Легион

Чтобы ты меня понял, Сиэль, мне придется кое-что рассказать о себе. Извини, Себастьян, мы в последнее время стали с тобой близки, но не настолько. Я хочу поговорить с твоим господином наедине. — Себастьян, оставь нас. — Да, милорд, — и демон тут же исчез. «Даже не упрямился», — с некоторой обидой подумал Сиэль. – «Не сказал: а вдруг это опасно? А вдруг она хочет тебя обмануть?» Он повернулся к Ханне и твердо встретил ее взгляд. — Ну, рассказывай. — Эта история настолько грустна, что ее не стоит рассказывать на кладбище. В паре кварталов отсюда есть местечко, где можно выпить чашку неплохого чаю. Чай в забегаловке, куда привезла его Ханна на своей машине, был на самом деле не так уж плох, но, конечно же, не мог сравниться с тем, что готовил Себастьян. Они выбрали столик в углу, подальше от других, и устроились друг напротив друга. Ханна заказала кофе, а Сиэль – чай, English Breakfast. Было время завтрака. В кафе было довольно людно, но никто не обращал на них внимания. Женщина и мальчик казались окружающим матерью и сыном. Сиэль водил пальцем по краю блюдца и поглядывал на Ханну. Ханна молча пила кофе, не торопясь начинать рассказ. Сиэль дождался, пока ее чашка опустела, и наконец спросил: — Кто был человек, который пожелал тебе стать демоном? — Моя мать. Сиэль едва не поперхнулся чаем. Поставив чашку на стол, он сочувственно посмотрел на Ханну. — Она ненавидела тебя? Ханна грустно улыбнулась. — Что ты. Она любила меня больше жизни. Я думаю, я была единственная, кого она по-настоящему любила. Помню, она говорила мне: «Мужчины, как правило, глупы и тщеславны – ими легко управлять». Сиэль хмыкнул. — Значит, ты – яблочко от яблони. А кто был твой отец? — Он был воином, — Ханна помешала ложечкой в пустом стакане из-под латте. – Его жизнь была нелегкой с самого начала. Он родился от связи городского старейшины с блудницей. Отец взял его в свой дом, но когда дед умер, его законные сыновья выгнали моего отца прочь. Какое-то время отец был разбойником с большой дороги, потом, раскаявшись, раздал награбленное вдовам и нищим, а сам стал охранять караваны и купцов... Зажил честным трудом, короче. Встретил мою мать. Ее звали Фамарь. Она тоже была сиротой. Он женился на ней по любви, что было для тех времен довольно редко... — Кстати, сколько лет назад это было? — Я не знаю, когда точно я родилась. Я даже возраст, в котором я умерла, знаю лишь приблизительно. — Но хотя бы? — Три с небольшим тысячи лет. — Это было здесь, в Англии? — Нет. В древней Палестине. В Ханаане... По всей Массифе, Галааде и по Земле Ханаанской гремела слава о доблести Иеффая Галаадитянина. Все шесть лет, что он был судьей, израильтяне не только успешно отражали набеги аммонитян, но и впервые смогли их потеснить с пограничных территорий. Города, земледелие и торговля процветали под защитой Иеффая и его армии. Теперь уже никто и не вспоминал, что Иеффай — сын блудницы и бывший разбойник; скорее наоборот, новый судия слыл человеком богобоязненным и праведным. Он был уже в летах, имел жену и единственную дочь – девицу на выданье. Слава о красоте и благочестии дочери Иеффая могла сравниться со славой ее отца. Иеффай не торопился выдать ее замуж, хотя сваты приходили и из Массифы, и из соседних городов. «Господь не дал мне многих потомков, но я не ропщу, ведь он дал мне Ханну, которую я люблю так, как любил бы всех сыновей и дочерей вместе взятых. И пусть она сама выберет время покинуть мой дом вместе с достойным ее мужем». В конце концов Ханна согласилась выйти за Азарию, молодого воеводу из Манассии. В доме Иеффая уже шли приготовления к свадебному пиру, когда пришло известие, что царь Аммонитский собрал войско и идет войной против городов израильтян, и что войско его настолько велико, что у них не наберется и половины его, даже в бой выступят все мужчины, включая стариков и младенцев. Свадьбу Ханны пришлось отложить. Зная, что ее возлюбленный отправится защищать их землю вместе с ее