Чаша Мердэна

***

      Археологические раскопки выглядели скучно, словно рабочие копали ямы под церковный фундамент. Никакой тебе охраны в виде вооружённых до зубов солдат, никакого забора, не было даже часового, призванного стоять на карауле и бдеть за выкопанными драгоценностями. Обычные ямы прямоугольной формы, отвалы земли, чуть поодаль — палатки археологов да пара брезентовых навесов над сколоченными из досок столами. На столах, наверное, изучались древние сокровища, а хранились они в тех ящиках, что стояли рядом с навесами.       Рэй пихнул Брая локтем в бок и раздвинул мешающую взору траву, с изумлением оглядывая раскопки, видимые как на ладони. Удачное место они выбрали для наблюдения — ближайший холм. Археологи в числе трёх человек и пяти наёмных рабочих неспешно занимались своими изысканиями. Беспечные умники. Рэй прошипел:       — Что за чертовщина? Они что, турнепс копают? А как же «великие сокровища ушедшей… этой… канализации», как было сказано в газете?       Брай выплюнул разжёванную соломинку и хмыкнул.       — Рэй, цивилизации. Хотя, кажись, у древних римлян канализация тоже была. Наверное, эти учёные очкарики просто ни разу не пуганные, привыкли копаться в своих пыльных книгах. Они и помыслить не могут, что древние сокровища представляют интерес не только для музейных крыс, но и для настоящих мужчин. Уж мы-то найдём лучшее применение для выкопанного золотишка и блестящих камушков. Главное, найти дельного человека, который даст хорошую цену за древние побрякушки и не сдаст нас полиции.       — Да, Большой Дэн наверняка знает, куда выгоднее пристроить изъятое. Он ведь из Лондона, а там все мошенники и воры.       При упоминании имени их вожака Брай скрипнул зубами: Дэн не знал об их планах, они с Рэем самовольно пошли на это дело. Больно уж запала им в душу идея завладеть старинными драгоценностями. Дэн вчера привёз из Делшорка газеты и в числе многих новостей прочёл им про раскопки, проводимые лондонскими археологами за десять миль от их лагеря, но идею ограбления он не поддержал.              Дэнис был странным малым: хотел сделать из своих парней этаких джентльменов — просвещённых грамотеев, благородных разбойников, грабящих лишь богачей. Поэтому всё свободное время он уделял их образованию: читал вслух газеты и книги, учил грамоте юных Рэя и Пола, рассказывал о науках. В их шайке (или как называл их сам Дэн — компании) состояло шесть человек. Старшим по возрасту считался Тихий Харви — ему было почти тридцать лет, он славился отменным владением любым оружием и покладистым нравом. Брай и их вожак Большой Дэн родились в один год — им было по двадцать пять. И если Дэн отличался умом, рассудительностью и смелостью — качествами, необходимыми для предводителя, то Громила Брай зарекомендовал себя смутьяном и похотником — он либо дрался с парнями, либо предавался похоти с девицами. А вот как раз единственная девица в их шайке — Майра, не поддавалась ухаживаниям Громилы, чем распаляла его неимоверно. По первости Дэн опасался, как бы несдержанный Брай не снасильничал, но Майра и сама могла за себя постоять. В один такой момент, когда бесцеремонные лапы схватили её за грудь, остриё кинжала уткнулось Браю под короткую бороду. «Ещё раз — и ты почувствуешь вкус этого клинка на своём языке». Майра не шутила. Девица она была взрывная и воинственная, мастерски стреляла из револьвера и ружья, в одиночку ходила на охоту, смело валила кабана, а потом, у костра, смакуя, поедала запечённые кабаньи семенники под скабрёзные шуточки парней. Отдавалась Майра только Тихому Харви, да лишила невинности деревенских простачков Рэя и Пола. За это Громила Брай побил юнцов: ревность — штука страшная. С тех пор кличка Рыжего Рэя стала Щербатый, а Пол избежал потери зубов, ублажив негодование Брая своим неумелым, но старательным ртом. Дэн, будучи справедливым предводителем, провёл воспитательную беседу с ревнивцем. Брай ненадолго присмирел, затаил обиду, но едва с рожи сошли воспитательные синяки, он сызнова принялся за старое: домогаться, драться и ревновать. Правда, отныне он придерживал свои кулаки, находя им применение только вне шайки.       