Цель архимага

      Гарри захлопнул книжку и потёр глаза. Он читал, не отрываясь, вчера весь вечер и ещё полночи, и теперь ему жутко хотелось спать.       – Закончил наконец? – спросила Гермиона с каким-то странно задумчивым видом. Гарри кивнул.       – Знаешь, тебе тоже надо это прочитать.       – Потом, – всё так же задумчиво сказала она. – После похорон.       Они сидели в спальне для мальчиков, на противоположных кроватях. В обычное время это не одобрялось, но сейчас всем было плевать. Сейчас в спальнях Гриффиндора ночевало всего пять человек, и в их числе – Гарри, Рон и Гермиона. Но Рона тут не было, он ушёл в совятню.       Гарри откинулся на подушку и зевнул. Говорить ему не хотелось.       И Гермионе тоже не хотелось. Вообще замок как-то погрузился в тишину, и не только по причине малого числа оставшихся в нём. Все из этих оставшихся были слишком погружены в себя и никто не хотел излишней суеты. Разговоры велись коротко, сухо и деловито.       Рон писал и отвечал на письма семьи и знакомых, которых ему пришло за эти два дня уже с десяток. Все хотели знать, что произошло. Никто не мог поверить произошедшему.       Он сам, Гарри, был с головой погружён в наследие Дамблдора. Гермиона... Гермиону терзали, насколько он мог понять по вырывавшимся репликам, какие-то глубокие метафизические вопросы.       А профессорский состав – вопросы предельно практические. Работы на них свалилось столько, что времени хандрить не осталось, но и они ходили как в воду опущенные.       Прибыла куча народу из Министерства... и, вроде, не только из Министерства. Гарри в это не вникал, но, похоже, волшебники иных стран тоже интересовались произошедшим. Да и трудно было бы найти того, кто не заинтересовался бы.       И тем не менее народу было немного. По сравнению с обычными сотнями шумных студентов замок выглядел почти пустынно.       Похороны были намечены на завтрашнее утро. Все уроки отменили: учеников в школе осталось кот наплакал, а учителя и мракоборцы носились вокруг школы, обсуждая, что же делать с гигантским котлованом и вообще окрестностями Хогвартса.       А Хогвартс нынче выглядел необычно сиротливо – не только и не столько даже внутри, сколько снаружи. Не осталось ни Хогсмида, ни Запретного леса, ни озера, ни железной дороги – один лишь замок, стоящий посреди обширного цветущего луга. За ним был обрыв и тот самый котлован, полный миазмов Тьмы.       Луга эти миазмы, к счастью, достичь не могли. Там слишком сильна была печать небесной благодати, слишком явственно дыхание Света, вырастившего в мгновение ока огромное поле зелёной травы. Замок был в безопасности.       Но только замок. А всё остальное? Если восстанавливать ту же железную дорогу – как теперь тянуть её через этот карьер? Туннель в обрыве ещё можно пробить – но Тьма, Тьма!.. Стоит ли пытаться очистить территорию, и если да – как именно и какими силами? Стоит ли восстанавливать лес и озеро? А может быть, проще перенести волшебную школу?       Одним словом, вопросов у всех в эти дни хватало.       Гарри ещё раз потёр глаза и вяло подумал, что, наверное, и впрямь стоит залезть обратно в постель и поспать ещё сколько-нибудь. Лично у него всё равно сегодня никаких дел нет... собственно, ни у кого из оставшихся школьников нет. Кто-то просто шлялся по замку, кто-то сидел в опустевших факультетских гостиных.       Те, кого эвакуировали, в школу вернуться пока не могли. Во-первых, незачем было, во-вторых, мракоборцы никого постороннего пока не пускали.       – А, – встряхнулся он наконец. – Ты что-то сказать собиралась?       – Профессор Креол хотел тебя видеть, – терпеливо повторила Гермиона, тоже выныривая из своих мыслей. Она тоже была немного не в себе... собственно, как и все.       Слишком многое выпало на них за последние три дня. Слишком невероятные, слишком грандиозные вещи случились на их глазах. Какие самые сильные выпадают на долю человека переживания, счастливые и ужасные? Что служит причиной подобных всплесков эмоций?       У самого Гарри в жизни было два таких события. Память о первом вызывала Патронус, память о втором... собственно, её-то Патронус и отгонял. Но случившееся...       Что в сравнении с ним детское удивление от того, что магия существует? Что в сравнении с ним восторг от первого волшебства и ужас от встречи с чудовищем?..       Магия, чудовища, волшебные мечи – это всё ведь не более чем сказка. Добрая или злая, поучительная или жестокая, но сказка. Небылица. Средневековая легенда, может быть. То же, что видели они... это были уже не обретшие плоть легенды, и даже ожившим мифом назвать это язык поворачивался с трудом. Это было что-то ещё более фундаментальное, более могущественное.       Перед их глазами ожили страницы Библии.       Куда там строкам ветхих гримуаров и старинных инкунабул! Когда ты слышишь о том, что сказания о героях, чародеях и нелюдских народах вполне документальны, что кошмары Лавкрафта и творения Толкиена имеют под собой реальную основу, ты удивляешься. Может быть, даже сильно. Но, в конце концов, что с того? Какая разница, что было где-то и когда-то – важно лишь, что здесь и сейчас!       И лишь немногим более значительны повествования о древних богах, титанах, йотунах, асурах и ком бы то ни было ещё. Древние существа остаются в древних временах; когда тебе говорят, что всё это было на самом деле, ты пожимаешь плечами – тысячи лет назад могло быть что угодно, однако тебе до того дела ещё меньше. Легенда может восстать, но она, сколь бы ни была величественна, останется всего лишь легендой, одиноким реликтом ушедших эпох.       А тут... Это не легенда, вот в чём соль. Не глупое полузабытое сказание.       