отцом, Ханна предложила обвенчаться тут же, без свадебных торжеств, чтобы Азария ушел на войну уже ее мужем. «Но если я погибну, ты сразу из невесты станешь вдовой и будешь вынуждена оплакивать меня», — возразил ей суженый. «Если Господь это допустит, сердце мое будет вечно оплакивать тебя, не важно, кем ты мне был – женихом или мужем». «Нет, Ханна. Я вернусь, и мы дадим наши обеты, не в слезах, а в радости. И за свадьбой последует веселый пир, а не кровавая битва». Так он и ушел ее женихом. К великому счастью Ханны, оба они, и отец, и Азария, вернулись целыми и невредимыми. Войско Иеффая разбило армию, выставленную против них союзом двадцати аммонитских городов, и аммонитяне смирились пред сынами Израилевыми. В день, когда ее отец вернулся в Массифу, Ханна, ликуя, первая выбежала за ворота встречать его. Она безмерно радовалась, ведь гонец уже сообщил ей и матери, что отец жив и здоров, и что Азария едет вслед за ним. Каково же было ее изумление, когда отец, завидев ее у ворот, спрыгнул с коня, заплакал и разорвал на себе одежду. «Ах, дочь моя! Ты сразила меня; и ты в числе нарушителей покоя моего! Ведь перед сражением я дал обет Господу: если Ты предашь аммонитян в руки мои, то по возвращении моем с миром от аммонитян, что выйдет из ворот дома моего навстречу мне, будет Господу, и вознесу сие на всесожжение». Ханна горько заплакала, но недаром она славилась среди девушек своим послушанием и честью. Утерев слезы, она сказала отцу: «Ты отверз уста твои пред Господом — и делай со мною то, что произнесли уста твои, когда Господь совершил чрез тебя отмщение врагам твоим аммонитянам... Сделай только вот что: отпусти меня на два месяца; я пойду, взойду на горы и оплачу девство мое с подругами моими». Отец согласился и отпустил ее. Ханна с подругами и матерью уединилась на два месяца в горах. По прошествии двух месяцев она возвратилась к отцу, и он совершил над нею обет свой, который дал, и она не познала мужа. — Все так и было? И никто не попытался спасти тебя? — Отец спрашивал священников, можно ли заменить жертву. На ягненка, на быка или на другую девушку... например из пленных. Если бы ему разрешили, я думаю, он не пожалел бы целого стада баранов. Но старейшины и священники боялись, что если обет не будет выполнен, народ постигнут ужасные несчастья. И у них были на это причины. Если ты внимательно читал Ветхий Завет, то представляешь, насколько суров был Бог израильтян. — А твой жених, он разве не был против? — Честно говоря, когда я попросила отца об отсрочке, я надеялась на Азарию. Я думала, что если он любит меня так сильно, как говорит, то выкрадет меня – в горах это было не так уж трудно. Мы убежим вместе, тогда гнев божий падет только на нас, а не на отца и его народ. Два месяца, что я жила в пещере в горах, я каждый день ожидала его... Когда он пришел, то сказал, что будет помнить обо мне вечно. Сиэль опустил глаза и уставился в свою чашку. — Одна я не могла сбежать – в то время женщине было небезопасно пускаться в странствие одной. Да и вход в пещеру днем и ночью стерегли стражники, присланные отцом. — Значит, твоя жертва была не совсем добровольной, — заметил Сиэль. — Ну конечно же, — Ханна скривила губы. – Разве молодой девушке, которая почти не знала горестей, легко расстаться с жизнью? Два месяца Ханна вынуждена была дожидаться смерти. Отец обеспечил ее всем необходимым, так что она ни в чем не знала нужды, верные подруги были с ней, мать приходила из Манассии каждый день, нередко оставаясь на ночь. Ханна часто плакала и молилась, но мать плакала гораздо больше ее. Пожилая женщина похудела, лицо ее осунулось. Ханна стала бояться, что горе сведет ее в могилу раньше, чем она потеряет дочь. Она как могла старалась утешить мать, в глубине души зная, что все бесполезно. Но неожиданно Фамарь собралась с духом, окрепла, перестала плакать. Снова она всю себя посвятила заботе о Ханне, как в те времена, когда та была маленькой девочкой. С мужем своим Иеффаем