Воспоминания

1. Питер ковыляет на кухню, с трудом опираясь на костыли, ошеломленный запахом блинов и вафель. Его рот наполняется слюной, и он улыбается, когда замечает, что Квентин подрывается со своего места. Он может не помнить своего мужа или эту потрясающую хижину в их лесу, которая является их домом, но это кажется правильным. Смотреть, как его муж готовит завтрак ленивым субботним утром, когда солнечный свет льется в окно, покрывая золотистыми бликами всю комнату, кажется правильным. — Питер! — возмущенно восклицает Бек, как только видит его, и бросает сковородку, чтобы подхватить Питера на руки. — Ты сам спустился по лестнице? Я же сказал: просто позови меня, и я отнесу тебя. Я не хочу, чтобы ты наступал на эту ногу. Боже, ты меня доконать решил? — бормочет он, усаживая Питера в одно из кресел за дубовым обеденным столом. Питер улыбается, облизнув губы. — Но все пахло так хорошо, что я не смог удержаться. Бек усмехается и начинает ставить тарелки на стол. — Хорошо, что у тебя есть аппетит. Значит, ты выздоравливаешь, детка. «Детка. Это тоже кажется правильным, » — думает Питер. На его виске все еще виднеются фиолетовые синяки после несчастного случая, и он все еще ничего не помнит, но быть здесь с Беком кажется правильным. Большую часть времени. Как солнечный свет, струящийся внутрь, или как эти большие и мускулистые руки легко поднимают его. Как правильно он их ощущает на своей коже. Как будто его тело знает прикосновения более зрелого и сильного мужчины. Бек кажется правильным. Солнечный свет, струящийся внутрь, весь такой золотой и прекрасный, тоже кажется правильным. Другие вещи кажутся… менее правильными. Питер старается не думать об этом. Он помнит, что медсестра предупредила его о том, что он может путаться и чувствовать себя потерянным. По какой-то причине, когда он впервые увидел их великолепную деревянную хижину, он был удивлен, что внутри не было… более современной отделки. Он был удивлен мебелью ручной работы и отсутствием какого-то гладкого и более технологичного дизайна. Но он не знает почему. Он отталкивает от себя эти мысли сейчас, потому что Бек — его муж, и Питер никогда не думал, что кто-то может его так сильно любить. Но Бек был рядом с ним все это время с тех пор, как он очнулся в больнице, и никогда не оставлял его. Терпеливо показывал ему все их фотографии — свадебные со смеющейся Мэй, с медового месяца, где они лазали по скалам и бродили по причудливым тропинкам. Бек все время был с ним: носил его из комнаты в комнату, втирал мази, покрывая каждый миллиметр его ушибов и отвечал на каждый из бесконечного потока вопросов Питера. Питер понимает, почему он вышел замуж за Бека. Ему всегда нравились парни постарше, а Бек просто великолепен. Какая-то часть Питера удивляется тому, что они женаты и что это золотое кольцо на его пальце принадлежит ему. Бек добр, мил и… — Блинчики со свежей клубникой, — с шутливым пафосом представляет свое творение Бек, запечатлевая поцелуй на макушке Питера, и ставит тарелку на стол. — Твои любимые. Это его любимое блюдо? Питер не знает, но он жадно вгрызается в завтрак, потому что умирает с голоду. Бек сидит напротив него и просто наблюдает. Он часто так делает. Питера это немного нервирует, но он ничего не говорит. Он полагает, что тоже был бы очень обеспокоен, если бы его муж попал в автомобильную аварию. Наверное, именно поэтому Бек так и вертится вокруг да около. Он боится снова потерять Питера. Это заставляет его сердце делать кульбит. О нем так сильно заботятся. — Вот, пей свой смузи, — настаивает Бек, пододвигая стакан ближе к Питеру, когда тот заканчивает поглощать свою стопку блинов. Питер так и делает, и у Бека появляется странный блеск в глазах, как будто он горд и доволен тем, что Питер делает то, что он ему говорит. Это тоже немного странно, но, как и сказала медсестра, его разум играет с ним злую шутку. — Действительно вкусно, — говорит Питер, выпив полстакана смузи с малиной и бананом. — Может, прогуляемся? Ну, я буду в инвалидном кресле, но… Бек смотрит с любовью и легко кивает, подталкивая вперед еще одну тарелку. На этот раз на ней клубника, вся покрытая растопленным шоколадом. — Если хочешь, детка, то, конечно. Тогда после я приготовлю тебе ванну, ты, должно быть, устанешь. Питер почти урчит при мысли о погружении в горячую, дымящуюся воду, и он нетерпеливо кивает, причмокивая губами и слизывая растопленный шоколад со своих пальцев. Ярко-зеленые глаза Бека не отлипали от губ Питера, и он густо покраснел. — Извини, — беззастенчиво улыбается Бек. — Но ты так сильно дразнишь, Питер Бек. Питер только тихо хихикает, качая головой. За эту неделю они даже не думали ни о чем с сексуальным подтекстом, потому что это было неправильно. Но Бек был таким милым, таким заботливым, это заставляет Питера чувствовать себя сексуальным, несмотря на все эти синяки, его неуклюжесть и отсутствие памяти. Увидев в больнице ярлык на запястье с надписью «Питер Б», он почувствовал себя правильно. Возможно, не совсем полноценным. Но хотя бы правильным. — Давай, сладкий, — вздыхает Бек, когда Питер заканчивает свой завтрак, — переоденемся и пойдем на улицу.