Это то, о чём каждое воскресенье говорят священники с трибуны. Та простая истина, которую церковь несёт в мир вот уже второе тысячелетие. Есть Добро, а есть Зло. Есть Бог, но есть и Дьявол. И это не какие-то там абстракции, а очень конкретные сущности, находящиеся не где-то в неведомых высях, а совсем недалеко. Только постучись в дверь – и придут гости. Гости, в сравнении с которыми человек – величина весьма малая.       Казалось бы, несложная истина, и уж волшебникам-то надо бы про неё знать. Но одно дело отвлечённое знание... и совсем другое – увидеть своими глазами. И вот когда ты это осознаёшь, осознаёшь в полной мере...       После такого сложно остаться прежним. Подобные события меняют всю жизнь человека, впечатываются в неё неизгладимым следом. Это не обязательно хорошо или плохо, это просто... запоминается навсегда. Остаётся ощущением, что не передать словами, лишь благоговейным молчанием.       ...Креола Гарри нашёл на втором этаже. Тот, уже полностью восстановивший силы, ожесточённо спорил с кем-то через изображение в набалдашнике посоха. Обсидиановая сфера вполне могла заменить Сквозное зеркало.       Гарри отвлекать его не стал; впрочем, Креол, увидев его, сам быстренько свернул разговор.       – Это хорошо, что ты пришёл, как раз вовремя, – деловито сказал маг. – Сначала главное: ты ведь не собираешься занять место Альбуса в Конфедерации?       Гарри от такого вопроса аж проснулся. Сонный налёт слетел с него вмиг.       – Нет! – опешил он. – Я в Хогвартсе собираюсь остаться!       – Да?.. – хмыкнул Креол. – А зачем тебе? Ты сейчас сам почти что архимаг... даже без почти. Просто это называется по-другому.       – Архимаг... – неуверенно протянул Гарри. – Да какой из меня архимаг?       Он знал свои пределы. На шестом году обучения волшебству все уже примерно понимают, на что способны. Он был талантлив и усерден, но его талант едва ли мог сравниться с талантом его отца, а усердие – с усердием Гермионы. А ведь талант Джеймса Поттера не шёл ни в какое сравнение с гениальностью того же Волдеморта, а усердие Гермионы – с работоспособностью того же Креола.       Он мог стать хорошим, очень хорошим волшебником. Как Грюм, как МакГонагалл, может быть. Но Великим он бы не стал. Он бы не стал Дамблдором.       Гарри знал свои пределы. Тем неожиданней для него было его новое амплуа.       – Прямо сейчас – никакой, – согласился Креол, критически рассматривая его. – Но это может измениться в считаные недели.       – Ну, обучение-то надо закончить, – ответил Гарри. Он сам был не очень уверен, что ему теперь надо, а что не надо. С одной стороны, свидетельство об окончании школы, результаты экзаменов и всё такое... с другой – у него и так уже была сила Дамблдора.       Впрочем, эту силу Гарри ещё не трогал. Он чувствовал её внутри себя, чувствовал эту прохладную бурлящую лёгкость... и знал, что стоит взять ему в руку палочку, обратиться внутрь себя, как это бурление вырвется наружу. Поможет сотворить невиданные заклятия.       Но Гарри не брал. Ни обычную свою палочку, ни тем более Бузинную. Просто было не до того.       Так что он пока не представлял в точности, чего именно может, а чего не может.       – А вы что посоветуете? – спросил он.       – Учись, – пожал плечами Креол. – Учись контролировать чужую силу, управлять ей. Но школьная программа для этого мало подходит.       – А как же знания? Ладно сила, но ведь нужно ещё...       – Ты вообще представляешь, что дал тебе Альбус? – перебил его Креол. – Нет конечно, куда тебе. Это же не просто магическая сила выросла, это у тебя Ме появилось!       Гарри поднял глаза с немым вопросом. Раньше он никогда этого термина не слышал.       – Ме – это надстройка души, – неохотно объяснил Креол. – Оно... это долго объяснять. В общем, оно даёт некую особенность, иногда полезную, иногда вредную. Ме могут возникнуть либо в твоей собственной душе... хотя не сами по себе, конечно... либо быть созданы где-то ещё и пересажены тебе.       Он с досадой махнул рукой.       – Хотя всё это тоже неважно. Человек, даже маг, просто так создать Ме не может; вернее, может – но только один раз в жизни. Понимаешь, о чём я?       Гарри понимал, как же. Предсмертные проклятья, обладающие необычной силой даже у маглов, магия крови... интересно, его собственный случай можно было сюда отнести?       – При передаче силы маг отбрасывает активную часть собственного Седьмого Начала, – закончил Креол. – Оно-то и становится Ме. И это Ме несёт в себе отпечаток личности прежнего владельца. Понял?       – То есть все заклинания и умения Дамблдора... – медленно начал Гарри. Маг кивнул.       – Да. Может быть, не все – это уж как получится, здесь всё индивидуально. Но если ты полностью раскроешь этот Дар, то станешь вторым Альбусом... теоретически. Там, скорее всего, остались повреждения... последствия... неважно. В любом случае для этого не нужны ни книги, ни учителя.       – Что, вот так просто? – не поверил Гарри.       – Если бы, – Креол тягостно вздохнул. – Маги обычно никому свою силу не передают – я бы не передал ни за что. А если и передают, то только чёрные, и от их силы людям хорошо не бывает. Там можно, конечно, смягчить эффект – кровное родство, заблаговременное обучение, и существуют целые династии ведьм... но в целом Дар чёрного мага – вредный Дар. Опасный. Его можно постараться приручить... а можно и умереть от него жуткой смертью.       – Но Дамблдор не был чёрным, – сказал гриффиндорец. – Он не был даже серым.       – Вот именно! – воскликнул Креол. – Сила белого мага, прожившего полторы сотни лет – это... это... да понимаешь ли ты, как тебе повезло?! То, что лично тебе для этого не пришлось ничего делать, не означает, что это просто – это ни в коем случае не просто!       Гарри стало неловко. Да, Дамблдор и сам говорил об обретении силы как о моменте сугубо техническом... но то он. Он пожертвовал собой, чтобы шестикурсник Гарри Поттер (не сделавший, в сущности, для этого ничего!) стал равен Великим волшебникам; стал равен ему, Дамблдору, и не меньше чем равен Волдеморту.       