку своих девушек и лёгким бегом догоняет друга. — Вот чёрт, я пропустил всё самое интересное, хотя приехал к разгару тусовки, — выдаёт Токито. Танджиро смотрит на него немного обиженно, и мальчик спешит извиниться. — Да, я не этого ожидал. Всё настолько ужасно? — Отвратительно. — Ну я вижу. Они молчат. Санеми, как ни странно, подходит к Гию — Танджиро не может расслышать, о чём они говорят, но видит, как парни жмут друг другу руки, потом прощаются с компанией и уходят в одну сторону вместе с сёстрами Кочо. За это время Хашибира окончательно угомонился, Агацума исчерпал запас ругательств и теперь дулся на друга («Если бы я засветился в статье за драку?! Это уголовка!!! Мне бы строгий взыскос влепили, если бы на комиссию не вывели!!!»), но, похоже, всё действительно обошлось. — Кто это Ренгоку так? — в конце концов не сдержал любопытства Муичиро. Танджиро мычит что-то невнятное, явно пока что не в настроении поднимать эту тему, но Зеницу и Иноске вопросительно смотрят на него, а потому ему приходится коротко ответить: — Бывший. Блондин аж присвистнул: — Этот-то? Да ладно! Я не поверил, когда он сказал, что- Ну, вы сами слышали. — Не слышал, — напомнил Токито. Зеницу снова осторожно посмотрел на Танджиро, а потом покачал головой. — Очень неприятная история. — И длинная, — добавил Камадо. — Или нет. Я просто- Уф, это было слишком неожиданно. Я даже не думал, что Кёджуро нравятся... Такие. Агацума нервно хохотнул. — Эй!!! Я всё ещё ничего не понимаю, и вообще, я приехал сюда ради тусовки! — возмутился Муичиро. — Не уверен, что Иноске после драки пустят в бар, — протянул Зеницу. — Тупой кабан! — Я не виноват! — возмутился Хашибира. — Тот урод сталкерил маму! Он ей чуть жизнь не испортил- Аррр, ну вот, я снова хочу набить ему рожу!!! Танджиро и Зеницу непонимающе переглянулись. Муичиро окончательно потерялся в догадках. — Бывший Ренгоку сталкерил твою мать? — Да не он, а его дружок! Вот попадётся он ещё раз, я его- Пока кабан ругался, Танджиро в очередной раз удивился, как тесен мир. Он, конечно, слышал о неприятной истории с навязчивым кавалером Котохи Хашибиры, но подробностей не знал — Иноске не любил об этом говорить, только злился и начинал орать. Но вот они пересеклись в одном из сотен баров большого города, даже не их родного, и он оказался другом бывшего Ренгоку... Да уж. Камадо знал, что его жизнь станет куда более насыщенной после переезда, но чтобы она превратилась в мыльную драму!.. — Давайте так: мы поедем ко мне, закажем пиццу и потусим, заодно и расскажете всё, — Муичиро глянул на всё ещё не отошедшего от инцидента Танджиро, — если хотите. Иноске всё ещё бурчал, Зеницу, в общем, был не против, но сказал, что присоединится к мнению большинства, так что решение оставалось за Танджиро. В бар возвращаться смысла нет — как заметил Агацума, Гёмей не должен пускать их всех после случившегося, да и Токито, по идее, несовершеннолетний, ему вообще делать нечего. Но Камадо стоит отвлечься, так что, возможно, посиделки с пиццей за приставкой до самого рассвета не такой уж и плохой вариант.***
Дорога в такси заняла всего ничего. По пути домой Муичиро успел заказать пиццу, а Иноске — успокоиться и вернуться в нормальное для себя состояние, так что в три часа ночи в квартире Токито вовсю шёл ожесточённый поединок в Марио Карт. Муичиро специально сбавил скорость и поравнялся с Зеницу, шедшим вторым, чтобы вытолкнуть его за пределы трассы у самого финиша просто потому, что может, и Зеницу готов придушить мелкого ублюдка. В перерывах между играми Танджиро ест и тискает котов. Пушистые тёплые зверьки мурлычат у него на коленях и помогают успокоиться; Камадо ловит себя на мысли, что его клонит в сон. Он думает — а как там Кёджуро? Что он чувствует? Мужчине сейчас, наверное, очень плохо — чёрт с ним, с испорченным праздником — этот Аказа покалечил его и сболтнул лишнего, буквально выставив на всеобщее обозрение то, о чём лучше помалкивать. Парень пожалел, что не пошёл следом за Кёджуро после его ухода. Ренгоку точно нужна была поддержка! Или он хотел побыть один? Что бы произошло, последуй бы Танджиро за ним? Или если бы не молчал всё то время после драки? Камадо не выдерживает и пропускает игру; вместо этого он открывает диалог с Ренгоку, набирает сообщение... Стирает его. Слова кажутся какими-то натянутыми, неловкими, не к месту. Хочет ли он видеть кого-то сейчас? Общаться с кем-нибудь? Внезапно Танджиро захотел быть сейчас рядом с Кёджуро: он не думал, что действительно сможет ему помочь, но хотя бы попытается. Он действительно хотел быть тем, кто сможет поддержать Ренгоку. Было бы замечательно, доверься ему мужчина настолько, что посвящал бы в свои переживания и проблемы, чтобы ему было комфортно делиться личным, а Танджиро в ответ мог перестать накручивать себя беспочвенными догадками и взяться за помощь. Ему только начало казаться, будто он неплохо понимает этого человека, как жизнь в очередной раз доказывает обратное. Кёджуро ушёл абсолютно разбитым, а Камадо не знает, что с этим делать. Вот же блядство. В конце концов Танджиро отправляет что-то типа: «Ты в порядке? Я волнуюсь, надеюсь, с тобой всё хорошо. Отдохни и сходи завтра в больницу.», но Ренгоку не в сети, и Камадо просто устал думать в никуда, поэтому откладывает телефон и плотнее прижимает к себе уже задремавшего Мистера Президента, от