Самодостаточный концентрат посреди абсолютной пустоты.
Люди не верят в бога, потому что бог их мёртв. Улькиорра видит Бога, которому это не мешает. Нет приказа, которого бы Четвёртый Эспада не выполнил. Но, когда Айзен отдаёт тот, Улькиорра не знает, что делать сейчас. ранее – Что такое? Это возможно для созданий вроде вас. Смотри, Ннойтора и Гриммджо... – Айзен-сама! – В чем я неправ, Гриммджо? Шестой делает шаг назад. Никого не пытают. Не собираются убить и даже лишить номера. Но тишина в зале давит, словно купол Лас Ночес лег на их плечи. – Хмурые лица — как тучи на солнце. В Уэко Мундо не было солнца. Я создал его, – взгляд Владыки скользит по линиям их шей, – для вас. Эспада — воины и звери — смотрят в нелепые чашки, опустив взор. – Разве мертвым не нужно солнце? Взгляд Владыки возвращается. Совершенная статуя. Он, Айзен, взял этот белоснежный аутентичный самородок и отсек все лишнее. Но амбиции его шире. Он не просто создатель и мастер. Он – бог. Он хочет видеть эмоции на совершенном лице, а не причудливо имитирующее их эстигмы. – Здесь и так хватает тьмы. Давай. Улыбнись, Улькиорра.***
Прежде все было просто. Был Айзен. Был план. Была её роль. Непонятно, что с ней делать сейчас. – Я оставляю Лас Ночес тебе, Улькиорра. Я оставляю тебя. Непонятно, что делать. Он много думает: много чаще, чем раньше. Он ищет опору.***
– Твое платье пришло в негодность. Химе вздрагивает – голос выдернул из мыслей – рассеянно кивает и принимает одежду. Улькиорра не двигается. – Чего ты ждёшь? Орихиме трясет. Раньше он даже предупреждал перед тем, как нарушить её уединение. Когда все так переменилось? Или теперь, после признания Айзена, ее можно не щадить? Химе одергивает себя: считать, что ее щадили раньше, наивное и непростительное заблуждение. Естественный стыд мешается с другим – за неуместность этого чувства в таких обстоятельствах. Она готова умереть за друзей. Она многое знает о смерти. Но сколько она знает о жизни, от которой с готовностью отказывается? Сохранилась бы эта готовность, знай она больше? Арранкары похожи на них внешне. Они делятся на мужчин и женщин. В их жилах подобие крови. Но это лишь оболочка. Форма бездушия. Орихиме пытается отрицать изо всех сил, что происходящее имеет какое-то отношение к понятию невинности. – Помогите мне. У нее почти получается. «Как робот или статуя», — говорил Ичиго. Она цепляется за эту мысль. Пальцы довели застежку до пояса и замерли. Рука двинулась вверх по позвонкам. Робот. Статуя. Убийца. Оружие. Орудие Айзена. – Ты красива. В их мире у оружия часто есть имя. Есть воля. – И сейчас ты боишься меня. Она оборачивается, отпуская прижатый к груди рваный край ткани. Не хуже вторжения в душу, и это не должно быть хуже. Нет стыда перед глубиной, когда ныряешь в нее ночью обнаженным, и толща воды, над которой нет света, отрезает от мира заживо. Но с глаз течет предательская влага, жжет и без того горящее лицо. Когда закрывается за ним и Гриммджо дверь, стыд затапливает удушливой волной. Орихиме падает на кровать, перестав сдерживать рвущиеся горлом рыдания. ...