White Wolf Services

Вообще перепутать местами сливной и наливной шланги никто с IQ выше двадцати не способен, но этот хрен смог. Как? Изначально поставил на водопроводную и канализационную трубы не те соединения. Геральт искренне хотел знать, своими ли руками заказчик совершил сие чудо или нанял кого-то столь же одаренного. Сам создатель Дома-который-построил-Мудак на этот раз был в настроении стоять у сантехника над душой, пока тот работает, и говорить о том, какой он молодец, а все вокруг говно, начиная от производителей шлангов и вплоть до… — Ты молодец, конечно, обещал прийти и пришел, по-мужицки поступил. «Невероятная заслуга», — подумал Геральт. — Нет, ты вот ухмыляешься, а есть такие, знаешь, пидарасы, наобещают золотые горы и нихуя не делают. В начале месяца заказал, блядь, сайт для салона. Ну чтоб там статьи были, картиночки, инстаграм и все дела. Нанял парня — тот обещал все в лучшем виде, потом пропал, сучка, на два дня, а потом, прикинь, прислал мне фотку, где он с головой замотанной — такой типа «я упал, теперь инвалид, работать не могу». Пидор, блядь. Думал, я в такую хуйню поверю? Геральт замер с разводным ключом в руке. — И что, так и не доделал вам? — Ага. Три минуты, сученыш, по скайпу извинялся. Знаю я таких. Ты б его увидел — тоже подтвердил бы, что он пидор. Хуи он сосал и травмировался, от усердия, блядь. Это не пацан вообще, а баба натуральная. Знаю я таких блядей, они работать как люди не могут, у них одна функция — на хую скакать. Перед глазами все замигало красными вспышками. Руки нехорошо затряслись. Один крепкий удар в челюсть. Или несколько. Тварь. Тихо. Контролируй себя. — Вы так уверены, что он гей? — Не, а кто он еще? Он при мне губы помадой красил. — Гигиеническая поди. — Признак скрытого пидараса. И брови… Геральт встал, нехорошо возвышаясь над этим среднего роста мужчиной, обрюзгшим и лысеющим. Тот неловко посмотрел на него снизу вверх. — …явно выщипанные, — закончил он уже с меньшей уверенностью. Этот ключ весит полтора кило. Хром-ванадиевая сталь. «Тебе больше не двадцать. Это клиент. Это испортит твою профессиональную репутацию. И главное, это никому не поможет и никого не переубедит». — Вам виднее, — ответил Геральт и повернулся к своему ящику с инструментами. — Я б таких убивал вообще. Какая хорошая фраза. — Не нам решать за Господа, — сарказм не будет замечен. Заказчик прервал свое метание говном, тем не менее. Продолжим эту милую светскую беседу. — Скажите, а откуда у вас этот шторный бизнес? — От матери достался. — Ммм. Конечно, сам-то ты ничего толкового построить не можешь, жалкое создание. Но Мудак-который-построил-дом истолковал молчание иначе. — Сам я бы автосалон открыл. Или вот магазин стройматериалов. — Может, вам стоит попробовать, — предложил Геральт философским тоном, — шторы-то дело бабское, а у вас, я вижу, к настоящим мужским вещам душа лежит, — он похлопал по многострадальной трубе канализации и задвинул машинку на место. Он поставил Painkiller, выруливая на шоссе. Почему-то казалось стыдным показаться Лютику на глаза, когда он только что выслушал эту унизительную тираду и не только не прописал тому гандону по морде, но даже и работу всю закончил в лучшем виде. В голове удивительным образом перемешались вбитые с ранних лет понятия о пацанской чести и восприятие парня — подумать только — буквально как своей невесты. Как будто Лютик был его девушкой, и Геральт должен был без раздумий уебать каждого, кто посмел дурно