Кто в доме принцесса?

28 декабря 1704 года Моя прелестная Розаура, конечно, я не стану задерживать это письмо. Должно быть, Вы получите его ближе к январю, но всё-таки я должна рассказать Вам о нашем празднике Рождества – и смею ожидать того же от Вас, душенька. Прежде всего поспешу Вас разочаровать – в нашей бедной, как утверждает Ваш отец, колонии ничуть не скучнее, чем у вас. Уж мне-то поверьте, милочка, ваши праздники я знаю наизусть. Но это Рождество много значит для меня, я впервые встречаю его со своим драгоценным. Пусть даже не надеется, больше я его никуда не отпущу. Признаюсь Вам, душенька, просыпаться раньше Диего – моя маленькая слабость. В этот день я тоже поднялась пораньше – Вам хорошо, у Вас обо всём может позаботиться Ваша дорогая матушка, а мне приходится управляться самостоятельно – но, конечно, и в то утро я никак не могла отказать себе в удовольствии хорошенько взъерошить ему волосы. Он всегда ужасно смешно сердится, когда так делаю, поэтому в том, что я ещё и повязала ему свой бант с корсажа, он сам виноват. Пока же моё любимое чудище почивало сном ангела, я трудилась, не покладая рук, и раз двадцать пробежала между подвалом и чердаком, ещё раз шесть или семь заглянула на кухню, оттуда в столовую, потом в людскую, и потом уже отдельно пробежалась по всем комнатам. Прошу Вас заметить, моя милая, что всё это на каблуках. Но что же мне оставалось делать, мой ангел? Если я не буду проверять каждую полку, здесь же всё зарастёт грязью. Нет, Розаура, я серьёзно, предупреждаю Вас как искренняя подруга, почти как любящая сестра – никогда, слышите, никогда не соглашайтесь оставаться за хозяйку в доме с кучей мужчин. В таком количестве они просто невыносимы. Но мне приходится гораздо хуже, потому что они ещё и военные. Чтобы хоть как-то с ними управляться, я научилась настоящему командирскому голосу. Для этого следует повысить его на два тона и говорить слегка нараспев, как подобает великосветской даме, а в конце непременно топнуть ножкой. Не знаю, как командует ими Диего, но у меня уже неплохо получается. Собственно, я ещё вчера распорядилась, чтобы к празднику особняк сиял как пуговица на парадном кителе, в смысле, как созвездие женской красоты в бальной зале, но прислуга... Вы сами понимаете, милочка. Я даже пообещала вчера повысить жалованье, но, как обычно, сдвинуться с мёртвой точки удалось только когда я сказала, что Диего поссорился со мной вчера, и непременно захочет выместить на ком-нибудь свою злость. После этого всё сразу пошло на лад, даже гирлянды висели под одинаковым углом. Что бы я делала без своего обожаемого цербера! После всех этих великих дел я облачилась в праздничное платье – ах, как жаль, душенька, что Вы не могли увидеть моего платья! – это тоже был маленький сюрприз. Пару месяцев назад – ну вот когда Диего срочно понадобилось осаждать Тортугу – кстати, я так и не добилась от него ничего, кроме этих никчёмных басен про его меч – вообразите себе, выдумал какой-то меч смерти и уже полгода носится с ним как с драгоценностью – так вот, после осады Тортуги мой бог войны вернулся в потрёпанном мундире и вообще непохоже было, что перед ним там расстилали персидские ковры и слёзно предлагали сделаться их губернатором – я этот мундир потихоньку унесла и потом месяц осаждала портного, пока он не сшил мне из него бальное платье – разумеется, Вы понимаете, милочка, его пришлось ушить раза в три, приделать к нему пышную юбку и добавить кружавчиков на рукавах, но оно так хорошо подчеркнуло белизну моей кожи, что если б я была мужчиной, непременно бы в себя влюбилась. Ах, Аурелия, ах, душка, ах, такой скромницы во всём свете не сыскать, – и да, Вы тысячу раз правы, моя милая, когда так думаете. Так о чём это я? Ах да, я принарядилась, опрыснула руки духами, всё как полагается, и отправилась, конечно же, пробуждать моего красавца поцелуем. Оказалось, мой красавец вполне в состоянии проснуться и без моего