Четырёхкомпонентная теория любви

«Ты мне ни друг, ни брат, ни парень. Ты мне никто» — говорит Донхёк, а у меня крышу сносит. Честно говоря, я сам не понял как врезал ему по лицу. Заслужил. Вот именно. Кто он блять такой, чтобы так со мной разговаривать? Меня всего начинает трясти от злости, когда вспоминаю его змеиную морду. Я скриплю зубами и опустошаю второй стакан пива. Пиво я не особо люблю, но если угощают — почему бы и нет? Тем более, когда к нему еще и закуски бесплатные впридачу. Не жизнь, а сказка блять. — Чего кислый такой, поссорились что-ли? — Джено подсаживается рядом, укладывая свою руку мне на плечо. Джено двадцать два года, но в душе все пять, ей богу. Учится на факультете программной инженерии и в остальное свободное время подрабатывает барменом в клубе «Троян». Охуенное название клуба. Если его вообще так можно назвать? Обычный подвал для курильщиков, с кучей обрыганов и наркош. Ничего обычного — вы попали в гетто. Тут, кстати, ещё и проституток можно снять, но это так. На самый крайняк. Услугами здесь мало кто пользуется, в основном только травка, ксанакс. В общем, отдыхают заебись. С Джено мы познакомились ещё в старшей школе. Он учился в параллельном классе и бегал за девочкой, которая на него хуй клала. Ну, так и познакомились. Подрались на лестничной клетке, носы друг другу переломали. А потом свершилось чудо. Никто из нас и не думал сближаться, но жизнь сложная штука — хуй знает, что с тобой случится завтра. Вот и с нами это случилось. Я благодарен ему? Вполне. Из всего того дерьма, в которое я окунулся после окончания школы, вытащил меня именно он. До бэст френдс, как говорится, нам ещё далеко. Но я на большее и не претендую. Я вкратце рассказываю Джено всю ситуацию и прошу налить третий стакан. Парень пожимает плечами и делает, как просят. Это я в нём ценю больше всего. Он не заёбывает, не учит как следует делать. В этом он ас. — Интересно, а на что ты надеялся? Ты же сам съебался, будь рад принять оскорбления. Ты же не баба, чё обижаться-то. Про баб он стереотипно мыслит, кстати. Может быть травма от прошлых отношений, не ебу. Но в чём-то он, всё-таки, прав. Я, конечно, думал, что Донхёк встретит меня получше, но надеждой это сложно назвать. Просто я достоин большего? Джено ржёт над моими попытками встать, а мне его ударить хочется. Хули ржать-то над подавленным человеком? Ладно, это я уже загнул. Будь я в другой ситуации, то посмеялся бы за компанию. Но мне к этому ушлепку еще нужно зайти, отдать конспекты. Вообще это мог сделать Тэён, но почему-то его однокурсники дали их мне. Приехали, называется. После нашей перепалки видеть его не хочется. — За такси тоже заплатишь? — усмехаюсь я. Джено тянет «йо, чувак, давай, не наглей». Ну и хуй с тобой, чёрт безмозглый. — Всё, пока, старый козёл. — Ага, не ебнись по дороге. Я очень на это надеюсь. *** — Ты пил. Первое, что я слышу прежде, чем шагнуть вглубь палаты. Я пожал плечами. Да, чуйка у Донхёка отличная. Я ставлю небольшую сетку на тумбу и встаю у подоконника, открывая окно. — Что это? — говорит он с равнодушием, обнимая себя за плечи. Я не понимаю, почему людям так нравится осень? Вся эта слякоть, постоянные дожди и холодрыга уже заебала. Хочется нормальную погоду, чтобы солнце светило, ну или хотя-бы без дождя и без туч. А то невозможно. — Конспекты и фрукты, — я поворачиваюсь к нему, доставая из кармана сигареты и зажигалку. Курю я не часто, но затягиваться люблю. Подношу сигарету к губам и делаю вдох. Хорошо дымится. Донхёк кривится в лице, с отвращением отмахивая от себя столб дыма. Я усмехаюсь. — Здесь нельзя курить, — говорит он, не поднимая головы. За все мои десять минут прибытия в палате, Донхёк не смотрел мне в глаза ни разу. Странно, раньше он таким не был. Что, серьёзно испугался? — Посмотри на меня, — требую я, отталкиваясь от подоконника. Делаю последнюю затяжку и тушу сигарету об козырёк, выкидывая её через окно. И похуй, что этого делать нельзя. Это кого-то останавливало? Меня нет. Донхёк не смотрит. Головы не поднимает, не высовывается. Сейчас похож на черепашку, спрятавшуюся в своём панцире. Отвернул голову к стене и лежит, молчит. Чёртов придурок. Когда он исправится? Явно не скоро. — Хэчан. Хэчан — это Донхёк. Так его дед в детстве любил называть, пока не помер. Скользкий тип, никогда мне не