И.С. Бах. Прелюдия и фуга фа минор (ХТК, 2 том)
Юлиан как бы опомнился и начал играть свою прелюдию. Мелодия ему нравилась безумно, и стало почти больно, когда после репризы он нарочно взял не тот аккорд. Юлиан остановился, положил руки на колени. Такой пианисткий этикет. Начал играть заново и снова слажал в том же месте. Покосился мельком на зал, выцепил взглядом из одноликого ряда Якуба. В третий раз начал сразу и едва заметно кивнул ему — тот подскочил с места и вступил битбоксом, кто-то из оркестровщиков на другом конце зала подключился с треугольником. Мила и Бася затянули вокализ. Who made up all the rules? We follow them like fools Believe them to be true Don't care to think them throughJem — They
Юлиану было тринадцать, и он не распевался — поэтому ломавшийся уже неделю голос жутковато дрогнул и неожиданно скатился примерно на октаву ниже. Но ему подпевал уже почти весь поток — двадцать человек, тактически распределившиеся по небольшому залу, чтобы звучать достаточно оглушительно во всех его уголках. I'm sorry So sorry I'm sorry We do this And it's ironic too 'Cause what we tend to do Is act on what they say And then it is that way Он окинул зал взглядом победителя. Справа в первом ряду сидели белая как мел мать и грозно побагровевший отец. "Пусть эта курва хлопнется в обморок, и тогда я тебя поцелую." Концерт прервал грохот — "эта курва", в смысле, ненавидимая всеми концертмейстерша, и правда от переизбытка чувств пошатнулась и навалилась на рояль, захлопнув его крышку. Юлиан подскочил со своего места и под радостное улюлюканье окончательно взбесившихся подростков проскакал по миниатюрной сцене: — Спасибо дорогому Иоганну Себастьяну! Спасибо всем! Концерт окончен, идемте же наконец жрать праздничный торт! Юлиану было тринадцать — и в тот день он впервые целовался с девочкой в пустом кабинете, очень быстро растеряв весь свой боевой настрой и трясясь как осиновый лист. И, конечно, в тот день он убежал из дома второй раз. Это была вынужденная мера — в противном случае бушующий отец его бы просто прибил. Да, он уже делал это раньше. Брал это ощущение, когда как будто внутри что-то разваливается, и заглядывал в его пучину, как в калейдоскоп. И в какой-то момент осколки самообладания превращались в красивый узор на его воображаемом донышке. В паясничество, заглушавшее страх неизвестности. В неуемный энтузиазм. — Ну что, — Лютик жизнерадостно ввалился в спальню с бутылочкой масла в руке. — Готовься получать обещанные процедуры. Он пристроился рядом c Геральтом на кровати — тот как будто замешкал, но потом быстро стянул с себя футболку и как-то апатично разлегся на животе. Как будто одолжение сделал или что, хмыкнул про себя Лютик, откупорил бутылочку и довольно щедро плеснул масло себе на руку. Бутылочку поставил на тумбочку, повернулся и с силой прикусил себе губу, чтобы не отдернуть руки и не охнуть. Только глаза на лоб полезли, но Геральт, впрочем, этого и не видел, голова его была повернута в другую сторону. Жуткие шрамы тянулись поперек спины, наискось и до самых плеч. Были и другие, помельче, но эти первыми бросались в глаза — глубокие, бугристые, страшно было трогать. Одной чистой рукой Лютик аккуратно собрал серебристые, еще чуть влажные после душа волосы и убрал в сторону, чтобы не испачкать, измазал обе ладони в масле и как ни в чем не бывало провел ими на пробу по широкой спине. Чтобы офигеть повторно. — Слушай, герой качалки, ты слышал когда-нибудь о растяжке или чем-нибудь таком? У тебя тут каменные спазмы, — в подтверждение своих слов он нажал на еле заметный бугорок рядом с лопаткой, и Геральт ожидаемо зашипел. Осуждающе покачав головой, Лютик принялся тщательно разогревать мышцы. — Работал, — только и смог выжать из себя Геральт. За жизнь он привык ловко уходить от сложных разговоров, принимаясь заниматься делом. Сейчас, по идее, наоборот нужно было отвлечься от происходящего с помощью разговора о чем-нибудь постороннем. Правда, были тому два препятствия: А) Навык «поболтать просто так, ни о чем» у Геральта атрофировался много лет назад. Б) Невозможно не обращать внимание, когда