***
— Вы боитесь кровопролития. Т/и чуть усмехнулась уголком губ, продолжая наблюдать за фокусами Бестужева. Смолчав пару мгновений, она обернулась к мужчине. Его поразил её резкий взгляд очей, в коих играючи отражались блики свечей. — А вы? Она сделала глоток вина, приятное тепло тут же растеклось по её телу. Рой мыслей не переставая кружил у Т/и в голове, но она молчала, снова не замечая рядом с собой Сергея. — Почему вы считаете наши документы несовершенными? — подал голос Трубецкой. — Приняли ли ваш устав, Сергей Петрович? — вопросом на вопрос отвечает Т/и. — Нет, — говорит Сергей, хмурясь и отпивая из фужера вино. Он смотрел на девушку поверх стекла своего бокала. — Я вижу, вам есть, что сказать. Прошу вас, выскажитесь. Объяснитесь: почему наши документы кажутся вам несовершенными? — Ваша главная ошибка… Пожалуй, недочёт… в том, что в документах ваших мало прописано непосредственно о том, за кого вы стоите. Крестьяне, Сергей Петрович. Насколько мне известно, вы состовляли вторую часть устава, основываясь на работах тайного немецкого общества «Тугендбунд»? Я ознакомились и с ним, и с вашей второй частью устава. Что же я вижу: немецкий устав настаивает на освободительных мерах относительно крестьян и требует, чтобы каждый вступающей в союз обязался в течение того же хозяйственного года освободить своих крестьян и превратить находящуюся в пользования крестьян землю, обремененную барщиной, в свободную собственность, которая могла бы дать им достаточное пропитание. В русском уставе помещикам рекомендуется только человечное отношение к крестьянам, забота об их просвещении и, в случае возможности, борьба со злоупотреблениями крепостного права. Вы думаете, ваша сила в полках, в идее — и только, и что этого достаточно? Но что насчёт поддержки тех, ради кого вы отчасти стараетесь? Об обычных людях, коих намного больше, чем нас — привелегированного общества? — Т/и улыбнулась, посмотрев на Трубецкого. Он слушал внимательно, нахмурив брови и сжав губы в тонкую ниточку. Девушка продолжила: — Что если нужно было бы просвещать их? Что, если свобода, данная им вами, будет им непонятна? У вас множество непрописанных вещей, Сергей Петрович. Революция — страшное дело, и кровь — последнее, что должно быть. Если есть возможность — говорите, но не убивайте… Простите за мою откровенность, но я буду говорить то, что правда думаю. Вы можете считать меня глупой женщиной, что моё место точно не за этими темами — ваше право. Но, пожалуйста, постарайтесь прислушаться ко мне, подумать о моих словах на досуге, пока ещё не поздно. Поверьте, — от нахлынувшего волнения Т/и прервала речь, тяжело вздохнула и отвела пылкий взгляд. — Поверьте, я знаю, о чём говорю. Сергей Муравьёв-Апостол в этот момент удачно выполнил трюк, разгадав фокус Мишеля. Т/и, оставляя Трубецкого в раздумьях, улыбнулась и, хлопнув в ладоши, ушла к столу, чувствуя на спине внимательный и пытливый взгляд полковника. За фокусами последовали, как всегда бывало на квартире Рылеева, разговоры о власти и планах заговорщиков. Разгульное настроение от выпитого нынче придавало беседам весёлый настрой — пара тарелок из императорского сервиза Кондратия Фёдоровича были благополучно разбиты Пестелем под его пламенные речи о свержении верховной власти. — Révolution, messieurs! (фр. «революция, господа!») — Засмеялся Павел, салютуя присутствующим наполненным вином бокалом. — Как во Франции! — Если как во Франции, — начал было Трубецкой, отрываясь от косяка и обращая на себя внимание. — то… — Всем здесь присутствующим... висеть. — Невольно закончила за него Т/и, ловя на себе немного удивлённый взгляд мужчины и его слабый кивок одобрения. — Что ж поделать — дамы! — не относясь серьёзно к словам Т/и, и по-прежнему весело и снисходительно пожимая плечами, изрёк Павел Пестель, едко усмехнулся и-таки протянул через стол свой бокал, чтобы чокнуться с остальными. — За идею! Т/и и Сергей единственные не потянулись, оставшись сидеть на своих местах. Девушка смело подняла взгляд на мужчину. Он рассеянно наблюдал за остальными, подперев подбородок рукой и, кажется, был погружен в глубокие думы. Но, словно почувствовав взгляд Т/и, поднял голову и долго, не отрывая глаз, смотрел на неё. Девушка поняла: он прислушался к ней. Позволив себе чуть улыбнуться, она почувствовала, как по её телу от