***
Шаг второй – купить украшения. Се Лянь едет в центр, чтобы не пришлось слишком долго таскаться с ними в общественном транспорте, и сдаётся: они будут выглядеть безнадёжно дёшево и безвкусно. Впрочем, из того, что приходит на ум, даже гирлянды – уже прогресс, раз Хуа Чэн никогда не праздновал день рождения. Исключением стал прошлый год, когда Хэ Сюань и Инь Юй пригласили его выпить вместе, а он опьянел до такой степени, что проснулся утром на скамейке в парке. – И сидел подле меня ангел, – рассказывал Хуа Чэн как-то, сильно всё преувеличивая. – И предлагал он мне засохшую булочку, потому что решил, что я бездомный. – Ты выглядел бездомным! – смеялся Се Лянь, поморщившись, когда его окрестили ангелом. – Гэгэ, на мне были дизайнерские туфли. – Значит, выглядел как бездомный, который украл туфли у кого-то состоятельного. Воспоминание навевает улыбку. Се Лянь выбирает алую гирлянду, бумажные фонарики и краску, чтобы написать «С днём рождения» на простом белом плакате. Перегибая палку, берёт свистки, годные лишь для пакостей и запугивания Эмина, и бумажные короны, которые дольше одной ночи не протянут. Даже несмотря на дешевизну покупок, денег приходится потратить много. Ему всё равно. Все траты сделаны ради выражения лица Хуа Чэна, когда тот вернётся. Второй шаг прерывается третьим. Се Лянь вдруг осознаёт, что понятия не имеет, где, помимо супермаркета, найти торт. Приходится звонить Ши Цинсюань. – Торт? Боже, да. – Сейчас готовность помочь из неё так и брызжет. – Погоди, а ты где? Я тебя встречу. Игнорируя протесты, его приводят в местечко, которое явно не соответствует бюджету, и настаивают на покупке. – Просто скажи Хуа Чэну, что он от меня. Вдруг это его убедит заняться коллекцией. – Ни за что не буду так делать, – хмыкает Се Лянь, пока они наблюдают, как торт аккуратно опускают в коробку и упаковывают. – Ты не станешь шантажировать моего парня праздничным тортом. – Но тебя-то я шантажировать могу? – Чего ради? Разве ты не возмещаешь ущерб за раскрытие моей половой жизни бывшим лучшим друзьям? Она хмурится, передавая карту продавцу. – Они не… в общем. Об этом. Они несколько дней назад поговорили со мной. О том, чтобы, может, когда-нибудь кофе выпить вместе. Се Лянь усиленно старается не смотреть на число на чеке. – Ну… рад за них? – С тобой, глупый. Он моргает. – А. И думает об их последней встрече, о том, что сам тогда сказал. Ему всегда представлялось, что увидеться с ними снова будет болезненно даже после стольких лет. Однако последний телефонный разговор уже основательно раскрошил лёд. Он уже не тот, кем был раньше. Когда-то, наверное, его бы это опечалило, но не теперь. – Ладно. Хорошо. – Да? – Ши Цинсюань улыбается так, будто ей только что протянули луну. Се Лянь задумывается: каково же ей пришлось, продолжая все годы дружить и с ним, и с ними, пытаясь стать своего рода мостом? – Да! Будет совсем как раньше. Неожиданно ощущается необходимость установить базовые правила. – Если скажешь хоть слово про дилдо или про секс, или про меня, дилдо и секс… или что-то из того, что я рассказывал о Хуа Чэне… – Обещаю держать рот на замке. – Она смеётся, и Се Лянь закатывает глаза. Им обоим известно, насколько обещание далеко от правды. – К слову о нём. Кроме чудесного тортика, что ты ему подаришь? Придумал? – Придумал, – сознаётся он и выкладывает весь план. – Что думаешь? Чересчур? – Для кого-то ещё, наверное, да. Для вас двоих? Идеально. Я знала, что ты сложишь два и два, Се-сюн. Теперь всё выглядит очевидным. Как же ему хотелось бы додуматься раньше! Сюрприз утратил бы свою прелесть, но он мог бы поговорить заранее с Хуа Чэном, прощупать почву. Затем вспоминаются его же слова: «Будь моя воля, я бы никогда не оставлял тебя». Почва прощупана достаточно. – Я хотел бы ещё кое о чём попросить, – добавляет Се Лянь. Ши Цинсюань купила второй торт для себя и уже им наслаждалась, предлагая кусочек. – Что угодно, – соглашается она.***
