Дорогой, мы ждём!

Дело было в студии. Сквозь открытые жалюзи весело пробивалось весеннее солнце, спеша понежить музыкантов долгожданным теплом. В операторской шёл оживлённый спор: сегодня должна была записываться новая Лёвина песня. Едва услышав гитарную партию, он сверкнул глазами, взял в осаду кофемашину и уже к утру написал текст. Отличный, надо признаться, текст, если бы не одно большое НО: в дискуссии принимали участие пятеро. Главный виновник торжества развалился в кресле в углу и завороженно крутился из стороны в сторону, разглядывая солнечные блики на блестящем паркете. Первым не выдержал Шура. — Бортник, тащи сюда свою задницу. Ты работать сегодня собираешься? — Нет, — совершенно искренне протянул тот и принялся подъезжать на своём троне поближе. — Ты видел, что на улице делается? Сейчас тут маяться — просто преступление! — Я тебе сейчас и наказание устрою. Встал и занялся делом! — Мне всегда нравилось, какой он у тебя самостоятельный. Боря заливисто расхохотался, случайно заехав сидящему рядом Лакмусу палочкой по уху. Тот вскинулся, обиженно потёр ушибленное место. — Чего бы вам не помешало, олухи царя небесного, — вздохнул Ян. — Давайте теперь все в ассоциации поиграем. Борь, тебе на «ч». — Через моё бренное тело, — флегматично отозвался тот. — Лёв, кончай уже… дурачиться! И снова скорчился от смеха. Шура вздохнул, потирая переносицу. Рабочая атмосфера была полностью разрушена и улетела куда-то в открытое небу и облачкам окно. И радуге злоебучей, ведь никак без неё! — А мне, на самом деле, ещё свою партию стоит доработать, — скромно подал голос с подлокотника Звонок. — Вместе с Борей, — и многозначительно глянул на него исподлобья. — А у Яна тексты скопились невычитанные. — Я без Макса работать не стану, — заупрямился Лифшиц, качая ногой. — А я — без ассоциаций, — согласился Яник. Шура подозрительно переводил взгляд с одного на другого, отказываясь понимать происходящее. Сговорились за моей спиной, педики? Макс, дружище, ну хоть ты не подведи! — Ну ладно вам, народ, — примирительно отрезал Лакмус, а Шура расслабился. — Куда ж я от вас денусь. Пошли, не будем время терять. Борь, Боряныч — борода, убери свою палочку, блять!.. — Чем тебе моя палочка не нравится? Хорошая, с татушками. Розочки вот, черепки… Ну вашу мать. Со смехом и дружескими пиханиями остальная часть группы незаметно быстро ретировалась из операторской, оставляя их двоих наедине. Шура опустил глаза вниз. Лёва продолжал витать в мечтательной прострации. — Доволен? — он принялся вытряхивать друга из кресла. — Чудо, блять, без перьев. Я из тебя суп на ужин сварю, ясно? — Шурик, — выдохнул тот, от чего у Шурика моментально пересохло во рту, а в окно всё-таки просочился нехилый такой кусок пресловутой радуги и ударил прямо в глаза, или куда пониже. — Поехали со мной, а? — И куда, интересно? В Гейленд твой любимый? Ты сегодня без сладкой ваты останешься. На Лёвиных губах заиграла откровенная ухмылочка. — Ты себе польстил. Ну значит с тобой буду суровым и прожаренным. Шура украдкой скользнул ладонями по его телу, зацепившись за клёпаный ремень. Сбоку раздались торопливые шаги. — Парни, я тут тексты оставил по ходу, вы не…? — они отскочили друг от друга в разные стороны с поистине релятивистскими скоростями. Глаза Яника озорно заблестели. — Нашёл, — он взмахнул рукой с какими-то бумагами. — Вы езжайте отдохните сегодня, вам и правда нужно. Шурик, крутая футболка. И вышел. Шура молча пожевал губы, решая, в какой из оттенков красного ему окраситься здесь-и-сейчас. Лёва с улыбкой прошествовал мимо него к двери, обернулся на выходе: — Ты идёшь? — А куда тебя одного можно отпустить? Только к чёрту на рога? — Мы поедем в торговый центр, — Лёвины глаза восторженно заблестели. — Ну, я же сказал — в ад. Лёва невозмутимо подождал, пока он подойдёт вплотную, и прильнул ближе. — И там, — промурлыкал он уже в ухо, — мы найдём бутик с лучшими примерочными, — его язык скользнул по шее, заставляя Шуру покрыться мурашками, — и будем заниматься… шоппингом! Застывший соляным столбом Макс наблюдал из-за перегородки, как их суровый гитарист с размаху шлёпает удирающего Лёву по заднице. И нещадно завалил всю свою часть в проигрыше.