она почти не разговаривала, но перестала дерзить ему и сыпать проклятиями. Фамарь успокоилась и стала нашептывать Ханне, что та не умрет. — Я тогда ничего не поняла. Я решила, что мать немного тронулась умом, но не стала с ней спорить. Если бы я увидела печать, я бы обо всем догадалась... Тогда демоны и духи часто ходили среди людей, в них верили так же, как сейчас верят в науку. Демона, с которым моя мать заключила контракт, звали Иштар Паллас. — Это был демон или демоница? — Впервые я увидела ее среди пленных аммонитян, приведенных отцом. Израильтяне забирали в рабство в основном женщин. Среди других девушек она не слишком выделялась, не блистала красотой. Я сама лишь потом разглядела ее. У нее была бледная кожа и пепельно-серые волосы. На вид ей было лет 14 — 15. Она была довольно высокой для своего возраста, но невероятно тощей. Глаза ее были серые с желтизной, а рот большой, как у лягушки. У нее были черные ногти, но это не показалась странным, так как все достигшие зрелости аммонитянки красили ногти. Она никому не приглянулась, никто из воинов не попросил ее в наложницы или рабыни. Мать взяла ее служанкой, я сперва думала, что из жалости. Мать называла ее Ашти... Работала она хорошо и оказалась на редкость смышленой. Моя мать всегда была добра и снисходительна к слугам, но на Ашти за малейшую провинность сыпалась брань и тумаки. Я даже как-то заступилась за нее, но мать сказала, что знает, что делает. — Ну конечно. Мало кто способен быть добр к демону, который вот-вот заберет твою душу. Маленький Ионас, не дойдя несколько шагов до колодца, выронил пустой бурдюк и застыл на месте от ужаса. Он видел, как их соседка Фамарь, жена Иеффая Галаадитянина, рухнула на землю как подкошенная. Но не это испугало мальчика, а огромная тень совы с горящими красными глазами, неподвижно зависшая над телом. Ионас видел, как крылья совы обвились вокруг бедной Фамарь, а ужасный клюв склонился к шее. Мальчик стоял, не в силах сдвинуться с места, закричать и даже прошептать молитву, хотя сразу понял, что не иначе как злые аммонитяне призвали демоницу Лилит, чтобы она выпила кровь жены Иеффая. Неожиданно тень совы взорвалась облаком перьев, а на ее месте оказалась худая девочка в лохмотьях. Но Ионаса этим было не провести, он видел, что у девочки такие же красные глаза с вертикальными зрачками, как были у совы. Он приготовился позвать на помощь, но девочка вдруг приложила палец к губам и громко шикнула, так что крик застрял в горле пастушка. Слезы ужаса потекли из глаз Ионаса – он подумал, что Лилит сейчас съест и его, но девочка рассмеялась и велела убегать со всех ног. — Ну, что же ты, беги, пока я добрая! Ионас не заставил себя долго упрашивать. Ашти развеселилась и сложив руки рупором, крикнула ему в догонку: — Беги, беги, Ионас, может, мы когда-нибудь еще встретимся! До нее долетел вопль ужаса пастушка, и она увидела, как мальчик удвоил скорость и скрылся за деревьями. На земле у колодца остались лежать забытый бурдюк и мертвая Фамарь. Ашти в последний раз склонилась над телом, закрыла ей глаза. Потом взглянула на свою левую руку, перевязанную грязной тряпицей. Размотав ткань, она увидела, что печать на тыльной стороне ладони исчезла. Ашти... нет, Ашторет, Иштар Паллас, была теперь свободна. Ну и сыта, конечно же. Самое время было уйти, но ей было любопытно, чем закончилось жертвоприношение. Да и хотелось узнать, что за демоница получится из Ханны. Взглянув на солнце, Иштар поняла, что самый драматичный момент она безвозвратно упустила. Зато теперь не было причин спешить, и она отправилась в путь пешком, насвистывая себе под нос веселую песенку. На улицах города паники пока не было, Иштар добралась без приключений до самой стены, которая опоясывала святилище. Тяжелые ворота были заперты, их охраняла стража. У обочины теснилась толпа заплаканных женщин: подруги и родственницы Ханны, которых не пустили в храм. Они пришли, чтобы оплакать ее. Иштар хитро подмигнула им