Желанный

      Оксенфурт никогда не нравился Геральту. Он находил его тесным и душным. Ему не нравились кирпичные дома, и он поймал себя на мысли, что они нравились бы ему больше, если бы были сложены из костей чудовищ. Геральт чувствовал себя не на своём месте. Чуждым, неестественным среди закоулков и узких улочек, в которые жадно и властно проникал солнечный свет, выставляя на всеобщее обозрение облупленную краску и трещины на фундаменте косеньких построек. Из нешироких окон раздавались голоса. Пологие крыши, покрытые ржаво-оранжевой черепицей, казалось, горели на солнце, хоть и были уже давно выцветшими.       Вдоль каменных стен домов шлялся разный сброд: купцы, воры, банкиры, домохозяйки, слуги, ремесленники. Торговец травами кричал и зазывал народ взглянуть на его товар, кузнец выверенными движениями бил по наковальне, а его подмастерье затачивал притупившийся меч. Красивые, но непригодные в типичных для ведьмака условиях, сапоги горожан стаптывали каменистую брусчатку, выложенную многие годы тому назад. Каждый день она пропускает многих. Каждый кирпичик стёрт и отшлифован всевозможными подошвами — от вычурной до безобразной. Мясник, бронник, алхимик, шлюха, трубадур, пьяница, сапожник, торговец книгами, рыбак. Поток нескончаем, голоса накладываются друг на друга и тонут, растворяются, сливаясь в беспросветную какофонию. Образы людей слоняются туда и обратно, яркие одежды, разные лица, но все как будто всё равно одинаковые. Ведьмак чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Но вот люди вокруг чувствовали себя —       Город жил своей жизнью, и этой жизни было, в общем-то, плевать на одного конкретного жителя. Они сливались в один беспощадный поток, в месиво, из которого чрезвычайно сложно выбраться. У Оксенфурта были свои негласные законы. Но они не были высечены на камне или написаны на бумаге, как полагается всем приличным догматам. Оксенфуртский свод правил поведения был в головах жителей, и находился на самых верхних, но не заброшенных местечках памяти. И из этого укромного места эти заветы управляли человеком, пока он сам этого не осознавал. Они заставляли его поступать так, как принято в Оксенфурте. Так, как поступают все. И если молодёжь ещё пытается противиться властной руке в ежовых рукавицах, которая убеждает подчиняться, то взрослые люди полностью отдаются в её власть. И им это, на самом деле, никак не мешает. Многие научились адаптироваться, они лавируют в связях общества, находят истоки любых заговоров и настроений, знают, кто что делает, а главное — зачем. Они любят ощущать себя частью социума, но по факту являются наблюдателями и игроками одновременно. Такие люди чувствуют себя в городах, как рыбы в воде. Такие люди, как Лютик. Дийкстра. Шани.       Самое неестественное что было в городах, по мнению Геральта — лицемерие. Он презрительно смеялся, когда человек врал, подстилался и подлизывался, преследуя свои цели. Душа нараспашку, но это только с первого взгляда. Ведьмак невольно сравнивал городских жителей с деревенщиной. И деревенские мужики ему симпатизировали больше. Потому что они всегда говорят прямо, а если что-то и скрывают, то из стыда или, того неяснее, заботы. В городе же врали постоянно. Примеряли на себя маски, каждая маска для конкретного человека. И это ужасало.       Отдельная часть этого города — знаменитый Оксенфуртский университет. В котором старые мудрецы пытаются вбить в головы молодёжи знания, уже давно не актуальные и имеющие слабую связь с настоящим. Университет, в котором главное совсем не занятия.       Но есть и те, чьё мнение теперь определяет город, даже если это мнение на самом деле в корне противоположное. Те, кто не выдерживает давления Оксенфурта, кто сбегает в свободное плавание, убивает себя или других, не в силах противиться внутреннему конфликту. Люди, которые не могут заставить себя жить по правилам города, и ищут любые пути не делать этого.       Именно поэтому Геральту не нравится Оксенфурт. Не нравятся вообще любые города. Потому что они заставляют его подчиняться его правилам, плыть по течению. Геральта же растили в условиях противопоставления обществу. И сейчас у Геральта есть свои принципы, и их менять он не собирается. Он выворачивает себя наизнанку, чтобы хоть как-то вписываться в пёстрый контингент города, но всё равно неприятно выделяется. И со временем он даже не пытается сопротивляться. Он принимает город как неверное и каждый раз чувствует отчуждённость и некое презрение, когда оказывается за высокими стенами, в окружении невысоких каменных домов. И он хочет как можно скорее его покинуть.       