Шаг четвёртый – ожидание. Или компиляция всех предыдущих шагов. Или ещё заказ еды. Получается три в одном. Се Лянь сбивается со счёта. Он звонит и заказывает еду, тратит время в ожидании доставки, развешивает украшения, что, оказывается, не так-то просто, потому что между ног крутится Эмин, вставая на задние лапы, чтобы зацепиться за гирлянду. Большая часть декора готова, еда на столе, Инь Юй присылает предупреждение, что Хуа Чэн в пути. И Се Ляня затягивает в бесконечный круг: гирлянды на месте, Эмин стягивает вниз одну или все сразу, приходится возвращать их обратно. Он стоит на стуле, прикалывая украшение к потолку. Именно в такой позе его застаёт Хуа Чэн, открыв дверь. – Гэгэ? – И рассматривает фонарики, плакат, торт, еду. Пока дверь захлопывается, Эмин дружелюбно шипит. Хуа Чэн же замирает, глядя на Се Ляня, задравшего руки, балансирующего на стуле. – Что это? Накрывает смущение. Руки опускаются ровно в тот момент, когда очередная гирлянда стараниями Эмина срывается, и он выпаливает: – Сань Лан! Меня уволили сегодня! Хуа Чэн спотыкается о собственную ногу, разинув рот. – Что? – Ой, подожди, – морщится Се Лянь. – Я не с того хотел начать. С днём рождения? – Постой, нет, – прерывает тот, подходит, чтобы опустить его на пол, обхватив за талию. – Повтори ещё раз. – С… с днём рождения! – пробует он ещё раз, вставая на носочки, чтобы отвлечь поцелуем. Хуа Чэн не против, подаётся навстречу, пока руки блуждают по спине так, как ему нравится. Прикосновения успокаивают, и, отстранившись, Се Лянь расплывается в улыбке. – С днём рождения, – повторяет тихо. – С днём рождения, Сань Лан. – Гэгэ, – отзывается Хуа Чэн. Чарующий взгляд чёрного глаза лучится восторгом. – Ты не обязан был всё делать. – У тебя прежде не было нормального дня рождения, – пританцовывая и положив руки на бёдра, Се Лянь подталкивает его спиной к столу, надавливает, предлагая сесть. – А я не могу позволить, чтобы так продолжалось. – И, похоже, у тебя нашлось время, – скупо замечает Хуа Чэн. – Может, объяснишь? Сначала Се Лянь убеждает поесть, выбрать что-то из заказанных блюд, исключительно тех, которые входят в число любимых. Возникает желание улыбнуться, когда Хуа Чэн в первую очередь тянется за сладостями. – Меня не столько уволили, сколько… я сам сказал, что увольняюсь, и мне как раз сообщили, что я свободен, – начинает он, усмехаясь. – Проект всё равно почти закончен. Им больше не нужно, чтобы я сносил стены. – Мне жаль, – говорит Хуа Чэн, взяв за руку. – В агентстве появится что-то ещё. Что-то, где не придётся волноваться о том, что на тебя обрушится здание. – Да, об этом, – Се Лянь прочищает горло. – У меня… назначено собеседование. Здесь Ши Цинсюань было непросто убедить из-за рвения отдать ему должность в ту же секунду. – Я позвоню и прямо сейчас добуду все бумаги, – заверила она. Не то чтобы предложение звучало соблазнительно, просто Се Ляня привлекает сама мысль о том, что он хоть немного заслужил работу. – Ши Цинсюань? – переспрашивает Хуа Чэн чуть суховато, но сияет, точно зажжённая спичка. – Ага. На должность управляющего благотворительной деятельностью, куда