и собралась было вступить в короткую дискуссию со стражниками о пропуске демона на священную землю (которая, как она заранее знала, закончится смертью всех стражей, кто окажет сопротивление), когда из-за ворот раздался леденящий душу вопль, а вслед за ним еще один, и еще. — Похоже, все только начинается, — пробормотала Иштар. Толпа у обочины заволновалась, стражники тоже. Из-за стены доносились крики и беготня, но стена была достаточно высокой, чтобы за нее можно было заглянуть. Воины Иеффая начали спорить между собой, стоит ли открывать ворота, ведь начальник строго— настрого приказал стеречь их, что бы ни случилось. Иеффай сказал, что сам откроет их изнутри, когда все завершится, но судя по всему, что-то явно пошло не так. Свист и звук падающего тела – окровавленный труп одного из священников перевалился через стену и шлепнулся в пыль к ногам стражей. Женщины завизжали, даже мужчины в ужасе отпрянули. Из развороченной грудной клетки священника выползла и скрылась в кустах черная кобра. — Я бы на вашем месте открыла ворота, — посоветовала Иштар. – Там ЧП. Когда стражники наконец решились отпереть засовы, Иштар первая проскочила внутрь. Широкий двор был усеян телами: священники, городские старейшины и воины, мертвые и умирающие. Повсюду ползали черные змеи, жаля людей и пожирая их плоть. Посередине двора, на возвышении, стоял сложенный из больших камней алтарь. На алтаре лежала большая охапка хвороста, а на ней, свесив босые ноги, сидела Ханна. Она была одета лишь в короткую тунику, волосы девушки украшали три белых розы. Белая туника была порвана и спереди залита кровью, вытекшей из перерезанного горла Ханны. Рана уже затянулась, на смуглой коже девушки не было ни царапинки. Цвета крови были глаза Ханны – горящие глаза демоницы. Ханна казалась такой красивой, что Иштар испытала острый приступ зависти. «Эта красота была словно специально создана быть запечатленной в вечности. Какие стройные у нее ноги, какая пышная грудь!» Сама Иштар была настолько плоскогруда, что переодевшись в мужскую одежду, успешно выдавала себя за мальчика. Перепрыгивая через лужи крови и разбросанные по земле мечи и копья, она направилась к алтарю. Она глядела только на Ханну, и не сразу заметила сгорбленную фигуру на ступеньках. Седой, дряхлый старик все еще сжимал в трясущейся руке жертвенный нож, Иштар с трудом признала Иеффая. К ее удивлению, он был жив и невредим. Ханна почему-то пощадила его. Иштар подошла к Ханне, протянула ей руки и помогла спрыгнуть на землю. — Кто ты? — Меня зовут Иштар Паллас. Я исполнила желание твоей матери – и Иеффай совершил над тобою свой обет, и ты осталась жива. Теперь ты долго не умрешь. Ханна не сразу поняла, что все это значит. — Моя мать... она мертва? — Да, — серьезно ответила Иштар. – Я забрала ее душу. — Ты..., — Ханна протянула руку и коснулась груди Иштар. Девушка не отстранилась. — Ненавидишь меня? Хочешь убить? — Я не знаю, — прошептала Ханна. – А где Азария? Он не пришел проститься со мной? — Азария вчера сел на коня и, стеная, уехал прочь. Его страшило быть свидетелем твоей смерти. Ханна закрыла лицо руками. — Мать умерла, Азария уехал... Что мне делать? Мне больше нечего здесь делать... — Ты можешь сровнять этот город с землей, если это поможет утолить твою боль. Ты имеешь право. Ханна долго молчала. — Я не стану, — наконец ответила она. Взглянула на скорчившегося у ее ног отца. – Пусть живут... Пусть он тоже живет, иногда ожидание смерти тяжелее, чем сама смерть. Я дарую им жизнь. Иштар улыбнулась. — Да будет так. Твое имя означает «милосердие, милость Божья». Сегодня Бог никого не пощадил, зато на свет появилась демоница с таким именем. — А где сейчас эта Иштар? Ханна пожала плечами. — Почем я знаю. Мы с ней недолго были вместе: вскоре ей наскучила роль моей наставницы, а я все чаще стала вспоминать о том, что она является убийцей моей матери. Мы расстались, едва не подравшись. Я никогда специально не искала с ней встречи. До