«— В чём секрет бессменного успеха ваших альбомов? — Мы с Лёвчиком спортом занимаемся. В строгом постельном режиме. Связки, знаете ли, тренируем. Каждую ночь…».
Шура потерял счёт времени, ночь ползла упоённо медленно. Кажется, они были в процессе возвращения процентов, и его уже начало сладко скручивать, но вдруг кольнуло запоздалой мыслью. — Лёва, — отрывисто прошептал он в рот любовника, развернув его к себе, — Лёвчик, я сейчас… ты хочешь? Они лежали на боку, Лёвина спина прижималась к его груди, и он видел, как расслабились лопатки, когда Лёва со вздохом упал на живот и уткнулся лбом в согнутые локти, повыше поднимая бёдра. — А завтра не мог спросить? Шура посчитал, что это значит «да». Закончилось всё ближе к рассвету. Они долго и лениво целовались, лаская рты друг друга языками. Шура перевернулся на спину, прижимая Лёву к себе и впаиваясь в его тело сам. От приоткрытого окна тянуло холодным сквозняком, и подсыхающая кожа начала замерзать. — Где опять одеяло? Что… что ты с ним сделал? Это вообще отстирается теперь? В ответ многозначительно молчали, тихо хлюпнуло, и Шура порозовел. Похоже, для начала не помешало бы отстирать самого Лёву. — Шурик, — его придавило закинутой ногой, — погрей меня. — А меня кто будет греть, задница твоя мелкая? — Тебе не нравится? Шура подумал и с силой ущипнул его за предмет спора, за что получил коленом в пах, и на этом оба с достоинством замолчали, отползя на разные стороны кровати. Страшно хотелось спать, но ещё сильнее не хотелось вставать и прыгать босиком по ледяному полу, снова ворочаться на влажных простынях… Хотелось снова, с процентами. Первым сдался Лёва и незаметно подкатился обратно, уткнулся носом под шею и затих так. Машинально приобняв его рукой, Шура поглаживал угловатые плечи и проваливался в огромное и нежное, где было тепло, а он купался в голубом небе и фыркал, когда Лёвины волосы щекотали ему нос. — Не вздумай пинаться, — сквозь дрёму пробормотал Лёва. — Выгоню. — Мы вообще-то у меня дома. В моей постели. — Тем более. Они отчаянно засыпали. — Шур? — Мм? — Я что-то чувствую внутри. Странное и тёплое. — Может, меня? — Дурак ты, и не лечишься. — Спи. Завтра… вставать рано. — Шур. — Что? — на излёте сознания взмолился Шурик. — Я тебя хочу. И от тебя… хочу… Шурик, от тебя… И комната, наконец, погрузилась в тишину.***
Спустя пару недель настала по-апрельски тёплая пятница. Шура ехал к другу в счастливом нетерпении: сегодня им со Звонком пришла в головы интересная идея для возможного будущего соло, и ему хотелось показать её Лёве. Может, напишет на неё какие-нибудь стихи, которые станут потом орать хором в каждой уважающей себя компании. А потом споёт их ему, только ему одному, одним тихим и розовым летним вечером… Долгие звонки в дверь уже начали выводить его из себя. Наконец, она открылась, являя миру Лёву, непривычно серого и помятого. Под тусклыми глазами лежали тени, но самое скверное — он натянул на себя старую, растянутую майку сколькилетней давности? — Шура попробовал высчитать и сбился. Если Лёва начинал забывать о стиле, с ним творилось неладное. — Привет, — слабо улыбнулся он, вытянув руки в ожидании объятия. Шура прижал его к себе, уловив горьковатый запах лекарств. — Ты почему не позвонил? — Удивить тебя хотел, — Шура подозрительно осматрел квартиру из-за его плеча. — Что случилось? — Утро случилось. Лёва отстранился и, пошатываясь, направился в ванную, жестом попросив его закрыть дверь. Ведомый нехорошим предчувствием, Шура пошёл за ним по пятам. — Меня тошнит, — убито объявил Лёва и указал на плотный ряд всяческих бутыльков на широкой стеклянной полке. — Утром началось, и сейчас вот снова. Шура облегчённо вздохнул. — По ночам спать надо, — ухмыльнулся он, уже намереваясь идти на кухню в поисках початых бутылок, но друг обиженно сдвинул брови. — Что отмечал? — Твоё отсутствие, — огрызнулся Лёва, устраиваясь на полу в обнимку с керамическим изделием. — Я и капли в рот не брал. — Так ничего другого у тебя и не было. Шура попробовал хохотнуть, но тут ему в нос обиженно прилетела увесистая пластиковая склянка. — Что, серьёзно? — всё-таки смягчился он, присаживаясь рядом. — Где болит? — Везде, — уныло отозвался Лёва, ткнувшись ему головой в плечо. — Прости, я не хотел срываться. Не могу понять, от чего эта херня со мной творится. Не стоило, наверное, банку маслин за раз уминать. — Ты же не ешь маслины? — Ну вот, — Лёва обречённо пожал плечами. — Оказывается, ем. Резко потянуло, как в голове что-то щёлкнуло. Придурок я, Шур? Коротко поцеловав его в горячий лоб, Шура встал и подпихнул его обратно к символу спасения всех желудочно обречённых. — Я выйду, а ты старайся, — и подмигнул его скисшей мине. — Посмотрим, что у тебя в аптечке есть. Рано умирать собрался, болезный. Ночью Лёве снова было плохо, но боли уже ушли, и под утро он чувствовал себя на удивление бодро. Даже уговорил Шуру прогуляться в парке на горных байках, у него их было штук пять на огромном, панорамном балконе. Нехотя, Шура согласился. Его больше прельщала перспектива остаться в постели и полечить Лёвину тошноту самым действенным способом — клин клином. Но это было бы слишком по-сволочному. Поэтому, нацепив на себя зеркальные авиаторы, кепку, куртку с капюшоном и абсолютную невозмутимость, он подхватил тяжеленный велосипед и зашагал вслед за скачущим от радости Лёвой. Лёвино настроение менялось, как погода в море. Наблюдая, как он энергично растягивается на высокой парковой скамейке, а точнее, наблюдая за лучшими его частями, Шура отстранённо вспоминал, как его обычно перекашивало при одном упоминании маслин, и никак не мог сопоставить две части в одну целую картину. Тем более, что картина перед глазами была намного интереснее.***
А тошноту подлечить всё-таки удалось. Да так, что цапнувшие его в запале зубы ещё долго мерещились ему по ночам в кошмарах. У Лёвы на сволочей был хороший нюх…