тебе там все по мышце перебирают. Кто ж мог подумать, что Лютик может быть таким беспощадным. — Кстати в тему «Игры Престолов», — неловко начал Геральт, — тебе не говорили, что ты похож на чувака оттуда, который Рамси Болтон? — Говорили, и не раз. И он еще, кстати, замечательный музыкант. — Кто, Рамси? — Нет, придурок. Иван Реон, актер. Он пишет песни и играет на гитаре. — Этого я про него не знаю. Знаю, что он играл садиста и очень натурально получалось, — ответил Геральт сквозь зубы, — прям как у тебя сейчас. — Многогранная личность, — пожал плечами Лютик. — Вы, люди искусства, все ебанутые. — Спасибо. — Только ебанутый скажет спасибо, когда его назвали ебанутым. — Да, но ты заодно назвал меня человеком искусства, а посему прощаю. Может, не так оно и сложно было — просто болтать. Боль понемногу уходила, прикосновения ощущались все приятнее, и Геральт все отчетливее понимал, что именно Лютик чувствует сейчас под руками. Вряд ли он не догадывается, что такие шрамы нельзя получить, просто упав с велосипеда или типа того. Это следы ран, сознательно нанесенных другим человеком. Но Лютик почему-то ничего не сказал про эту картину на спине, будто ее и не было вовсе. Может, от шока молчал. Может, от отвращения. Каждый раз до этого, когда Геральт оказывался при нем без рубашки, он следил, чтобы не повернуться к нему спиной. И даже спать вчера в футболке лег, хотя вообще не имел такой привычки. Внутри поднималась какая-то злоба. Если бы этого уродства не было, лежал бы сейчас наслаждался, наверное, мечтал бы, как трахнет этого парня в разных позах. У него, скорее всего, даже встал бы, если бы не это гложущее беспокойство. Вообще Геральт всегда считал себя гетеросексуалом, правда, мысль о сексе между мужчинами не вызывала у него отвращения, которое так старательно пыталась взрастить в нем среда. Если Бог действительно существовал, то он в любом случае давно уже проклял его, так что грешной мыслью больше, грешной мыслью меньше — какая к черту разница? Сам того не зная, Лютик с первой встречи сдвинул все границы того, что Геральт считал для себя нормой. За считанные дни он стал для матерого волка-одиночки невероятно важным человеком. Важно было его присутствие, его прикосновения, его мнение. «Ну скажи, скажи же что-нибудь. Невыносимо так лежать, не зная, что ты думаешь». Но Лютик молчал. Дышал сосредоточенно, даже не мурлыкал ничего себе под нос. Нет, так дальше невозможно. — Я в книжке одной читал… — в статье в интернете, на самом деле, но не важно, — Про племя кочевников. Они много времени проводили в битвах, были искусные всадники и мечники. У них позором считалось иметь шрамы на спине. Шрамы спереди получены в честной битве лицом к лицу, твой противник был сильным, но ты победил его и выжил. Шрамы сзади означали только одно — что ты слабак и ты бежал от врага. — Или что враг напал со спины, — ответил Лютик, видимо, не слишком впечатлившись легендой. — Этого не могло быть. Сражались стенка на стенку. И в степи невозможно незамеченным обойти войско с фланга. — Что если твои соратники пали в бою? Или… или они бежали, предав тебя? Руки сами сжались в кулаки. Это будто бы он знает. Понимает все, и поэтому молчал. Ужасно хотелось все рассказать, вывалить, как на духу. Чтобы его послушали, погладили по голове и пожалели. Он никогда такого не делал — потому что, конечно же, никто и нигде не собирался его жалеть. Он не рассказал даже Йеннифер, потому что знал, что то, что случилось с ней, было гораздо страшнее. История благотворительности будто из кино — одинокая богатая дама взяла к себе девочку-инвалида и оплатила несколько операций, чтобы привести ее «в порядок». Так трогательно и с виду бескорыстно. Только дикая боль в процессе, и что-то все-таки пошло не так. «Как минимум я не передам никому свои уродливые гены», так Йеннифер сказала. У нее были сложные отношения с приемной матерью. Иногда помогало помнить, что кому-то пришлось еще хуже чем тебе. Это ведь плохо, эгоистично — думать что ты на свете самый несчастный. Никогда не знаешь какие шрамы на душе у других людей. Геральт распахнул глаза от неожиданного