***

Спустя несколько часов непрекращающейся пытки в стеклянно-розовых лабиринтах всяких бутиков, Шура совершенно озверел. Хотелось есть, пить, курить. Хотелось убраться подальше от бесконечного глянцевого блеска. До предательской дрожи в коленях хотелось Лёву. Тот порхал от одной витрины к другой, сверкая карточкой направо и налево. Его, Шуриной, сука, карточкой! Жадность Бортника просто не знала границ. Шуре уже начало казаться, что тот завёл его сюда специально, чтобы бросить на верную смерть без шанса выбраться из этой гламурной ловушки. Модные были бы похороны. Наконец, они задержались в очередном местечке-не-для-смертных, и он устало повалился в мягкое кресло, погрузившись в библейскую пучину мыслей о седьмом грехе, запах дорогущей кожи и ворох шуршащих бумажных пакетов. — Шур, посмотри, мне идёт? — Идёт, — вяло отозвался он. — А сиреневый? — Ещё больше. — Но не так, как голубой? — Больше голубого тебе ничего не идёт. Тебе, твоим глазам и твоей заднице. — Значит взять синий? — Угу. — Шур, какие брюки!.. Я сейчас примерю. Гляди, как тебе? — Ого. — Мне кажется, они мне в бёдрах свободноваты. Как думаешь, взять? — Ага. — Шура! — Что?! — взвыл он на весь проклятущий салон. Несколько женщин неодобрительно и глянули на него круглыми от испуга глазами, где-то даже пронзительно запищал потревоженный датчик. Хуятчик! — Рубашка, — невозмутимо доложил Лёва, тыча в себя пальцем. — Тебе нравится? Шура через силу распахнул глаза и так и замер с открытым ртом. Рубашкой это назвать было сложно. Скорее маечкой на выход. В широко известное в определенных кругах место. Короткий рукав на одно плечо, тонкая, мелкая сеточка. Чёрная, с блёстками. С блёстками, вашу мать! По груди — тонкая сплошная полоса из эко-кожи, такая же спина, с глубоким вырезом до лопаток. Лёва вдохновенно вертелся возле огромного, в подсвеченной раме, зеркала. Неподалёку светились ярым обожанием лица консультантов всех полов. А у Шуры начало отсвечивать белым калением кое-что другое. — Нет, — припечатал он. — Даже не думай. — С чего бы? Мою футболку ты украл. — Это не оправдание, — вспыхнул он, — чтобы напяливать на себя рыболовные снасти. — Ну, кое-кого я уже выловил, — изогнув бровь, улыбнулся краем губ Лёва. И смотрел неотрывно Шуре в глаза. Так, стоп, какого хрена?  — Я её хочу, — безапелляционно отчеканил он. Шура прочистил горло. Тон у любовника стал капризно-стальным, что означало только одно: сейчас будет мясо. И плевать, что он вегетарианец. — Мы не будем это покупать. — Мы — не будем, а я — куплю. — Я не выпущу тебя в этом на улицу. — А я разрешения не спрашиваю. — Я тебя домой не пущу, слышишь? — Шура даже выпростался из груды хрустящих сумочек и решительно двинулся на горе-модника. От обиды и раздражения у него зачесались костяшки. Лёва пошёл на попятную, попутно ловя от консультантов настороженные взгляды. Жадные до подробностей глаза с готовностью ловили каждый новый кадр из разворачивающейся перед ними драмы. Шуре было уже откровенно по-фи-гу. — Ты уж определись, пустишь или нет, — нервно хихикнул Лёва, а Шура продолжал мрачно нависать над ним. — В чём проблема? Я в ней охуенно выгляжу. Или ты просто боишься, что будешь ревновать? — Я просто боюсь, что, если ты покажешься в подобном виде в… наших кругах, ревновать тебя больше ни к кому не придётся вообще. Ловкие пальцы Лёвы незаметно скользнули под ворот его футболки и огладили тёплую кожу. И смотрел он своими голубыми стёклышками так, что Шура невольно сглотнул, чувствуя, как тает. Нет, блять, даже не думай. Нет. Перестань на меня так пялиться, словно я — твоя грёбаная жизнь. — Нет, — справившись с пересохшим горлом, выдавил он. — Ни за что…