его цепкого настороженного взгляда, а не горячительного напитка, проходит приятная дрожь. Она видела в нём осторожного, но, проникнувшегося идеей, человека. Т/и восхищают его благие намерения: он желает сделать как лучше, но его товарищи более радикальны во взглядах и мнениях. От того девушка чувствует особую близость с Трубецким, и не признаётся самой себе, что симпатия к князю давно вышла за пределы взаимных симпатий о мнениях насчёт революции и заговора. Она слепа и лишь благоговеет перед его мудростью и чистотой мысли. За длительное время они находят в друг друге то, чего не имели сами, и между ними устанавливаются нежные отношения, скрываемые даже от самих себя, но регулярно проявляющиеся в касаниях, неосторожных взглядах и словах. — Кондратий, не подан ли мой экипаж? — спрашивает Т/и, когда Рылеев возвращается с улицы, проводив спешащего куда-то Муравьёва-Апостола. — Уже одиннадцатый час, отец обещался прислать его в десять. — Нет, Т/и Дмитриевна, — развёл руками литератор, выглядывая из окна, чтобы ещё раз удостовериться в отсутствии кареты. — Точно, нет. Хотите, воспользуйтесь моей бричкой. — Благодарю, не стоит, я поймаю извозчика. Господа, до встречи! — Право, Т/и Дмитриевна, какой извозчик в такой час? — поднялся Сергей, надевая двууголку. — Я делаю небольшой крюк, поезжайте со мной, я как раз еду на раут к графине К. Т/и чуть задумалась, но согласилась. — Сергей Петрович, и ты нас кидаешь! — воскликнул чуть пьяный Рылеев, взмахнув руками. — Что ж, до завтра. Т/и Дмитриевна, благодарствуем, что вы осчастливили нас своим присутствием. — Будет вам, пустое! — устало улыбнулась девушка, накидывая на плечи горжетку. Теснота кареты чуть смущает Т/и, вино ещё не выветрилось из её головы, щёки предательски горят, бешено стучит сердце, а рядом, само спокойствие, сидит Сергей Трубецкой. Он нежно жмёт её ладонь в кисейной перчатке на прощание, задерживая её в своей руке чуть дольше положенного, как кажется Т/и. Она засыпает, думая о нём и о его дальнейшей судьбе; ругает саму себя, вспоминая, что Трубецкой женат, старше, серьёзнее и уж точно никогда не заинтересуется девушкой, вообразившей, что понимает что-то в «мужских делах». Но она понимает… Понимает и боится за его судьбу больше, чем за всё остальное. Они невольно встречаются на улицах, в гостях и на приёмах. Трубецкой, сам того не замечая, светится в присутствии этой молодой девушки, взгляд его теплеет и становится ласков. Вечно угрюмое и задумчивое в последнее время лицо его вдруг проясняется, разглаживаются морщинки, на губах порой появляется намёк на улыбку. Он невольно ждёт встречи с ней, разговора, умного слова. Она — как глоток свежего воздуха, новых взглядов, мыслей. — Знаете, Т/и Дмитриевна, — говорит он, устремляя чуть хмурый взгляд на голубое небо, когда они видятся на аллее. — Мне иногда кажется, что вы из будущего. — Сергей Петрович, думаю, колдовства не существует. Я настоящая. Я здесь, с вами. — Улыбнулась Т/и, лукаво взглянув на мужчину. — От чего вы так думаете? — Вы знаете многое, вы знаете, как лучше действовать в нашей ситуации. Вы словно предвидите ход всех событий наперёд. Навстречу им, чуть наклонившись вперёд в поклоне, шёл господин Жуковский. Он доверительно улыбнулся Трубецкому и остановился рядом. Сергей поздоровался, Т/и же, ограничиваясь поклоном, прошла вперёд, но всё же навострила уши. Они видела, как молодой человек, словно скрываясь от кого-то, осмотревшись по сторонам, отдал князю небольшую бумажную папку. Отойдя от двух молодых людей на приличное расстояние, Т/и остановилась и прислушалась к их разговору. — Ваш устав заключает в себе мысль такую благодетельную и такую высокую, что я счастливым бы себя почёл, если бы мог убедить себя, что в состоянии выполнить его требования, но, к несчастию, я не чувствую в себе достаточной к тому силы, — виновато говорил Жуковский, отвешивая Трубецкому поклон. — Извиняйте меня. Князь Трубецкой догнал её в глубокой задумчивости и угрюмости. Он был занят вербовкой людей в Союз, и порой многие отказывались: то ли страшась власти, то ли по личным мотивам. Мужчина не боялся и зачастую пробовал вербовать мало знакомых ему людей, коим был и отказавшийся господин Жуковский. На заинтересованный взгляд Т/и, Трубецкой устало покачал головой. — Но всё же могу обрадовать вас, князь. Мне