Рождества Христова я видела ее пару раз – в Египте и в Греции. Последние пару тысяч лет о ней ни слуху ни духу. Возможно, она мертва. — Может, она уже эволюционировала, — усмехнулся Сиэль. — Нет, Иштар этого не хотела. Она хотела вновь обрести то, что когда-то потеряла. Единственное, о чем она мечтала – вспомнить, кто и когда сделал ее демоном. И кем она была до этого. Ей казалось, что за этим кроется нечто важное. А по мне, так не все ли равно, из какой пещеры или хижины, от каких неандертальцев плохой демон увел тебя на путь тьмы? Главное, чтобы этот путь в конце озарился светом. Три тысячи лет я сама не знала, чего ищу. Пока не встретила его. — Я не понимаю... Я знаю эту историю, но не понимаю. Что такого ты увидела в Луке? — Свое отражение. Демон приходит в мир людей, чтобы отыскать свое отражение, того, кем когда-то он был сам. Все доброе и светлое, чего лишился падший ангел. Демоны не осознают это, но не могут перестать искать. Это называется голод, жажда поглотить душу. И ты уже знаешь, что случается, когда демон находит свою «идеальную душу». Можно сказать, процесс питания и размножения у нас практически одно и то же. Как если бы точимый червем плод мог сам обратится в червяка. — Фу, — Сиэль поморщился. «Личинка, — вдруг пришло ему в голову. – Когда Себастьян начал воспитывать меня, я стал личинкой демона. А Алоис и Ханна помогли мне пройти стадию куколки. Сейчас я бабочка, и Себастьян тяготится мной. Конечно, ведь бабочки не заботятся о других бабочках». Естественно, от таких сравнений легче не стало. Зато теперь он лучше понимал демонов. — Кстати, Алоис и Лука... Себастьян говорил, что они обычные дети. Это так? — Себастьян не смог распознать и меня с Клодом. Когда вторая душа спит внутри человеческого тела, демона невозможно определить. Они станут демонами... когда придет время. — Я мог бы догадаться – от осины не родятся апельсины, — проворчал Сиэль. — Итак, вместе с ними нас шестеро демонов. Мы собираемся организовать семью. «Черт, я сам это сказал». — Да. — Ты хочешь жить под одной крышей. У каждого должна быть своя комната. — У нас две свободных спальни. — Мы уйдем сразу же, если нас что-то не будет устраивать. — Конечно. Я не смогу вас удержать. — Вообще-то я считаю, что это довольно глупо. Я взрослый, мне не нужны родители. Так что мамой я тебя называть не буду! Даже не надейся. — У меня уже есть двое сыновей. Не волнуйся, нелюбимым пасынком ты тоже не будешь. Скажу соседям, что к нам приехали брат мужа и его сын. Можешь звать меня тетей на людях, и то не обязательно. — Себастьян. — Да, мой господин. — Я хочу спросить тебя... Ты согласен жить с Ханной и Клодом? — Мое желание не имеет значения. Если вы решите переехать к ним, то я отправлюсь за вами. — Я знаю, — Сиэль насупился. – Но я хочу знать. Что ты об этом думаешь? Мне важно твое мнение. Себастьян впервые за сто лет посмотрел на него так, как если бы Сиэль снова был человеком. Это длилось всего лишь миг – демон быстро отвел глаза, но Сиэль почувствовал и запомнил. И этого было достаточно. — Так стоит попробовать или не стоит? – сердито спросил он, не понимая, на кого и почему он сердится. — Я думаю, стоит, — ответил Себастьян, удивляясь Сиэлю и самому себе. Сиэль кивнул. Он думал о Себастьяне и Клоде, которые не помнят, откуда они взялись. О притворщике Алоисе, который всегда хотел быть любимым, о печальной Ханне и о той женщине, что превратила в демона собственную дочь. О веселой циничной Иштар, которая мечтала об одном – вновь обрести свою человечность. А была ли она когда-нибудь у нее? Можно ли вновь обрести то, что утрачено? Если все-таки да, то получается, что все на свете заменимо, даже потерянная жизнь и семья... Он тут же сказал себе, что это не так. Он и сейчас считал, что ничего из потерянного не вернуть. Таков этот мир. Но это не значит, что нельзя приобрести что-то новое. — Себастьян, сделай мне чаю. Только настоящего, как пьют люди, а не пустую чашку. — Да, мой господин.