Сам же Дэн вёл чуть ли не монашеский образ жизни: к Майре не приставал, за грудасто-наливными крестьянками не ухлёстывал, деревенских девок не тискал, в плотских бесчинствах и пьяных непотребствах не участвовал. Лишь иногда, по возвращении из Делшорка, куда он ездил за провиантом, газетами и слухами, было заметно по его довольному лицу, что заходил он не только в бакалейную лавку, но и в известное заведение без вывески, которое держала мадам Агнесс. Очевидно, столичному джентльмену, коим в недавнем прошлом являлся Дэн, по рангу полагалось тешить тело лишь с ухоженными дамами в шёлковых чулках. Вот же сноб! Так и оказалось. Несколько дней назад, сидя у костра и празднуя всей шайкой очередное удачное дело, Дэн, отшучиваясь на подначки ребят, подтвердил, что испытывает влечение исключительно к обладательницам нежной белой кожи. Однако, будучи во хмелю, он запальчиво пообещал, что докажет им всем свою мужскую состоятельность, прилюдно обесчестив красивое и, что немаловажно, знатное тело, которое достанется им в качестве трофея. Пусть то обещание дано было пьяным языком, но его значимости это не умаляло: слово главаря — кремень. Брай хорошо запомнил то обещание. И ещё он помнил проведение «воспитательной беседы». Унижение, испытанное тогда, он простить не мог. Дэнис, этот низкорослый столичный хлыщ, отделал его так, словно Брай был сопливым мальчишкой. Это было очень обидно. Хорошо хоть, что никто, кроме них двоих, этого не видел.              Отвлечённые размышления Брая вновь прервал шёпот Рэя.       — Смотри, вон тот кудрявый ведёт себя, словно графский сынок, указывает работникам: принеси, унеси, подай… явно привык приказывать прислуге. И даже копается в перчатках. Тьфу, чистюля! И шляпа у него с большими полями, чтобы белое личико не покрылось веснушками. Чёртов красавчик. Вот бы сбить с него спесь! Ненавижу богатых!       Брай присмотрелся: худощавый юноша в светлой рубашке, с тёмными кудрями, покрытыми широкополой шляпой, увлечённо копался в одной из ям, расчищая совком и руками какой-то предмет. Вокруг него столпились все участники раскопок, а пожилой седовласый профессор так суетился, что, казалось, его хватит удар. Почему он именно профессор, Брай и сам не знал. Похож — значит, профессор. «Графский сынок», действительно, умело раздавал команды, указывая руками в перчатках, кому куда идти и что принести. Работники поднесли ящик, спустились в яму и извлекли из неё округлый предмет: не то вазу, не то шлем, не то вообще череп. Аккуратно водрузив находку в ящик, они понесли его под навес.       — Брай, ты видел? Что это они там нашли такое? Оно блеснуло! Это глыба золота!       Брай тоже во все глаза наблюдал за копошением археологов. Усомнился:       — Блеснуло не жёлтым. Не золото. Серебро.       — Да откуда ты можешь знать? Не видно же толком! Смотри, как они трепетно тащат это: наверняка золото. И этот, кудрявый, важно шествует рядом. Вот же мерзкий… Ненавижу богатых.       — С чего ты взял, что он богатый? Он своими руками копается в земле. Был бы знатный вельможа — не копался бы.       — Так он не доверяет работникам! А вдруг они выкопают что ценное и украдут? Поэтому сам всё делает, лишь бы монетку кто не припрятал. Богатые все жадные. Я знаю, я работал в доме у лорда Станли. Меня уволили за то, что я съел всего одно пирожное на его кухне.       