***

Суетливая девушка за отделанной под золото кассу широко улыбнулась мрачной туче, которая сверлила взглядом свою визитницу. Туча взглянула на неё с тоскливой обречённостью. — Шурик, — мягко окликнул тучу сзади вездесущий Бортник и брякнул о широкую стойку охапку шмоток, — ещё вот это. — Решили сделать подарок другу? — вежливо поинтересовалась улыбающаяся кассирша. — Решил сделать из него кое-что другое. — Он шутит, — обворожительная ухмылка жгла Шурино ухо. — Я тебя снаружи подожду, — пробормотал Лёва другу в шею, заставляя того дёрнуться, а кассиршу — поплыть растерянным лицом. — Ничего не забудь. Когда, наконец, они ехали домой с открытыми настежь окнами, а из колонок истерически завывал Aerosmith, Шура остервенело мял губами сигарету и поглядывал на сияющего любовника. Тот пялился в окно, танцевал пальцами по дорогому ободу руля и временами начинал драть глотку вместе с магнитолой. В общем, наслаждался последними минутами своего затянувшегося счастья. Ну, подожди, дай мне только до спальни добраться. Я тебе устрою продолжительную сказку на ночь. — Лёвчик, — обманчиво спокойно промурчал он, запуская окурок в беспечный полёт на дорогу. — Знаешь, что я хочу с тобой сделать прямо сейчас? — Что-то очень неприличное. Лёва взглянул на него краем глаза, хитро улыбаясь. Впереди настойчиво загудели сирены недовольных заложников пробки. — Ты сегодня спустил на ветер половину моего гонорара. За последние полгода. И это мы ещё не были в тех душиловках, где ты обмазываешь все волосы на теле всякой липкой дрянью. — Во-первых, не на ветер, а на мои великолепные формы. Во-вторых, — Лёва круто дёрнул руль и дал по газам, вырываясь в соседний ряд, прямо перед загруженным под завязку автобусом, — тебе явно не сравниться с обитателями этой душиловки, — и мрачно хохотнул, наслаждаясь новой волной рассерженных сирен. — В-третьих, липкая дрянь — это твой сельдереевый суп, а наношу я розовую глину. Из Чили, заметь. И всё ради того, чтобы ты мог наслаждаться невероятной мягкостью моей упругой… — Я наслажусь, когда ты перестанешь вылетать на встречную! — заорал Шура, вцепившись в панель мёртвой хваткой. Сумасшедшая езда Бортника превращала внутренности в вышеупомянутый суп. — Лёва, блять, бери правее! Снова торжествующий смех. Ненавистный Тайлер зашёлся в динамиках совсем уже невыносимым визгом, и Лёва наподдал — газом и связками. Обессиленно выдохнув, Шура откинулся на спинку и натянул тёмные очки. Пусть хоть похоронят стильно. — Не волнуйся. На тебя я готов спустить хоть все свои кредиты, лишь бы ты не дулся. — Я с тебя тоже кое-что готов спустить. Только раздуешься ты, в одном своём драгоценном месте. — Не могу дождаться. И Лёва вывернул на широкую трассу, ведущую прямиком к их кварталу.