Эксперимент

      Взрыв. Вой сигнализации столь вездесущий и оглушающий, что сбивает с мысли. Уши вот-вот закровоточат от остроты и невозможной громкости звука. Может, барабанные перепонки уже и лопнули, если так объяснять перекрывающий гул в голове, но ему все равно, он уже давно не слышит, что ему бубнит монотонный голос в наушнике.       Запах здесь просто омерзительный — кроваво-мусорный, гнилой, тошнотный, от вони слезятся глаза и режет в носу. Несет гарью и медикаментами — кто-то взорвал одну из лабораторий, и не ровен час там полыхнет чего-то поядренее. Сигнальные зелено-красные огни действуют на нервы, окрашивая все вокруг в цвета блядской клоунады. Дамы и господа, на арене Уэйд Уилсон!       Хочется лишиться всех органов чувств сразу. Уэйд, оставляя потеки крови на полу, медленно отступает и отстреливается из чужой автоматической винтовки в приближающийся отряд солдат. Сипло выругавшись, когда патроны заканчиваются, отбрасывает оружие в сторону и скрывается за ближайшим поворотом налево. Флэшка с нужной информацией лежит в одном из карманов, главное ее не похерить, на остальное похуй.       Уэйд не знает, сколько поймал свинца, но тело определенно тяжелее, чем было полчаса назад. Или дело не в пулях, а он просто уже на пределе. Неважно. Сейчас главное — съебаться, и желательно со всем набором конечностей. Что ж, он и не из такого дерьма выбирался, даже если по частям.       Долго за углом передохнуть не получится. Со стоном он вправляет себе правое плечо, достает гранату. Рычит, выдергивая чеку, замахивается посильнее и, не дожидаясь взрыва, устремляется дальше по коридору.       Хорошо бы вспомнить расположение выходов этой секретной-базы-мирового-зла, но в голове все еще гудит эхо сраной сирены и пляшут всполохи выстрелов. Зеленым огнем пылают разломанные шкафы с какой-то адовой химией, за ними – металлическая дверь с кодовым замком сбоку, на панели гуляют зеленые отблески от пожара. Или все же?.. Кабинка свободна? Уэйд дергает наудачу. Легкие дерет, тело взрывается болью от приложенного усилия, внутри что-то лопается, осколки пуль впиваются в нежные едва поджившие потроха. Дверь с трудом поддается.       Ввалившись в комнату, он опирается спиной на дверь и скользит вниз, вниз, оседая на грязный пол. Мужик в белом халате, стоящий поодаль, замирает, как обосранный олень в свете фар, и пялится на него. С халатами проще. В голове звон и легкость, но он должен справиться и с кровопотерей, и со всей этой херней. Уэйд щурится и хрипит:       — Я надеюсь, ты санитар? Хотя не уверен, что они тут имеются... — он запрокидывает голову и шумно вдыхает, кашляет от ядовитого дыма, сочащегося из коридора. — Ну, ты будешь первым. Кто-то же должен убирать за собой разлагающиеся кишки и плоть…       Медик (судя по некогда белому медицинскому халату, уделанному, впрочем, как и все вокруг, какой-то сранью), судорожно поправляет треснувшие очки и чешет голову, взъерошивая несколько седых прядей, а затем вдруг подается назад и резко достает ствол, направляя его на Уилсона дрожащей рукой. Бледные губы сжаты, и Уэйд точно слышит, как тот лихорадочно сглатывает.       Уэйд, косясь на пистолет, непонимающе изгибает бровь и замечает голодный взгляд медработника сквозь толстые линзы: нездоровые пожелтевшие глаза упиваются предоставленным зрелищем — месиво из тряпок, мяса, крови, изуродованной кожи, — зрачки у мужчины сужены, а сам взгляд его слишком сумасшедший. Уилсон хмурится.       — Э, не-е, это не твое оружие, — тянет Уэйд, — у тебя должна быть швабра или там… где твое ведерко с водой? — блядь, полцарства за стакан воды. — Или она тоже напоминает ссанину?       