чего тот недовольно мяучет. Что, конечно, привлекает к себе внимание хозяина квартиры. — Так что всё-таки произошло? Зеницу благородно берёт на себя роль рассказчика, пока Камадо собирается с мыслями. Агацума начинает где-то с момента, когда Иноске обнаруживает бывшего «ухажёра» своей матери. «Этого пидораса зовут Доума», — отмечает Иноске первой репликой за рассказ, что для него странно. Впрочем, когда повествование доходит до драки (Танджиро видел, как Муичиро чуть не заржал на моменте с барной стойкой), Хашибира реабилитируется и в красках начинает описывать поединок с Доумой, впрочем, показывая скорее себя единственным бойцом, почти забыв про Санеми с Гию. Под конец Муичиро потрясённо произнёс: — Вот чёрт, я такого даже на Домашнем не видел. И действительно, реально захватывающая история, вот только смешного мало. — И этот чувак... Как его? — Аказа, — добавляет Танджиро. — Аказа, — повторяет Токито, немного хмурится, будто вспоминая, но тут же возвращается в монологу после секундной заминки. — Он... хорошо, это было зрелищно, но противно. Не то чтобы я его осуждал, если быть честным, но- Ох, у меня двоякие чувства относительно него, — он почему-то пристально смотрит на Камадо. — Ты сам-то как? Тот удивлённо смотрит на него. — Нормально. Почему ты спрашиваешь? — Ну, этот Аказа во всеуслышание объявил, что пользовал Кёджуро как шлюху на том самом баре, за которым ты долгое время тусил и флиртовал с ним же. — Ч-что? Я не!- Чёрт, — Танджиро в миг краснеет, мотает головой, сбрасывает смущение и продолжает, как ему кажется, уже без истеричных повизгиваний. — Я никакого отношения к этому не имею, беспокоиться нужно в этой ситуации только о Кёджуро! И-и вообще, я не флиртовал с ним! Муичиро закатывает глаза в уже привычной манере, поворачивается ко всем. — Поднимите руку, если вы не в курсе краша Танджиро. И Иноске, и Зеницу сидят неподвижно. Никто руку не поднял даже спустя несколько секунд. Это, вообще-то, предательство, поэтому Камадо вполне законно шлёт им свой «Я в вас разочарован, дети мои» взгляд. — А что?! Ты в прошлый раз говорил о нём пару часов! — не выдерживает Зеницу. — Ты игнорировал мои сообщения, потому что переписывался с бровастым, — добавляет Иноске. — В прошлое воскресенье ты- — Всё-всё, хватит! — не выдерживает Танджиро, — понял, я палюсь! Но можете не тыкать меня в это так упрямо? Я сам не знаю, что мне делать, я в ужасе и я запутался, поэтому, пожалуйста, не стебайте меня! Ему стыдно, он сконфужен — он не ожидал, что друзья уже знают о его секрете. Ему стоило бы самому им рассказать, но от сумбурности собственных чувств парень нередко сомневался, не путает ли он свою влюблённость с какой-то увлечённостью или интересом. Кто ещё об этом знает? Танджиро надеялся, хоть бы не все, иначе его жизнь походила на оживший кошмар параноика: о твоих скрытых чувствах и переживаниях, секретах знает каждый, люди обсуждают их, но делают вид, что ничего не происходит. — Ох, так он тебе действительно нравится, — бормочет Муичиро совсем рядом. За раздумьями Танджиро и не заметил, как друзья отложили приставки и подсели ближе, образовав вокруг него тесный полукруг. Камадо ощутил себя на удивление защищённо: даже если они порой бывают сплетниками, они всё так же готовы ему помочь и поддержать его. Как бы вся эта история с Кёджуро не кончилась, Зеницу и Иноске, а теперь ещё и Муичиро, останутся рядом, потому что если этот мужчина остаётся для него загадкой, то эти трое — простые и понятные. Его друзья. Танджиро не выдерживает и прижимает к себе Зеницу и Муичиро, сидящих по бокам от него, а Иноске не медлит и сам присоединяется к куче обнимашек. Встревоженные коты, чтобы не быть зажатыми, бегут прочь, а Камадо чуть не смеётся — то ли от радости, то ли от переизбытка чувств, коих за сегодня было слишком много. — Кстати, Иноске, — вспоминает Танджиро через некоторое время, когда чувства поуспокоились и Муичиро в очередной раз надрал всем задницы в игре. — Ты так и не сказал, что за история с тем Доумой и твоей мамой. Ты вроде говорил, что он сталкерил её, да и это совпадение, что мы встретили его в одном городе... — А ещё он разбил магазин Кочо, — вставил свои пять копеек Зеницу. — Мерзкий тип. — Да идите к чёрту, не обязан я вам ничего рассказывать! — возмутился кабан — что странно, не криком. — Да ладно, у нас сегодня вечер стрёмных откровений, так что давай, разбавим нашу дружбу кринжем, — настаивал Муичиро. На этих словах Камадо, как ни странно, нахмурился в непривычной манере. — Хэй, почему это моё признание в краше стрёмное?! — Танджиро явно был недоволен. Он тут вообще-то тайну им свою раскрыл (почти), они не должны называть это «стрёмным» хотя бы из уважения к его чувствам! — Потому что Ренгоку стрёмный, — отрезал Токито. — Нет, может твоя влюблённость и мешает тебе видеть, но эта его постоянная улыбочка вкупе с неподвижным, почти немигающим взглядом, когда он смотрит на тебя, выглядит реально жутко. — Совсем это не жутко. Камадо пытался защитить честь своего возлюбленного, но на сторону Муичиро внезапно встал Зеницу: — Он сегодня этим взглядом душу из меня вытащить пытался! Ему нельзя смотреть в глаза!!! — Совы тоже неподвижно смотрят, но их все считают милыми!! — СОВЫ НИХРЕНА НЕ МИЛЫЕ!!! ОНИ СТРЁМНЫЕ!!! — присоединился к ним Иноске. — ТО, ЧТО ТВОЙ БРОВАСТЫЙ — СОВА, ЕЩЁ БОЛЕЕ ЖУТКО! Муичиро