поцелуя. Это похвально, но, если говорить начистоту, эта обязанность никогда не была мне в тягость. В прошлом письме я уже рассказывала Вам, как Диего идёт красный цвет. Он как раз стоял перед зеркалом и поправлял эполеты, когда я вошла. Вид у него был такой серьёзный и сосредоточенный, что я не решилась ему сказать, что на затылке у него по-прежнему торчал мой бант. Я поднялась на цыпочки, чтобы по крайней мере дотянуться до его плеч, тем самым заставила обернуться, так что ещё минут пять у нас ушло на то, чтоб всласть нацеловаться. Я должна была его поздравить, но ведь это сюрприз, он должен появляться внезапно. Вот скажите мне, милочка, что я сделала не так? Я всего лишь попросила его закрыть глаза и подождать меня здесь. Любой мужчина с удовольствием бы подыграл мне, но ведь это не любой мужчина, это же моё ненаглядное чудище. Оно сочло своей непременной обязанностью надуться и пророкотать, что он самый занятой человек в этой колонии, что без него, вероятно, небо упадёт в Гвадалквивир, и вот если вывалить на пол весь мой гардероб, у него вот столько дел, и ещё в три раза больше, и все незамедлительные, так что сидеть с закрытыми глазами он отказывается. Не поймите меня неправильно, душенька, но ведь он сам напросился! Пришлось насильно завязывать ему глаза платочком и вести с собой за руку. И знаете, Розаура, я не пожалела. В этом есть что-то такое... не могу объяснить, это надо ощутить собственной кожей. Мы поднялись по лестнице до моего будуара, и всё это время его рука покоилась у меня на груди. Непередаваемые ощущения... всё-таки я люблю его без памяти. Но Вам интересно, каков был мой подарок? Перчатки. Таких нет у самого короля. Тончайшего шелка, белоснежные как моё любимое безе, отвороты с гладью и золотом, да ещё монограмма на правой перчатке – кстати, её я расшивала собственными ручками. Вот уж кажется, на что я смелая, меня так просто в краску не вгонишь, но он так сгрёб меня в объятия, что я даже смутилась. И вот теперь, Розаура, душечка, настал миг моего торжества. Диего так увлёкся этой беготнёй по морю, что оказывается, хотел подарить мне утро пиратской казни – лучший вид с балкона, разумеется. Так что я осталась без подарка, поэтому имела полное право капризничать и делать с ним всё, что пожелаю. Прежде всего я пожелала хорошенько повеселиться и устроить взятие снежной крепости. Вернее, нет, не так. Я Вам уже рассказывала, что со стороны фасада губернаторский особняк выстроен как каре, так что весь внутренний двор был в нашем распоряжении. Крепостей получилось две, одна его, другая моя, но солдат у меня было больше, потому что я хрупкая женщина и отнюдь не проводила четверть века в сражениях. Вы догадываетесь, милочка, как долго моё чудище упиралось и делало страшные глаза, что оно не желает выставлять себя на посмешище, что оно пока ещё адмирал и кавалер Золотого Руна, но какое это может иметь значение, если я этого хочу? Конечно, я объяснила ему, что это может быть полезно как для будущих сражений, так и для физического отдохновения. Что за вопросы? Разумеется, мне не терпелось покомандовать, тем более в мундирном платье. Согласились на том, что атаковать он будет в полную силу, безо всяких послаблений на то, что я слабое и поэтическое создание. Ах, Розаура, какой полководец во мне погиб! Видели бы Вы, как мои солдаты нападали из засады! На море это сделать не так-то просто, но я ведь читала записки Цезаря о Галльской войне, и непременно бы победила, если б мою секретную тактическую хитрость не выдал вопль радости, который я не смогла сдержать, когда сбила снежком его шляпу. Это меня один ефрейтор научил, он сказал, когда целишься, надо прикрывать один глаз. Надо будет попросить Диего, чтоб произвёл его в сержанты. После взятия крепости – в конце концов, чтоб избежать потерь, я отдалась в плен – никогда не забуду, как он подхватил меня одной рукой, и всю дорогу до столовой я лежала у него на плече. Ах, бедное