говорить о нем. Черт дери. Надо успокоиться. В кармане лежали заработанные всего за несколько часов три двести. Цену он задрал, конечно. Как будто мог теперь на деньги того хрыча купить Лютику… что? Клубники и персиков? Еще одни кеды? Новый блокнот? Защиту от уродов на жизненном пути все равно купить нельзя, ни за какие деньги. Да он же даже не слышал ничего и не знает, что о нем за глаза говорят. «И не узнает», — твердо решил Геральт. Нельзя ему рассказывать ни в коем случае. Даже если Лютик решит возобновить сотрудничество с этим хреном, придется найти другие способы убедить его этого не делать. Хотя тот, поди, и сам не захочет… Как же хотелось, чтобы этот его бизнес пошел на дно с всеми своими филиалами, оставив хозяина без гроша в кармане. «Но на него ведь люди работают», — подсказал голос разума. — «Менеджеры, швеи, продавцы. Простые люди, вовсе не такие злобные твари, как их начальник. Наверное». Геральт все же был слишком пессимистом в отношении людей. Он не мог себе позволить иллюзию, будто есть вот плохой дядя-директор и хорошие ребята-рабочие. Знал прекрасно, что многие из этих продавцов наверняка согласно кивали бы фразе «таких надо убивать». Да и из менеджеров тоже. Не так уж высшее образование в этом плане влияет. И все же, чего бы ни требовали инстинкты, бить было нельзя. Жизнь — не компьютерная игрушка, где ты можешь всем навалять и выйти героем. Он не мог себе позволить ни одного привода в полицию, с его-то личным делом тем более. У него дома Цири и сам Лютик, их нельзя бросить просто так. Да, вот как поступают цивилизованные люди. Думают на несколько шагов вперед. Делают выбор и знают, что в мире нет безупречных исходов. А вопросом о том, почему именно его судьба вновь и вновь ставит перед таким выбором, лучше вообще не задаваться. «Между молотом и наковальней, действительно», — подумал Геральт, глянув на название песни на дисплее аудиосистемы. Когда интернет более-менее вошел в жизнь простых людей, он завел эту привычку — искать в сети переводы любимых песен. Ему, выросшему без единого урока музыкальной грамоты и не умеющему толком отличить одну ноту от другой, не говоря уж про всякие регистры и тональности, тексты казались важнее музыки. Тупая попса типа «ты ушла и я один, как же так о-о-о» раздражала, зато песни о силе духа, возмездии и скорости были самое то. Он выучил английский по песням. Ну, не идеально, конечно, но объясниться с заплутавшими в старом городе иностранными туристами получалось неплохо. Правда, слово «возмездие» не пригодилось ни разу. Лютик же слушал что-то не то чтоб ужасное, но все-таки другое. В том, что он любил, Геральту, кажется, не хватало агрессии. Агрессии. Очень смешно. Он вспомнил, как однажды, лет в двадцать, подрался с группой парней, которые назвали Роба Хэлфорда вонючим гомиком. «Что ж мне так важно их защищать, если сам я не это самое?» В смысле, все ведь гетеросексуалы иногда фантазируют о том, как трахаются с парнями. Или как оставить красивого парня жить у себя дома, чтобы иногда говорить с ним по душам, готовить ему еду и смотреть, как он довольно уплетает твою стряпню, а еще следить, чтобы он по утрам не тырил втихую твою бритву, потому что его, видите ли, не такая удобная. Это ж у всех нормальных мужиков такие мысли бывают. Геральт тяжело вздохнул. Абсолютно «нормальных» мужиков не существует в принципе, он был в этом уверен. Он смутно помнил, как однажды они с Хиреаданом выпивали и тот пытался ему растолковать про