молча смотрел на Танджиро, пока Зеницу верещал что-то типа: «Вот-вот!!! Ему нельзя смотреть в глаза, он оборотень!!!», и чутьё Танджиро подсказывало, что сейчас ему не особо понравятся его следующие слова. И он не ошибся. — О, — философски изрёк Муичиро, всем своим видом показывая: вот сейчас он осознал. Сделал открытие, — так Танджиро, получается, фурри. Повисла тишина, благоговейная и спокойная, как потом оказалось. Танджиро, наивный дурак, попытался оправдаться и сам же её и разрушил, о чём потом пожалел. — Муичиро, я не... — спокойным и вкрадчивым голосом начал Камадо, но его прервал Агацума: — О-О-О, ТАК ТЫ У НАС ФУРРИ!!! — Я не фурри!! — НУ НЕ-ЕТ, КЁДЖУРО ТОЧНО СОВА, ТЫ ЛЮБИШЬ СОВУ, А ЗНАЧИТ ТЫ — САМЫЙ НАСТОЯЩИЙ ФУРРИЁБ!! ЛЮБИТЕЛЬ АНТРОПОМОРФНЫХ ЗВЕРУШЕК!! — Да завались ты!!! Иноске, просто расскажи ты уже, им нужно переключить внимание! — Не-а, только ты тут нам раскрылся как фурри-любитель сов, — Хашибира довольно оскалился и откинулся на подушку. — Раз уж у нас настоящий вечер откровений, то Босс Иноске хочет услышать позорные истории от каждого из вас! — Эй, это не-! Но Муичиро живо заткнул кричащего Зеницу куском пиццы. — Я продолжу. Все же помнят моего дядю, который на утро после прошлой тусовки завалился ко мне в квартиру? При упоминании Мичикатсу все, кроме Агацумы, невольно вздрогнули. Впрочем, и блондин задрожал — так, за компанию. — Это было давно, мы с братом часто зависали у него в гостях, с мелкими игрались и всё в таком духе. А бывшая тётушка ещё пирожные постоянно нам пихала, щёки на год вперёд отъели... В тот вечер они устроили вечер кино, даже его брат на огонёк заехал. — Не звучит как кринж, — Зеницу покачал головой. Танджиро поддакнул: — Угу, больше похоже на милые семейные посиделки. — Я не закончил, — закатил глаза Токито. — Знаете это правило с закрыванием глаз детям на откровенных сценах? Тётушка отошла к мелким, а дяди сидели рядом, но, кажется, отвлеклись на какой-то спор, точно не вспомню. Короче, правило не сработало... Нам с Юичиро показалось хорошей идеей поцеловаться. В губы. Типа, нам было восемь, что ещё можно сказать? Камадо сложил руки в замок и растерянно крутил большими пальцами. Для него, ребёнка из многодетной семьи, дружеская любвеобильность и познание мира через общение с сиблингами были нормой, но целовать брата в губы чуть ли не на глазах других членов семьи?.. Тонкая грань. — И вас не спалили? — Как сказать, — Муичиро прищурился. — Один из них заметил, но не отреагировал. Ни одобрения, ни упрёка. Ну мы и решили, что если близнец близнецу не перечит, то всё идёт как надо. И повторили это в коридоре школы. Вот теперь Танджиро чуть не поперхнулся. — То есть, вы?- — Ага, училка тогда родителей в школу вызвала на беседу, нам пришлось объясняться. Дома даже дядям влетело за то, что они упустили происходящее из виду. — Уже можно шутить про дело семейное? — на этом моменте Хашибира схлопотал и джойстиком по голове от хозяина квартиры, и бутылкой колы от нервного блондина. Пока Зеницу давился кринжем от рассказанной истории, а кабанья башка отмахивался от опасного инвентаря, святоша Камадо, как ни странно, принял позу человека, познавшего дзен, и всепрощающим взглядом уставился на компанию. — Очевидно, что не в контексте ситуации, Иноске. Муичиро был ребёнком, а взрослые попросту не обратили внимания. — Мнение эксперта принято, вопрос закрыт, переходим к новой порции охуительных историй, — Токито спокойно пожал плечами в так-уж-и-быть-согласии. — В любом случае, у Зеницу одно существование — уже стрёмное откровение, так что давай, Хашибира, жги. Зеницу опять начал возмущаться, а Иноске буравил взглядом друзей, пока наконец не сдался под моральным напором. Судя по его тяжёлому вздоху, история обещала быть долгой.***
«Мучения с выбором профессии — бессмертная классика всех поколений», — однажды заявил на удивление сосредоточенный Зеницу на домашних посиделках у Камадо. Но для целого мира стало откровением, что уже к первому году старшей школы неудержимый ураган энергии и хаоса по имени Иноске Хашибира безо всяких прелюдий перескочил через порог родительского дома, с меткостью баскетболиста закинул школьную сумку на край дивана и чётко проорал: — Ма, после школы рисовать буду! Рисовал Иноске, конечно же, и до этого, однако сейчас посыл его слов звучал в разы масштабнее. Котоха не знала, смотивировала его свежая беседа в новом учебном году или ещё что, но женщина с первых секунд была готова поддержать любое здравое решение собственного ребёнка. В конце концов, именно это она считала истинным долгом любящей матери. Если её сын хочет рисовать по профессии, Котоха приложит усилия и подготовит фундамент для удачного старта. Они прошерстили интернет, женщина связалась с парочкой давних знакомых, выбор пал на дополнительные занятия в областной школе искусств. Для заводного Иноске сменить окружение — не проблема; не прошло и двух недель, как воодушевлённое семейство Хашибира собрало документы, подхватило необходимые вещи и рвануло из родного тесного городка в близлежащий крупный город. Ошалелого Иноске и мягкую Котоху, какими бы разными они не казались, всегда роднила способность сорваться с места. Когда Хашибира бойко прощался с лучшими друзьями, никто не был уверен до конца, осядет ли он с матерью в большом городе окончательно или это превратится во временный