Мужчина стреляет. Выпускает всю обойму, и рука его так сильно дрожит, что пару раз он попадает в стену, одна пуля летит в плечо, остальные — в живот. Уэйд взвывает, ревет, как раненое животное, и падает на бок, голова стучит об металл, но ему уже, кажется, все равно. Уэйд воет, рычит и ждет, ждет. На бесконечные секунды мир сузился до вспышек выстрелов, белого пятна халата и пульсирующей темноты вокруг, и темный комок в углу, кажется, вздрагивает от каждой пули.       Когда, наконец, хлопки выстрелов сменяются холостыми щелчками, он притягивает ноги и сильно зажимает живот рукой, рискуя распотрошить сам себя, точнее, расплескать ту кашу, в которую снова превратились его внутренности.       — Ебанный… мудила! — ревет он в ярости. — Говнюк! Мудосранец, — стон боли и попытка приподнять разрывающееся тело. — Тебя, поди, еще и Хансом звать, предатель… — шипит он сквозь окровавленные сжатые челюсти и сплевывает кровавую жижицу сквозь рваную маску. — Так вот, уборщик Ханс… — Уэйд с усилием поднимает простреленное плечо, хватаясь за рукоять катаны, и замахивается. Меч прилетает точно «санитару» в лоб, пронзая черепушку насквозь. Уэйд секунду наслаждается застывшими страхом, болью и безумием на морщинистом лице старикашки, прежде чем тот падает на засранный пол, добавляя еще омерзительности в эту камеру. Теперь пол испачкан растекающейся лужей крови и уэйдовыми ошметками, и тело лежит бессмысленным мусором среди прочей блевотины.       — …Так-то, сукин сын, — преодолевая боль и головокружение, Уэйд все же умудряется сесть, — когда я говорил про разложение плоти и прочих внутренностей, я говорил про тебя, говнюк. Всегда знал, что уборщицам доверять нельзя… — он пытается встать, и в конце концов кое-как, со стоном, на полусогнутых приваливается к стене. Так, сейчас немного отпустит… Сейчас. Сначала должны заткнуться нервные окончания… Потом свернется кровь, затягивая эти разъебанные дырищи, главное, не отодвигаться от стены, а то он точно весь нахер вытечет на этот мерзкий пол.       Голова кружится, и темнота снова копошится в дальнем углу. Уэйд обессиленно вытаскивает пистолет, направляя его в тень.       — Я тебя видел, — орет он и спускает предохранитель, — я буду стрелять, если ты не выйдешь, сучонок.       — Нет! Не надо стрелять! П-пожалуйста.       Звонкий голос становится сиплым, затем Уилсон слышит кашель, а затем опускает ствол. Это не галлюцинация. Из темного угла выползает мальчишка. Какого дьявола здесь делает ребенок?!       Бледный, грязные вихры торчат, в одной какой-то мерзкой рубашке. Но в глазах, больших и напуганных, кажется, до усрачки, теплится что-то — не то упрямство, не то детская отчаянная самоуверенность? Надежда, блядская надежда, Уэйд ведь и сам когда-то… Кровавое пятно на полу растекается, меняет форму, струится. От кровопотери, медленно думает Уэйд, он может попросту вырубиться и проваляться несколько часов полутрупом, прежде чем фактор снова нарастит свой бешеный темп. Пальцы разжимаются, и пистолет падает в лужу его собственной крови, от звука он словно просыпается.       Надо поторопиться. Уэйд переключает сигнал наушника, связь есть, отлично, хоть что-то у вас как надо, ну, вашу мать, ну почему никто никогда не может хоть раз отработать нормально. Хоть гребанный единственный раз!       — Домс, — хрипло начинает он, прокашливаясь, ощущая, как кровь каплет сильнее от каждого движения диафрагмы, — Домс… какого хрена, твою мать, ты должна была вывести всех детей из этого наркопритона, в нем воняет реальным дерьмом, и я им воняю теперь тоже! — от выкрикивания некоторых слов мальчик вздрагивает. В наушнике слышится шипение, а после слова.       — Да, мы с ребятишками уже на катере, скоро будем у Ксавьера. Не думала, что их окажется так много…       — Да, много и еще плюс один! — мужчина тыкает пальцем в сторону пацана, будто Нина может увидеть его перед собой, и тот непонимающе и робко глядит на вытянутую конечность. — Этот маленький говнюк сидит тут напротив меня, и что мне с ним делать?! — ребенок растерянно моргает.       — Блядство… — Из наушника слышится вздох. На том конце Турман мнется, чувствуя собственный проеб, ну, не только же одному Уилсону всегда лажать, и если б не все это говнище вокруг, Уэйд, пожалуй, испытал бы моральное удовлетворение. Сейчас же он просто хочет услышать хорошие новости. — Где ты нашел этого бедолагу?       — Мы в… изоляторе, — несмело проговаривает парнишка, рассматривая свои босые ноги. Уэйд приподнимает брови.       — Ого, да ты бунтарь, я гляжу, — пацан хмурится, будто чувствуя в этой восхищенной похвале какую-то поддевку. Не дурак. — Домс, слышала? Изоляторы на карте обозначены не были, и как выбираться из этой задницы, я не имею понятия. Я, кажется, за третьей лабораторией. — Он усмехается. — Слишком глубоко вошел, да. Чем дальше — тем сложнее остановиться. А я никогда не умел себя контролировать!..       — Уэйд, — тянет Нина, — ты извращаешь все чертовы выражения, чувак, ты в курсе?       — Мой язычок и не такое умеет! —извещает ее Уэйд, впрочем, без особого энтузиазма. Один хрен, ему не обломится, даже если он выберется отсюда прямо сегодня и прямо одним куском… Один…       — Будь добр, умей прикусить его вовремя, там же ребенок. — Уэйд взглядывает на пацана, который смотрит на него настороженно, и зачем-то замечает круглые темные, как у олененка, глаза. — Так. Идите к черному выходу, который на западе, Кейбл и Колосс отбиваются там и ждут твой вездесущий зад.       Блядь. Он, кажется, не вслух это сказал? Блядь. Блядь! Уэйд ухмыляется:       — Сразу оба? Неплохо!.. Я бы, может, и согласился…       — Заткнись, — шипит наушник.       — Скажи им, пусть сваливают. Выходы завалило, а у этих фетишистов профессиональная охрана и очень, очень много оружия. Наши не справятся даже с этими суперпушками Натана из будущего, хотя мне кажется, он спер их из какой-то видеоигры… пусть Допиндер подождет у периметра, я вряд ли буду сильно ходячим, скорее доходячим…       — Хорошо, но, Уэйд...       Уэйд ухмыляется еще шире и сообщает своим самым сексуальным голосом:       — Детка, ты же знаешь, я не принимаю отказы.       Хочется завыть. Уэйд вытаскивает наушник и с силой вдавливает его тяжелым ботинком в пол, до хруста, до скрежета. От резких звуков и движений пацан дергается, и Уэйду это действует на нервы, что за изверги доводят детей до такого состояния. Не к месту вспоминается: «Жить будет плохо, но недолго». Как жаль, что чертов мозг не отключишь, как радиосвязь.       — Есть идеи, малыш? — обращается он к парнишке, но тот не сразу понимает, что окликают его: косится карамельными глазами в сторону и неловко кусает губу, после чего робко поднимает на Уэйда вопросительный взгляд и моргает пару раз.       — Вентиляция, — кротко проговаривает он, выглядя смущенным. Поднимает голову вверх, указывая на вентиляционное окно почти под потолком.       Уэйд в ответ издает лишь обреченный смешок.       — Что ж, значит, придется отбиваться… — бормочет он себе под нос, — когда я открою дверь, держись позади, будешь собирать по дороге мои кишки, океюшки? Стрелять умеешь?.. — Парень мотает головой. — Я покажу, это просто. Меня завалят не сразу, а когда завалят, пробирайся в сторону…       Уэйд отчаянно пытается сообразить, в каком направлении двигаться, и как это лучше объяснить пацану, который, может, и не бывал тут нигде дальше этих клеток.       — Но… вентиляция? — еще более неуверенно переспрашивает подросток, непонимающе хмуря бровки.       — Мы не заберемся туда, — терпеливо объясняет Уэйд.       Да даже если подвинуть шкаф и подсадить мальца на плечи — нет, слишком высоко. Лучше б пушку подал, чем терять зря время.       Взгляд пацана вдруг оживляется, он улыбается.       — Я кое-что умею, — сообщает малец заговорщически. Уэйд, если честно, заинтригованным не выглядит, но пацана это не останавливает, он несмело подходит ближе, и Уэйд не прерывает его. Может, дело в том, что ему просто хочется постоять вот так немного у стены прежде, чем начинать двигаться и снова лезть во всю эту срань, теперь еще и с прицепом. — Я п-правда не понимаю, как ты стоишь на ногах после такого ранения, но, думаю, вместо бинтов могу предложить… — немного помявшись, парнишка поднимает на него свои глазища. — Ты можешь убрать руку? — он будто бы шепчет, и Уэйд, помедлив, все же отводит окровавленную конечность от живота.       Вид открывается отвратительный, как, собственно, и вся уэйдова нескончаемая жизнь: брюшная стенка местами превратилась в ошметки, и потроха чуть не вываливаются, остатки крови медленно вытекают наружу. В этом месиве что-то булькает и брызгает при выдохе. Мерзость. Пацан жмурится и тянет свою руку вперед, как будто хочет прикоснуться к ране, но не прикасается, ставит пальцы в забавное положение, как-то изворачивает кисть и внезапно выстреливает что-то вязкое и липкое из запястья. Уэйд вздрагивает от неожиданности и моргает.       — Это что еще за хренатень? — Рану покрывают тысячи тонких белых нитей, переплетаются между собой, стягивают, склеивают его тело. — Похоже на кое-что неприличное… — делает вывод Уэйд и усмехается. Пацан густо краснеет, однако продолжает быстро заклеивать его, словно изолентой, и Уэйд надеется, что по прочности эта штука ей не уступает. Это, пожалуй, меняет дело. Легкость в голове приобретает приятные оттенки. Кажется, его немного ведет.       Теперь спина. Там-то дела будут похлеще, чем с брюхом. Уэйд, пожалуй, рад, что не может ее лицезреть, а вот пацану, бедняге, придется.       — Погоди-ка, сейчас я повернусь, пардон, задом… Там еще выходные бы заклеить — хоть как получится. Оно там… Очень надеюсь, ты не воспользуешься моим уязвимым положением… Я, знаешь ли, не с каждым первым встречным это делаю… И пригляди, пожалуйста, чтоб печенка не выпала, она мне еще…       Ну пиздец приободрил, Уэйд обрывает свою речь на полуслове. Малец становится еще бледнее, чем был. Уэйд ему по-доброму улыбается, возможно, он и не выглядит с этим кровавым оскалом, как маньяк, и осторожно отделяется от стены. Действительно, что-то с хлюпающим звуком падает на пол, но не похоже, что серьезное, наверное, сгусток крови, а, в принципе, если и печень, то хер бы с ней. Он медленно поворачивается, пацан издает какой-то невнятный звук. Сейчас в обморок шлепнется, думает Уэйд, или он, или я. Но парень, видно, что-то там копошится, делая свои странные пассы руками, сопит, и через несколько секунд спину плотно схватывает и стягивает эластичный корсет неприличного происхождения. Даже легче становится.       — Кажется, все.       Уэйд делает пару пробных шагов и с кряхтением подбирает пушку. Так, план меняется, кишки за ним пока подбирать не надо, все его говно радостно плещется внутри и, он надеется, потихоньку регенерирует.       — Это новый эксперимент, — робко поясняет подросток, — я не успел полностью освоить паутину, но думаю, что смогу вытащить наши задницы отсюда.       — О боже! — Уилсон округляет глаза. — Это было плохое слово, ты в курсе?       Уэйд двигает в сторону Ханса, ставит ботинок на его голову и хватает Артур за рукоять, с усилием вынимая ее из черепа. Стряхивает с лезвия мозги и кровь и возвращает катану на законное место.       