поступают пожертвования от отелей, – поясняет Се Лянь. – На полную ставку. С зарплатой. У меня… недостаточно квалификации. Правда, – убеждает он, замечая хмурое выражение лица. – Я бросил колледж. У меня паршивое резюме. Самый подходящий навык – то, что я действительно был бездомным. Но с ним и рекомендацией Ши Цинсюань всё может получиться. Почти что кумовство. Он посмеивается и понимает, что краснеет – в хорошем смысле, от радости. – Мне совершенно плевать, – убеждает Хуа Чэн, ликуя. – Ты выглядишь счастливым. – Я счастлив. – Тогда и я тоже. – Пока Се Лянь смеётся, ему в рот запихивают булочку с бобовой пастой, вынуждая чуть подавиться, прежде чем проглотить. Счастье кружит голову. Потом Хуа Чэн сглатывает и вдруг хмурится. – Но дорога на работу… Во взгляде Се Лянь улавливает крошечный проблеск надежды, но за словами ничего не следует, они так и застывают в тишине. Потому что это Хуа Чэн. Который никогда бы не стал настаивать, решив, что ему чего-то не захочется. – Сань Лан, на самом деле… – добавляет он, охваченный нежностью. – Я должен тебе ещё кое-что сказать. Меня, ко всему прочему, выселяют. Хуа Чэн роняет взятую булочку. – Что? – Точнее, я расторгаю договор на законных основаниях, но арендатор по-прежнему недоволен и хочет, чтобы я съехал в течение двух недель, – поясняет Се Лянь с набитым ртом. – Не переживай, это не… – Можешь остаться здесь, – звучит тут же искренне. – Ты конечно же можешь остаться. И я помогу найти новое жильё, если хочешь. Ясно, что предложение не совсем совпадает с желаниями Хуа Чэна, который выглядит так, словно балансирует на краю пропасти. Се Лянь мог бы подождать, понаблюдать, как тот сдастся, или мог бы осторожно подтолкнуть к цели их обоих. – Я это ценю, – уклоняется он, безуспешно пытаясь не хитрить. – Наверное, мне хотелось бы что-то получше прежней квартиры, не только место, где можно поспать, а нечто большее. – Если получишь должность, сможем найти что-то по карману, – предлагает Хуа Чэн. – И ближе к работе, потому что мне не нравится ездить на автобусе. Если получится, – Се Лянь хмурится, изображая напряжённый мыслительный процесс. – Желательно, чтобы было просторно. Я терпеть не могу свою тесную комнату и узкую кровать. И хочу соседа, который не сбывает наркотики. Хуа Чэн, посмеиваясь, кашляет. – Требования минимальные, но хорошо. Если хочешь, могу поискать… Се Лянь не сдерживает улыбки, хотя и перебарывает порыв закатить глаза. – Сань Лан, что, если... – он набирает в грудь воздуха и берёт его за руки. – Что, если бы я остался здесь… и потом никуда не уходил? Когда Хуа Чэн застывает на месте, на секунду являет себя худший страх: вдруг предложение переходит все границы? Однако затем он будто светится, как свечки на торте, и выдыхает: – Ты имеешь в виду?.. – Тебе бы этого хотелось? – спрашивает Се Лянь. Тёмный глаз блестит, и он взбирается на колени Хуа Чэна, чтобы рассмотреть, чтобы очертить пальцами ослепительную улыбку на его губах. Из-за неё лицо чуть ли не лучится изнутри. – Гэгэ, я был бы счастлив. – Тогда с днём рождения, мой Сань Лан, – говорит Се Лянь, неспособный решить, рассмеяться ему или расплакаться. В лучшем смысле слова. – Я хочу быть с тобой. Хочу никогда тебя не покидать. Хуа Чэн прячет лицо у него на груди. То, как сказанное к нему возвращается, можно скорее почувствовать, чем услышать. Се Лянь сдаётся перед порывом расплакаться или рассмеяться, хоть и не ясно, перед каким конкретно, перебирает его волосы и разминает шею, касается везде, куда дотягивается. Ценнее подарка не