отъезд на год. Каждый хранил в сердце надежду на лучшее; парень после недели затишья забомбил личку Танджиро и Зеницу фотографиями из нового места с новыми одноклассниками, а через месяц странно замолчал. Объявился он под руку с Котохой под канун Рождества, с тем же количеством вещей и весь на иголках. «Что-то случилось», — в один голос прошептали друг другу Камадо и Агацума, но правды от парня так и не добились ни на следующий день, ни к выпуску, ни к началу первого курса. А правда заключалась в следующем. — Дорогой, мне сказали, что мы объявились поздно, основной набор ведётся в конце лета и начале сентября, — вздохнула Котоха, ласково потрепав сына по волосам. — Но тебя договорились зачислить в октябрьскую группу! Думаю, им понравился твой стиль. — Ха, ещё бы он им не понравился! Пусть только попробуют не признать талант великого Иноске, — самодовольно хмыкнул младший Хашибира на фоне школы искусств. — Конечно, милый, — на лице матери заиграла полувиноватая улыбка. — Счастье, что нам решил содействовать учительский состав... О, будет хорошо, если тот мужчина позаботится о тебе! Он выглядел как настоящий знаток своего дела. — Какой мужчина? Но Котоха лишь улыбнулась и промолчала. С наступлением октября частые путешествия по малознакомому городу пришлось свернуть, Иноске стал отсылать друзьям меньше забавных фоток с улиц, зато теперь в его ежедневный маршрут добавилась вечерняя получасовая прогулка от художки до тесной съёмной квартиры. Котоха в основном пропадала на работе: обязанность обеспечить жизнь в новом городе нависла над женщиной. Что касается дополнительных занятий... Хрен его знает, о ком проговорилась мама, но из всех преподов Хашибире почему-то запомнился какой-то Гоума с противным драматичным говором. Этот мужик явно давил на нервы одним своим присутствием, вечно вертел всякие бусы в руках (эта привычка не была странной, но раздражала Иноске), не в меру вдохновенно заливал об исторических моментах искусства, хоть и преподавал графику и живопись. Можно сослаться на манерность и частое присутствие из-за двух предметов: До(...Додо?) сложно было назвать хреновым или мудаком. Бесячим хитрым лисом, который часто пялится именно на тебя во время работы? Да, это другое дело. Чутьё никогда не подводило Иноске, однако в этом случае парень с каждым днём всё больше погружался в тревогу и сомнения. От преподавателя не следовало опасных выпадов; напротив, он всякий раз стремился подсобить парню уместным советом, помог ему с колористикой и академической частью в графике, а это уже сулило успех в далёком будущем на творческом конкурсе. Хашибира не смог избавиться от дурного предчувствия, поэтому постарался заглушить его упорным уходом в скетчинг. Даже на связь с Танджиро и Зеницу редко выходил, лишь изредка присылал мемчики и фото своих работ. В ноябре Котоха объявилась на пороге школы искусств по вопросу дальнейшей оплаты, и вот в какой момент внутренняя сирена Иноске завыла в полную силу. Окей, начало сюжета грядущей Санта-Барбары парень упустил — после урока божий одуванчик в лице учителя по композиции попросила его перенести столы и мольберты в дальний класс — Хашибире было чем заняться, даже если он не хотел. Тревога накрывала Иноске с головой, ему пришлось управиться буквально за минуты, затем парень вылетел из дверей главного входа — и вот. Его мать, прелестный цветок, мило беседовала о чём-то с тем самым бесячим учителем. Папка с документами подсказывала, что Котоха давно успела решить вопрос с оплатой, но почему мама задержалась? Глупый вопрос: очевидно, ждала сына после занятий. «Почему она задержалась с ним?» — вот что было не так. Увлечённый разговором Доума, не замечая Иноске позади себя, хихикнул в своей манере, придержал Котоху за руку — это не осталось незамеченным — а Котоха, как ни странно, рассмеялась в ответ. — Э, — только и выдал младший Хашибира в метре от них. Кажется, это отрезвило женщину: она смущённо переключила внимание на Иноске, быстро завершила разговор с Доумой и повела сына дорогой к дому. Улыбка на её лице сияла ярче обычного до самого порога, а в квартире Котоха чуть ли не в пылающем румянце с головой и напеванием под нос ушла в готовку. «Стрёмно», — подумал парень, в силу внутренней прямоты желая задать не один вопрос, но мама выглядела... счастливой? Радость Котохи невольно успокаивала Иноске во многих случаях. Он надеялся, что подобная стычка с Доумой останется единоразовой акцией, искренне желал избавиться от предчувствия, но его надеждам не было суждено сбыться. Котоха стала чаще появляться возле школы искусств под предлогом забрать Иноске: она действительно выкроила в графике удобные часы ради него, мол, к зиме и день становится короче — и не лгала, множество улиц крупного города не на шутку заставляло её задуматься о безопасности сына. Но это не отменяло ни новых коротких встреч с восторженным блондином, ни того, что младшему Хашибире — на минуточку! — уже давно не пять лет. Котохе казалось, что она всё держит под контролем... до первого недовольного вопроса в её же адрес. — Ма, — не прошло и недели, как парень подал голос за семейным ужином. — А чего ты постоянно трещишь с тем мужиком? — С Доумой? — она слегка покраснела. Это Иноске такой наблюдательный или же она и вправду так часто разговаривала с ним? — Ну, он человек общительный, а у нас