удалось убедить вступить в Союз Тургенева. Я отдала ему устав на приёме у графа К., и, представьте себе, он согласился практически тут же! — Вы подвергаете себя большой опасности, Т/и Дмитриевна, помогая нам... — Сергей зло блеснул в сторону глазами и сжал кулаки. — Как думаете, победа за нами? Лицо девушки помрачнело. В последнее время, в связи с возможным раскрытием деятельности Союза, она стала бояться за заговорщиков, ясно понимая, что то, что они делают — преступно. И каждый их шаг, скорее всего, приближает молодых людей к смерти. Она не успела ответить: к каменистой дорожке подъехала карета, из которой вышла красивая ухоженная дама. Она улыбнулась, протянув руку Сергею, чтобы он помог ей спуститься. То была его супруга — Екатерина. — Т/и Дмитриевна! — весело воскликнула она, приобнимая девушку за плечи. — Зову вас на бал через две недели по случаю моего дня рождения. Обязательно приезжайте, слышите? Обязательно! Обещаете?***
Т/и приехала к поместью Трубецких чуть позже назначенного времени. Гремела музыка, горели огни свечей, высшее общество пестрело нарядами и туалетами. Девушка, оглушенная звуками и ослепленная изобилием красок, замерла на входе: голова шла кругом. Сегодня она была необыкновенно красива. На голове её была уложена замысловатая причёска, завитые кудри спадали ей на виски, щёки горели здоровым румянцем, глаза лихорадочно блестели («точно у влюблённой девицы!» — говорили многие, любуясь ими), ладошки с длинными пальчиками обтягивали белые перчатки. Платье было простым, но со вкусом, украшенное лишь кисейными рукавчиками и шифром Смольного института. Взглянув в зеркало, Т/и заметила на себе восхищенный взгляд одного мужчины, и тут же почувствовала себя увереннее. Она с первого же взгляда нашла в кругу вальсирующих его с супругой. Сергей Трубецкой был прекрасным танцором, он переступал так легко, что создавалось чувство, словно он летит над паркетом. В стати его была военная выправка, золотистые эполеты на плечах сияли при свечах в поворотах танца. Он вёл свою даму и приковывал к себе взгляды. Т/и незамедлительно пригласил какой-то чиновник, и, чтобы не скучать, девушка подала ему руку. Трубецкой чуть кивнул Т/и и тут же отвёл взгляд, когда его пара столкнулась с ней в вальсе. Что-то больно кольнуло в сердце девушки, её с головой накрыл стыд, и она пожалела, что приняла приглашение Трубецких. Т/и, устав танцевать, ушла в сторону к хозяйке дома. Ближе к вечеру, обходя гостей, Екатерина Трубецкая подошла за руку с Сергеем к девушке. Заметив её скучающее лицо, но не заметив её настороженного и виновато взгляда на своего супруга, Трубецкая в своей обычной манере, обращаясь к мужу, воскликнула: — Серж, пригласи Т/и танцевать, нечего скучать! Трубецкой, подчиняясь её желаниям, протянул Т/и с поклоном руку. Первой мыслью девушки было отказаться, но никаких оснований для отказа в рамках не было: она прекрасно себя чувствовала, до этого ни разу не танцевала с князем и не была никем ангажировала. Не соглашаться она просто не имела права. Двое молодых людей пару мгновений смотрели друг другу в глаза, пока наконец не вышли в круг танцующих. Они вальсируют не разговаривая, пока под самой конец, снедаемая стыдом, Т/и ни говорит: — Вы меня презираете… — она прячет свой взгляд от его пытливых глаз. Т/и кажется, что мужчина испытывает к ней отвращение. — С чего вы взяли? — но голос его, вопреки страхам Т/и, звучит нежно. Девушка осмеливается поднять голову и посмотреть ему в глаза. Момент прошлого вечера снова всплывает в её голове. Они стояли в передней и прощались. Что это был за поцелуй!.. Пылкий, жадный, но в то же время осторожный и мягкий. Сергей был пьян после очередного собрания: дела Союза шли после раскрытия Пестеля на юге не лучшим образом. На его мягких губах чувствуется горьковатый вкус шампанского. Сергей, словно в отчаянии, нуждаясь как в глотке свежего воздуха, припал к устам Т/и. Она пугается его порыва, теряется, но спустя мгновение, чувствуя во всём теле дрожь, целует его в ответ. «Я не должна была…» — шепчет она, отрываясь от его губ. Его глаза рядом, теплое дыхание ощутимо на разгоряченной щеке. Он тоже начинает мяться, отступает на шаг, виновато склоняет голову, говорит слова прощания и выходит на улицу. — Я ужасная женщина, Сергей Петрович. Вы… У вас жена, я не должна была. Вы