какую-то шкалу то ли Кингли, то ли Килси, но он понял только в общих чертах. И все же то, что вертелось в голове, явственно подталкивало к простому выводу. Кое-кто. Просто. Би. И вот именно поэтому отказался тогда проходить тест на эту самую шкалу. Потому что сам понимал, какой выйдет результат. Что, предположительно, должна показывать твоя шкала, когда ты раз десять пересмотрел экранку «Богемской рапсодии»? А если быть совсем честным, то, наверное, около сорока раз. Цири вышла встречать его к воротам. — Тихо только, — попросила она, обнимая, как обычно. — Лютик спать лег, голова заболела. Геральт встревоженно нахмурился. — Ты только не ругай его, он просто не хочет быть обузой. С утра сегодня объяснил мне, как что работает, — принялась рассказывать она, пока они шли через сад к дому, — это, кстати, очень интересно, прикинь? Посмотреть на эти маркетинговые уловки изнутри. Но потом я начала настраивать, а там эти панели, списки, где-то в каком-то меню дополнительных настроек проставить маленькую галочку и так далее… В общем, он начал подглядывать в экран, чтобы мне прямо пальцем показать, что и где. Сначала все нормально шло, а потом он пошатнулся как-то нехорошо и воды попросил. Отправила его спать. — Идиот. — Ну спокойно, спокойно. Он взрослый мужчина, привык работать, ему тяжело жить тут как павлину во дворце, знаешь — поел, поспал, хожу красивый. — Павлину… — пробормотал Геральт, глядя на висевший в прихожей рюкзак крестницы, украшенный дюжиной значков, среди которых был и радужный флаг. Его терзали сомнения, делиться с кем-то своими переживаниями было ужасно непривычно, но… Нет, как ни стыдно, но девочка-подросток пожалуй могла лучше разобраться с этой моральной дилеммой, чем он сам. — Я расскажу тебе одну вещь, но обещай мне ни в коем случае даже не упоминать это при Лютике. — О, секреты. Да, конечно. Клянусь… — с жаром согласилась Цири, — даже клянусь своими волосами, вот. Геральт едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Ох уж эта школьная привычка драматически клясться. Выйдет во взрослую жизнь, быстро отбросит эти пустые ритуалы. — Так сложилось сегодня, случайно, что я работал у бывшего клиента Лютика, которого тот оставил из-за этого своего сотрясения. Мужик вел себя по-скотски, он… Он не просто не верил в травму, это бы я понял. Он обозвал… — язык не поворачивался повторять, — если выразиться прилично, то назвал его… геем и проституткой. — Гомиком и шлюхой, я поняла. Не пытайся скрыть от меня слова, жизнь хуже самых страшных выражений. — Да, так. И еще хлеще. Я… я чуть не избил урода. Был как бык перед красной тряпкой. — Ах он мразь… Но… Но ты сдержался! — догадалась Цири. Почему в ее голосе гордость? — Да, я позволил… — Позволил себе остаться на свободе, чтобы заботиться о Лютике дальше? Позволил себе не марать руки о того, кого уже не исправить? Не видела, что там за черт, но могу поспорить, ты одним ударом мог отправить его в травматологию. Ты большой молодец, что не повелся, ты умнее этого! Хех. Вот видишь, ты способен… А когда я была еще козявкой, Калантэ меня пугала тем, что ты мог избить людей просто за то, что они плохо отозвались о твоей любимой музыке. — На тот момент это было правдой. Почти. — Ты прям как Илья в «Агентах А.Н.К.