В тот миг, когда пол под ногами Ичиго раскололся после его слов о том, что соперник стал человечней, Орихиме поняла направление. В стылом змеином взгляде с вертикалью зрачка она каждый раз видела несоизмеримо больше, чем игровой интерес хищника к жертве. Говорят, маски у пустых вместо сердца. Сломав их, что дал Айзен взамен своим детищам? Она встревает меж ними сама. Расщепленные части щита прикрывают теперь обе стороны. Сама Химе — Улькиорру. Ичиго едва успел остановить меч. Когда это все только начиналось, она обещала себе не прятаться за его спиной. Для этого надо просто уйти и... И ей удалось. Ни единого взгляда назад. Улькиорра так и не выпустил её руку. Орихиме не заблуждается. Он не убил бы ее сам, но и спасать не стал. Пусть лучше ей выцарапают глаза девушки-арранкары или оторвет голову Ямми, чем она попадет к человеку, который держит ее сердце в руках. Четвертый Эспада не видит ценности в жизни, ни в чужой, ни в своей. И она не исключение. Но у него так много вопросов. Орихиме ответит на них. Выиграет время. Она до сих пор ощущает голос Ичиго, тающий в залах. «Я вернусь за тобой». ... Он действительно вскоре снова оказался в Лас Ночес. Совсем не так, как они оба ожидали.***
Глаза девушки с рогом на лбу лихорадочно блестели; она и торгуется, и просит. Химе рассеянно помотала головой и, сосредоточившись, накрыла Халлибел сферой. Состояние женщин-арранкаров не худшее, чему Орихиме довелось быть свидетелем в Уэко Мундо. Лолли от ее помощи отказалась и передвигалась по замку либо в релизе, либо ползком. От этого зрелища у Химе стыла кровь в жилах. Больше, чем от вида ошметков тел, пораженных серо. Гордость калечит их сильнее чужого оружия. Она почти закончила, совсем немного, осталось совсем... Щит трескается и бликует россыпью мерцающих солнечных зайчиков. – Что ты делаешь? Появление Улькиорры, как брошенный в воду камень: тягучий и вязкий страх расходится кругами, обтекает колонны, заполняет весь зал.***
– Почему ты исцеляешь ее? Троица закрыла хозяйку. – Вы не были против даже помощи Лолли, которая не раз нападала на меня и дерзила Вам, – Орихиме старается, чтоб голос звучал холодней. – А это – ваш близкий товарищ, с кем Вы делили... – Задеть Трэс крайне сложно. Кто нанес ей эти раны? – Айзен, – звучит совсем рядом голос Гриммджо. Химе вздрагивает от неожиданности. И... тело Ичиго перекинуто через его плечо. Ее накрывает. – Вот как, – говорит Улькиорра. – Выходит, Айзен-сама... вычеркнул ее из своих последователей? Химе прирастает к месту, потому что изучила Улькиорру достаточно: это едва заметное изменения во взгляде означает, что он достанет оружие. Гриммджо скидывает ношу и молниеносно бросается наперерез мечу. Тот задевает лишь слегка. Улькиорра, судя по всему, не собирается драться. Химе кидается к Ичиго. То ли предыдущее лечение отняло силы... Она пытается вновь и вновь. Ничего не происходит. – Ублюдок, – шипит Гриммджо, зажимая рассеченное плечо. – Какого хрена ты поднимаешь меч на Халлибел, когда она в таком состоянии? Улькиорра поворачивается к нему спиной, впиваясь взглядом в Орихиме. – Ранее ты поклялась, что твоё тело и душа принадлежат Айзену-сама. Твои слова ничего не стоят? Она думала, что привыкла, приучила себя, но нет – до сих пор, когда его взгляд направлен прямо на нее, дрожь все равно бьет ее тело. – Сейчас в Лас Ночес я исполняю его волю. Я запрещаю тебе лечить вторженцев. То, что ты помогаешь им, Гриммджо, – тот по-прежнему не удостаивается взгляда, – даёт мне право приравнять тебя к предателям. Пустыня велика. Убирайся, – взор на секунду фокусируется на теле Ичиго, – вместе со своим мусором. Химе смотрит на Гриммджо. На ее лице столько эмоций, что они все сказали за нее. Он чуть заметно кивает, и Химе видит в глазах арранкара ответы. Не спорь. Не бойся. Он выживет. Без тебя справимся. – Улькиорра-сан... Я могу проводить их? – Снова прощания? – Куатро Эспада презрительно кривит губы. – Тридцать четвертая, проследи. От стены отслаивается тень. Химе узнает светловолосую напарницу Лолли. Гриммджо хмурится, бросает на Химе странный взгляд и, подумав, берет Ичиго на руки. – Можешь делать с нами, что угодно, – упрямо говорит одна из фрасьонов, – но мы останемся здесь, пока не поправится госпожа. Улькиорра равнодушно кивает.***
