***
— Чимин. — Юнги. Они кивают друг другу и синхронно уводят взгляд в пол. — Зачем ты позвал меня сюда? — начинает Чимин, поначалу даже сохраняя некое подобие спокойствия, в конце предложения, впрочем, всё равно срываясь на хрип. — Если ты ещё не понял, я выхожу из игры. Мне надоело делать вид, что мне всё равно. — Контракт. Ты должен поставить подпись, чтобы подтвердить то, что согласно пункту тридцать пять на двенадцатой странице имеешь полное право уйти от меня, которым и хочешь воспользоваться в кратчайшие сроки. Согласно договору ты можешь жить в квартире, сколько душе угодно, а если захочется, то и продать её к чертям собачьим — жилплощадь целиком и полностью записана на тебя. Твоя кредитная карта останется незаблокированной: многие переживали об этом, поэтому говорю сразу — я всё-таки не такой говнюк, чтобы обдирать несчастных деток до последней нитки. Сколько же раз он, интересно, проговаривал эту речь? Сколько раз менял местами слова, на каком парне или девушке вызубрил её от «контракта» до «детки»? От этих мыслей становится ещё гаже: Чимин прилагает большие усилия, чтобы не заорать «хватит» и не выбежать из кабинета своего хёна, пугливо поджав хвост. — Да подавись ты своими деньгами, папочка! — взрывается он, намеренно произнося последнее слово, заставляя Юнги поморщиться, как от зубной боли. — Я ничего не возьму из твоих рук. Старший кажется действительно удивлённым, впрочем, он быстро сменяет растерянность на раздражение: — Не дури. Проглоти разок свою гордость, оставь себе то, что принадлежит тебе, окончи универ и живи той жизнью, которой ты достоин. — Как в рекламе шампуня? — Чимин невольно улыбается, ладонью пряча обнажённые зубы — его личный пунктик и бесконечный повод для комплексов. — Ага, — Юнги вздёргивает бровь и отодвигает его руку, заставляя младшего смущённо потупиться. — И, ради всего святого, хватит прятать улыбку: ну подумаешь, не носил брекеты в средней школе, ты и без них очень даже ничего. Однако. Повисает тишина, но не неприятно-напряжённая, а какая-то уютная, безмятежная, отчаянная, что ли? Такие паузы приходят в диалог вместе с прощанием, когда провожаешь кого-то в долгое путешествие и предлагаешь посидеть на чемоданах перед тем, как приедет такси. Потом наступит этап нелепых поцелуев в щёчку и таких скромных, но столь искренних слов о том, что все будут скучать. … Потому что правда будут. И поэтому прощания и придумали, собственно. Люди должны знать, что когда уйдут, их будут помнить, и совершенно, совершенно точно ждать. — Что ж, — начинает Чимин после того, как пару раз взмахнул ручкой и оставил росчерки в нужных местах. — Тогда… Я пойду? — и невыносимое, душераздирающее желание остаться вкупе со смертельной усталостью от вечных американских горок в их отношениях. — Да… — Юнги широко раскрывает глаза и внезапно хлопает себя по лбу. — Но я чуть не забыл отдать тебе кое-что… — с минуту копошений во многочисленных ящиках, находящихся в кабинете, на свет божий является какой-то железный чемодан — похожий был у дяди Чимина и предназначался для покера. Неужели он собирается подарить ему карточную игру на прощанье? Так странно, но так в его стиле. — Вот, — старший с какой-то надеждой в глазах водружает на свой стол кейс. — Ну и что это? Чимин делает слабое движение в сторону таинственного чемоданчика, но в последнюю секунду останавливается, нерешительно зависая на месте. Юнги выглядит нервным, с каплей грустинки во взгляде, но вместе с тем есть в нём что-то такое… Живое? Человечное? Всё это время он казался куском железа, о который бейся, сколько влезет — ничего не произойдёт: скала останется непоколебимой, чёртик не выскочит из коробочки. Но сейчас в его взгляде мелькает усталость, простая заёбанность и некое понимание «детки». От него уходят не в первый, и, вполне вероятно, не в последний раз. Потому что это изматывает. Потому что рано или поздно действующая детка влюбляется, находит нормальную работу и понимает, что спать с богатым мужиком за деньги, в