Л.» — ободряюще улыбнулась Цири, — силен как машина, но задень кто твою сентиментальность, так ты в руках себя держишь с трудом. А потом еще долго переживаешь, что не размазал всех по стенке. Блин, запрещённый прием. Геральт тайно обожал этого персонажа. — Он был плохой шпион, я считаю. В этом деле холодная голова важнее сильных рук… Эй, погоди, при чем здесь сентиментальность? Цири вздохнула так, будто страшно устала. — Есть такое понятие в англоязычном интернете, emotionally constipated. Человек с эмоциональным запором, если дословно. И прости уж, но это прям вот про тебя. Но я смотрю, нашлось лекарство. Тебя очень задевает, когда оскорбляют твоего па… Лютика. Этажом выше раздался тихий сдавленный звук, как будто кот шерсть откашливал. Упомянутый персонаж все это время, конечно же, просто шел в ванную, а вовсе не навис над лестницей, вслушиваясь в негромкий разговор. Увы, фраза «не упоминать это при Лютике», услышанная случайно, не оставила ему выбора. В кого ты только такой выродился, Юлиан? Парень скрылся в ванной, забыв закрыться в этот раз. Но возвращаться к двери не стал, хотя от того, что он сейчас узнал, гулко стучало в груди и висках — переварить это хотелось в одиночестве, чтобы никто случайно не побеспокоил. Нет, даже не так: чтобы не пришлось натягивать жизнерадостную маску, пока у самого на душе кошки скребут, не говоря уж о том, что голову снова тисками сжала ноющая боль. Голос отца звучал глухо — в ушах звенело после мощной оплеухи. Он крепко, до синяков стиснул его за плечо, а второй замахивался со всей дури: то ли свято веря в то, что ударь посильнее, и вся скверна из сына выйдет; то ли просто отыгрываясь на нем, как обычно. Нет, не как обычно. Он раньше никогда его не бил. Кричал, обзывал последними словами, но руки не поднимал. Юлиан верещал, как резаный — не потому что удары ремня были совсем уж невыносимо болезненными, нет. Уж точно не больнее того раза, когда он свалился с дерева в саду и переломал ребра — а тогда он только скулил жалобно и кусал губы до крови. Просто Юлиан как-то дожил до девятнадцати и ни разу не был бит: ни отцом, ни соседскими мальчишками (потому что они все были слюнтяями и никто не умел драться), ни быдлоганами, которые периодически совершали рейды к определенным клубам. Он всегда был предельно осторожен в том, что касалось провокаций. До сегодняшнего вечера. Он опустил крышку унитаза, сел сверху, руки сложил и уперся предплечьями в колени, а лбом уткнулся в сгиб локтя. В такой позе отчаявшегося мыслителя голова болела чуть меньше. Гиселер. Так его звали все, включая даже ректора, хотя настоящее его имя было Владек или что-то вроде того. Гиселер был фронтменом университетской группы и сыном промышленного магната, а по совместительству — мецената и главного инвестора средств в их шарагу. Такое стечение обстоятельств вполне ожидаемо приводило к тому, что на некоторые его выходки в университете закрывали глаза.

Я отказываюсь продолжать раскаиваться, Чтобы угождать, словно раб, вашим желаниям.

Юлиан уже и не помнил, как узнал об их кавер-группе и как попал на прослушивание. Все будто случилось как-то само. Он просто всегда мечтал играть что-то громкое и крутое перед большой публикой.

Никакого раскаяния от меня вы больше не получите. Больше никакого подчинения дилетантам.

Говорили, что у Гиселера очень сложный характер и он уж очень избирательно подходил к отбору музыкантов. Брехня. Как только они встретились взглядами, Юлиан уже знал, что место соло-гитариста и второго вокалиста достанется ему.

Слишком долго моё существование было тайной. Я жил, как затворник, Женоподобное существо с тонкой душевной организацией, Фаталистичное и безропотное.