знакомств в городе мало... Он, оказывается, такой образованный, у нас много общих тем и... Судя по взгляду младшего Хашибиры, его не впечатлило ни единое слово из уст матери. На мгновение Котоха почувствовала себя провинившейся влюблённой восьмиклассницей; ей пришлось взять перерыв в диалоге и отвлечься на тушёную говядину. Ужин отчаянно не шёл, поэтому женщина остановилась на том, чтобы бессмысленно гонять кусок мяса из края тарелки в край. Разговор тоже не шёл: Иноске натолкал рот говядиной и уныло жевал её. — Иноске, — внезапно спохватилась мама, — может, ты ревнуешь? — Рев... чё? — ноль осмысления со стороны парня. — Э, не? Просто этот мужик стрёмный какой-то. Вечно пялится на меня и весь такой не в меру добрый. И ты с ним каждый раз болтаешь. Странно это. Не понимаю. Кто мы ему такие, чтобы он так делал? Вот в какой момент в мыслях Котохи наступило озарение. Действительно, её сыну попросту незнакомо внимание от роли старшей мужской фигуры в семье. Вот почему он выглядит настолько растерянным. Женщине сложно сказать, есть ли какой-либо шанс на успех в этот раз: она только-только налаживает контакт с блондином — о, но ей безумно хочется верить в удачу и полагаться на романтику. Такой счастливой рядом с другим человеком она не чувствовала себя... больше десятка лет? Определённо. Котоха не считает себя идеальной родительской фигурой и в переломный момент не может прийти к какому-то решению, попытаться донести все тонкости самому Иноске. Всё, на что её хватает — отодвинуть тарелку, подняться с места, крепко прижать к себе сына в тёплых объятиях и ласково потрепать по волосам. — Ох, Иноске, дорогой, — вновь в её голосе дрожит оттенок вины, однако резко заглушается мягкостью и любовью, — всё хорошо. Иногда другие люди хотят заботиться о ком-то по разным причинам, и это нормально. Возможно, ты сильно волнуешься из-за нового города. Это пройдёт. Впервые за долгое время чутьё парня затихает. Если он не может довериться собственной матери, то кому вообще? Вторая часть ноября вступила в свои права. Хашибира научился закрывать глаза на частую болтовню Котохи и Доумы, даже если это бесило его или вводило в ступор. В моменты внутреннего, простигосподи, кринжа парень нашёл выход в виде посещения разных уголков города — самостоятельно, конечно же. Да и сама Котоха раз в неделю пропадала на несколько часов, а возвращалась с какими-то подарками и сладким. Оставлять мать совершенно одну (и тем более в компании Доумы) Иноске не хотелось, но время от времени её вдохновлённой компании он предпочитал побег к местному причалу или в городской сад, в особо запущенных случаях — проникать с одноклассниками на подпольные мотогонки и осваивать двухколёсную технику. За всю жизнь Хашибира не скетчил столько пейзажей, как за злосчастный ноябрь, и чудом не сломал себе ни единой кости. Кажется, он совершенно забыл о переписке с Танджиро и Зеницу. Но если они его не трогали, значит, всё хорошо? А советоваться с ними... слишком поздно. Не по-дружески это — неделями замалчивать о проблемах — да и ныть не положено ему, сильному и уверенному. Так что либо надо было раньше говорить, либо стиснуть зубы и самому разбираться: так считал сам Иноске. Дурное предчувствие вновь дало знать о себе к началу декабря, когда младшему Хашибире понадобилось забрать маму после работы. Первые дни гололёда сулили нежеланные ушибы, а этого парню хотелось меньше всего, особенно для Котохи с её зимними каблуками. Он был готов поклясться: весь путь в метро позади него мерещился хорошо знакомый силуэт, но, стоило Иноске обернуться, подозрительная фигура исчезала. К счастью, ничего сверхъестественного за поездку не случилось, парень без проблем встретил Котоху и без происшествий добрался с ней до съёмной квартиры. Не считая того, что в последний момент, за квартал до нужного подъезда, в боковое поле зрения попала та самая фигура — в до боли знакомом пальто, с блондинистой причёской, которую не спутаешь ни с чем другим. Тревожный звоночек высвобождает доселе скованное чутьё. «Какого хрена?» — подумал Иноске, но виду не подал. Если он скажет маме, она спишет всё на стресс и простое «показалось», а Доуме может проболтаться, и ничем хорошим это не кончится. Доверять Котохе — хорошо, но доверять самому себе — ещё лучше. Через неделю ситуация повторяется; младший Хашибира идёт на риск и оставляет женщину на полпути со словами: «Забегу в магазин за соком, меня не жди!», а сам выжидает время у дверей супермаркета до тех пор, пока не замечает его. Его, незаметно следующим по пятам за Котохой. Опасения подтверждаются. Первую секунду Иноске ликует: он был прав, что-то здесь не так! На вторую секунду внутреннее ликование стихает, заменяется тревогой и осознанием. За его матерью сталкерит подозрительный хрен с бедами в башке, а парень не может ничего с этим сделать. ...Путь до дома проходит спокойно. Доума не делает ничего выходящего за рамки (эй, он уже вышел за них!), покидает двор спустя несколько минут после исчезновения женщины в дверях подъезда, не оставляя за собой следов. Иноске готовится к битве. Как минимум моральной. Он понимает: надо оградить маму от опасности. Не успевает он склепать какой-никакой план, как через два дня Котоха возвращается с работы, вновь улыбкой тёплой сверкая, за руки сына берёт и щебечет: — Иноске, ничего страшного, если сегодня я задержусь в гостях? — ...То есть? — Наш хороший знакомый пригласил меня к себе домой, и... — женщина замялась. — Ты выглядишь встревоженным, дорогой. Просто хотела тебя предупредить, чтобы ты не волновался. Дурное предчувствие пускает корни в сердце юноши; лицо его невольно кривится. — Мам, я против. — Но, Иноске... — Не ходи к нему! — Хашибира срывается на крик, руками машет. — Думаешь, он белый и пушистый? Да чёрта с два! Постоянно крутится рядом, даже если не просят! У него с головой что-то не то! В глазах Котохи отражаются ранее незнакомые боль и обида. Кажется, Иноске задел её за живое. Женщина с трудом давит в себе негатив, измученно улыбается сыну, в спешке собирает вещи и с тихим прощанием***
