the streets - on the flip of a coin
Он надевает кольцо ей на палец и целует. Священник объявляет их мужем и женой. Годы спустя этот день вспоминается Алине счастливым: Александр выносит ее из часовни на руках и сажает в их вишнево-красный «кадиллак», позволяет ей забросить ноги в берцовых ботинках на приборную панель. На ее муже – подтяжки и мятая белая английская рубашка, он всегда был красивым, но никто никогда не смотрел на него слишком долго, потому что Александр этого не любил. Алина переплетает их пальцы, и он сжимает ее руку. В день их свадьбы они едят картошку фри в круглосуточном «Макдональдс», потому что Алина так захотела, и другие посетители делают вид, что не замечают автомат Калашникова, лежащий на столе рядом с открытыми пакетиками кетчупа. Это суррогатная дыра под названием Северный Лас-Вегас, с катамитами, бандитами, калеками-наркоманами и прочим сбродом. Туристов здесь мало, и это то место, куда ты едешь за кислотой, если у тебя нет связей, а кислота нужна срочно. Когда Алина облизывает пальцы, она встречается взглядом с мужчиной за соседним столиком – не больше, чем на секунду, но Александр все равно это замечает. Алина смотрит на мужа, и одного взгляда достаточно, чтобы понять, о чем он думает. Она поднимается, приглаживает пышную юбку свадебного платья. От ткани воняет казенным стиральным порошком, дешевой вещью, взятой напрокат. – Мы еще не закончили, Алина, – говорит Александр беззлобно, с какой-то даже нежностью, словно ребенку на ознакомительном дне в начальной школе. Не отводя взгляда, удерживая ее глазами. Алина садится, подмяв под себя платье. Проходится ладонью по голове, прочерчивает ровный пробор. Рука Александра под столом уже легла ей на бедро. – Запомни, Алина, – шепчет он ей на ухо. – Я не собираюсь делить тебя ни с кем. И без лишних прелюдий просовывает в нее два пальца, двигаясь так медленно, что это больше похоже на пытку.***
– В банке двенадцать миллионов, – говорит дилер. Ланцов подается вперед, болтая в руке стакан с виски. Третий номер пасует на банке. Остальные тоже отказываются. Николай говорит: – Принимаю. Его оппонент бросает карты с руки рубашкой вверх. Двойка на ривере и пара восьмерок на флопе дают фулл-хаус. У Николая каре на дамах. Так как более сильную комбинацию тут собрать невозможно, это натс. Оппонент может иметь сильную руку, но, если у вас натс, она ему не поможет. Николай выходит из-за стола. Его советники собирают фишки, пока остальные игроки в недовольстве поджимают губы. Это закрытая игра, людей в звуконепроницаемом номере отеля мало. Место похоже на армию: господствует норма поведения акул, так что жри раненую. Если так, хорошо, ей просто придется отсечь голову и где-нибудь закопать. Понятно, что никто здесь не даст никому спокойно уйти. Но только не Ланцову. Сколько Алина его знает, этот мальчишка всегда выходит сухим из воды. Он прячет наследника, поэтому политики, владельцы конгломератов и международных акций только гадают, какое у него слабое место. Наркотики. Женщины. Алина отпивает из бокала клюквенную газировку и складывает руки на груди, когда Николай подходит к ней, как всегда расслабленный и беспечный – так и не скажешь, что он контролирует все грузоперевозки из Европы в Америку и владеет большой частью американских торговых судов. Алина знает, чего ему стоит быть таким. – Провести неделю в Лас-Вегасе – это как попасть в дыру во времени и оказаться в конце пятидесятых, – насмешливо говорит он и, достав солонку и зажав ноздрю, нацеливается затертым Беном Франклином прямо в сердце того, что осталось от порошка. Алина выбивает солонку у него из рук. Часть просыпается на пол, остальное – на рукав его голубой ральфлореновской рубашки. – Идиот. Подумай о сыне. Как он может спать, пока ты ходишь вокруг с головой, набитой кислотой, и хочешь искромсать его в лоскуты? – Кто тебе говорил о лоскутах? Я всего лишь хочу вырезать маленькую «М» у него на лбу, – Николай улыбается и вдруг целует Алину в губы. Его слюна горькая, с привкусом виски и кислоты. Прежде чем Алина его отталкивает, она видит, как Александр упирает дуло ему в висок и взводит курок. Николай отстраняется, в капитуляции поднимая руки. – Знаешь, как пахнет центр Галактики? – спрашивает он и тянется к своему стакану. – Он пахнет клюквенной газировкой и лимоном. Александр опускает револьвер и легко, как всадить нож в подтаявшее масло, нажимает на спусковой крючок. Оглушительный самовзводной выстрел из 357-го в его правой руке. Твою мать! Алина падает на колени и прижимает руки к животу Николая. Кто-то кричит – наверное, женушки дипломатов. – Поднимайся, – говорит муж Алине. Личная охрана Николая обступает Александра со всех сторон. Такая золотая жила, как Вегас, подобно другим, порождает свою собственную армию. – Опустите оружие, – приказывает Николай охране – губы у него окрашены красным, как после дешевого вина – и весело замечает: – Этот человек ответственен за продажу Пентагона. Александр рывком поднимает Алину на ноги. Она отвешивает ему пощечину. Николай смеется, кровь капает из его рта. Александр стреляет еще раз.***