Ему нравилось творить эпатаж на сцене. Он был уверен, что эпатаж на сцене — это именно то, с чем он свяжет свою карьеру в будущем. Они играли Placebo — B3 на дискотеке в честь экватора, когда Гиселер подошел к нему вплотную. Лютик — такой он выбрал сценический псевдоним — несколько раз видел, как такое происходило на лайвах известных групп. В том числе и у Placebo. Не выпуская бас-гитары из рук, Гиселер наклонился к нему и заткнул ему рот поцелуем, стоило Лютику только допеть куплет. Сердце пропустило удар. Он чудом умудрился сыграть нужные ноты и очень обрадовался, услышав, как барабанщик навернул лишний квадрат из-за случившейся паузы. Иначе не нашлось бы времени набрать воздух в легкие, чтобы вступить в припеве. В ушах были мониторы и он не слышал реакцию толпы, только краем глаза увидел, как забились в экстазе девчонки в первых рядах. Наверняка кто-то еще орал «пидрилы!», но это уже было не узнать. По крайней мере, в записи не было слышно. Видео в Фейсбуке набрало несколько тысяч просмотров. Видео в Инстаграме набрало несколько тысяч лайков. Несколько часов спустя, дома, отец набросится на него, будто фурия, вырвет из его рук гитару и с оглушительным треском ударит ею о пол — Юлиан с широко распахнутыми глазами завопит, бросится к нему, но в паркетном полу уже будет зиять огромная вмятина, а тряпичный чехол сгорбится: гриф явно отломило от корпуса. Отец отшвырнет гитару в сторону, схватит его за отросшие вихры и потащит в кабинет на первом этаже. Швырнет, будто вещь, на кожаный диван — он потом всю жизнь будет ненавидеть кожаные диваны, запах, который чувствуешь, утыкаясь в них носом, и противный скрип, который раздается, когда на твое тело наваливаются, вжимая тебя в диванное нутро. — Мой сын не будет педиком, — ревет отец, вытаскивая из-под своего бегемотьего живота ремень. — Мой сын не будет пидором! — рычит он, рывком задирая на нем рубашку, которая не выдерживает напора и трещит по швам. От первого удара Лютик кричит что есть мочи, пытается вырваться и получает мощную оплеуху. Дальше — уже не пытается вырваться, только отчаянно подвывает от ужаса. Вздрагивает всем телом от каждого удара, потом уже трясется безостановочно — от напряжения свело, кажется, все мышцы в теле, он не может пошевелиться, не может сделать ничего, чтобы остановить этот кошмар. Отца несёт — остановившись ненадолго, чтобы передохнуть, он называет его по имени, говорит вещи, которые потом будут сниться в кошмарах. Что Юлиан позорит весь их род. Что он всегда подозревал — с сыном что-то не так. Что он, пожалуй, отправит его в лагерь конверсионной терапии, где таких же, как он, извращенцев лечат голодом и прочими депривациями. Что лучше бы, пожалуй, он вообще куда-нибудь сгинул с глаз долой. Странное дело, думал Лютик, слоняясь из одного угла ванной в другой, будто сомнамбула. Это словно само Мироздание тыкало его носом в участки его жизни, которые расползались, как протершаяся ткань, а он их неаккуратно, наспех заштопал первыми попавшимися под руку нитками. Теперь из-под кривого шва лезли совпадения, которые не могли случиться ни в одной нормальной вселенной. Только в такой ебанутой, как эта. Отец выдохся довольно быстро, хотя Юлиану показалось, что пытка длилась вечно. Бряцнула пряжка — он куда-то швырнул ремень, отпустил его. Только тогда Юлиан заметил, как тяжело тот дышит, будто раненое животное. Потом он увидел краем глаза, как отец закряхтел и грузно повалился на пол, на свой любимый персидский ковер, схватившись за сердце. — Альфред! — закричала мать, врываясь в кабинет. Она, оказывается, прибежала на шум. Неужели все это время торчала за дверью и просто слушала, как он воет?.. — Что ты натворил?! — взвыла она, пронзительно зыркнув в сторону Юлиана. — До чего довел отца… Альфред, — она бросилась к мужу. — Сволочь неблагодарная! Кто-нибудь, вызовите скорую! Что-то окончательно надломилось внутри Лютика. Он