озарения. Почему Лютика никто не ищет? Он не трогал телефон уже больше недели и не просил никому позвонить. У него не было девушки, понятно, но разве в таких случаях не звонят маме или папе, даже если человек уже взрослый? Может, не рассказывать всю правду, но как-нибудь безобидно соврать, чтобы родители не волновались. Они же ведь должны? Он сам уже полгорода перевернул бы в поисках, если бы Цирилла целую неделю не присылала ему в вотсапп мемов с хаски и прочей милой ерунды. — О чем ты думаешь? — спросил Лютик, добавляя масла. Кажется, он улыбался. Хорошо, а то весь вечер какой-то зажатый сидел. Его руки скользили по разогретой спине уже безболезненно, даря уже не только физическое удовольствие, но и ощущение безопасности. С ним было так хорошо. Кем бы он ни был, откуда бы ни взялся. Почему-то не совершенно не вызывал у Геральта подозрительности, хотя явно имел как минимум одно темное пятно в своей истории. Юлиан Альфред Панкрац. По паспорту так. Почему он представился псевдонимом? — Ни о чем, — черт, грубо как-то получилось. — После работы ни о чем не думается. — Круто. У меня такое редко получается. Все время что-то лезет в голову, хотя я именно ей и работаю. Хотелось перевернуться, опрокинуть его на постель и с силой поцеловать. Долго. Чтобы он ни о чем не думал. А потом, может быть… Нет-нет-нет. Стооооп. Опасная территория. Им еще спать в одной кровати этой ночью. Шланги. Шланги на стиралке не так подключены. Вообще соединения не те стоят. И кран лучше шаровой поставить. Он более-менее уплыл в мысли о фитингах и пайке труб, но тут Лютик удовлетворенно сказал «Ну, всё» и легонько поцеловал его в плечо. Потом резво вскочил и скрылся в ванной комнате, будто это всё сейчас просто Геральту приснилось. Но спина была приятно расслаблена, а место поцелуя горело, как хозяйское тавро на жеребце. У Геральта вся спина была в масле, и, по логике, Лютик придумал себе худшее из убежищ. Вариантов дальнейшего развития событий он видел два: А) он придет сюда отмываться, и маленькая провокация Лютика получит свое закономерное продолжение; Б) он придет отмываться и отправит его домой на такси. Малодушно закрыв дверь на задвижку, Лютик принялся оттирать руки, открыв кран на полную — брызги летели в лицо, на футболку, повсюду. Под конец массажа Геральт все больше молчал и ответил ему как-то резко. Лютик не мог и представить, какова вероятность положительного исхода — поэтому так трусливо оттягивал его всеми силами, исход этот. — Юлиан, двадцать пять годиков, две недели не могу подкатить к мужику, который мне нравится, — за неимением публики Лютик вяло поаплодировал сам себе. Перед глазами пошли черные круги — давно такого не было. Он закрыл кран и потихоньку опустился на пол, прислонившись к стене. За дверью послышались шаги — кажется, Геральт решил его не тревожить и второй раз за день отправился в гостевой душ. Лютик уговорил себя выбраться из ванной только по одной причине: можно было первым занять стратегически важную позицию — в постели. Спрятаться под одеялом, притвориться спящим (ха, ха). Внизу тихо зашуршала вода, и Лютик, прикинув, что у него есть еще пара минут, присел на подоконник и выглянул в окно. Ветра не было, вишни стояли неподвижно, посеребренные лунным светом — аж внутри все сжалось, стоило подумать о том, что вдруг ему и правда придется скоро отсюда уехать. Наверное, он бы даже слезу пустил, если бы волшебство момента не уничтожили две фигуры, перевалившиеся через забор. Сердце пропустило удар. Лютик метнулся к выключателю, вырубил свет и осторожно вернулся к окну. Воображение, которому недавно скормили живописные шрамы на геральтовой спине, услужливо выдало картинки из какого-то фильма про мафию. Он от них отмахнулся и попытался размышлять рационально. Воры? Нет, они же видели свет, вряд ли стали бы соваться. Грабители? Зашли бы через калитку, открыв ее с ноги. Эти двое просто побрели через сад к дому и принялись его осматривать — кажется, довольно озадаченно. Лютик щурился как мог и проклинал себя за то, что всегда забивал на свою легкую близорукость и не покупал линзы. Одна из фигур