***

Лес вокруг их дома прекрасен. Листья подрагивают на легком ветерке, и все везде такое зеленое, что Питер не может перестать крутить головой. Это великолепно. Запутанные лесные тропы, белки, которые гоняются друг за другом по покрытой мхом коре, и одуванчики, которые постоянно попадают под колеса его кресла. Питер не может оторвать глаз от всего этого. Бек, подталкивая его, рассказывает, как они ходили по этой тропинке раньше — как Питер любил приходить сюда, когда шел снег, или устраивать пикники летом. Как однажды он целый месяц выхаживал белку, чтобы она поправилась. Это выше всяких слов, но… это вызывает у него тяжелое, тошнотворное ощущение в животе. Вся эта зелень прекрасна, но… это… это… что-то тут не так. Он не знает, почему он все время ожидает увидеть небоскребы, которые сверкают на солнце, высоченные и стеклянные. Вместо этого он видит папоротники, сорняки и кузнечиков.

***

— Нам обязательно идти? — Питер надувает губы, когда сильные руки обвивают его талию. — Разве я не могу соблазнить тебя отказаться от этого дурацкого праздника и, может быть… — он играет бровями и кивает в сторону кровати. Глубокий, теплый баритон издает смешок ему на ухо, а царапанье бороды по шее заставляет его задрожать. — Милый, не искушай меня. Пеппер убьет нас обоих, если мы снова выкинем этот трюк, — по его губам проводят теплым большим пальцем. Питер мягко покусывает его, прежде чем позволяет себе дразняще провести языком по его кончику, и мужчина, лицо которого размыто, резко выдыхает. — Маленький негодник, — нежно бормочет он, а затем Питера глубоко и долго целуют до полусмерти.

***

Пальцы Бека, наносящие бальзам на его волосы, заставляют его почувствовать себя в Раю. Питер закрывает глаза и еще глубже погружается в горячую, пузырящуюся воду. Его пальцы такие сильные и расслабляющие, они ласкают кожу головы, посылая вниз легкое покалывание по позвоночнику, и он не может не издать тихий стон, от которого его щеки начинают гореть. Он пытается прикусить губу, чтобы заглушить эти звуки, но теплые сухие губы тут же целуют его в лоб. — Не стесняйся. Я хочу слышать твои стоны, детка, — просит Бек, все еще массируя его кожу пальцами. — Мне нравится знать, что я заставляю тебя чувствовать себя хорошо. — Очень хорошо, — выдыхает Питер, поднимая руки, чтобы ухватиться за края ванны, и еще больше откидывает голову назад, доверяя себя умелым пальцам мужа. Он чувствует, как его член твердеет под водой, и внезапно ощущает невыносимую пустоту.