И Гарри собирался оправдать его доверие.       – Да, свою смерть Альбус использовал с максимальным эффектом... – задумчиво изрёк архимаг и растянул губы в лёгкой улыбке. – В Конфедерацию ты не собираешься, это хорошо. Это очень хорошо...       – Верховный, ты закончил? – послышался голос из окна. За окном, заслоняя свет, висел Шамшуддин, держа в руке некий свиток. – Пора отправляться?       – Вы не останетесь до похорон? – удивился Гарри.       – Увы, мой юный друг, – покачал головой Шамшуддин. – Теперь, после смерти нашего мудрого Альбуса, предстоит сделать слишком много. У нас нету ни дня лишнего времени.       – Дела Конфедерации, – серьёзно добавил Креол, подходя к окну. – Мы и так слишком задержались. Давай сюда, Шамшуддин.       Шамшуддин сломал печать на свитке, Креол схватился за нижний его конец – и оба с хлопком исчезли.       ...Альбус Дамблдор стоял в кабинете Директора Хогвартса и смотрел на стену. На стене висел собственный его портрет, выписанный с потрясающей точностью.       Портретов здесь было много, что-то около трёх десятков. И на каждом из портретов был Директор, умерший на своём посту. Неважно, была то смерть от старости, от болезни или от заклинания – важно, что умершие были Директорами. Те, кто оставил эту должность, не могли остаться в кабинете после смерти.       Причиной всему этому был Хогвартс. Обычный волшебный портрет рисует чародей-живописец; многое зависит от его мастерства и авторского видения, от того, рисует ли он с натуры или по памяти, от желаемого результата, наконец. Портреты можно использовать в качестве средства связи или стражей, помощников и порталов, и даже... ну, всем известна история Дориана Грея. У магии искусства есть свои способы обретения бессмертия.       Но портреты Директоров – дело иное. Они создаются самим Хогвартсом в момент их смерти – таково следствие разрыва той связи, что соединяла человека и замок. Эта связь укрепляется постоянно, всю жизнь; чем больше времени Директор провёл на посту, тем он могущественнее. И когда она рвётся – замок это чувствует.       А когда Директор мирно уходит со своего поста, связь просто тихо слабеет, пока в конце концов не иссякнет совсем.       Дамблдор сел на кресло у своего стола, провёл руками по дереву в последний раз. Ощутить текстуру под пальцами он не мог, да и сидение было лишь видимостью. Теперь-то стол был уже не его, но не так-то просто перестать думать об этом кабинете как о своём. Как-никак он больше четверти века просидел здесь.       Что ж, теперь здесь будет сидеть Минерва. Если попечители с Министерством не взбрыкнут, конечно. Но с чего бы им?       Дамблдор просочился сквозь дверь. Будь он хотя бы немного плотнее, чары замка бы его просто не пустили – ни туда, ни обратно. Ни Пивз, ни привидения Хогвартса в директорский кабинет так просто залететь не могли.       Но Дамблдор не был привидением. Он был просто духом, самым обычным призраком, и заметить его могли только те, кто умел видеть истинную суть вещей. Таковых тут было немного, и Дамблдор отнюдь не стремился показываться им на глаза.       Всё. Умер – значит, умер.       И, конечно, другие призраки. Вот с ними-то как раз можно было пообщаться, и они сами готовы были приветствовать Дамблдора. Мёртвым лучше среди мёртвых, среди живых они чувствуют себя не совсем уютно.       Ну и ещё кое-кто был.       Верный Фоукс сел ему на плечо; Дамблдор ощутил вес и хватку когтей. Фениксы – птицы особенные и очень волшебные, для них нет этой вот преграды между миром живых и миром призраков. И он по-прежнему был питомцем Дамблдора, и между ними по-прежнему существовала связь – связь не только магическая, но и магическая тоже.       Дамблдор протянул Фоуксу горсть зёрен, выудив их из кармана, и тот стал клевать, кося на волшебника одним глазом.       – Что-то за вами всё не приходят, – задумчиво проскрежетали рядом. Из стены показался Кровавый Барон.       Выглядел он чуточку жизнерадостнее обычного.       – Я же говорю, – укоризненно сообщил Монах, выплывший из стены следом за ним, – после похорон всё будет. Вы, Директор, случай не совсем обычный, вот там и медлят.       – И много таких случаев вы видели? – невольно поинтересовался Дамблдор, поглаживая феникса.       – Мы все – такие случаи, – мрачно ответил Барон.       – Нет, попрошу! – раздался ещё один голос. С другой стороны коридора к ним подходил сэр Николас. – Мы все могли уйти, но отказались сами!       Барон заворчал, но спорить не стал; Монах весело расхохотался.       – Одним словом, – сказал он, хлопнув Дамблдора по плечу, – вас скоро должны забрать.       Фоукс едва не клюнул его в ладонь, и Монах поспешно убрал руку.       – Может, останетесь? – с затаённой надеждой спросил Николас. Дамблдор, улыбаясь, покачал головой.       – Жаль, – вздохнул Николас. – У нас не так часто появляются новые... друзья.       – А может, лучше вы уйдёте? – предложил Дамблдор, и по лицам призраков пробежали смешанные эмоции – страх, печаль, сожаление...       Они не собирались уходить, конечно. Они слишком боялись загробного мира и предпочли остаться в мире живых, мире, для них не приспособленном. Не только в страхе, впрочем, было дело – сильные эмоции, привязанность к тому, что осталось, чувство долга... а зачастую всё это вместе.       – Пойду я, – сказал им Дамблдор. – Попрощаюсь с Хогвартсом.       Он снова прошёлся по коридорам, заглянул в подземелья, поднялся на башни, вышел к оранжереям. Грусти не было – не то что не было совсем, но то была добрая, светлая грусть. Он сделал всё, что должно было сделать, и избавился от того, что связывало его при жизни. Связывало с жизнью.       Да, Хогвартс был замечателен и уютен, он был ему прекрасным домом, но прошлому должно остаться в прошлом. Теперь пришла пора покинуть его, скинуть наконец с себя старую кожу и воспарить бабочкой.       