— ...И так мы вернулись домой. Закончил свой монолог Иноске под ошарашенные взгляды Танджиро и Зеницу и немного кислую мину Муичиро. — Ты чего нам сразу не рассказал? — в один голос выдали давние друзья. Агацума, вероятно, чувствовал себя преданным, а вот на лице светила-Танджиро чётко сияло волнение за друга. Иноске почесал затылок. — Ну, знаете, — пробубнил он, — я считал это своей личной проблемой. Но сейчас, как вам сказал, будто камень с души. После такого признания парни не удержались и по-братски облепили Хашибиру, пока тот не стал недовольно повизгивать. — Ноу хомо, — Муичиро докинул остатки пиццы в рот, залил колой и прищурился. — Теперь интересно, что именно натворил Доума. Пытаюсь поставить ему от 8 до 10 по шкале мудачества. — Я и сам не сразу узнал. Только, — Иноске зыркнул на Зеницу, — без лишних комментариев, а то закопаю. — Э-э, ты мне угрожаешь?.. Окей, окей. — Хз, чё у этого хрена в башке, но он типа пытался развести маму побыть натурщицей, знаете, в стиле ню. — 10 из 10, — тут же откликнулся Камадо. Муичиро саркастически хмыкнул. — Танджиро, ты монашка. Слушай, ну хотя бы не на секс развёл. — Вуичиро, захороню живьём вместе с Моницу, — жутко прохрипел Хашибира. — Мама у него дома заметила нехилую стопку набросков и кучу холстов. И всё исписано голыми девками. Некоторые картины ещё с кровью и кишками, ну вы поняли. Так он ещё и ляпнул, что ему много кто позировал. И на занятиях много трещал про женские тела, изврат херов. Зеницу гневно затрясся на месте. — 10 из 10, — он перешёл на писк. — Как можно так относиться к женщинам? Мечтать о крови и кишках?! — 10 из 10, но по шкале долбоебизма, — наконец откликнулся Токито. — Каким дятлом нужно быть, чтобы вывалить подобное на обычную женщину и ждать от неё позитивного отклика? Лох. — Как я ему тогда хотел врезать, — тяжело вздохнул Иноске. — Сегодня ты ему не то что врезал... Да вы его в месиво превратили. С упоминанием драки Хашибира хищно оскалился, будто в любой момент готовый вновь отправиться бить Доуме ебало, но в конце лишь пропустил довольный смешок. Да, этот вечер определённо удался. А за окном уже давно не вечер. Парни за историями из жизни потеряли счёт времени и не сразу заметили восход солнца, пока последнее не ударило лучами в глаза и до того несчастного Агацумы. Танджиро осмотрел беспорядок в комнате, уныло зевнул, на автомате поставил пустые коробки и бутылки у выхода, чуть приободрился и скрылся на балконе с телефоном — точно побежал фотографировать зарю. Иноске свалил в направлении ванной и долго не вылезал, пока не начал орать; Зеницу устремился на крик и впоследствии пытался выломать дверь. Вернулась дружная парочка со свежими царапинами на руках: Мистеру Президенту ой как не понравилось, что какие-то незнакомцы побеспокоили его во время сна. Муичиро забил на происходящее и абстрагировался от мира, уткнувшись в ленту Инстаграма, до тех пор, пока к нему не подсел Камадо. — А, кстати, я этого бывшего Ренгоку нашёл, — буднично сказал Токито и повернул к другу экран своего смартфона. Парень тут же вцепился в аппарат, подогреваемый интересом, и быстро стал листать ленту, жадно осматривая вереницу фотографий, свивая информацию с каждой за доли секунд. Этот бывший, как оказалось, уже женат, и не на каком-то неформале, а на вполне милой и тихой девочке, если судить по фото. Раньше он выглядел ещё более безумно: с розовыми волосами и подобием странных линий-татуировок. Но Камадо не заметил ни единого фото с Ренгоку. — Как ты его вообще нашёл? — Подписан на дядю, что странно, — пожал плечами Муичиро. — Блин, он точно оффник, — пробормотал Зеницу, забрав телефон у Танджиро. Пока друзья, как им и полагается, давали свои нелестные комментарии, в уставшую головку Танджиро забрела идея. Он достал свой телефон, открыл Инстаграм и выбрал одну из случайных фотографий с вечера, появившуюся на свет благодаря Мицури, где он рядом с Ренгоку, совсем близко, скорее даже прижимаются друг к другу, как только сейчас заметил Танджиро, и можно подумать, что перекинутой через спинку стула рукой Ренгоку обнимает его. — Эй, что ты там дела- Верни телефон! Я не успокоюсь, пока не найду у него волчьи цитаты в описаниях! — Тише, — успокоил их Танджиро. Он, опираясь на открытый аккаунт, находит Аказу у себя и отмечает на фотке в углу. Постит. Показывает остальным. — Честно, не знаю, зачем я это сделал. Зеницу впечатлённо присвистывает, Иноске что-то одобрительно бормочет, а Муичиро делает вид, что снимает что-то со своей головы двумя руками и надевает это на голову Танджиро. — Держи. Эта сучья корона теперь твоя. (Когда утром Аказа увидит отметку, он придёт в бешенство и разобьёт телефон. Поэтому ему придётся одолжить его у Коюки, чтобы удалить отметку. Зато тусовка забомбит комментарии ором, а Кёджуро только скромно лайкнет фото. Итог: Танджиро хоть и стыдно, но он не сожалеет о содеянном.)***