достала смартфон, и ее лицо слабо подсветилось от экрана. Лютик разглядел наконец длинные рыжие волосы, заплетенные в косу, и чуть не взвыл. — Идиоты, — он стремглав бросился вниз, в три прыжка скатился по лестнице и выбежал во двор как был, в носках. — Что вы здесь делаете?! — сдавленно окликнул он парочку вполголоса. Беа взвизгнула и подпрыгнула на месте. — А ты здесь что делаешь? — возмущенно воскликнула она, и Лютик отчаянно зажестикулировал: тихо, не шумите, ради всего святого. — Это очень долгая история, — он подошел ближе, ежась от холода. — Как вы здесь вообще оказались? — У меня есть знакомые в Ти-мобайл, запеленговали твой телефон, — не без гордости ответил Вальдо. — Беа мне все уши прожужжала, что ты пропал, мобильник отключен, в сети не появляешься. — Я думала, тебя похитили! — Можно и так сказать, но я остался добровольно, — пробормотал Лютик. Его начинал пробирать нервный смех. — Он еще и смеется, — даже в полумраке было заметно, как побагровела Беа. — Ты хоть представляешь, как я переволновалась?! — Представляю. Кажется, я тот еще засранец. Простите меня, пожалуйста, — он обнял девушку и виновато посмотрел на Вальдо. — Это очень долгая история, как так вообще вышло. — И ты, конечно, почистишь остатки своей совести и пригласишь нас зайти, чтобы эту историю внятно рассказать? Кто-то постучал по стеклу — Лютик обернулся и увидел, что им с энтузиазмом машет Цири. — Сейчас самый неудачный для этого момент, но, похоже, у меня нет выбора, — пробормотал Лютик, озябше поджимая ноги в промокших носках. Увидев Цири, ребята сразу успокоились. Вряд ли у мафии или маньяка водилась бы в доме жизнерадостная девочка с любопытными глазами. — Это мои друзья-придурки, Беа и Вальдо, — объяснил Лютик как мог, пока те разувались, — они в таком виде, потому что пришли меня спасать отсюда. Потому что я тоже придурок и не сообщил им где я, но они вычислили. — Ха, вот вы крутые! Молодцы. — Сумасшедшие. — А то сам ты не поступил бы так же? — Ну, вообще-то, да, — сдался Лютик. — А я Цирилла, можно Цири. Оч приятно. Давайте по чаю. — Давайте, — согласился Вальдо. — А ты давай рассказывай какого х… в смысле, что за… как ты здесь оказался? Никакого ладного объяснения не было. Совсем. Ситуация ни с какой стороны не могла быть объяснена как обыденная. Оставалось одно — сказать правду. Не всю, конечно. — Помнишь, у меня вода в мойке не уходила? — Какое отношение эта херня имеет к делу? — возмутилась Беа, не стесняясь даже присутствия младших. — Прямое. Я вызвал сантехника. Он починил мойку. Но я при нем поскользнулся на грязи из засора и ударился головой о серверный шкаф. — А я тебе говорил, надо было его сразу на металлолом сдать! А ты всё «продам, продам». Прям больше нечем место занять в твоих просторных хоромах. — Короче, сантехник оказался хорошим мужиком и отвез меня к врачу, — правильно, опустим пару эпизодов. — Тот диагностировал сотрясение мозга. Сказал, что нужен полный покой, некоторое время не читать, не писать, не смотреть видео… — Я б повесилась, — прифигела Беа. — И не слушать никаких звуков нашего прекрасного района. — Странно, а скрип ржавых качелей разве не целителен? А эти арии Царицы Ночи? «Урод вонючий!» — Вальдо очень похоже изобразил пропитый женский голос, — «Козел немытый, всю жизнь мою погубил! Ах ты паскуда, геморрой на глазу!» Цири рассмеялась. — И, в общем, сантехник этот предложил пожить у него, пока мне не станет легче. У него здесь тихо. А я ему оплачу своими копирайтерскими услугами по оформлению и раскрутке его сайта. Но это позже. Сейчас у меня все тексты перед глазами расплываются и голова от них болит. Челюсти у друзей синхронно отвисли, будто в каком-то старом мультике. — Пардон, ты хочешь сказать, это дом сантехника? — Ты хочешь сказать, ты согласился пожить у незнакомого дядьки? — Ничего он не дядька, вполне молодой еще! — возмутилась Цири. — А где он сам-то, кстати? — А он сейчас в… в дверях. Геральт стоял, скрестив руки на груди. Из одежды на нем были только тренировочные штаны и полотенце на голове. А Лютик думал, что такой тюрбан после душа наматывают только женщины, геи и