Марк сидит на стуле в приемной и, болтая ногами, наблюдает за героями какого-то мультфильма на маленьком телевизоре в углу. На нем форма одной из частных школ Нью-Йорка, волосы, такие же золотистые, как у его отца, мокрые от дождя. Рядом на стуле лежит пластмассовый медведь в костюме супергероя. – Алина! – Привет, лисенок. Ты совсем вырос! Мне кажется, дюйма на четыре вымахал за это лето. – Угу. А еще я теперь капитан футбольной команды, – самодовольно докладывает мальчишка и машет рукой кому-то за ее спиной. – Мама! Алина пришла! Зоя не рада ее видеть и не скрывает это, но даже в лучшие дни они не были теми подругами, что собираются за бутылкой вина вечером пятницы и обсуждают лифтинг, депиляцию и своих отпрысков. – Так уж и быть, я буду представлять твои интересы в суде. Только учти, что в процессе развода правда подкатит незаметно, как мусоровоз в пять утра. Будешь отвечать не только про пакеты ваших акций и облысение у собачки, но и про то, сколько раз он отымел тебя в задницу. Выходит врач, и Зоя неопределенно машет Алине рукой в сторону палаты. – Можешь к нему зайти. Если хочешь. Он надеялся, что ты придешь. Видать, все никак не смирится, что ты его не любишь. – Зоя, – начинает Алина, но она ее обрывает: – Ради всего святого, мне это не интересно. Я торчу здесь только потому, что он все еще отец. А каждому ребенку хочется, чтобы его родители были вместе. Это основной инстинкт выживания, – Зоя как ни в чем ни бывало отхлебывает кофе из картонного стаканчика. Марк их не слышит, он сидит в стороне и улыбается какому-то моменту в мультфильме. Улыбка у него Николая. Алина знает, что Зоя тоже об этом думает.***
Александр вжимает ее в капот, грубо задрав платье и обхватив ладонью ее бедро. Алина чувствует под собой тонны холодного металла, ощущает шеей ровное, влажное дыхание мужа. Хочется его оттолкнуть, отпрыгнуть, но она остается на месте. Вдыхает вязкий запах черники и черного мускуса от ворота его старой рубашки – запах их дома, еще старого, в закоулках как из страны третьего мира, с маленьким балконом и закатами цвета кожуры апельсина. – Я ухожу от тебя, Александр, – повторяет она. – Нет, не уходишь, – он целует ее в шею. Его губы, его тело, он сам – все это достается Алине с избытком, она с легкостью может проникнуть на его территорию. Ей вдруг вспоминается, как они ели картошку в «Макдональдс»; как он расчесывал ей волосы пальцами, неожиданно нежно; как умело переворачивал на сковороде блинчики, пока она сидела на кухонной тумбе в его футболке, зачерпывала руками горячий шоколад прямо из миски; полуденное солнце, расчерчивающее сбитые к кованому изножью простыни; как на ощупь он находил ее на постели, обвивал рукой. Но дело не только в этом, Алине еще кое-что хочется продлить: приятное звенящее молчание, запах кожи, который источают сиденья в застоявшейся духоте. – Запомни, Алина, я не повторяю дважды. Она вспоминает, как темнеют его глаза, когда он наблюдает за мужчинами, которые смотрят на нее; как его длинные пальцы смыкаются на ее шее. Она вспоминает беспомощную панику, которая охватила ее, когда холодный блеск ствола «Магнума» отразился в коньячном стакане в руке Николая, это осознание, как просто Александр мог его убить, как легко он мог лишить ее того, что ей дорого. Она вспоминает, что он сделал с Малом. Алина отталкивает его, пытается одернуть юбку, но Александр прижимает ее руки к капоту. Она бьет его коленом в пах – не сильно, а, впрочем, этого достаточно, чтобы он с силой опрокинул ее на спину, вжал пальцы в шею. Алина чувствует какое-то извращенное удовольствие от того, как он реагирует, с какой злостью на нее смотрит. И осознание того, что ей это нравится, приходит так ясно, как видится всем лицо святой на религиозном медальоне. Александр отпускает ее, она жадно вдыхает химический, сухой воздух пустынной вегасской парковки у «Мака». Если Александр больной, то она тоже. Алина притягивает его к себе за рубашку и целует так, как если бы это был их последний раз. Когда он отстраняется, она знает, что он перед собой видит – вдохновенное, фанатичное лицо своей глупой, наивный жены. – Ты всегда была моей, Алина, – говорит Александр почти что мягко, с терпеливой снисходительностью. – Моей и останешься.