Брай пропустил мимо ушей жалобы Рэя. История про съеденное пирожное рассказывалась каждый раз, когда Рэй хотел вызвать жалость у собеседника. С каждым разом количество съеденных пирожных уменьшалось: изначально их был целый поднос.       Решив ещё понаблюдать за раскопками и изучить распорядок дня археологов, Брай с Рэем отвели лошадей на водопой, утолили жажду сами и вновь заняли позицию для слежки. День был в разгаре, солнце нещадно пекло, оглушительно трещали кузнечики, но Брай всё равно умудрился уснуть. Накануне он ходил в ближайшую деревню, в которой заприметил пышногрудую работницу фермы, славно провёл ночь на сеновале и вернулся в лагерь только под утро, извалянный в соломе и с курой под мышкой.       Карауля археологов, ему удалось поспать лишь пару часов, потом его разбудил громкий шёпот Рэя.       — Брай, Брай, проснись! Гляди, они куда-то засобирались! Кажется, ту глыбу золота повезут. Наверное, в банк на хранение сдадут, чтобы её не украли. А до этого они всей толпой изучали её на том столе. Только мне ничего не видно было из-за навеса. Наверняка высчитывали стоимость находки. Вот же воры столичные! Это наша земля, и всё, что в ней лежит — наше.       Брай спросонья замычал. Потягиваясь, перевернулся животом к земле, раздвинул траву и убедился в правоте слов напарника. Археологи подготовили повозку, уложили на неё пару ящиков, оседлали двух коней и явно собрались выдвигаться в путь. На повозке в одиночестве сидел седовласый профессор и держал поводья, а верхом на коней уселись кудрявый графский сынок и один из рабочих. Кудрявый надел костюм, сапоги и сменил шляпу — выглядел он заправским франтом.       — Если у них там и впрямь ценный груз, то очень уж слабая охрана для него, — засомневался Брай.       Рэй возразил:       — У них лошадей больше нет! Поэтому только два всадника. А в повозку впряжена старая кобыла, она тяжелее не потянет. Да и в лагере же надо кого-то оставить — вдруг без них все ценности выкопают чужаки? А археологов всего восемь человек. Ну что, Брай, фортуна нам улыбнулась! Мы двое против троих хлипких учёных. Это редкое везение! Где будем их потрошить? Когда подальше отъедут? Я бы с удовольствием перерезал горло тому сопляку.       Брай презрительно хмыкнул.       — А ты сам-то кто, сопляк шестнадцатилетний? Нет, надо обойтись без кровопролития: Дэн не одобряет. Путь на виселицу — это не наш путь.       Рэй притворно вздохнул.       — Да, наш путь — на каторгу. Брай, дай мне хотя бы твой револьвер. Я им ткну в рожу тому богатенькому, когда буду шарить его карманы.       — Рэй, угомонись! А то ещё зубов поубавлю. Идём. Только тихо и незаметно. Следуем за ними в отдалении, а потом, когда они заедут поглубже в лес, нападём на них.              Нападение прошло удачно. Нагнав на лесной дороге обоз археологов, Брай тяжёлым кулаком по голове обезвредил того всадника, что был постарше, выбивая его из седла, а Рэй в этот момент спрыгнул на повозку и повалил навзничь старого профессора, скручивая ему руки верёвкой. Третий археолог — кудрявый графский сынок, оказался проворным и сообразительным юнцом, он не подпустил к себе Брая, намеревавшегося разделаться с ним так же, как с первым всадником, а изловчился и схватил его коня под уздцы. Конь воспротивился, встал на дыбы, Брай не удержался в седле и грохнулся на землю, в последний миг успев вцепиться в сюртук юнца. Кудрявый упал с коня, застряв ступнёй в стремени. Вот тут-то его и настиг кулак Брая, погружая в глубокий обморок.              