удалось бы предложить, а такой приняли лучше, чем можно было представить. В глазу заметна очаровательная краснота, когда Хуа Чэн, наконец, отстраняется. – Я думал, ты никогда не переедешь, гэгэ, – говорит он и смеётся, сжимая в объятиях крепче. – Мне стоило спросить. Я просто так… – Знаю, про… – Се Лянь осекается, чтобы не заработать щелчок по носу, и прислоняется к его лбу своим. – Мне стоило спросить раньше. Наверное, мы оба этого хотели. Только молчал, потому что… полагал, что ты слишком замечательный, чтобы быть настоящим. – А теперь? Он улыбается до нелепого широко. – Ты всё такой же замечательный, но мой.***
Эмин оставлен наедине с тайным удовлетворением в срывании гирлянд. Они же прокрадываются в спальню, к кровати – их кровати, как говорит Хуа Чэн. Се Лянь с кратким возгласом на неё падает. Словно подростки, раздеваются поспешно, оставляя поцелуи везде, куда удаётся дотянуться. Се Лянь посмеивается, уткнувшись в колено Хуа Чэна, пока тот снимает рубашку, проводит потом языком по животу, возясь с его ремнём. Они даже не полностью обнажены, а поцелуи становятся дольше, глубже, в волосы зарываются пальцы, дыхание оказывается разделенным на двоих. Се Лянь, похоже, не может не смеяться: от одной улыбки Хуа Чэна удержаться непросто. Отстраняется он, лишь ощутив зародившиеся между ними ритмичные движения, те самые, которые оказываются на удивление естественными. Эмоции упоительны. В ладонях словно трещат искры, когда они скользят по груди Хуа Чэна. – Сань Лан, – зовёт Се Лянь, видимо, по-прежнему краснея. Ему казалось, что всего уже предостаточно, чтобы лишиться стыда, что за смущением его не поймают, но румянец разливается по лицу. Хуа Чэн улыбается. – Сань Лан, эм… ты… пожалуйста? – Я что, милый? – спрашивает тот, склоняясь, чтобы коснуться губами зардевшейся кожи. – Скажи. Желание пробуждается, раскрываясь жадно. – Возьми меня, – говорит он. – Возьми меня, возьми, возьми. Возьми. Меня. Се Лянь бы и продолжил, если бы не поцелуй. За спиной мягкость подушек, сильное тело вжимает в матрас. Он отвечает на поцелуй, отстраняется, когда не получается дышать, и улыбается. – Пожалуйста? – шепчет, очерчивая пальцем линию скул, пока сам Хуа Чэн так же обводит большими пальцами его губы. – Пожалуйста. Ладонью ощущается кивок. – Пожалуйста, – соглашается Хуа Чэн и целует снова. – Пожалуйста, – отзывается Се Лянь, пройдясь языком по плечу. – Пожалуйста. – Смех, похоже, сдерживать всё сложнее. Поцелуи замирают на бьющейся жилке на шее. – Пожалуйста! – Вырывается вскрик, когда кожу прихватывают зубами. Просьбы не стихают и поцелуи не прекращаются, пока они стаскивают оставшуюся одежду, и Хуа Чэн нежно, мягко и чувственно разводит его ноги, устраивается между. Ладони сминают бёдра, и Се Лянь вспоминает, насколько же обожает эти руки. Он любит Хуа Чэна, говорит о чувствах вслух, прерывая очередным «пожалуйста». – Хмм, – мычит тот, выдавливая смазку на ладонь и распределяя по пальцам. Се Лянь стаскивает немного и проводит рукой по члену, позволяя разгореться возбуждению; по-прежнему в этом нет ни чрезмерной спешки, ни острой потребности. Он прикрывает глаза, вздыхает и, когда открывает их, замечает, как на него смотрят. Хуа Чэн кажется… сексуальным. Властным. Раскрепощённым. Ему и в голову не приходило, что он дойдёт до такого. Хуа Чэн его растягивает неторопливо, столь же неторопливо они целуются. Глубоко и медленно двигаются пальцы, ни в прикосновениях, ни в поцелуях нет торопливости. У Се Ляня уже голова идёт кругом, воздух вырывается