Первое правило неудачных тус: никому не рассказывать о неудачных тусах. Второе правило неудачных тус: никогда не напоминать пострадавшим в неудачных тусах о произошедшем. Третье правило неудачных тус: первые два дня после неудачной тусы не устраивать опасных вылазок и не тревожить участников по мелочам. Кодекса Тусовщиков Тенгена вся компания удачно придерживалась, не считая обсуждения дерзкого выпада Танджиро в Инстаграме, ближайшие будни прошли тихо и без неприятностей. Шума со стороны Аказы и Доумы не наблюдалось, каждый имел возможность оправиться от празднования. Больше всего в этом нуждались Томиока и Ренгоку — хотя бы по той причине, что им обоим влепили серьёзный штраф за драку на месте работы. Но если первый при поддержке лучших друзей и, к удивлению, компании Кочо и Шинадзугавы быстро прошёл через пять стадий принятия неизбежного с барной стойкой и относительно быстро вернулся в строй, то у Кёджуро возникли проблемы. Возникли они как минимум с появлением Аказы в баре. И если спрятать ушиб на туловище представлялось возможным, то от боли не избавишься и заплывший глаз от семьи не скроешь. Первые сутки Сенджуро места себе не находил и бегал по дому то с пачкой льда, то с готовой едой для брата, то с телефоном в поисках ответов — но ответов не было, отметки младший брат не застал. Сам Кёджуро отказывался поднимать эту тему — не наотрез, лишь в качестве временной меры. Отец лишних вопросов не задавал, однако по лицу читалось: ситуация встревожила его до глубины души. Кёджуро хотел бы верить, что это всего лишь затянувшийся ночной кошмар. Хотел бы избежать лишнего внимания семьи в этот момент. Ему не становилось легче; мужчина замкнулся в себе на следующие два дня. Из состояния потерянной амёбы его вывело общение с лучшим мальчиком Камадо. Танджиро интересовался его состоянием в переписке по три раза на день, стремился приободрить... и, о, тот поступок. Их фото на злобу дня Аказе. Эта новая сторона восхищала Ренгоку — и, чёрт возьми, вряд ли мужчина рискнул и думать о том, что Танджиро не против с ним общаться и далее, если бы не фото с коварной отметкой. Если Камадо в силах противостоять трудностям, почему не может Кёджуро? С этими мыслями огненный бармен подхватывает с тумбочки широкие солнечные очки и направляется к любимому месту работы. Тенген обещал занести хороший тональный крем к пяти, а в шесть в бар заглянет Танджиро. Вечер располагает к позитиву и только к позитиву, а все неприятности пусть идут к чёрту. Хватит на ближайшее время с Кёджуро ментальных падений.***
Аказа, блять, злится. Ничего нового для мира, только в этот раз даже Коюки встревоженно посматривает на мужа — а ведь он обещал себе, что не будет взваливать на её хрупкие плечи лишние проблемы. Разумеется, она всё так же в неведении, но будь ты хоть слепым, хоть глухим, хоть мёртвым — любой ощутит ауру ярости и гнева, исходящую от Хакуджи. Старый телефон в крошево, а потереть в раздумьях переносицу не представляется возможным из-за наложенного гипса. Не новая травма для Аказы, ему как спортсмену не привыкать... Злости это не убавляет. Первые дни он не может выйти из дома, Коюки строго-настрого запретила любимому напрягаться, да и сам Аказа не желает светить лицом, а потому уходит на больничный и отменяет ближайшие записи на ногти. Сначала он гневается на Кёджуро. Это он, хитрый лис, сломал ему нос. Это он всколыхнул бурю в его душе. А ещё этот пиздюк, Камадо Танджиро. По виду не скажешь, что парнишка представляет опасность, но не прошло и суток, как он нагло подъебал его в соц.сетях. Хватило же смелости сунуть руку в клетку с тигром... когда-то розовым, полосатым и вечно буйным. Мужчина не верит ни единому слову о том, что эти двое не встречаются. Здравый смысл в виде любимой жены под боком и реальной жизни напоминают Хакуджи: что было, то прошло. Аказа переходит в стадию самоненависти и признания ошибок. И Ренгоку, и тот малец пытались остановить происходящее — но нет, ударила ему моча в голову творить полную херню. Чёрт, да он сам нарвался. Наломал дров. Ещё и Коюки расстроил. Мужчина зарекается ходить в до боли знакомые места, позволять себе пить в принципе (или хотя бы не напиваться до состояния пиздострадальческой свиньи) и каким-либо образом тормошить прошлое без веской на то причины. А когда курьер доставляет новенький телефон, Аказа ловит себя на важной мысли, упускаемой из-за слепого гнева. Доума не выходил на связь после того вечера. Оно и понятно, после драки на блондине живого места не было — сто процентов перебивается в какой-то богом забытой больнице, чтобы не палиться... Доума, сукин сын. Вот с чего всё началось. Это он потащил его в «Глицинию». Это он нажил врагов и привлёк внимание. Это его лез вызволять Аказа, и чем всё закончилось? Хакуджи принимается названивать непутёвому другу, злостно строчить в личку — того и след простыл. С одной стороны, вполне в его стиле, с другой стороны, тот будто и вовсе умер, неизвестно как и неизвестно где... А потом у Аказы появляется идея.***