Мередит очнулся, когда его грубо швырнули на повозку, приложив боком о ящики. Руки оказались связаны за спиной, голова и нога болели. Лошади встревоженно ржали, Картер ругался, раздавались два незнакомых голоса, а вот мистера Эртона не было слышно совсем. Неужели убит? Мередит, превозмогая боль, приподнялся и осмотрелся. Двое разбойников посадили Картера и мистера Эртона спинами к дереву и приматывали их к стволу верёвкой. Совсем как пираты, привязывающие пленников к мачте. Один разбойник и впрямь выглядел по-пиратски: большой, широкоплечий, с кожаным ремнём на поясе. Второй годился разве что на роль пиратского юнги: лохматый рыжий юнец с недостающим передним зубом. Мистер Эртон не молчал, он… молился. Мередит шёпотом чертыхнулся. А потом чертыхнулся ещё раз. Сквозь боль в ушибленной голове до него дошло: его самого не привязали к дереву, ему уготована другая судьба… Какая? Повесят на нок-рее? В смысле, на суку?       Связанный Картер, идиот, грозил разбойникам расправой.       — Вы пожалеете, что родились на свет! Вас посадят в тюрьму, сошлют на каторгу! Вас повесят!       Его рот, как и ожидалось, заткнули кляпом. А заодно завязали рот молящемуся мистеру Эртону.       Мередит шевельнулся и застонал от резкой боли в ноге. Рыжий «юнга» услышал стон и подскочил к повозке.       — Очнулся, графское отродье? А мы уж думали, отдал ты богу душу, слабак обморочный. Ну-ка, что у нас тут в карманах…       Пронырливые ловкие пальцы скользнули Мередиту под сюртук к жилетному карману. Связанные за спиной руки не позволяли дать отпор и, прежде, чем рыжий получил ногой в живот, часы оказались у того в руках. Пинок разъярил щербатого, он замахнулся кулаком, намереваясь разбить ненавистный нос, но Мередит увернулся и вновь лягнул его здоровой ногой. Рыжий взбеленился и выхватил нож.       — Мерзкий ублюдок! Я тебе всю рожу разукрашу! Тебя мать родная не узнает! Сейчас я тебе шрамов нарисую…       Но тут раздался грозный крик старшего разбойника:       — Рэй! Руки оторву! Не смей его уродовать! Этот красавчик нам ещё пригодится.       Суровый окрик вмиг охладил запальчивого юнца. Он убрал нож и гадко ухмыльнулся.       — Что, Брай, решил его попользовать? Можно мне тоже попробовать? Ну или посмотреть хотя бы?       У Мередита от услышанного округлились глаза. О чём это они говорят? Неужели?.. Боже, содомиты проклятые…       Тот, что Брай, ответил:       — Да на кой чёрт мне сдалась его тощая задница? Нет, он нам нужен не за этим. Рэй, покажи-ка его часы… О, новенькие совсем. И одежда дорогая, одни сапоги чего стоят. Значит, денежки у его папаши имеются… А кто у нас папаша? Граф? Барон? Он ведь заплатит, чтобы получить своего сыночка обратно живым? Только не говори, что вот тот седой профессор и есть твой отец. У него в карманах кроме мелких монет нет ни черта. Так кто твой отец? Как тебя зовут?       Мередит, разумеется, промолчал. Не потому что ему было стыдно называть своё имя, а потому что не было желания разговаривать с такими глупыми разбойниками, ведь на крышке его часов была выгравирована дарственная надпись: «Дорогому Мередиту — сыну и брату в день совершеннолетия от семейства Аддингтон».       — Молчишь? Ну молчи, молчи… Большой Дэн тебя разговорит. А что у нас в этих ящиках?.. Сейчас поглядим, какие богатства вы накопали в нашей земле…       Щербатый Рэй поддакнул:       — Да, где наше золото?       Мередит еле сдержался, чтобы не заорать: «Не смейте ничего трогать, варвары дикие!», и лишь про себя молился, чтоб эти деревенские невежды ничего не разбили и не сломали.       