горячо, рывками. Прерывает всё невольный смешок – они оба пытаются ухватить тюбик со смазкой скользкими руками – затем сменяется на тихий шёпот, когда Хуа Чэн входит, вынуждая крепче хвататься за его плечи, и звучит вновь, когда Се Лянь решает выдохнуть: – Вот и ответ на вопрос. – Какой вопрос? – Такое впечатление, что у него зажата челюсть. – О том, какой больше, – пытается Се Лянь и хихикает. – Твой член или твой член… – О, боже. Хорошо, что они смеются, что дыхание сбивается от веселья, а не само по себе. Так у Се Ляня находится какое-то время привыкнуть, что помогает расслабиться, даже когда возвращается напряжение. Он до глубины души потрясён, что сразу же не теряет рассудок. Правда, затем Хуа Чэн заговаривает: – Как только закончим, выброшу то дилдо. И смех одолевает их вновь. Долгим размышлениям предаваться сложно, даже если захотелось бы. – Так хорошо? – спрашивает Хуа Чэн. Он замирает, но чувствуются даже малейшие движения, которые вместо ожидаемой боли приносят… удовольствие. Именно удовольствие. И оттого Се Ляню хочется большего. Только неясно, что нужно сделать. – Так… – говорит он и действует прежде, чем успевает подумать, переворачиваясь. Хуа Чэн спиной падает на простыни, смотрит пристально и затем краснеет. Оба стонут, когда Се Лянь опускается. – А-аккуратнее, – выдавливает Хуа Чэн, и его голос, словно песок на раскалённом металле. – А-ах. Смена позы давалась ему и прежде. Всё же, даже когда он опускается, ощущение наполненности кажется невозможным, чем-то, с чем не хватит сил совладать. На секунду одолевает паника, но на бёдра ложатся руки, и их очертания, сила возвращают его на землю. Успокаивают достаточно, чтобы ощущать и удовольствие. От жадного стремления к нему тянет приподняться и опуститься. И ещё раз, и ещё. – Твою мать, – выдыхает Хуа Чэн. – Сань Лан, – стонет Се Лянь. Держать глаза открытыми не очень-то получается, всё расплывается. – Это… я так… Ощущений слишком много. Их недостаточно. Его разрывает между двумя понятиями. Он сам словно разорван на части. Пальцы стискивают достаточно крепко, чтобы почувствовать отголоски боли. Наверное, после останутся синяки. Се Лянь охает. Всегда внимательный Хуа Чэн ослабляет хватку, поглаживает там, где остаётся быстро расцветающий на коже отпечаток руки. Прикосновений тут же начинает недоставать. – Крепче, – настаивает он и ловит Хуа Чэна за запястья. – Можешь сжать крепче. И тот слушается. Одного этого хватает, чтобы уловить уверенность, податься бёдрами вниз. Се Лянь моргает, стонет, замечает тлеющий взгляд Хуа Чэна и расцветает в улыбке. – Любимый, только посмотри на себя, – говорит Хуа Чэн с удивлением и чуть улыбнувшись. От обращения сердце трепещет, вздрагивает член. – Только посмотри на себя… Давай, делай так, как тебе приятно. Се Лянь не в силах сдержать звуки, рвущиеся из горла. Он знает, что ему нравится. Знает, что тело требует быстрого темпа, чтобы накатывающее наслаждение стало как можно ближе. Понимает, однако, что медленнее будет лучше. И отдалённо осознаёт: поразительно ведь, что ему настолько хорошо известно о своих желаниях, о том, как их достичь, испытывая удовлетворение, желание и счастье. Будучи полностью обнажённым. Занимаясь любовью со своим парнем. Он заливается смехом, но срывается на всхлип: контроль над собой обрести не удаётся. Ноги трясутся, руки, лежащие на запястьях Хуа Чэна, тоже. Движения становятся дёрганными, по лбу скатываются капли пота. Разрядка уже скоро. Пока не хочется, чтобы она наступила. – Сань Лан, мне нужно… – мышцы бёдер дрожат, и