Да, немного тоскливо расставаться – и со своим телом, и со школой, – но что с того? Он, Дамблдор, вырос, закончил свою жизнь – настало время уйти в мир иной и подвести итоги.       И бежать тут не от чего.       Над головой протяжно засвистел Пивз.       – Ваше директорство! – сказал он, подбрасывая свою шляпу. – Нам будет вас не хватать!       Он шумно высморкался; Дамблдор наблюдал за ним с лёгкой усмешкой. Пивз был, как всегда, весел и шумен, и всё же о смерти Директора слегка сожалел и он.       – Но не так чтобы очень, – тут же добавил полтергейст. – Мы и без вас справимся, не переживайте!       – Да я и не думал, – кивнул Дамблдор. – Скажи мне вот что, Пивз. Мне всегда интересно было – кем ты был при жизни? В книгах о том не написано.       – Какая разница? – полтергейст весело усмехнулся, кувыркнувшись через голову. – Сейчас я просто Пивз, и неважно, кем я был когда-то!..       – Первым Директором Хогвартса? – напрямик спросил Дамблдор. – Я всегда подозревал нечто подобное – если кто и мог стать духом этого замка, то только бывший Директор... или кто-то из Основателей.       Пивз издал громкий неприличный звук.       – Основателей?!       – Да, сомнительно, – согласился Дамблдор. – Но всё же?       – Я был полтергейстом ещё до появления Хогвартса, – неохотно сообщил Пивз, посерьёзнев. – Потом сюда переселился.       – И где...       – Вот вам оно зачем? – совсем хмуро произнёс полтергейст, нахлобучивая шляпу назад. – Не скажу я. Мне и одного Барона хватает. Вам, ваше бывшее директорство, знать того не надо. Я Пивз, довольно и этого!       Ещё раз свистнул – коротко, как будто ставя точку – и умчался.       Дамблдор посмотрел на часы – стояла глухая ночь. До похорон времени было ещё довольно – чтобы всё успели подготовить, все успели приехать... Он сходил бы, пожалуй, к Лесу, к озеру... но ни того, ни другого больше не существовало.       Время для призрака – не слишком существенная абстракция. При желании (хотя обычно оно получается как-то само собой) призрак может провести тысячи лет, глядя в стену. «Перемотать» же два дня не составит вообще никаких усилий.       Однако при жизни Дамблдор не любил тратить время впустую. Не собирался делать этого и сейчас.       Да, большей части знакомых он показываться не собирался. Большая их часть, собственно, и не смогла бы его увидеть. При общем распространении палочек аурология делается дисциплиной необязательной.       Но было ещё и меньшинство. Были и чародеи, которые уже при жизни стояли одной ногой в мире духов – и Дамблдор знал минимум двоих таких. Телепат, загадочный (хотя и не для президента Конфедерации) австралийский чародей, и Сингх, великий просветлённый мудрец.       И с обоими было о чём поговорить. Дамблдор привычно крутанулся вокруг своей оси: эфир взвихрился, очертания призрачного мира расплылись... и бывший волшебник исчез.       – ...Нет, – спокойно сказал Сингх.       – Нет?! – процедил Креол, чернея лицом.       Сингх ещё раз покачал головой. Креол обвёл взглядом прочих Великих волшебников.       И он не видел поддержки в их глазах. Только безразличие.       Это было экстренное заседание Высокого Синклита. В прежние года собрать его так быстро не вышло бы ни за что, но сейчас и прогресс шагнул вперёд, и времена на пороге стояли иные.       – Кто ещё против? – недобро осведомился архимаг.       – Я, – лениво поднял руку Доктор Олби. – Совсем не понимаю, с чего это мы должны уступать тебе первое место.       – Потому что я демонолог! – выплюнул Креол. – А мы собираемся воевать с демонами!       – А я техномаг, – пожал плечами американец. – А мы собираемся воевать технологиями. Другие аргументы есть?       – Да какая вообще разница? – проворчал Угрек, гоблинский чародей. – Ну раз хочет быть президентом Конфедерации – ну пусть будет.       Доктор Олби дёрнул уголком рта. Если бы дело было только в формальном главенстве, он бы уступил – неохотно, ибо сам был не против оказаться президентом МКМ, но уступил. Однако была и ещё причина.       И важная. Альбус Дамблдор ещё где-то с год назад сообщил ему с глазу на глаз, что после его, Дамблдора, смерти Креол во главе Конфедерации не должен встать ни в коем случае, никак и ни за что.       А иначе, – сказал старый, терзаемый мрачными предчувствиями волшебник, – войну с демонами нам не выиграть.       Но Креол, сжимающий в руках посох с архидемоном, тоже не желал уступать.       – Что, голосовать будем? – лениво предложил Угрек. И Креол, и Доктор Олби синхронно покачали головами.       В наступившей тишине послышался негромкий стук. На коленях Иоланты Линарес лежала прямоугольная каменная плита с выдавленными на ней угловатыми символами, и девушка, возложив ладони на плиту, отбивала ногтями некий ритм. Олби с интересом покосился на неё – так, чтобы она не заметила, конечно же.       Иоланта Хокулани Руис Линарес терпеть не могла чужого внимания.       – Господа, дамы, – вкрадчиво заметил Акинбаде, – мне кажется, вопрос главенства сейчас не первостепенный. Вы не думаете, что прежде всего нам надо обсудить... то, что произошло?       – Прежде всего нам нужен новый глава, – сквозь зубы сказал Креол. – И раз уж нам надо обсуждать другое, тогда не будем медлить с его назначением!       – Поддерживаю! – отрывисто бросила Ингвильд Оберг. – Нам нельзя ссориться – Синклиту нужен новый глава, и нужен уже сегодня. Олби, Сингх: если вы двое не хотите видеть Креола президентом, то кого тогда...       Палец Иоланты придавил один из символов, и в зале раздался противный высокий свист, оборвавший скандинавскую чародейку. Олби (и не он один) невольно прижал ладони к ушам.       Свист оборвался.       – Архимаг Креол не должен стать президентом Конфедерации, – тишайшим голосом произнесла Иоланта, по своему обычаю не глядя ни на кого.       