Победителями после вечеринки оказались сёстры Кочо. В их жизнь воцарился мир и покой: главное зло получило своё и исчезло надолго, так что Шинобу могла без страха ходить по улицам и радоваться жизни, магазинчик Канаэ буквально расцвёл и ломился от наплыва покупателей, а Гию и Санеми после нескольких лет пассивной агрессии нашли общий язык, поэтому девушки смогли более свободно звать их в гости. Из подступающих опасностей в сторону этой компании посматривали только сессия Шинобу и грядущий выпуск Гию, но никто из студентов не волновался по этому поводу: после пережитого учёба пугала спокойного Томиоку и отличницу-Кочо меньше всего. Младшая из сестёр пришла к выводу: если у неё даже с активной поддержкой отношений и подготовкой к экзаменам достаточно свободного времени для отдыха, то почему бы не вложить немного труда в старый добрый фриланс? Можно поднакопить денег и, возможно, потратиться на хорошую летнюю поездку... Но то, что Шинобу увидела среди объявлений, шокировало девушку настолько... что она согласилась на выполнение заказа. — Сестрёнка, ты чего не спишь? — в дверном проёме возникла голова Канаэ. — Тебе ведь к первой. — Заказ, — только и брякнула младшая Кочо с ноутбуком на коленях. Ответ, быстрый и резкий, говорил о непосредственном погружении девушки в процесс; Канаэ не сдержала любопытства и вошла в комнату сестры, а когда опустила взгляд на экран, ужаснулась. — Это что, надгробие?! — Сама не верю. Но только посмотри, — с этими словами Шинобу открыла детали заявки. После прочитанного текста на лице старшей Кочо проскользнули смятение и... нескрываемый интерес, будто в предвкушении. — Мне кажется, это перебор, но... Хм. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Окончив внутреннюю моральную битву, Канаэ ласково обняла сестру, заранее пожелала ей доброй ночи и скрылась за дверью. На следующей неделе Шинобу рассортировала материалы макета, прихватила флешку и ноутбук и выехала на встречу с заказчиком. Не в её привычках передавать каждую удачную пнг-картинку при личной встрече: на то Интернет и существует, дабы упростить жизнь. Но мало того, что в этот раз Кочо работала с дизайном (ей это не снится?) могильного камня — она работала над мемным надгробием для Доумы. Девушка была готова поспорить: эту пепельноволосую беду ненавидит как минимум половина города, хоть Канаэ и утверждала обратное, мол, с обаянием и внушением у него проблем нет и не было. Так или иначе, смешанные эмоции вызывало не столько объявление, сколько личность заказчика. Насколько смелым нужно быть, чтобы не побояться высмеять Доуму с таким размахом? В лучшем случае Шинобу хотела бы пожать руку этому человеку — потому о передаче материала из рук в руки и договорилась. В худшем, окажись эта встреча ловушкой... Место Кочо выбрала максимально безопасное, а при смене локации точно найдёт чем оборониться. Хорошо, она ожидала увидеть гневную леди, недовольного отца какой-то студентки или — на этот случай нож-бабочка продолжал лежать на своём законном месте — икону с надгробия, готового к мести, но когда к Кочо за кофейный столик подсел тот самый дружок Доумы, ей стало действительно не по себе. Во встречном взгляде Аказы читалось: «Знаете, а я вот нихуя не удивлён». Всё стало на свои места: никого логичнее одной из мстительных фигур в «Глицинии» на ум не приходило, более того, он давно просмотрел профиль Шинобу на сайте фриланса. — Никаких разногласий, — Хакуджи поднял ладони в мирном жесте. — Мне действительно жаль за тот вечер. Не похоже, чтобы мужчина лгал или замышлял недоброе — взгляд был прямой и честный, без всякой наигранности, а переносица оставалась припухлой — скорее всего, Аказа избавился от гипса только вчера. Кочо принимала решение. — Думаю, извиняться тебе нужно не передо мной, — она натянуто улыбнулась и потянулась к заднему карману сумки. — Наша встреча тонко граничит с предательством друзей, но работа есть работа. Если скажешь, с какой целью заказал... этот проект, мы закроем на сегодняшний день глаза. — Хм. Честно, — Аказа сцепил руки в замок, — хоть мы с ним и общаемся, жизнь его ничему не учит. Он затащил меня в бар, считай, подставил. Помимо этого, доставил вам неприятностей и до того вечера, а я вразумить его ещё пытался. Злобы на него не хватает... — О, так это отмщение. — Вроде того. Я по горло сыт его сдвигом по фазе. Клянусь, ещё одно преследование за девушками, я его голыми руками закопаю — как раз и надгробие сгодится. Шинобу вздохнула с облегчением и не сдержала ехидного смешка. Она поставила на столик ноутбук, показала Аказе материалы на флешке, и даже мужчина не скрыл хохота. Да, такой могильный камень и врагу не пожелаешь, а тут, считай подарок другу. — Мемы мемами, но насколько это амбициозный проект? — с откровенным любопытством заявила Кочо сразу же, стоило ей завершить продажу дизайна. — Я свяжусь со знакомым, он работает в ритуальных услугах. Какой-нибудь дешёвый камень точно пустят в процесс, могу даже фото прислать по итогу. С не меньшей серьёзностью Хакуджи вручил девушке свою визитку. — Навязываться не буду, но если понадоблюсь, мой номер. — Это... ногтевой сервис? — Именно. Могу сделать маникюр с покрытием... с хорошей скидкой, — мужчина всё ещё пытался сгладить грехи Доумы своими силами, но в меру. — Разовая акция, если что. Этот день дал Шинобу совсем не то, чего она ожидала, но главная её цель сбылась: на прощание она крепко пожала руку Аказе.