Се Лянь падает вперёд, облокачиваясь на руки по обеим сторонам от Хуа Чэна, который его ловит. От поцелуя разделяет всего несколько сантиметров, и поцеловать так тянет, только бьёт дрожь и ходят ходуном локти. – Не сейчас, – умоляет он. Руки отпускают бёдра, его опускают на кровать, и Се Лянь не в силах смотреть куда-то ещё, кроме Хуа Чэна. Хуа Чэна, который прочёсывает пальцами тёмные пряди волос, у которого от тяжёлого дыхания приоткрыт рот, у которого глаз кажется полностью чёрным. – Всё по-прежнему нормально? – спрашивает тот, поглаживает от плеч до запястий. – По-прежнему хорошо? Се Лянь кивает до тех пор, пока всё вокруг не начинает трястись. – Продолжай, Сань Лан... Когда Хуа Чэн напористо подаётся вперёд, чудится, что кожа вот-вот загорится, растянутая, словно на барабане. Он действует размеренно, закатывая глаз, медленно. Щемит в груди, и Се Лянь пробует сжимать губы, сдерживая вздохи, вдруг догадываясь, что контролировать выражение лица, звуки и собственное тело уже не способен. Что, наверное, выглядит опьянённым. От переизбытка чувств он прячет лицо в изгибе плеча, пытается вести себя тише, хоть сам изнутри распадается на части. Настаёт его черёд хвататься так крепко, что останутся синяки, сжимать ногами талию. – Я… – ему хотелось бы сказать, насколько всё нравится, если что-то было неясно, но не удаётся даже это. – А… Ах, ах, ах… а… Хуа Чэн гладит по волосам, не перестаёт разговаривать – низко, чуть сорвано. – Всё в порядке, гэгэ. Всё в порядке, вот так… Но успокаивать здесь будто бы нужно именно его, поэтому Се Лянь поднимает голову. Толчок как раз приходится под подходящим углом. – А! Да… – вырывается само собой, и намёк не остаётся без внимания. Хуа Чэн улавливает ту точку снова, пока движения не увлекают и Се Ляня, который охвачен наслаждением, переполнен эмоциями. Который находит наслаждение в том, как они переполняют тело. – Вот так, вот так… – ещё бормочет Хуа Чэн, явно не слыша себя, целуя везде, куда дотягивается. Поспешность вызывает лишь улыбку, удовольствие нарастает, но недостаточно остро. Се Лянь прикусывает щёку изнутри и стонет. – Ещё, – умоляет он, наплевав на всё. – Ещё, пожалуйста, ещё. Дыхание в ответ раздаётся скорее не похожее на человеческое, жадное. Его неожиданно сгибают пополам, подтягивая бёдра к груди, закидывая колени на плечи. Глаз Хуа Чэна выглядит тёмным и большим. Се Лянь видит, как ноги болтаются в воздухе, как вздрагивают с толчками, которые становятся до невозможного глубже, приятнее. Просто невозможнее. – Я сейчас кончу, – охает он удивлённо. Грудь точно распирает изнутри от солнечных лучей. Даже на Хуа Чэна посмотреть нет сил из-за всё разрастающихся ощущений, за которые хочется ухватиться так крепко, которые хочется отпустить. – Сань Лан, я же сейчас кончу… Хуа Чэн целует его, и он изливается со вздохом. Оргазм настигает неожиданно и разрушающе, точно сбрасывая с высоты. Се Лянь позволяет себе падать. Напряжение в теле растворяется, пока он не обмякает, чувствуя поцелуи, толчки, возвращаясь в реальность сквозь дымку, вздрагивая. Со стороны лицо наверняка выглядит уставшим, нелепым, раскрасневшимся и покрывшимся пятнами, но озарённым улыбкой. – Хах, – радостно выговаривает он. – Сань Лан. – Чёрт возьми, – шепчет Хуа Чэн так, точно только что узрел чудо, и замирает, зажмуриваясь и изливаясь. Се Лянь целует его, пока тот хватает ртом воздух, принимая на себя вес тела, когда на него опускаются без сил. И замечает, как сам что-то напевает почти неосознанно, как поглаживает по