Все помолчали несколько секунд, переглядываясь. Доктор Олби хлопнул в ладоши.       – Что ж, сказано достаточно!       Креол весь налился дурной желчью, лицо его стало совсем чёрным. Три года назад слово Иоланты помогло Синклиту принять решение, выгодное ему, Креолу... но сейчас он оказался по другую сторону этого слова!       А спорить с ним бесполезно. Все члены Синклита, все Великие волшебники знают: эта черноволосая полинезийская волшебница права всегда. Она редко, очень редко говорит – но если уж говорит, то её надо слушать.       И Креол был бы дураком, если бы стал спорить с этим.       – Но почему?.. – выдавил из себя он.       – Это приведёт нас к краху, – всё тем же шёпотом ответила Иоланта, опуская голову ещё ниже и пристально вглядываясь в камень. Пальцы её сжались на краях плиты так, что костяшки побелели.       – Но вы!.. – Креол обернулся к Сингху, к Олби.       – Это повредило бы твоей душе, – спокойно изрёк Сингх.       – Об этом меня попросил Дамблдор, – развёл руками Олби.       Его заявление стало последней каплей, переполнившей чашу терпения шумерского архимага. Креол с силой грянул посохом о пол, и навершие его полыхнуло яркими лучами.       – Чрево Тиамат! – взорвался он. – Я посвятил борьбе с Лэнгом всю свою жизнь! Я знаю его лучше всех вас!! И я могу победить любого из вас, и должен быть главным на этой войне!!       Наручи Иоланты тускло засветились; Сингх скрестил руки на груди; Доктор Олби рассмеялся:       – А если я включу Коллайдер?       Креол молча смотрел на Синклит, скрежеща зубами в бессильной ярости. Он, пожалуй, действительно был сильнейшим; один на один он имел все шансы и против Иоланты Линарес с её скрижалью, и против небожителя Сингха, и против техномага с его машинерией. Коллайдером куда проще уничтожить мир, чем убить одного архимага.       Но то один на один. А здесь и сейчас не было никого, кто готов был его поддержать. Даже Шамшуддин... Креол глянул на него – чернокожий телекинетик, сожалеюще глядя в ответ, качал головой.       – Прости, Верховный, – сказал он. – Но ты поступаешь неразумно.       И Креол, мрачный как туча, прошёл обратно к своему креслу, громко стуча посохом. Адамантовый наконечник оставлял в полу глубокие дырки.       Шамшуддин задумчиво переплёл пальцы.       – Коллеги, но всё же кого мы планируем поставить во главе?       Шамшуддин на Авалоне уже бывал, но сюда, в малый зал, его пригласили впервые. Строго говоря, ему здесь присутствовать было нельзя, но Синклит устанавливает правила, а не подчиняется им. Строго говоря, и Креолу-то тут находиться не следовало, и он не мог выдвигать свою кандидатуру на пост президента – однако то были формальности. Формальности не волновали сейчас никого.       Кроме Великих волшебников тут был только представитель Организации, тихо сидящий в углу. Единственный магл, который имел право посещать эти заседания.       Впрочем, когда Статут отменят, вместе с ним уйдёт многое.       – Давайте меня, – предложил Угрек.       К нему повернулись все, даже Сингх. Гоблин, ничуть не смутившись, пожал плечами:       – Это типа шутка была. Ха-ха.       – Смешно, – пробурчал Доктор Олби. – Но всё-таки, если никто не желает...       «Нет, – раздалась внезапная мысль безликого Телепата. – У тебя и без того слишком много проблем. Сингх, вы...»       – Отказываюсь, – коротко сказал Сингх.       «Ингвильд...»       – Нет, я тоже не хочу, – сделала резкий жест скандинавская чародейка. – Становитесь сами президентом.       «Я не должен! – как будто испугался Телепат. – Но тогда остаётся только...»       Бабаджид Акинбаде, приятно улыбаясь, встал с кресла.       – Что ж, не буду говорить, что всегда об этом мечтал. Но не хочу продолжать спор и ставить всех нас в неудобное положение. Я готов стать президентом Международной Конфедерации.       – Возражения есть? – выжидательно спросил Сингх.       Возражений не было. И скрипящий зубами Креол, и недовольный Доктор Олби имели что сказать, но их бы не поддержали. Африканский анимаг был достаточно опытен и достаточно нейтрален, чтобы справиться с этой должностью, не вызывая всеобщего недовольства.       – Давайте вернёмся к главному вопросу, – предложил Акинбаде, по-прежнему улыбаясь. – Итак, мы все выслушали сообщения господ Креола и Шамшуддина о произошедшем в замке Хогвартс. Моё мнение таково: нам ясно дали понять, что там (он указал пальцем вверх) в случае войны с демонами готовы поддержать нас. Кто-нибудь желает высказаться по этому поводу?       Угрек приподнялся на кресле.       – Я. Может, я что-то не понял или господин Креол упустил что-то – но почему «поддержать нас»? Если ангелы поссорились с демонами, то при чём здесь мы?       – Если бы Рай хотел уничтожить Лэнг, он бы уничтожил его без нас и давным-давно, – хмуро ответил Креол. – Нет, это очевидно относилось к нам. Два года назад, когда я последний раз был у Прекраснейшей, она сообщила мне, что ведёт переговоры с возможными союзниками... я тогда не совсем понял, кого она имела в виду.       – Не-не, а всё же? – перебил его Олби. – Этот змеедемон явился на Землю... нарушив, как я понимаю, нейтралитет. Нарушение нейтралитета чревато войной... но как это касается нас?       – Ну разумеется, ангелы не будут спускаться перед нами лично, чтобы сказать каждому, что они одобряют нашу войну, – заметил Феррер, представитель Ватикана. – Мне тоже сообщение представляется весьма ясным: если мы пойдём войной на Лэнг, небеса не останутся безмолвны.       Олби, явно не убеждённый до конца, пожал плечами, собираясь возразить, но тут подал мысль Телепат.       «Зачем им мы? – тоскливо спросил он. – Если существа высших порядков в самом деле могут поссориться из-за такой мелочи, как один замок... к чему им ждать нас, смертных? Они сами решат свои проблемы.»       – Не для того существуют ангелы, чтобы уничтожать и искоренять всё зло мира, – довольно строго сказал Феррер, – но для того, чтобы помогать и направлять нас, грешных. Креол прав: если бы Господь хотел уничтожить Лэнг, Лэнг бы исчез давным-давно.       «Но что мы можем сделать в войне между иномирными сущностями?»       – Чтобы нам даровали победу, мы должны сражаться! – категорично изрекла Ингвильд. – На нашу чашу весов могут надавить, уравнивая шансы, но за нас никто не сделает того, что мы можем сделать сами!       – Ну пусть даже ты права, – наконец-то сумел встрять Олби. – Пусть всё так, как говорит Креол. Но если Рай и божественная знакомая Креола договорились заранее... и если Рай не собирается воевать всерьёз... тогда получается, что вся эта битва у Хогвартса была всего лишь поводом для объявления войны? Спланированной провокацией?       Повисло недолгое молчание. Креол хмыкнул.       – Ну да. И что с того?       – А змеедемон... Йог-Сотхотх на неё зачем поддался?       – Йог-Сотхотх, очевидно, хотел уничтожить Хогвартс, – раздражённо сказал Креол, – и я понимаю почему! В руках Дамблдора он мог бы стать отличным оружием против демонов.       Доктор Олби нагнулся, поставил локти на колени и упёр подбородок в скрещённые ладони.       – Каким оружием? – спросил он. – Войны бы не случилось, Креол. Не влезь Йог-Сотхотх в наш мир, у Рая не было бы повода объявлять ему войну, а у нас одних не было бы никаких шансов выжить в Тёмном мире, сунься мы туда; мы бы и не сунулись, как бы ты того ни хотел. А теперь, с поддержкой ангелов, у нас есть шансы, и непонятно, чем всё кончится.       Креол моргнул, не очень понимая, что вообще ответить на такую глупость. Акинбаде рассмеялся:       – Доктор, ты противоречишь сам себе. Ты же не думаешь, в самом деле, что демоны специально влезли в расставленную для них ловушку? Здесь нет никакого смысла.       – Но вопрос-то остаётся, – резонно ответил Олби. – Почему всё-таки?       – Я не демонолог, не разбираюсь в небесной политике, – Акинбаде задумчиво посмотрел на Креола, – но вряд ли сильно ошибусь, если скажу, что повод к войне мог быть любым. На Земле войны начинались из-за неосторожно сказанных слов. Здесь просто подвернулась удачная ситуация.       Это было логично, и Олби дальше спорить не стал. Акинбаде обвёл зал приглашающим взглядом.       – Я не совсем понимаю наши дальнейшие планы, – медленно сказал Шамшуддин. – До этого момента мы вправду не стремились атаковать Лэнг, только готовились к его возможному вторжению. Но теперь, когда за нашей спиной стоят легионы Рая... возможно, нам стоит ударить на опережение?..       Обсуждение разгорелось вновь: волшебники высказывали и отстаивали свои позиции, споря друг с другом. Улыбающийся Бабаджид Акинбаде тоже не остался в стороне, тоже убеждал и аргументировал.       В конце концов, теперь он был президентом МКМ. Теперь ему предстояло позаботиться обо всех волшебниках планеты, и он собирался хорошо выполнить свою работу.       ...Народу собралось тьма. Дамблдор был чародеем столетия, имел множество приятелей и просто знакомых, и попрощаться с ним хотели многие. Из разных стран прибыло несколько десятков людей – те, кто имел возможность; Министерство прислало целую делегацию – и Долорес Амбридж первую в их числе.       Гарри, впрочем, больше удивился худому угрюмому Каркарову – он стоял рядом с мадам Максим и каким-то седым джентльменом (Гермиона шепнула ему, что это Павел, из русской школы волшебства).       Были Сириус и Римус, мистер и миссис Уизли, бывший профессор Грюм и Элджернон Мэтлок из отдела тайн – узнали его немногие, но Гарри был одним из немногих. В стороне стоял сутулый Аберфорт (его имя Гарри знал лишь благодаря мемуарам Дамблдора), прислонилась к дереву скучающая Джемма Фарлей, тяжело опирался на короткую трость Бартемиус Крауч. Лица, лица... некоторые он смутно узнавал, другие видел первый раз, третьи...       Третьих было здесь видеть очень странно. Арабелла Фигг, например – теперь-то Гарри знал, какую роль она играла в его жизни, но для него она всё равно оставалась свихнутой кошатницей. Нарцисса и Драко Малфои – думать о них как о сторонниках Дамблдора было всё ещё слегка непривычно, да и сторонниками они были больше вынужденными. А ведь поди ж ты, пришли.       Гарри подумал, что с Драко после церемонии обязательно надо будет поговорить. Поймав себя на этой мысли, он слегка удивился и даже рассердился на самого себя. Думать о делах на похоронах казалось неправильным, тем более на похоронах Дамблдора, который был для него всем.       Не то чтобы Гарри не сожалел о его смерти; как раз напротив, сожалел, но и только. А полагалось, наверное, испытывать какие-то более сильные чувства. Но в горле не стоял ком, а к глазам не подкатывались слёзы; не возникало ощущение непоправимой потери. Так бывает, когда старый друг переезжает в другую страну – да, это грустно, потому что вы с ним, скорее всего, никогда больше не увидитесь... но в этом нет ничего страшного.       Это просто жизнь, не больше и не меньше.       Несложно было сообразить, что так проявляет себя наследие Дамблдора. Частичка его мудрости, его жизненного опыта теперь была с Гарри, смягчая его эмоции и приглушая горечь утраты. А кроме того...       Гарри нащупал в кармане кольцо с крупным чёрным камнем, надтреснутым посередине. В конце концов, если очень надо будет – очень-очень надо, – он может попробовать связаться с Дамблдором. Вызвать на время из мира теней. Ведь не зря же ему был оставлен Воскрешающий камень?       ...Они с Гермионой шли мимо длинных рядов стульев, на которых уже рассаживались люди. Идти спокойно им не давали – постоянно останавливали, приветствовали, говорили ничего не значащие фразы, соболезновали, задавали вопросы... Гарри здоровался, кому-то кивал, кому-то односложно отвечал, стараясь избавиться от всеобщего внимания как можно вежливей.       