сущности, довольно мерзкая и изначально утопичная идея. Они все взрослеют. Они все понимают. Они все уходят. А Чимин цепляется взглядом за проступившие венки на руках и понимает, что он не уйдёт. Что он не измотался, не понял и так и не нашёл кого-то столь же необычного, как Юнги. — Почему ты… — он не успевает и слова вставить, когда на него налетает ураган «Виктория» в виде одного обезумевшего от прилива нежности парня. — Ты идиот, господи, какой же ты идиот, — Чимин смеётся от внезапного осознания того, какие же они оба дебилы, не умеющие разговаривать. — Можешь тупить, изменять — хотя даже не думай, член откушу, — но я не уйду от тебя, папочка, даже не надейся! Юнги поднимает на младшего взгляд, и впервые за всё их знакомство Чимин замечает в нём неподдельное удивление. Не просто вздёрнутые брови и непонимание, а именно что максимальную поражённость, будто у него был чёткий план того, как пройдёт их встреча, и в какой-то момент всё скатилось в тартарары. Пара секунд — и бледные, как никогда холодные руки опускаются на оголённые плечи Чимина: он как чуял, надел кофту с прорезями в руках. Она, к слову, является довольно-таки символичной для них обоих; он приобрёл её в Японии, куда они съездили с Юнги на неделю пару месяцев назад — у него была конференция, а естественные потребности, что называется, нужно было как-то удовлетворять. Впрочем, о кофте: Юнги тогда посмеялся, сказав, что она делает и без того феминного Чимина ещё более женственным, а потом у них был до тошноты нежный секс на огромной кровати номера в «Халекулани Окинава»*. Прорези невероятно триггерили старшего, и Чимин слукавит, если скажет, что надел её просто потому, что она была первой вещью, выпавшей из гардероба. — Посмотри… в… кейсссс, — последнее слово Мин буквально шипит, откидываясь на кресло — Чимин склоняется над его шеей и начинает слизывать капельки пота, скатывающиеся по заметно влажной коже: в кабинете всегда душно, как в аду, и младший никак не может взять в толк, почему миллионер зажлобился купить сюда нормальный кондиционер. — Не буду я смотреть в твой сраный кейсссс, — передразнивает тот, фиксируясь на чужих коленях и заглядывая старшему в глаза. — Итак, я остаюсь? — Если хочешь, — Юнги привычно закрывается в панцирь из пофигизма и напускной развязности, но после, чуть помедлив, неловко добавляет: — Я бы хотел, чтобы ты остался.***
— Ты помнишь, как мы встретились в первый раз? Чимина неожиданно пробивает на философию: такое иногда случается, когда этому сопутствуют обстоятельства, время, место и настроение. Сейчас же всё вышеперечисленное складывается в удачную комбинацию — они с Юнги лежат на смятых простынях, смотрят в окно и думают о высоком. — Конечно. Ты был таким маленьким и пушистым, что я в какой-то момент словил себя на мысли, что мы выглядим, как отец и сын. А ещё ты улыбался, слегка приподнимая уголки губ, смеялся над моими шутками не потому, что хотел понравиться, а потому что, как я выяснил чуть позже, тебя может рассмешить даже старый анекдот про Чон Духвана. — Неправда! — Ну да, ври дальше. Но не то чтобы в этом было что-то плохое, понимаешь? Это как осуждать людей за привычку прикусывать губу или закатывать глаза. Даже со своими кошмарными анекдотами про корейских диктаторов ты всё ещё единственный, кто не выбрал кейс, более того — даже смотреть в него не стал. — Кстати, а что в нём? — вспоминает о «чемодане для покера» парень. — Сто тысяч долларов. — Ну да, — Чимин шокировано пялится на Юнги: в принципе, вполне логично, что все его бывшие детки охотно выбирали возможность быть свободными — солидная сумма и просторная квартира давали возможность делать всё, что душе угодно. — И всё-же, я не стою сто тысяч долларов… — Да, потому что ты — бесценен. Чимин представляет, как они будут рассказывать свою упоротую историю их будущим детям, которых родит какая-нибудь филлипинка, и заходится в приступе истерического смеха. Юнги удивлённо косится в его сторону, но после расслабленно улыбается и приобнимает младшего