***

— Что все это значит? — Питер ухмыляется и выходит из спальни на кухню в свисающей с его плеча рубашке мужа. — Я готовлю тебе завтрак. Садись, малыш, приготовься удивляться. — Кажется, я однажды видел, как ты спалил пасту… — Тише. Вот, я нарезал тебе фрукты…

***

— Кажется, я кое-что вспомнил, — признается Питер, не открывая глаз и чувствуя, как вода в ванне мягко плещется о бортик. Пальцы на мгновение замирают, прежде чем осторожно возобновляют движение. — Правда? — тихо спрашивает Бек. — Что ты вспомнил? — Там был ты, — бормочет Питер с улыбкой. — Ты приготовил мне завтрак. Это ведь наша субботняя традиция, не так ли? Бек ничего не говорит, и Питер продолжает: — Я помню, как ты однажды сжег пасту и заказал нам шаурму. Думаю, это было еще тогда, когда мы жили в городе. — Совершенно верно, — резко говорит Бек и начинает смывать пену с волос Питера, вода при этом идеальной температуры. — Верно, детка, ты все вспоминаешь. Сполоснув голову, он открывает глаза, Бек помогает ему встать и заворачивает в пушистое белое полотенце. Питер быстро моргает своими длинными влажными ресницами, и Бек замолкает. Он такой широкий, такой сильный, смотрит на Питера с такой преданностью… — Ты меня любишь, — решает Питер с довольной усмешкой, потому что он чувствует это во всех своих воспоминаниях. Он видит это по тому, как Бек смотрит на него сейчас. Бек тихо смеется, обхватывает лицо Питера ладонями и целует его в нос. — Тебе не нужно возвращать все воспоминания, чтобы понять это, детка. Но Питер пытался. Ему нужны были эти воспоминания. Он нуждался в них, как в глотке воздуха. Потому что любовь Бека сейчас кажется… слишком опекающей. Тревожной. Навязчивой. Питер, конечно, все понимает, но в воспоминаниях любовь совсем другая. Она спокойнее, мягче. Более реальная. Питер уверен, что скоро все вернется на круги своя. Как только он все вспомнит. Поэтому он наклоняется вперед, обхватывает мокрыми руками широкие плечи Бека и заставляет его поднять голову. Бек не двигается, только смотрит на него, едва дыша. — Я хочу тебя, — шепчет Питер, прежде чем прильнуть к нему, целуя. Бек сначала не отвечает. Он неподвижен, словно статуя. Но затем у него вдруг словно щелкает выключатель, и он оживает. Мужчина жадно целует его в ответ, взяв инициативу на себя, и не успевает Питер опомниться, как его уже вытаскивают из ванны и несут в спальню. Бек кладет его на кровать, прежде чем нависнуть над ним, обхватив руками лицо Питера, и парень чувствует себя запертым во всем этом, но все же и чувствует себя в безопасности. — Боже, Питер, ты даже не представляешь, как долго… — Бек задыхается и начинает целовать грудь Питера. Он царапает его бородой, и это кажется таким правильным, что Питер едва может вынести все то. Он дергает Бека за рубашку, расстегивая ее, и по какой-то причине… Эта широкая грудь, эти четко очерченные мышцы… как будто чего-то не хватает. Как будто там должно быть что-то светящееся… Его разум пытается обмануть его. Питер чуть не срывается с кровати, когда Бек берет в рот. Его пальцы впиваются в густые темные волосы, и Бек заглатывает его член до самого конца. Боже, черт, это так потрясающе, что он не может не издать пронзительный стон. Это звучит так отчаянно, так смущающе эротично, но он ничего не может с собой поделать, дергаясь и толкаясь навстречу горячему рту изо всех сил, пока Бек прижимает его бедра к кровати своими сильными руками. — Я сейчас… Бек, я уже! — Питер вскрикивает, и Бек резко отрывается от него, отчего Питер оказывается прямо на краю пропасти, он задыхается. Он наблюдает сквозь прикрытые веки, как Бек расстегивает ремень, и это такой знакомый образ, он выглядит правильно и заставляет его кровь кипеть от желания. — Да, да, — шепчет Питер, обхватывая своей здоровой ногой бедро Бека и притягивая его ближе, — хочу этого… мне нужен твой член, Бек, пожалуйста! — Господи Иисусе, детка, — стонет Бек, выпрямляясь и скользя своим толстым членом между ягодицами Питера. — Ты просто чудо, я знал, что т… всегда знал, что ты будешь таким хорошим. Питер не понимает, что он имеет в виду, но потом Бек тянется к смазке, и все, чего хочет Питер, это чтобы его растянули и трахнули. Он хнычет, умоляет об этом, что ощущается так унизительно, но Бек — его муж — боготворит его своими взглядами, касаниями языка и пальцев. Они так хорошо растягивают его, сначала один, потом два, три, и Питер просто не может этого вынести.