Внимание, однако, не ослабевало. Его и без того знали все, а сейчас ещё и начали расползаться слухи о наследнике Дамблдора. Правда, разумеется, известна была немногим, однако шила в мешке не утаишь: иные из его однокурсников и преподавателей уже видели у него в руках Бузинную палочку.       Да, для Гарри находиться в центре людских взглядов было не впервой, но впервые это внимание к нему – настороженное, ожидающее внимание – было полностью оправданным. Его называли Мальчиком-Который-Выжил, Избранным; на него возлагали какие-то ожидания и надежды – но только теперь он действительно был достоин этой славы.       Теперь ему предстояло изменить этот мир.       – Что? – переспросила Гермиона, идущая рядом. – Ты что-то сказал?       – Тебе надо прочитать записки Дамблдора, – повторил Гарри. – Так что объяснять?       Гермиона лишь отмахнулась; она сейчас не была настроена ничего читать. Потом им, конечно, надо будет поговорить о многом, очень о многом... но потом. Вот-вот должна была начаться церемония прощания.       Прощания не с одним Дамблдором: в битве за Хогвартс погибло достаточно человек, студентов, профессоров и жителей Хогсмида. Конечно, территорию Хогвартса в кладбище превращать не собирались – тела некоторых уже забрали родственники... а от некоторых никаких тел не осталось.       Но всё же рядом с мраморным столом возвышалась невысокая стела полированного гранита, на которой были выплавлены имена погибших. МакГонагалл вчера потратила на всё это два часа, трансфигурируя из земли и стол, и стелу с постаментом.       Аврора Синистра, преподаватель астрономии. Чарити Бербидж, преподаватель магловедения. Септима Вектор, преподаватель нумерологии. Помона Стебль, декан Хаффлпаффа.       Кэти Белл, Кормак МакЛагген, Таннер Ван Бёрм – Гриффиндор, седьмой курс. Майкл МакМанус, Максин О'Флаэрти – Хаффлпафф, седьмой курс. Теренс Хиггс – Слизерин, седьмой курс. Джереми Стреттон, Роджер Дэвис – Рэйвенкло, седьмой курс.       Мистер и миссис Флюм, владельцы «Сладкого королевства». Билтон Билмс, заведующий «Зонко». Гораций Беннетт, работник из «Трёх мётел». Арчибальд Бэбкок, зеленщик.       Обычные люди, отдавшие свои жизни за Хогвартс. Они не были обязаны это делать – даже профессора, их трудовой договор ни в коем случае не включал пункт «оборонять в случае нападения». Они могли просто уйти, аппарировать, спрятаться под защитой стен замка, как это сделали остальные. Они не были боевыми магами и не могли долго противостоять Пожирателям Смерти, и они это хорошо понимали.       Но они решили сражаться.       Кому-то удалось выжить. Кто-то щеголял свежими перевязками здесь, кто-то лежал в Мунго, кто-то и вовсе отделался лёгкими травмами да магической усталостью.       Кто-то. Но не те, в чью память безмолвным кенотафом возвышалась гранитная стела.       ...Гарри с Гермионой сели на места одними из последних. Тихие перешёптывания смолкали, чиновник из Министерства уже стоял около стола, готовый читать речь.       У Гермионы глаза были на мокром месте, Гарри же охватило какое-то странное отвлечённое спокойствие. Всё идёт так, как должно идти, отстранённо подумал он. В этом мире Дамблдор завершил то, что должен был завершить, и умер, не тяготясь смертью. О чём же тут жалеть?       Разве только о том, что теперь его нет рядом, а груз поставленной им задачи слишком велик для одного шестнадцатилетнего подростка.       Но он, Гарри Поттер – не просто шестнадцатилетний подросток. Теперь он понимал всё то, что хотел донести до него Дамблдор. Теперь всё стало ясным и очевидным. Может быть, слишком поздно... сколько вопросов он мог бы задать, сколько всего спросить, но...       – Я должен закончить то, что вы начали, профессор, – твёрдо сказал Гарри, наблюдая за тем, как несколько волшебников в первом ряду поднимают свои палочки. – И я закончу.       Вскрикнуло сразу несколько голосов. Яркое белое пламя полыхнуло, охватив тело Дамблдора и стол, на котором оно лежало. Языки пламени вздымались все выше и выше, заслоняя собой тело. Белый дым винтом поднялся в небо, создавая очертания странных фигур. Сердце Гарри словно остановилось на миг: ему показалось, что он увидел в огне два высоких, облачённых в мантии силуэта. На плече первого сидела птица; в руках второго была коса.       Но в следующую секунду огонь погас. Там, где он только что бился, стояла белая мраморная гробница, укрывшая в себе и тело Дамблдора, и стол, на котором оно покоилось.       ...Он появился из ниоткуда. Не было никакого портала, эфирных колебаний – он просто переместился через четвёртое измерение, выплыл из глубинных слоёв астрала. Когда они встречались в прошлый раз, Мрачный Жнец носил зеркальные очки.       Но в этот раз очков на нём не было. В этот раз в его руке была коса. Табельное оружие. Средство самозащиты – на случай, если появится кто-то, желающий помешать рабочему процессу.       Дамблдор, зависший в воздухе, высоко над похоронной церемонией, весело вскинул руки.       – Танат! – радостно воскликнул он.       – Не надо таких бурных приветствий, – спокойно сказал Смерть. – Я не ваш старый друг.       Дамблдор рассмеялся. На душе было легко как никогда.       – Пришло время сдержать обещание, не так ли?       – Обещание... – вздохнул Смерть. – Почему вы с Михаилом не ушли?       Дамблдор пожал плечами. Ему не предлагали.       Смерть остановился рядом и тоже посмотрел на собравшихся внизу. Здесь их едва ли могли заметить – люди обычно не смотрят в сторону солнца.       А вот призракам оно безразлично. Даже наоборот: ярким днём они видят так же плохо, как люди – безлунной ночью.       – Уолдо, а вы не хотите перебраться на ту сторону? – безучастно спросил Смерть.       – Пока откажусь, с вашего позволения, – проскрежетал Кровавый Барон. – Прощайте, Дамблдор.       