он сам. Впрочем, себя можно и не выделять тут. — Ого, — выдохнула Беа, в открытую пялясь на мускулистый торс. — В смысле, добрый вечер. Снимаю свой вопрос, я б тоже согласилась. Ничего не ответив, Геральт стащил полотенце, вызвав дополнительное офигение своими волосами, и набросил его на плечи. Он прошел мимо них к шкафу, достал оттуда чистую футболку и теплые носки. Потом все так же молча вернулся и протянул эти носки Лютику. Ах да, он же сидел в мокрых и грязных. — Геральт, это мои друзья. Прости что они так вломилось в твой сад, они волновались за меня. — Хм. Цири быстро поставила перед хозяином дома чашку чая и принесла ему табурет из прихожей, потому что в таком составе посадочные места за столом просто-напросто закончились. — Это я виноват, — наконец выдал Геральт. — Живу бирюком и забыл, что у людей бывают друзья и родные, которым нужно звонить в таких случаях. — Господи, уж это я сам должен был помнить, балбес. — Ты серьезно травмирован. Вот эта черта — так беспрекословно брать на себя всю вину — была одной из немногих у Геральта, которая Лютику прямо не нравилась. — Как же это «живу бирюком», если… — Беа посмотрела на Цири. — А я его крестница. Заехала в гости, ну, на несколько дней. — Я уж думала, дочь. — Это если бы я в восемнадцать первым делом не права получать побежал, а ребенка делать. — То чего от нас хочет правительство, — внезапно заявила Цири. — От мужчин может и не так сразу, но от женщин — сто процентов, — согласилась Беа. И обе они с энтузиазмом ушли в обсуждение демографической политики и черного протеста. Вальдо поразительно долго для себя молчал (возможно, просто не мог оторваться от вкуснейшего травяного чая), потом наконец отставил в сторону свою чашку. — Какая у тебя любимая их песня? — он кивнул на грудь Геральта. Только сейчас Лютик обратил внимание, что на этот раз тот надел не базовую одноцветную футболку, а с принтом. Сверху желтыми буквами была надпись Metallica, ниже — рисунок связанной Фемиды, из чаш весов которой сыпались купюры. Арт казался смутно знакомым, но Лютик такое не слушал, если честно. — Harvester of Sorrow, — ответил Геральт, практически не задумавшись. Лютик дал себе слово загуглить, как только сможет. — А, ну, ок. Решил проверить, вдруг ты носишь это просто как fashion statement. Геральт нахмурился. Было уже понятно, что английский он более-менее знает, но ни с какими новомодными понятиями типа soulmates или того же fashion statement совершенно не знаком. — Мы, это, теперь знать хоть будем, где наш раздолбай находится, и что он вроде в порядке. — Пока не совсем, но со временем должен прийти в норму. И тогда, Беа, я тебе деньги отдам, которые занял. Ты прости, я не знал, что так выйдет. — Ой да ладно. Триста злотых и подождать могут. Она лукавила. Лютик знал, что деньги ей с неба не падали, и такая сумма могла очень пригодиться. Геральт взял с полки визитку и протянул Вальдо. — Вот мой телефон. Если что — звоните. — White Wolf Services. Вау. Лютик попытался разглядеть визитку, но текст на ней был слишком мелкий, а строчки слишком близко друг к другу и никак не желали читаться. — Окей, выздоравливай, болезный. Дай бог каждому такой персональный санаторий с садом и фиточаем. Спасибо тебе, Волк-сантехник, что не бросил дебила в беде. Мы пойдем. Цирилла, пятюню на прощание. — Вы классные, — убежденно заявила Цири, — Уверена, мы еще увидимся. — Я провожу вас до калитки, — сказал Геральт. — Счастливо, — помахал Лютик. — Пойду спать, у меня режим. Он мило улыбнулся, быстро поднялся на второй этаж и в сразу же, не включая свет, прильнул к окну. В тусклом свете фонаря с улицы он сумел разглядеть, как уже у ворот Геральт достал из кармана бумажник (и когда он только взял его?) и отдал Беа три купюры. Черт. Когда Геральт вернулся в спальню, свет был выключен, а Лютик лежал в кровати, повернувшись к нему спиной. Может быть, даже уже заснул. Он вроде засыпал довольно быстро. Надо же, стоило только задаться вопросом, почему его не ищут, как его сразу прибежали искать. Видимо, прошел какой-то срок, после которого беспокойство друзей переходит в активные действия. Что