за плечи. Остаток ночи они просыпают, а наутро Чимин с максимально довольным видом спешит на учёбу, быстро чмокая уже вставшего Юнги в щёку. На старшем, как всегда, красовался какой-то ну очень дорогой костюм известной марки. Честно говоря, если бы Чимин не спал с ним и лично не видел его обнажённую кожу, то, глядя на то, как ткань буквально срослась с телом Юнги, он бы запросто поверил в то, что тот проводит в нём круглые сутки. — Чимин, нам нужно поговорить! — орёт в трубку Тэхён, отчего вышедший на улицу парень досадливо морщится, удивлённо приподнимая брови при виде Томаса — водителя Юнги, открывающего перед ним дверь неприлично дорогой машины. — Мин Юнги-щи отдал распоряжение отвезти вас в университет, — параллельно с этим отчитывается Томас, беспристрастно и незаинтересованно, как всегда. Прислушавшись к шёпоту души компании, плотно обосновавшейся внутри него, Чимин, как, собственно, и со всеми, кого он видел и с кем пересекался, попытался наладить контакт с водителем Юнги, но быстро бросил это дело, напарываясь на тяжёлый взгляд и плотно поджатые губы. Так что, успокоив себя тем, что некоторые люди асоциальны сами по себе, и ничего с этим не поделаешь, он спокойно продолжает сосуществовать в одном пространстве с Томасом, как и тот, очевидно, мирится с его сущностью пропеллера в одном месте. — Чимин-а, произошла какая-то хрень, и если ты не знаешь, что с этим делать, то я с горя поеду к тебе в квартиру и съем всё твоё шоколадное печенье! — угрожает Тэ, когда он уже садится в машину и откидывается на мягкое пассажирское сидение. — Но-но, а вот мои медикаменты трогать не надо, — Чимин качает головой, совсем забывая о том, что его телодвижения видит только Томас в зеркале заднего вида. — Что случилось-то? — Я поцеловался с Чонгуком. … Минутная тишина, после которой Тэхён, нервно покусывающий губы и ожидающий вердикта Чимина, крупно вздрагивает — в телефоне раздаётся оглушительный, звонкий смех друга. — Ахаха, поцеловался он, ахаха, Господи прости, ахаха, с Чонгуком! — Томас смотрит на него уж слишком удивлённо, а Пака конкретно так несёт. — Нет, а кто, главное, говорил мне, мол, нет у нас ничего с Чонгуком, какой Чонгук, не знаем никаких Чонгуков? — Так это когда было! Нашёл, что вспомнить. — Ну хорошо, — Чимин чуть подуспокаивается и милостиво кивает головой: бурная жестикуляция не та привычка, от которой можно легко избавиться. — При личной встрече ты расскажешь мне всё и во всех деталях, а сейчас, пожалуйста, ответь на два простых вопроса. Первый: тебе понравилось? — … Да, — сдаётся Тэхён, до этого твёрдо намеревавшийся соврать не столько Чимину, сколько самому себе. — И второй: ты же не игнорируешь его, пытаясь отгородиться от всего, что вас связывает, и не пытаешься забыть всё под эгидой того, что это было ошибкой, пень ты несчастный?! Тэхён тяжело вздыхает: пожалуй, Чимин знает его даже слишком хорошо. — Очевидно, после такого укоризненного тона мне будет крайне неловко ответить да, но вообще это так. — Ой тупица, — Чимин хлопает ладонью по лбу, после чего торопливо проговаривает в трубку, видя приближающийся бежевый фасад своего университета. — Значит так, сейчас ты срочно перестанешь динамить Чонгука, согласишься на встречу, свидание, свадьбу и долгую жизнь с двумя корги в какой-нибудь провинции Кореи, а потом непременно пересечёшься со мной в «Yeoldoln» на Хондэ, в воскресенье в 12:00. О, и кстати, мы с Юнги официально встречаемся. Пока! Чимин сбрасывает вызов, гаденько хихикая, и тем самым оставляя вопли друга где-то в сотни километрах от себя. Томас смотрит на него долгим взглядом, и Пак готов поклясться, что наконец-то видит в нём что-то, отдалённо похожее на уважение.- - -
* — BLACKPINK - «Lovesick Girls» («Больные от любви девушки») —> Песня из названия Прим. Автора: Так как в данном фанфике преобладает и царствует слэш, наименование было скорректировано в названии * — Halekulani Okinawa (ориг. назв.) — люксовый отель, находящийся в Японии (Средняя цена - ~ 47 000 Р в сутки)