***

— Такой хороший мальчик для меня, Пит. Блять. Тебе нравится, когда папочка заполняет тебя полностью, милый?

***

Воспоминание делает все еще горячее, и когда он чувствует, как член Бека проталкивается в его дырочку, он отчаянно поддается бедрами вверх. — Папочка, — стонет он, — я хочу этого, я так сильно хочу этого… — Блять, — рычит Бек и вгоняет свой член до конца одним резким, великолепным толчком. Пульсация в голове Питера, наконец, прекращается, и он чувствует себя растянутым до предела, плавающим в наслаждении, а маленький дискомфорт полностью перекрывается огромной волной удовольствия. Это кажется совершенно правильным. — Хочешь, чтобы я был твоим папочкой, Питер? Ты это получишь. Я трахну тебя так хорошо, что ты будешь помнить только меня. Больше никого, только меня. Он толкается дразняще медленно, вытаскивая ствол почти до конца, а затем снова вдалбливаясь в него до предела. Питеру, кажется, что его укачивает на волнах, он может только выгибать спину и откинуть голову на подушку, отчаянно воя от удовольствия, когда Бек так прекрасно заполнял его, что он просто не мог думать о чем-то другом. Только о том, как хорошо растягивается его маленькая дырочка вокруг большого члена Бека. — Вот так, детка, — шепчет Бек ему в ухо, царапая шею Питера бородой (это кажется правильным, правильным, правильным), — мой член ведь самая большая вещь, которую когда-либо принимала твоя маленькая дырочка, не так ли? Скажи мне, Питер. Давай, детка, скажи папочке, что его член — лучшее, что у тебя когда-либо было. И что на свете нет ничего лучше этого… Питер всхлипывает от безумного желания и кончает без единого прикосновения к себе, пачкая свой живот. Бек тихо хвалит его, но не останавливается. Не замедляется. Продолжает толкаться с тем же бешеным ритмом, и Питер издает прерывистый стон каждый раз, когда он касается его простаты. Это так приятно, что он почти что урчит в экстазе. — Ну же, Питер, скажи мне. Кто так хорошо заполняет твою дырочку? Кто у тебя самый лучший в жизни? — хрипит Бек, почти злобно, толкаясь в него все быстрее и быстрее. — Ты! — громко стонет Питер, ерзая от каждого его толчка. — Ты, Бек, ты самый лучший, у тебя самый большой член на свете… моя дырочка так любит твой член, ей больше ничего не нужно. Бек рычит, когда кончает, и зубами цепляется в шею Питера, сильно кусая, когда парень под ним обмякает и кончает во второй раз, пачкая свой живот спермой еще сильнее. Бек все еще тяжело дышит, когда выходит из него. Лицо у него красное, он весь в поту. «Он выглядит до нелепости красивым, » — думает Питер, все еще ошеломленный после двух оргазмов. — Блять, детка, — шепчет Бек, наклоняясь, чтобы нежно поцеловать Питера в щеки, прежде чем найти его рот и мягко поймать его губы в поцелуй. Питер послушно лежит под ним, позволяя языку Бека проникнуть в его жаждущий рот. — Черт возьми, Боже, ты был так хорош. Лучше, чем я мог себе представить. Никогда не отпущу тебя, мы будем делать это постоянно. Питер хихикает и краснеет от похвалы, даже несмотря на то, что он уже на грани сна. — Говоришь так, будто у нас никогда не было секса, — замечает он. Бек смеется, нежно ущипнув один из сосков Питера. — Несколько недель без секса именно это и делают с любым мужчиной. Я уже и забыл, как сильно люблю твою маленькую, тесную дырочку. Забыл, как тебе нравится называть меня папочкой. Питер краснеет еще сильнее, но ему так хочется спать, что он не замечает ничего из того, что произошло на самом деле. Бек был удивлен этим прозвищем, хотя Питер был уверен, что они называли так друг друга. Бек боготворил тело Питера, пытаясь взять все и сразу, выпивая его до дна, словно Питер никогда раньше ему и не принадлежал, как будто он не мог насытиться. Он ничего этого не замечает. Он замечает только мягкие простыни и нежный поцелуй в висок, который Бек дарит ему, перед тем как лечь спать.