нравился. А Донхёку нравился. И дед и прозвище. Парень заметно вздрагивает. Редко, кто его так называет. Кроме меня и мамы, наверное, больше никто. Ну, отец разок. Но отцу похуй на нас в целом, не то, чтобы на какое-то прозвище, что уж там. Таить не буду и врать тоже — мне ещё больше наплевать. Окей. Он снова не реагирует. Раньше Донхёк не был таким капризным. Сейчас он сам на себя не похож. Хотя, не мне судить. Мы полгода не контактировали. А сейчас стоим напротив друг друга, пытаемся разговаривать. Я сам это понимаю, но меня продолжает дико корежить от его наплевательского отношения. Я опускаюсь на колени перед Донхёком, хватая его за подбородок. Надо же, очнулся. — Мы не в цирке и я уже извинился, так что перестань вести себя, как ебаный кусок дерьма. Я пришёл узнать как ты себя чувствуешь, а не молча сидеть и смотреть, пока ты не соизволишь обратить на меня своё внимание. Он хмыкает и отталкивает мою руку. Ну, ещё бы. Сколько в нём силы? Судя по всему, целый вагон. Я шикаю от резкой боли в груди, где красуется рана. Не думаю, что Донхёк хочет говорить об этом. Поэтому на вопрос «ты как?» отвечаю сухо «нормально». Не в его положении сейчас спрашивать меня об этом, не думаете? — Сколько мне ещё здесь валяться? — говорит он, после продолжительной тишины. — Ну, может недели две ещё? Ты же медик, я не знаю. Ну, а вообще, лежать ему ещё недели две. Губчатые кости быстрее срастаются, так что не думаю, что процесс будет длительным. На поправку идёт, по нему видно. Наконец, он успокаивается, расслабляется. Я обхожу койку медленным шагом. Меня дико шатает. И всё же, алкоголь не мое. Донхёк поникает в себе, пока я усаживаюсь рядом. И я не спешу его тревожить. За окном сейчас мрачновато и опять дождь. Убейте, но по такому ливню добираться домой не хочется. Пятиминутное молчание нарушает сам Донхёк, поднимая на меня обеспокоенный взгляд. — Я слышу рёбра, когда вздыхаю, — он сглатывает, нервно проводит рукой по волосам и закусывает губу. Его губы особый мой фетиш. Пухлые, наливные, сочные. Такие, какие мне нравятся. Как у девушек, только лучше в сто раз. Я засматриваюсь на них на пару секунд. — Скоро всё пройдёт, не ной. Если бы на месте Донхёка была девушка, то меня бы давно бросили. Но это же Донхёк, ему некуда сейчас уйти. Он и сам этому не рад, я уверен. — Ты поел? Выглядит, как глиста. Худой. Щёки впали, лицо побледнело. Не нравится мне это — его загорелая кожа лучше. — А ты? Вопросом на вопрос? — Я первый задал вопрос. — Нет, я не ел, — спешит он ответить. Он, вроде бы, спокоен. Но меня напрягает его отрешённость. Его вот эти вот отводы глаз, сухие фразочки. Ну и какого он так себя ведёт? — А надо бы, — подмечаю я, глазами проходясь по его выпирающим ключицам, выглядывающим из под пижамы. Он ёжится, руки скрещивает на груди и губы поджимает. Ему даже стараться не нужно, чтобы выглядеть сексуально. И это пугает. — Почему ты не хочешь поговорить с Тэёном? Он, вроде бы, твой друг. — Не хочу, чтобы они видели меня таким, — каким таким? — Жалким. А, ну теперь понятно. — Ну, ты хотя бы поговори с ним. Из меня не лучший советчик, я это знаю. Но то, что я говорю — чистая правда. Парни переживают за него, а он тут выебывается. — Юта, — игнорирует он меня. — Как у него дела? Как-то непривычно слышать это от него, учитывая то, что он терпеть не мог всю компашку. А сейчас интересуется Ютой. Это... раздражает? Немного, просто непривычно. — Нормально? Мы не разговаривали, я не в курсе. Он тянет «а-а...» и снова замолкает. Что, больше спросить нечего? Например, как у меня дела? Что у меня нового? Да даже про сранного Хендери, но нет. Молчит. — Что? — замечает он мое недовольное выражение лица. — Ничего, — отвечаю я грубо и встаю с постели. — Поешь, а то выглядишь дерьмово. Он рот открывает, но ничего не говорит. На рыбку немо похож. Наблюдает со стороны за тем, как я накидываю куртку на плечи и захлопываю окошко. Да, погода стала ещё хуже. Ну чёрт. — Ты куда? — растерянно спрашивает он, бегая глазами туда-сюда. Я не отвечаю. Этот придурок вывел меня из себя, так что я не хочу вообще ничего ему говорить. За секунду оказываюсь у двери. Резко дёргаю ручку на себя, со всем раздражением. И напоследок слышу его «придурок какой-то» прежде, чем громко хлопнуть дверью. Пусть полежит, отдохнёт. Мне нужно побыть одному.