Парнишка неожиданно вздрагивает и замирает, как будто прислушиваясь.       — Они близко, — почти одними губами шепчет он, подлетает к Уэйду и, ухватив его за пояс, целится рукой к открытому вентиляционному окну. Не успев ничего спросить, Уэйд коротко матерится, когда парень дергает нить на себя, отталкивается от пола, отталкивается от стены еще раз, и вот уже Уэйд стукается башкой об потолок. Звенят мозги и вырванная из люка решетка, он неловко пролезает в отверстие вентиляционной шахты вслед за подростком.       Слышится топот, потом скрежет. Кто-то открывает огонь, и одна пуля, срикошетив, вонзается Уэйду в икру, отчего тот, чертыхнувшись, начинает ползти живее, догоняя мальца, которому тут явно дом родной, что он и подтверждает:       — Я знаю все вентиляционные пути, так что смогу вывести нас к одному из выходов.       Значит, придется подрывать или раскапывать. Подрывать — быстрее и эффективнее.       — А ты прошаренный, да? — усмехается Уэйд, и голос до подростка доходит эхом.       Тот смущенно хихикает и сворачивает на развилке, ползком двигая вглубь. — Я пытался сбежать шесть раз, — из-за шума его сиплый голос плохо слышно, — но поймали меня только дважды, — они сворачивают еще три раза, прежде чем впереди появляется свет. Мальчишка щурится и, убедившись, что все чисто, выбивает ногами решетку. — Выход почти под нами, если взрыв будет не очень сильный, но достаточный, чтобы образовать проход, можно действовать отсюда. Не хочу, чтобы сбежались плохие люди.       Уэйд, чуть замешкавшись, передает парнишке гранату и щурится, пытаясь рассмотреть через его плечо обстановку.       — Только не взорви нас, — выдыхает он и через несколько секунд слышит очередной оглушающий бум.       Подросток морщится от взрыва и прижимается к стене. — Давай, — он хватает Уэйда за плечо, вытаскивая за собой, и целится рукой к потолку, разглядывая дыру наружу.       Когда они вылетают за пределы здания, дневной свет режет глаза, и кислород будто жжет легкие. Парень оборачивается, теряет точное направление, и они вдвоем кувыркаются на землю. Теперь и Уилсон слышит погоню — преследователи начали палить, пули рикошетят, и он, кажется, ловит еще парочку, а пацан, судя по всему, неплохо шибанулся головой и сейчас лежит и что-то невнятно мямлит, закатив глаза. Уэйд матерится и отстреливается вслепую. Когда выстрелы прекращаются, он решает, что попал в цель, подхватывает парня на руки и несется к высоким плитам. Однако затишье было не долгим, и снова слышится рокот огнестрельного и скрежет пуль по асфальту. Патронов в стволах не остается, и Уэйд тихо шипит, когда свинец в очередной раз разрывает его тело. Ему придется расплатиться чем-то большим, чем два «краба», потому что обивка машины, он уверен, претерпит сегодня бесплатное окрашивание в кровавый.       Уэйд радуется при виде знакомого желтого такси. Он вваливается на заднее сидение, затаскивая пацана, и со стоном выдыхает. Шины противно взвизгивают, когда машина резко трогается, хлопая дверью.       — Куда направляемся, Мистер Пуль? — раздается невыносимо жизнерадостный громкий голос. Уэйд морщится.       — В мою Бэтпещеру, — хрипит он. — Выбери дорогу поровнее, у мальца, кажется, сотрясение какой-то… очень тяжелой степени…       Он размещает парня поудобнее, голову приходится положить себе на колени, бегло осматривает. Проводит пальцами по открытой ране, рассекающей темную бровь, чертыхается. Последнее, что он с удивлением отмечает перед тем, как отлететь на кофе-брейк в мир иной, это то, какое умиротворенное у пацана лицо, и какие мягкие растрепанные кудряшки.