– Что с ним произошло? – Оступился, – коротко бросает Гриммджо. Глаза Химе распахиваются от недоброго чувства. Гриммджо понимает взгляд и мотает головой. – Пришлось. Там был Ичимару. Он странно себя вел. И... к тому моменту, как я его нашел, Куросаки уже встретил Айзена. У Орихиме странно бьётся под левой грудью, отдавая в горло.***
У выхода их нагоняют двое из свиты Халлибел. – Постой! Ты... ты все равно помогла, – говорит, запыхавшись, первая, та, что с рогом. – Госпоже уже лучше. Она васто лорд, и, я уверена, быстро восстановится. Ты... конечно, не зазнавайся, у нас просто не было выхода.... – Вы такие сильные, – говорит Химе... и снова не сдерживается. Девушка с рукавами осторожно берет ее лицо в ладони и, пользуясь особенностью наряда, утирает им слезу с ее щеки. – Твой шинигами не справится в одиночку. Многие ваши капитаны мертвы, мертва половина Эспады. Те, что остались, не будут биться за него, они и раньше не были особо ему преданы. Но пока Улькиорра остается на стороне Айзена, даже мы не можем действовать свободно в Лас Ночес. Он будет охранять это место и хозяина, как пес. – Ты должна... заставить его усомниться, – говорит ее спутница. От изумления Химе расширяются глаза. – Орихиме Иноуэ, – взгляд Сун-Сун – Химе вспоминает откуда-то имя – словно гипнотизирует. – Ты сейчас единственная, кто близок Куатро Эспада. Вся надежда на тебя. Надежда. До сих пор это чувство носило одно имя: Ичиго Куросаки. Так думает Химе. Так думают – как ей кажется – все. Сейчас этот оплот чаяний нескольких миров в руках одержимого им арранкара, чей аспект – разрушение. Провожая взглядом их растворяющиеся в тьме пустыни силуэты, Химе осознает, что почти перестала надеяться.***
Последние три часа Гриммджо не находил себе места. Пока они заняли одну из кубообразных построек на территории Лас Ночес. Те не закрывали ни от других пустых, ни от ветра, ни от чего и возведены были Айзеном, скорее всего, из соображений эстетики. В ушах стоял противный голос Ичимару, объясняющий Ичиго, что теперь он... никто. Ичиго, блядь. Как мамаша-наседка стал. Но Куросаки должен бы уже очнуться... несколько часов назад как. Как валить Эспаду, так у него силы есть. А тут разок получил – и полдня в отключке? В черепушке скреблись поганые мысли. Гриммджо все ещё слаб сам. Из гнезда трэс сифрас, попытайся он их занять, Шиффер выкинет их так же, как из башни. Лас-Ночес обезглавлен. Понимал ли Айзен, что оставляет за собой руины? Наверняка. Шиффер – его творение. Его и Уэко Мундо. Сломав маску васто лорда, Айзен влез в его сердцевину, порядочно там наследив. Когда другие пустые выживали, боролись, собирали себя по крупицам, Улькиорра варился в собственной силе. Жажда и голод других арранкаров для него не существуют, он реагирует лишь на тех, в ком есть чувства живых. Только он один из всей Эспады мог наплевать на шинигами-бойцов и сосредоточиться на девчонке. И девчонка, по ходу, его раскусила. Ни хера хорошего из этого не выйдет. Пока Улькиорра тешится со своей игрушкой, за стенами дворца кипит бойня. Халлибел... Гриммджо прикусывает губу. Айзен бросил их мир на растерзание, не оставив никого за собой. Надо было уходить в подземелья. С ношей это проблемно. Голос Ннойторы, скребущий словно нож по стеклу, дает понять, что проблем стало больше.