медленно поднялся с дивана и проплыл к выходу мимо шебуршащихся на полу родителей, словно какое-то привидение. — В кого ты только такой выродился, Юлиан? — в сердцах сказала мать, когда он уже был в дверях — словно бросив последний камень. Юлиан быстро направился наверх, в свою гардеробную, стараясь двигаться так, чтобы рубашка не терлась по ссадинам на спине. Как хорошо, что в их гребаном дворце были горничные и все вещи всегда лежали на своих местах. Он в жизни не смог бы собраться так быстро, если бы все оставалось там, где он это бросал. Даже дорожную сумку не смог бы найти. Теплая толстовка. Смена белья. Зубная щётка. Запасные кеды, в это время часто идут дожди. Макбук. Наушники. Зарядки. Наличка. Какая-то очень отрешенная от реальности часть его сознания притворилась, что они отыгрывают постапокалипсис, как тогда на кабинетной ролевке. Есть три минуты, чтобы собрать все самое нужное, иначе потом начнется хватание всего подряд. Юлиан замер перед огромным коллажем из фотографий и открыток на стене в спальне, и внутри больно кольнуло. Это был уголок самых ярких воспоминаний, которые он кропотливо коллекционировал с самого детства. Закусив губу, он залез на кровать в обуви и торопливо посдергивал несколько полароидных квадратиков с прищепок. — Пан Юлиан? — горничная неловко постучалась в открытую дверь и охнула. — Что случилось, пан Юлиан? Боже правый, это у вас что… — Ерунда, — отмахнулся Юлиан с деланно оживленным видом. — Вислава, можешь помочь отыскать мои документы? Сбегая из дома в третий и последний раз, он подошел к вопросу со всей ответственностью. На этот раз он планировал сжигать мосты. «Убер» он вызвал еще когда был на третьем этаже. Отсюда до подъезда к их особняку минут семь, если бегом. Как раз за столько обычно подают машину в их глушь. Куда ехать, Юлиан пока не знал и просто ткнул в центр города, чтобы потом добавить остановку. У него было много друзей, и если бы он рассказал о произошедшем всем и сразу, еще пришлось бы выбирать, у кого остановиться с ночевкой. Но в конце концов он выбрал одного определенного человека. Когда Юлиан шел к парковке, автоматические ворота разъехались и по центральной аллее их приусадебной рощицы мимо него пролетела реанимация, истерически сверкая мигалкой. — Юлиан? Гиселер смотрел на него с лёгким удивлением и интересом. Как будто к нему раньше уже напрашивались домой такие вот парни с трясущимися руками, лихорадочно блестящими глазами, с размазанной по щеке кровью из сильно разбитой губы. — Налей что покрепче, — ответил незваный гость вместо приветствия, ввалившись в просторную прихожую. — И ради всего святого, не зови меня больше никогда этим именем. Когда Геральту было семнадцать, за слова о том, что у него есть некая слабость, он давал под дых. Было совершенно не важно, о девушке шла речь или о шоколадном мороженом. Правда, в те годы его окружали исключительно сверстники мужского пола, такие же борзые и такие же тупые, как он сам. Окружение со временем изменилось, а вот новое решение так и не нашлось. И теперь он просто стоял как идиот и совершенно не знал, что ответить на такую, понимаете, предъяву. По счастью, Цири не ждала от него ответа. — Так-с, я сегодня готовлю лохикейтто, и не смейте мне помогать, я должна сама справиться с этим вызовом. — Чего-чего готовишь? — не понял Геральт. — Финский суп с лососем, мой кулинарный нуб. — Просто не знаком со скандинавской кухней. — А вот и зря, там как раз то, что приятно готовить под песни о том, как ты убьешь всех вокруг. — Ну, тут я понимаю наших северных соседей. — Мы работали-работали, значит, — сказала Цири, пока Геральт тщательно мыл руки, — и тут Лютик меня просит загуглить и зачитать ему текст Harvester of Sorrow. «Он запомнил». — Не какую-нибудь там песню из списка «Сотня лучших баллад рока в переложении для укулеле», а именно вот это вот. — Наверное, просто не знал, что там за стиль. «Да