волосам, оставаясь по-прежнему в согнутом положении. Усталость в мышцах начинает досаждать, и Хуа Чэн поднимается, чтобы опустить его ноги, попутно разминая. Они молчат, тихо выравнивая дыхание. Эмин скребётся по ту сторону двери, вой звучит отдалённо. Се Лянь поражается на мгновение: он весь в поту и семени, тело ощущается липким и скользким, но ему так комфортно. Будто такое состояние – нечто естественное, будто им предстояло сделать этот шаг. Он не воспринимает себя… как-то иначе, вопреки всему, о чём думал раньше. Всё время ему представлялось, что секс – финишная прямая, которая изменит его, стоит её пересечь. Если перемены и произошли, то достаточно постепенно, чтобы их не заметить. То, кем он стал, и то, где находится, вызывает удовлетворение. Это было не финишной прямой, а началом. – Сань Лан, – шепчет Се Лянь, потому что эмоций слишком много, удержать слова в себе сложно. – Знаешь, я привык видеть, как люди в отношениях целуются, обнимаются. Не то чтобы мне такого недоставало. Я этого не хотел. Мне было наплевать. Я был так уверен, что отношения – не то, что может произойти в моей жизни. Но находиться рядом с тобой… это как одновременно желать чего-то и не желать. Ты уже мой, но я всё ещё хочу тебя. Невероятно сильно хочу. Всегда. Хуа Чэн поднимает голову. Его волосы, влажные у корней от пота, в полнейшем беспорядке. На щеках ещё виднеются следы румянца. И каким же он выглядит по-настоящему утомлённым, улыбаясь лениво и непринуждённо. Так непринуждённо. – Я уже твой, гэгэ, – соглашается он. – И могу быть твоим вечно, если захочешь.***
– Мы можем воспользоваться твоей ванной? – спрашивает Се Лянь в какой-то момент. – Ну не знаю, – отзывается Хуа Чэн, хитро вздёргивая бровь. – Можем воспользоваться нашей ванной? И всё не успокаивается, вынуждая называть вещи вокруг «их», из-за чего не терпится закатить глаза, но Се Лянь поддаётся, втайне пребывая на седьмом небе, когда включает кран их ванны, когда проверяет температуру их воды, когда достаёт самое большое и пушистое из их полотенец. – Глупости какие, – бормочет он под нос, улыбаясь, как сумасшедший. Хуа Чэн открывает дверь, чтобы впустить отчаявшегося от одиночества Эмина, и вместе с Се Лянем опускается в ванную, переполненную пузырями из-за того, что тот влил слишком много пены. Мытьё практически отходит на второй план: они устраиваются вплотную друг к другу, целуясь, ощущая запах мыла и оставшегося пота. На край ванны запрыгивает Эмин, нюхает пузыри. Хуа Чэн дразнит его, пока кот чуть не сваливается в воду, а после с воем уносится прочь. Се Ляня распирает от счастья, он именно так и говорит. Хуа Чэн ласково целует, признаваясь: – Я так ждал момента, когда увижу тебя настолько счастливым. Добро пожаловать домой. Слова повторяются раз за разом, день рождения полностью забыт. Се Лянь то и дело напоминает о празднике, толкает легонько, но Хуа Чэн не замолкает. Похоже, что дата станет отныне для него особенной, но совсем по другой причине. «Добро пожаловать домой» звучит, когда они вытирают друг друга, нежно и трепетно, пока дело не доходит до щекотки. «Добро пожаловать домой» раздаётся, когда они направляются в кухню, где пол усеян разорванными гирляндами, чтобы съесть торт, не разрезая. Стоит Се Ляню сесть на стол, как на коленях устраивается Эмин. «Добро пожаловать домой» нашёптывают, утыкаясь в его волосы, когда они, согретые, довольные и блаженно безмятежные, прижимаются в объятиях друг к другу так тесно, будто такой возможности больше не представится. «Добро пожаловать домой».