сделал бы Ламберт, если бы Геральт подобным образом куда-то проебался? Наверное, тоже что-то похожее отмочил бы и потом еще долго не верил бы, что на самом деле все в порядке. Правда, ситуации все же разные. Одно дело украсть парня, который не привык держать в руках что-то тяжелее ноутбука, и совсем другое — каким-то образом похитить того, кто один способен раскидать троих в уличной драке. Хотя если с сотрясом… С травмой и его бы куда хочешь уволокли, не надо себе врать. «Самый большой страх всех мужчин — бессилие», говорила Йеннифер. Она абсолютно права. Или не абсолютно. Геральт смотрел в темноте в затылок Лютика, и чувствовал, что беспомощно восхищен им. Просто в глупом и немом восторге от всех его качеств, которые правильному парню иметь не полагалось, по идее. Он почувствовал себя девочкой из аниме, у которой типично покраснели щеки, а вокруг под романтическую музыку закружились лепестки сакуры. Рыкнув сквозь зубы, он отодвинулся на кровати как можно дальше. Давно уже пора было уяснить, что хорошее в этой жизни — не для него, и перестать себя мучить несбыточными желаниями. Проснулся он с Лютиком в обнимку. Тот тихо дышал, уткнувшись лбом ему в грудь. Они лежали ровно посередине, и было не понятно, кто к кому ночью придвинулся, похоже что оба. — Ох. Ты… Надо же, проснулся только от изменившегося дыхания над ним. — Я твоя акула, — сказал Геральт, с трудом сдерживая улыбку. — Злой колдун наложил на меня заклятие, но теперь оно спало, и в твоих руках уже огромный стремный мужик. — Не стремный. И я… Прости меня, пожалуйста, я сделаю все, что могу. О чем он вообще? Почему глаза такие напуганные? — Я перестану нахлебничать, начну работать. Цири мне поможет. Я буду диктовать ей, объясню что делать. Как раз займу ее, чтобы не скучала и не творила глупостей. Поднимем тебе сайт и соцсети. Я не бесполезный, правда. Я отплачу тебе за заботу. — Не неси ерунды. Даже если бы ты просто каждый день делал мне массаж, мне уже этого было бы достаточно, — ответил Геральт и тут же прикусил язык. Одно дело когда Цири такое выкидывает, но просить самому — вот оно, он начал выглядеть как извращенец. Лютик провел дрожащими пальцами по его спине вдоль одного из шрамов. — Да, конечно. Хоть и раздосадованный тем, что он ляпнул, Геральт все же заметил про себя этот контраст. Лютика будто было два — беспечный жизнерадостный раздолбай и вот это дитя с оленьими глазами, поющее лиричные песни и будто боящееся чего-то. — Мне пора собираться на работу. Лютик долго смотрел на него все еще полусонным взглядом, потом на его губах появилась легкая улыбка. — Если ты и правда моя акула, то твоя единственная работа — покорно лежать, пока я душу тебя в объятьях, — как бы в подтверждение этих слов он прижался к нему вплотную; скомканное одеяло между ними стратегически сдерживало градус эротизма. И что прикажете с этим делать? — Но так уж и быть. Все-таки ты свободная акула с правом на самореализацию, — легонько похлопав Геральта по груди, Лютик отстранился и подмигнул ему. — Плыви к своим трубам, только возвращайся поскорее. Геральт посмотрел на него одним из своих фирменных взглядов и молча направился в ванную, а Лютик зарылся лицом в подушку и приглушенно взвыл. Ему самому хотелось ходить с геральтовым “чозанах” лицом — ибо для него была в новинку ситуация, когда он просыпался в объятиях человека, с которым, в общем-то, не спал, хотя и очень хотелось. Причем, как Лютику временами казалось, не ему одному. Вот только казалось или нет, проверить так и не получилось. Выгонять его, конечно, все-таки не торопились — а значит, он на правильном пути. И в то же самое время Лютик не мог избавиться от ощущения, что Геральт тот еще фрукт и к нему нужен особенный подход; что один нетерпеливый шаг может испортить всю эту затейливую химию, какой у него, кажется, давно ни с кем не возникало. Впрочем, положа руку на сердце, Лютик понимал: единственное, что не дало ему сейчас поцеловать Геральта, выпуская его из объятий — это нечищенные зубы и склеившаяся спросонья глотка. Для себя он решил, что их первый поцелуй определенно заслуживает лучшего.