I am not a robot

— Валентин Юрьевич! Истошный вопль разносится по большому светлому холлу, отскакивает от белых стен. Тут всё бело-серебряное, металлическое, неживое. Даже цветы в керамических горшках, и те синтетические. Да, невероятно красивые и неотличимые от живых, но стоит подойти ближе и поймёшь, это обман. Запах слишком ненастоящий, сколько ни старайся, всё равно не добьёшься аромата реальных цветов. — Постойте, Валентин Юрьевич! Лебедеву приходится замедлить шаг, а потом вовсе остановиться. Он при полном параде, пиджак, галстук, безукоризненно чёрные брюки, ботинки в тон. Как будто собрался на деловую встречу. Впрочем, наверняка так и есть, почти Творец, создавший нечто по образу и подобию человека, всегда был в центре всеобщего внимания. Бесконечные интервью, приглашения на светские приёмы, нужно выглядеть соответствующе. Артём так давно не видел его в обычной, домашней одежде… Вокруг него плотное кольцо из учёных и инженеров. Они взволнованно гудят, переговариваясь между собой и проглядывая на Лебедева, словно верные псы на обедающего хозяина. Всё ждут, когда им бросят кость. Надеются, что не будут забыты, когда бомба успеха разорвётся, оглушив всю страну. Артём еле пробивается сквозь эту толпу, несколько раз получает чувствительные тычки под рёбра, но всё же оказывается в центре, прямо напротив Валентина. — Ткачёв, что за цирк вы устраиваете? — холодно интересуется Лебедев. О, да, субординация есть субординация. Последние шесть лет Валентин и Артём трахались во всех позах, видели друг друга блюющими после жуткой пьянки, с болеющими, страдающими, счастливыми. Но здесь, на работе, приходилось делать вид, что их связывают чисто деловые отношения. И, что самое главное, за все эти годы ни одна живая душа не узнала о том, что на самом деле происходит между создателем андроидов и его верным помощником. Скрываться для них было таким же естественным и простым действием, как дыхание. — Вы не можете этого сделать, — говорит Артём, пытаясь придать своему голосу больше уверенности и снова не сорваться на крик, хотя ему хочется орать во всю глотку. — Всё уже готово, — заявляет Лебедев, смотря ему прямо в глаза. — Мы шли к этому с самого начала, разве вы забыли? — Нет, но… — Если у вас такая нежная психика, вы можете при этом не присутствовать, — Валентин поправляет манжеты белоснежной рубашки, продолжая сверлить Артёма ледяным взглядом. — Отправляйтесь и займитесь делом. Он уходит. Артём чувствует, как свита Лебедева толкает его плечами, уходя вслед на своим господином, но не ощущает боли. Он вообще ничего не ощущает, кроме ярости, которая закипает внутри, где-то над солнечным сплетением. — Мы сотворим нечто совершенное! Это забавно слушать от человека, который лежит, в чём мать родила, и всё ещё мелко подрагивает от недавних быстрых фрикций. Артём поворачивается набок, сжимает челюсти, чтобы подавить зевок. — Господи, не говори так, — смеётся он, — я как будто занимался сексом с сумасшедшим учёным. — Артём! — Валя рывком садится на кровати, даже не удосужившись прикрыться одеялом. Его тело поблёскивает от испарины, а в глазах горит дикий огонь, когда он берёт в свои горячие ладони лицо Ткачёва, устанавливает зрительный контакт. — Мы действительно создадим идеального человека, понимаешь? Он будет непобедим, но сохранит человеческий разум. Машина с мозгами, настоящими, не из микросхем. Разве это не гениально? — Это немного…неуютно, — слабо пытается возразить Артём, но холодный взгляд Валентина заставляет его замолчать. — Неуютно спать на потолке, — чеканит он, и его пальцы впиваются в низ живота Ткачёва. — Ты со мной? — Да… Артём срывается с места, бешеная злоба подталкивает вперёд. Нужно остановить это, пока не стало слишком поздно. Как он раньше