Брай с Рэем залезли на повозку и открыли верхний ящик. Проныра Рэй пошуршал руками в соломе, по очереди вынул глиняную вазу, масляный светильник, расписную тарелку, женскую статуэтку. Эти гончарные изделия были одними из немногих, найденных на раскопках, которые, пролежав много веков в земле, сохранились в целости. Оттого они были особо ценны для археологов. Но не для разбойников с большой дороги. Брай недоумённо протянул:       — Это что за глина?.. Да у моей старой бабки такое в чулане пылится. Причём тоже не менее тысячи лет. Лучше бы у неё в чулане покопались. А где сокровища? В нижнем ящике? Ну-ка, Рэй, давай глянем…       Мередит замер и, поджав губы, смотрел, как они открывают второй ящик. В плотном слое соломы, укутанный в холстину, находился уникальный предмет — серебряная чаша-кубок, найденная всего несколько часов назад. Этот кубок оказался настолько необычным и редким, что мистер Эртон принял решение самолично отвезти его на хранение в город, а далее переправить в Лондонский музей. Высокая художественная ценность изделия, сотворённого руками древнего мастера, не вызывала сомнений. Сомнения вызывало другое…       Разбойники развернули холстину, рыжий присвистнул сквозь выбитый зуб, но тут же сплюнул — снова через прореху в зубах.       — Дьявол, Брай! Ты был прав: это не золото. Чёртово серебро! И сколько за такое дадут? Несколько монет в базарный день?       Брай крутил кубок в своих больших мозолистых руках и рассматривал изображённые на нём человеческие фигуры. Мередит с интересом следил за его реакцией. Вдруг Громила рассмеялся себе в усы.       — Рэй, малыш, боюсь, эту вещицу только на переплавку можно пустить. Никто не пожелает иметь в хозяйстве такую похабщину. Посмотри, что тут.       Рэй выхватил из рук Брая кубок, уставился на него и сморщил нос.       — Это ведь… это ведь не женщина? У неё грудей нет. Это парень. Это два парня. Аха-ха-ха! Брай, тут два парня ебутся! — Он повернул кубок другим боком и рассмеялся пуще прежнего. — А тут эти же два парня ебутся по-другому! Смотри, этот на нашего Дэна похож! Он ебёт парня с женской причёской. Тьфу! Вот же извращенцы, эти древние канализации.       Мередит оторопел: при чём тут ватер-клозет? Но Брай вновь поправил своего юного приятеля:       — Цивилизации, Рэй.       Рыжий продолжал хохотать во весь свой щербатый рот.       — Да какая разница! Всё равно грязные извращенцы! Ещё и на серебряных горшках это изображают, а другие извращенцы потом в музеях на это пялятся. Да подобными картинками изрисованы все стены ярмарочных засранных нужников! Давай заберём этот горшок и покажем Большому Дэну — пусть он посмеётся.       Брай согласно кивнул.       — Заберём, раз уж ничего более ценного эти копатели не выкопали. И этого кудрявого заберём: его папаша обязан отвалить нам кругленькую сумму за сынка.       Разумеется, разбойники решили угнать и двух лошадей, а вот повозку со старой кобылой оставили. Мередиту помимо рук связали ещё и ноги — прямо по больной лодыжке. Он изловчился и лягнул Брая — тот отвесил ему тяжёлую оплеуху по шее. Рот тоже завязали, хотя он благоразумно молчал и не сыпал угрозами, в отличие от идиота Картера. На голову ему надели холщовый мешок — очевидно, чтобы пленник не запомнил дорогу, по которой его повезут, — Брай перекинул его перед своим седлом, и они тронулись в путь. На рыжей голове Рэя красовалась шляпа Мередита, серебряный кубок болтался в его седельной сумке, а часы лежали в кармане. Похищенные лошади послушно бежали рядом с ними, привязанные за поводья. Пленник трясся на лошади вниз головой и думал о том, что если его стошнит с завязанным ртом, то он погибнет нелепой некрасивой смертью. А ещё он почему-то думал о море, о пиратах и о их капитане… отважном благородном человеке, волею жестокой судьбы вынужденным встать на преступный путь. И о приключениях… Мечты прервались грубым ощупыванием его оттопыренных ягодиц большой ладонью. Довольный голос Брая проурчал:       — И вовсе не тощая у тебя задница. Пожалуй, Рэй прав: можно найти ей лучшее применение, нежели выкуп.       Мередит поражённо подумал: «Да что это за день такой? Содомия кругом». Однако длинный летний день ещё не был закончен — перевалило лишь три часа пополудни.