все он знал, конечно же. Он же имел понятие, что из себя представляют Scorpions и Judas Priest». — А я послушала в наушниках. Мне даже понравилось, хотя там адово длинное вступление. Но блин, такая крутая мелодия! «Это гитарный рифф, детка», — хотел ответить Геральт, но вовремя вспомнил, что Цири, в отличие от него, ходила на сольфеджио и всякое прочее и по идее знала лучше. Сам он вообще не мог объяснить, в чем разница между риффом и мелодией. И не знал, существует ли она в принципе. — И все же это что-то о человеке говорит, если его любимая песня — с текстом, что вот, вы вырастили из меня монстра, а теперь за все поплатитесь. Возразить было нечего. Были и другие любимые песни, других групп, но эти лучше было не упоминать. Слишком уязвимое место в его сердце. — И что он сказал? Что он про это думает? — Лютик? Ничего. Молчал долго. «Опять молчал». — Пойду проверю, как он. Окно было зашторено, но в кровати Лютика не оказалось. В ванной что-то звонко упало, и Геральт, движимый беспокойством и не очень думая головой, открыл дверь, даже не постучав. Лютик стоял, тяжело опираясь одной рукой на бортик ванной и держа в другой баллончик геля для бритья. — Тебе нехорошо? — Не знаю. С одной стороны, мне тут очень хорошо, а с другой конкретно сейчас у меня плывут желтые круги перед глазами. Ужасно хотелось его отчитать, просто вот как дитя малое да неразумное. Ну знал же, что нельзя ему смотреть в экран. Но Геральт вспомнил себя еще буквально лет семь назад — собственно, такая и была у них разница в возрасте — сколько раз он по собственной глупости делал больно и плохо самому себе. При этом всегда понимал прекрасно, что он был сам себе враг, и в такие моменты меньше всего на свете нуждался в ком-то, кто подойдет и скажет что ай-яй-яй, сам виноват, и чем ты только думал, такой-сякой дебил. Однажды он должен сделать что-то, чего никогда не делали для него самого. — Ну ладно, — сказал он и приподнял Лютика под локоть, забирая у него гель. — Ты много в доме сидишь, надо больше воздухом дышать. Сегодня стол в саду накроем, будем там ужинать. Парень внезапно прильнул к нему, обнимая за талию, и прижался к груди. Геральт ничего не понял, но инстинктивно обнял в ответ. Он, должно быть, весь провонял подплавленным пластиком от пайки труб, но Лютик будто не замечал этого. Смотрел на него снизу вверх, и внезапно стало ясно, что не так — глаза были буквально на мокром месте, на щеках дорожки от не вытертых слез. При этом он все равно был прекрасен, как картина эпохи Возрождения. Такой красивый цвет радужки, и длинные ресницы слиплись. Только от влаги, а не от дешевой туши, как Геральт часто видел это у подружек знакомых байкеров. Нет, не от сотрясения это. Случилось что-то еще, а он, как бесчувственный пень, не может даже заставить себя спросить в чем дело. Будто на все его эмоции обратный клапан установлен. Всё впускать, ничего не выпускать. — Я дурак, — прошептал Лютик и прикрыл глаза. — Боже, какой же я дурак. Подчинившись внезапному необъяснимому порыву, Геральт склонился к его лицу и коснулся губами покрасневших век. Одного, другого — а потом Лютик вдруг приподнялся и поцеловал его в губы. Геральт ответил. И почти сразу отпрянул, панически испугавшись того, что натворил. Реальность обрушилась на него лавиной, вдруг вся и сразу. Кто он, бывший детдомовец и малолетний преступник, без приличного образования и с эмоциональным интеллектом чугунной плашки, с убогой профессией, и даже запах от него неприятный… — Пахнет гарью, — пробормотал Лютик ему в губы, чему-то мечтательно улыбаясь. — Нет, правда, с кухни тянет горелым. — Кажется, это был наш ужин. — Да и черт бы с ним, постой… Геральт послушно замер, хотя уже хотел воспользоваться поводом ретироваться вниз. Лютик по-прежнему стискивал его в объятиях; кажется, он что-то порывался сказать, но как будто не знал, с чего начать — и поэтому просто поцеловал еще.