правильно меня презираете. Он ничего не отвечал ей, отворачивая голову в сторону. Молчание причиняет Т/и ещё большую боль. Окончен танец. Он отпускает её, вкладывая в ладошку небольшой клочок бумаги. Т/и тут же выходит из залы, руки её трясутся, она раскрывает записку; он просит встречи! Сам Сергей мучается в ожидании. Его терзает совесть, когда он видит свою супругу, но ничего не может с собою поделать: его разум затмило, сердце тянется к юному существу, что вошло в его жизнь ещё тогда, на балу в честь победы над Наполеоном! Её образ уже тогда отпечатался где-то в его душе, образ, который грел и давал надежду. И теперь, в трудные времена, девушка не осуждала его, не винила во взглядах, в участии Союза Спасения. Сергей Трубецкой всегда мог найти в ней поддержку и понимание. За тот поцелуй он и не смел презирать её. Он хотел того сам, сам же согрешил, но и надеяться не смел до сего момента на этот поцелуй. Он, сам того не осознавая, давно желал его. Тем же вечером, после бала у Трубецких, Т/и, окрылённая своим счастьем, в самом лучшем расположении духа возвращается домой. Она не сразу замечает странную обстановку. К дверям её не выходит встречать швейцар, прислуга не забирает верхнюю одежду. Пройдя по комнатам, её отвлекает гнетущая тишина, сердце резко пропускает пару ударов, волосы на затылке встают дыбом, по спине бегут мурашки. Предчувствие чего-то плохого накрывает её с ног до головы. Срываясь с места, проклиная нарядное платье, она бежит в комнату к отцу, раскрывая тяжёлые дубовые двери в его покои с невероятной силой. В комнате занавешены окна, свет тускло падает от одинокой свечи на тумбе, отбрасывая причудливые тени на стены и заставляя их жутко плясать. Вокруг кровати отца толпятся люди, они тут же расходятся перед Т/и, в полумраке девушка пытается разглядеть постель: в её глубине под одеялами и покрывалами темнеют очертания силуэта. С краю лежит худая и бледная ладонь… — Отец! — сдавленно кричит Т/и, припадая к изголовью и хватая эту руку. Ладонь отца мертвецки холодная. Седая голова старика потонула в перьевых подушках, лицо его серо и безжизненно. — Отец… Она плачет, рядом раздаются голоса, чьи-то руки успокаивающе обнимают её за плечи. Она кричит — её пытаются отвести от постели покойного. Т/и ничего не понимает, всё кажется лишь страшным сном. Перед глазами лицо любимого отца и его исхудавшая рука… Кто-то насильно вливает ей в рот холодной воды, которая тут же стекает на шею и грудь, ещё мгновение, и Т/и впадает в состояние, близкое к обмороку. — Позовите Сергея Петровича Трубецкого, — шепчет она, очнувшись в своей кровати. Никаких чувств, в груди сплошное опустошение. — Я здесь, ma chérie (фр. «моя милая»), — отвечает ей знакомый и любимый голос у изголовья кровати. Сил поворачивать голову нет, но она оборачивается к мужчине, неверяще смотря на него. Неужели он здесь? Как? Он берёт её руку в свои тёплые ладони. — Я приехал, когда ты позвала в первый раз. — Как же твоя супруга, Екатерина Ивановна?.. — Отдыхай, — настойчиво шепчет Трубецкой, мешая попыткам Т/и приподняться на локте. Она испуганно хватается за мужчину, как за спасательный круг, с надеждой. Он её понимает: — Я буду с тобой, здесь. Она снова проваливается в сон, крепко сжимая его руку.***
— Поезжай в Киевскую губернию к родным, — серьёзно говорит Сергей, облокачиваясь на трельяж. — Во-первых, тебе теперь опасно здесь находиться. Если узнают, что ты присутствовала на собраниях, а ты известна, как бывшая фрейлина государыни, то тебя ждёт наказание… А во-вторых, там твои родные, здесь тебе с таким большим хозяйством не справиться. — Я не хочу покидать тебя, — говорит Т/и, сидя за столом. — Я чувствую: скоро всё решится. Он задумчив как никогда. Между бровей на лбу у мужчины пролегла морщина. Сергей садится подле Т/и, внимательно смотрит ей в глаза. — Да, скоро всё решится. Наша деятельность Союза, уверен, пройдёт не зря. Я тоже чувствую, что случится… Но ты не должна подвергать себя опасности, друг мой, хорошо? — Они с минуту смотрят друг на друга, прекрасно понимая, что хорошего ничего не будет. Но они врут друг другу, а Т/и соглашается уехать в Киевскую губернию. — Мы скоро увидимся.***
Она с замиранием сердца читает имена повешенных. Их пять. Он — жив. Т/и решает сделать всё для их встречи, для облегчения жизни Сергея Трубецкого.