Чердак, в котором он и его сообщники скрываются, заполонил солнечный свет. Луч обнажает бесчисленные пылинки, плавающие в воздухе и по-странному приятно сверкающие, и ведьмак следит за их мерными, плавными движениями змеиным взглядом. Сухие в одних местах и прогнившие в других половицы скрипят под каждым шагом Геральта. Сброшенные в кучу шкуры и попона, заменяющие кровать, выглядят неестественно и неправильно. В таком месте лучше всего смотрелся бы старый, грязный матрац. Но рядом с ведьмаком в городе что угодно будет смотреться странно.       Шани возвращается, когда солнце лениво тянется к закату. В воздухе стоит прохлада и влага, пусть и несравнимая с той, которая стоит на рассвете в лесу, или где угодно за городом. На её рыжие волосы необычайно естественно ложится робкий луч солнца, словно заигрывая с ней. На свету её глаза кажутся песочными, и Геральту они почему-то напоминают о Зеррикании. Её светло-зелёная одежда приятно подчёркивает её формы, не самые изящные и женственные, по-своему красивые. Но всё же это не мешает ей прикасаться к щеке Геральта с обворожительной невесомостью и любвеобильностью, на которую только способны пальцы, привыкшие к книгам и алхимическим пробиркам. К бинтам, крови и кривой игле. Эти пальцы, которые лечат тело, как оказалось, способны лечить и душу. Крепкие и уверенные пальцы, которые, всё же, весьма нежны.       Геральт легко поддаётся ласкам, он вымучен погоней за Цириллой, и жадно желает получить хоть какое-то утешение. Он легко подаётся вперёд, целуя девушку. Вблизи от неё пахнет ромашкой и полынью. На ведьмака это действует успокаивающе, а медичка лишь легко и довольно улыбается в поцелуй. Они оба знали, что это произойдёт рано или поздно. И оба решили не медлить. Шани в этом понимании была уверенна и честна, пусть и не лишённая некого девичьего эгоизма, которого, к счастью, Геральт не застал.       Её тонкие запястья ложатся на затылок Геральта, прижимая его ближе к себе и поглаживая мягкую кожу. Его крепкие ладони скользят вниз по её ладному телу, не пропуская не единого изгиба. Кончиками пальцев он чувствует, как напрягаются её мышцы, как её молодое тело реагирует. Он идёт на неё, и доски звонко скрипят под их весом. Он невольно вспоминает Эсси, которая не позволила бы себе отступать — в любом, даже самом пошлом смысле. Геральт ловит шумный вздох наслаждения, Шани игриво прикусывает свою губу и смотрит на Геральта из под слегка прикрытых век. В её взгляде некий вызов, желание, и уверенность. В её взгляде жизнь, а Геральт отчаянно хочет почувствовать себя живым, и он снова приникает шершавыми, обветренными губами к чувственным, жгучим губам медички. Она целуется прекрасно, настолько, что Геральту думается, ему могло бы хватить одного только поцелуя.       Шани точно знает, чего она хочет. Она молода и прекрасна телом, но разумом она старше многих своих сверстников. Закалила ли её работа медсестрой и участие в полевых, экстремальных операциях, или же нечто иное, Геральт не знает.       Они находятся почти в самом центре города на какой-то тесной мансарде, где пахнет пылью и гнилым деревом. Они придаются страсти, жадно упиваются телами друг друга прямо на шкурах, разбросанных на полу. Возможно, их даже кто-то слышит, но ни одного из них это не заботит.       Ведьмак сжимает её бёдра в своих широких ладонях, которые с той же уверенностью сжимают рукоять меча, и приподнимает, прижимая к себе. Она была дерзкой. Дерзкой, прикусывая беленькими зубками обветренные губы Геральта. Была дерзкой, спровоцировав его на этот секс. Но она никогда не пошла бы на необдуманный риск, она слишком умна для этого. Умна и последовательна, она знает, к чему могут привести её действия, и она любит себя за это. А ещё за то, как Ведьмак прижимается к ней. Как он, такой чёрствый и сухой с виду, может так плавно и нежно опустить её на мягкие шкуры. Ярко-рыжие волосы ореолом пожара раскидываются вокруг неё, и она выразительно вздыхает. У Геральта в груди что-то разгорается, когда он понимает, как Шани эмоционально многогранна.       Геральт с ней необычайно нежен. Он прикасается к ней и чувствует тепло. Он не знает, является ли это тепло нежным лучом солнца, или необузданным разгорячённым языком пламены, или и тем и другим одновременно, или же вообще чем-то ещё, непонятным и непостижимым для Геральта. Он просто расслабляется и делает то, что хочет. Что хочет она. Ведь их желания совпадают. Ритмично, страстно, уверенно. Хоть и совпадают только сейчас, когда они оба наги. Они подаются друг другу на встречу и в этот момент не существует ничего, кроме их двоих и их тел.       Когда всё кончается, Геральт чувствует горечь. Он поджимает губы и тяжело вздыхает, когда темп его дыхания уравнивается. Он чувствует себя живо и ярко, но всё же нечто мешает насладиться ему этим желанием полностью.       Шани притворяется спящей.