этого не понимал? Нет, понимал, но трусил. Малодушно закрывал глаза, затыкал уши. Это же Валя, который всегда знает, как будет лучше. Он умный, у него два высших образования, в конце концов, именно он воплотил в жизнь идею о создании андроидов. Он лично представил общественности первый прототип, а потом продал партию влиятельным людям. Придёт время, и Валентин обеспечит робортизированными помощниками всю страну. Это же Валя, которого Артём без памяти любил. Но сейчас эта любовь померкла, поглощённая яростью. Он растолкал всех, кто отделял его от Валентина, резко рванул на себя. — Ты фашист! — звеняще-отчаянно прокричал Артём прямо в лицо Лебедеву. *** Он открыл глаза. Так странно, он оказался в какой-то комнате без ничего. Сел, почесал затылок. Что случилось? Он помнил, как кто-то приказал ему зайти куда-то, потом была чернота, а теперь вот он сидел… Где-то. Четыре стены, на одной из них дверь. Он неуверенно поднялся. Что-то странное происходило. — Тут кто-нибудь есть? — глупо спросил он. — Как тебя зовут? — послышалось откуда-то сверху. Он задрал голову, но увидел только гладкий потолок. — Что? — Как тебя зовут? — терпеливо повторил голос. — Я не знаю. Я вообще не понимаю, что я тут делаю, — признался он. — А ты кто? Расскажи, что это за место? — Сейчас. Голос стих, снова наступила тишина. Он было подумал, что опять остался один, но тут в стене образовался небольшой прямоугольник, панель отъехала и в проёме появился парень. Его глаза были такими печальными, а на губе запеклась кровь. — Привет, — грустно поздоровался молодой человек. — Меня зовут Артём, — представился он, протянув руку. — Привет, Артём, — с энтузиазмом скопировал он и речь, и жест. — А меня как зовут? — Иван.., — он запнулся, — Ваня. — Привет, меня зовут Ваня, — он заулыбался, затряс ладонь Артёма, так, что он поморщился. — Ладно, ладно, мы познакомились, — Ткачёв судорожно вздохнул. — Пойдём со мной. Артёму хотелось как можно скорее найти уборную, потому что ему было физически плохо находиться рядом с Ваней. От одной только мысли о том, что за существо стоит перед ним, Ткачёву хотелось выть. И то, что он был причастен ко всему этому, добавляло ужаса в его страдание. Пока они шли, Ваня с интересом вертел головой по сторонам, и всюду видел удивлённые взгляды людей в одинаковой форме. Некоторые из них были в белых халатах. — Что это за место? — поинтересовался он, когда они с Артёмом вышли в просторный холл. — Это больница? Я лежал в больнице? Но я чувствую себя хорошо. Меня вылечили, да? И мы едем домой? — он вдруг остановился, поражённый, спросил восторженно: — ты мой родственник? Вопросы, эти бесконечные вопросы действовали Артёму на нервы, он хотел, чтобы Ваня заткнулся, наконец, но не знал, как ответить так, чтобы не спровоцировать его. Боже, как же всё плохо! — Я тебя не забираю, — наконец, сказал он. — Ты ещё некоторое время побудешь здесь. И я тебе… Родственник, да, но седьмая вода на киселе. — А? — не понял Ваня. — Седьмая вода? — Это присказка, — Артём остановился возле уборной. —Значит, что мы очень, очень дальние родственники. Постой здесь, я скоро вернусь. Оказавшись возле раковины, Артём тут же вывернул кран на полную мощность. Мерзость, какая же мерзость! Артём скребёт ногтями кожу, чтобы мыло впиталось через поры в кровь, отчаянно мылит ладони, до тех пор, пока в мыльнице не иссякает запас, но этого мало, мало! Ему никогда не отмыться от этой грязи, никогда. Если только вырвать душу и пустить её крутиться в стиральной машинке сутки, двое или год. И то, ничего не выйдет, это пятно никогда не сойдёт. Да и что отмывать то, что уже сгнило? А Ткачёв не сомневается в том, что его душа — требуха, отвратительная, скользкая, полуразложившаяся требуха. Этого не изменить.