Кровавый Барон был здесь, единственный из всех привидений. Остальные не очень-то хотели встречаться с Мрачным Жнецом. Не то чтобы тот собирался забирать неупокоенные души на тот свет – не по чину ему было таким заниматься. Но он имел на это право, и привидения о том знали.       И только Барона это не волновало ни в малейшей мере.       Дамблдор поднял руку в знак прощания; Смерть не сделал ни единого движения, однако мир вокруг поблёк, выцвел... и исчез.       – Дары Смерти, – напомнил старый волшебник, ничуть не взволнованный изменившимся пейзажем. – Палочка, Мантия и Камень. Вы обещали рассказать.       – Что ж, случилось это семь или восемь сотен лет назад, – медленно сказал Смерть, и в этот раз в безучастном голосе можно было различить оттенок неудовольствия. Кажется, ему не очень хотелось вспоминать о тех днях.       – Трое братьев были недурными волшебниками – для смертных, конечно. Они знали тот глупый миф о Сизифе и, задумав повторить его достижение, призвали меня.       Дамблдор кивнул. Он тоже знал этот миф.       – Они были разочарованы, поняв, что в мифах немного правды, – не без ехидства сказал Смерть. – Я мог им пообещать, что не стану забирать их души, но с бессмертием это имеет мало общего. Они же хотели получить сразу всё...       Вокруг было серым-серо. Бесконечная серость, порой вроде бы сгущающаяся в какие-то образы, силуэты. Здесь не было ни тихо, ни холодно, здесь отсутствовали верх и низ, небо и земля. Это походило на Страну Снов – но Страна Снов всё-таки формировалась бессознательным (а иногда и сознательным) людей, и в ней жили свои обитатели.       А здесь... здесь не было ничего. Это был Лимб – промежуточное, никчёмное пространство.       – В итоге мы заключили сделку, – говорил Смерть, неспешно шествуя сквозь серую муть. – Как я уже сказал, они были недурными волшебниками и могли доставить мне проблем, но притом и сами хотели получить хоть что-то. Палочку, Мантию и Камень создал не я, однако я их улучшил...       – Но как? – спросил Дамблдор. – Они были создателями этих вещей, они знали их как никто. Разве может кто-то разобраться в артефакте лучше его создателя?..       Потихоньку стало светлеть. Свет исходил не из какого-то конкретного источника – нет, он постепенно вытеснял собой вездесущую серость, становился всё ярче и многоцветнее. Появились тихие звуки и ароматы.       – Когда-то я был Высшим магом, – пояснил Смерть. – Вы должны знать, что это за титул. Из всех чародеев, что были после меня, превзойти меня сумел один лишь Мардук, но когда он родился, мне было уже полторы тысячи лет.       В его голосе появились ностальгические нотки. Дамблдор уважительно покивал – Мрачному Жнецу было что-то около восьми тысяч лет. Возраст... ошеломляющий, мягко говоря.       С другой стороны, магом-то он давно уже не был. Сейчас он был...       А кем, действительно? Мифологии называли его богом, архангелом и демоном... но слепой старик в чёрном балахоне не был похож ни на бога, ни на архангела, ни на демона. Аура у него была... странной, за неимением лучшего слова. Разнообразной, если так выразиться.       – А как вы стали Смертью? – поинтересовался Дамблдор. Мрачный Жнец усмехнулся.       – Умер я. Это слишком длинная история, чтобы её можно было рассказать за две минуты...       Они были почти у цели. Под ногами колыхалась упругая облачная белизна, над головой текла и переливалась радуга. Ароматы стали ещё чудеснее, и было светло, как ярким солнечным днём. А вдалеке...       Вдалеке возвышалась белоснежная стена, а посреди стены сияли огромные врата удивительно изящной архитектуры.       – ...Так трое братьев и обрели свои артефакты. Магия тогда была в упадке, и вокруг сильных артефактов, естественно, возникла легенда, – задумчиво продолжал Смерть. Здесь, посреди этой небесной красоты, он выглядел чуждо, но ничуть тем не смущался. – Мантия, чтобы защититься от меня; Палочка, чтобы отправить ко мне любого; Камень, чтобы забрать у меня любого. На самом же деле...       Но Дамблдор уже не слушал его. Вокруг было множество людей, между ними неспешно шагали крылатые духи, но он не обращал на это внимания. Он глядел вперёд, туда, где из ослепительных врат выбегала юная босоногая девушка в голубом платье.       – Альбус!.. – радостно звала она. – Альбус!       Дамблдор неуверенно сделал шаг вперёд. Потом ещё один. Он чувствовал, как из глаз начинают течь слёзы.       – Ариана?..

«Жизнь – театр, – Шекспир сказал, – И все мы в нем актеры». Ты игрой сердца пронзал, Рождал восторг и споры. За то, что ты с душой играл, Народ тебя короновал. И даже враг твердил порой, Скрывая страх, что ты король, Что ты – король! Виват, король, виват! Виват, король! Покоя ты не знал. Без пушек, без солдат, своей игрой Ты страны покорял. Меня же покорил, что верным был, Что был самим собой, И не была игрой, пустой игрой Твоя любовь. Виват, король, виват! Виват, король! Ты был, ты был самим собой! Виват, король, виват! Виват, король! Виват, виват, моя любовь! Лишь со мной одной деля Все горести и беды, Ты другим дарил всегда Золото победы. Ты так играл, ты был артист, И вот настал твой бенефис! Ты так играл, ты был король, И вот теперь вакантна роль! Вакантна роль! Прощай, король, прощай! Прощай, король! Тебе поют кругом. Как жаль: не вечен май, не вечен гром, Аплодисментов гром. Печаль в глазах, печаль, А в сердце боль, И каждый грустным стал. Прощай, король, прощай! Сегодня твой Последний бал! Прощай, король, прощай! Прощай, король! Сейчас прощаешься с игрой! Прощай, король, прощай! Прощай, король! Теперь, теперь ты – только мой! Прощай, король, прощай! Прощай, король! Не плачь, мой милый, не горюй! Прощай, король, прощай! Прощай, король! Лишь я «прощай!» не говорю.

Тамара Гвердцители – "Виват, король!"

Конец третьей части