моё сердце, сколь тесно ему было под корсажем! До столовой с первой попытки мы не дошли, ведь я так замёрзла, а Диего так желал меня согреть... разве это грех?.. Нет, Розаура, я ни секунды не сомневаюсь в Вашем ангельском характере, но, помилуй боже, какое зло я причинила Вашему отцу, что он так дурно обо мне отзывается? Я всего лишь желаю, чтобы меня любили. А в том, что Диего любит меня по-настоящему, я перестала сомневаться, когда он распорядился подать праздничный обед прямо у меня в покоях, чтобы мне не пришлось далеко отходить от камина. Должно быть, он подумал, что если я сижу напротив него и ковыряю вилочкой жаркое, потупя взгляд, после обеда можно спокойно заняться делами – как же он ошибался! «Диего, – сказала я ему, – дорогой, я хочу прокатиться». Моё чудище сделало такое лицо, какое я у него видела лишь раз, когда заставила его поменять шторы в бальной зале, потому что те не сочетались с цветом плафона. Но если он думал, что меня это испугает, то совершенно напрасно. «Да, – продолжала я, – хочу в седло». Он думал, я шучу! И с чего-то ещё придумал, будто я поеду одна. Мы переглянулись. Он увидел мою улыбку и, ничего не говоря, подал мне руку. Вот это я называю любовью, Розаура! Неладное я заподозрила только когда несколько раз увидела, как на нас смотрят из окон, а кто-то даже указывает. Похоже, моя шалость зашла слишком далеко – я ведь совсем и забыла про свой бант. Но в самом деле, не могла же я спасать честь своего дона, чтобы он сам это заметил? Его и так уже рассердил какой-то наглец, осмелившийся без его распоряжения увенчивать акацию рождественской звездой. Пришлось сбить у него треуголку второй раз за один день и целовать прямо на улице. Но зато многострадальный бант остался у меня в ладони. Нет, это Вам смешно, милочка, а представьте себя на моём месте! В одном из окон я заметила девушку, которая сидела за шитьём. Она показалась мне довольно миленькой, так что я остановила лошадь прямо перед её домом, поцеловала этот бант и бросила ей на колени. Раз работает в праздничный день, значит, швея, а кто же должен покровительствовать всем швеям в этом городе, если не я? К тому же, мне пришла в голову интересная мысль... конечно, я поделюсь с Вами. Диего сам подтолкнул меня к ней. – Зачем ты это сделала? – не обижайтесь на него за такую бестактность, милая моя Розаура, на него иногда находит, и он начинает считать меня глупой. Я изо всех сил стараюсь его в этом не разочаровывать, но мои гениальные мозги не так-то просто скрыть, даже если я слушаю его с открытым ртом. – Конечно, чтобы помочь ей украсить платье к предстоящему балу. Помнишь, я уже напоминала тебе, что следующий бал должен быть устроен в мою честь, а ты ответил «когда-нибудь потом». Так вот, я подумала и решила, что когда-нибудь потом – это в январе. Надеюсь, ты не будешь возражать, если платье будет фиолетовым? Я уже была у Химены, она сказала, что к началу месяца всё будет готово. Моя душечка, я отдала бы свои жемчужные серьги, чтоб посмотреть на другого такого смельчака. Я даже раскраснелась. А он почему-то только улыбнулся и сказал «Видела бы ты себя со стороны, Аурелия». И повернул коня. Прошло уже три дня, а я всё ещё не понимаю, что это значит и когда можно рассылать приглашения. Но Вы ведь непременно приедете, мой ангел? Как я ни хороша, блистать совсем одной на небосклоне не так уж весело. К тому же, для первой фигуры паваны мне понадобится ещё одна дама. Вы же не допустите, чтоб я открывала её с какой-нибудь вертлявой пигалицей вместо Вас? Да, вот ещё что. Душенька, передайте своему папаше, чтоб не оттопыривал так губу, когда видит меня без обручального кольца, а то мне придётся шепнуть другу моей жизни, чтоб начал торговую блокаду Луизианы. Поверьте, Розаура, если бы не моё сердечное к Вам расположение, колония Вашего отца стала бы неплохим подарком на Рождество моему милому. Всей душой преданная Вам, Аурелия де Очоа, урождённая де Собримонте