***
…Некромаги держались особняком. Всегда одни, всегда втроем, всегда вместе; мрачные, холодные изваяния, усмехающиеся в лицо своей жизни, магии и элементарным законам их мира. Отдельная, необъяснимая и страшная, но так необходимая сейчас сила. Если бы Таню спросили, кто сделал больше всего для победы, она, не раздумывая, назвала бы имена некромагов, соединенных между собой тонкой ниточкой единого дара. Глеб всегда был их лидером, авторитетом и руководителем, он был сильнее не столько магически, сколько просто морально. Он влиял на девушек даже сильнее, чем их темный дар. Он позволял им чувствовать себя живыми, настоящими и всемогущими. Он один превращал некромагов в единый, живущий одним общим порывом организм. Он один, мрачный и насмешливо ухмыляющийся, легко и издевательски подбрасывая своими длинными, как у пианиста, и смуглыми пальцами тросточку, способную сокрушить почти любую силу на этом свете, являл собой грозное оружие, способное решить исход войны в пользу Тибидохса. Он не был за Сарданапала. Он воевал не за идею, как горстка особо ярых представителей светлых, не за спасение всего мира, как основная часть тибидохсцев, и даже не за свою жизнь, как оставшиеся темные. Он просто заключил выгодную для себя сделку и, получив обратно всю свою силу, включая могущество Тантала, согласился помочь академику в его нелегкой борьбе. Не клялся, не обещал идти до конца. Просто обещал помочь. И Черноморов знал, что Бейбарсов мог уйти в любую секунду, прихватив с собой Жанну, Лену, а заодно и Шурасика, который в последнее время был неотделим от Свекольт. Но в то же время Сарданапал знал — Глеб не уйдет. По крайней мере до тех пор, пока Таня жива, его будет держать эта губительная для всех, жгучая и вечная, как и сам некромаг, любовь. Светлое чувство, право на которое за некромагом Глебом Бейбарсовым академик Сарданапал Черноморов никогда не признавал. Некромаги сделали все, что могли, и даже больше, всегда оставаясь в строю, с легкой усмешкой откидывая врагов, невесомыми движениями приближая всех к победе. Они никого не спасали и никому не помогали, даже если их молили об этом, но именно они сделали большую часть работы по борьбе за победу магического мира. Вот только тогда, в августе, в дни догорающего и оттого настолько яркого и сильного летнего тепла, никто еще не мог этого знать. — Ванька! — крикнула Таня, резким движениям оборачиваясь вокруг себя на пятках. Толпа уносила ее то в одну, то в другую сторону, и любые ее попытки выцепить из пестрых голов возлюбленного была тщетной. — Ванька! Валялкин был магом уже больше недели, но ни Таня, ни он сам никак не могли привыкнуть к вернувшейся силе. Для Гроттер сейчас ветеринар был самым беззащитным человеком на острове, которому однозначно требовалась помощь. Ванька был наиболее слабым среди них всех, первым кандидатом для ухода в мир иной — Таня понимала это в данную секунду как нельзя лучше. — Ванька! Но Ванька не отзывался — он просто ее не слышал. Толпу лихорадило и бросало туда-сюда, человеческое море лилось бессистемно и ужасающе быстро, стремительными порывами утекало подальше от стен замка, словно на этом маленьком острове было хоть одно защищенное место. Таня вновь огляделась, но не увидела ни одного знакомого в этой толпе. Какие-то серые лица совсем еще детей, однозначно учеников школы, и почтенного возраста магов проносились мимо нее, сливаясь в одно бесконечное пятно… Гроттер еще раз позвала Валялкина и, не получив ответа, замерла, опустив руки и не зная, куда бежать дальше и что делать. Людская волна, замечая препятствие на своем пути, поначалу пыталась смести девушку или потащить ее за собой, но пошла по пути наименьшего сопротивления и предпочла обогнуть Гроттер, просто не обращая на нее внимание. И Таня тоже не обращала — она стояла рядом с подвесным мостом, почти у стен замка и не знала, что дальше делать. Куда бежать, кого звать, с кем сражаться. Ветер растрепал ее волосы — одна прядь налезла на глаза, а вторая упорно лезла в рот. Таня даже не заметила ее. Не убрала, не заправила за ухо, как всегда делала. Ее поглотила несколько другая паника, не та, что заставляла бежать орды проносящихся мимо людей. Это была безразличная ко всему, разливающаяся по всему телу слабостью паника, не желающая давать ей мыслить здраво. Девушка подняла глаза и посмотрела на замок. Солнце било ей в глаза, из-за чего пришлось их чуть прищурить. Наткнулась взглядом на некромагов, стоящих плечом к плечу совсем близко, в одном из переходов. Гроттер даже могла разглядеть выражение их лиц, казавшееся безразлично-отчужденным. Маги Смерти не смотрели вниз, заранее презирая рассыпавшихся внизу магов — они насмешливо наблюдали за небом, где на ступе, зловеще хохоча, бездействовала Чума. Словно давала магам шанс оправиться от шока и собраться с духом. Странная, страшная, сумасшедшая старуха. На фоне лазурного неба она была темным, несуразным и лишним пятном прекрасного летнего денька и праздника жизни. Таня, казалось, очень долго смотрела на Чуму, но та не обращала на девушку никакого внимания. Она давилась своим торжеством и смехом демонстрировала свою неоспоримую силу, способную напугать каждого мага, каким бы сильным он ни был. Как такое было возможно? Как Малютка Гротти с детства, год от года могла упорно побеждать эту старуху, раз за разом отправлять ее в глубины Тартара? Таня поежилась. Тогда, лет восемь назад, Чума-дель-Торт вовсе не казалась ей таким страшным и непобедимым соперником. Тогда она слишком мало о магии как таковой. Сейчас, впрочем, тоже. Зато пришло осознание той разницы в силе, которая есть между ней и Чумой. Не предрекал ли Древнир эту войну? Кому сегодня суждено стать героем? Но нет, даже великий маг никогда не говорил об этой бойне, даже он не мог предвидеть, что Чума, отправленная в Тартар магией гораздо более мощной, чем магия Четырех Стихий — магией невыполненной клятвы, — сможет вырваться из своего заточения и ураганом пронестись по земле, сметая любую силу перед собой. С огромным трудом Таня собрала все волю в кулак и вскинула руку с кольцом, готовая сражаться с ордами нападающих. В лазури пылающего неба Ягун и Катя дружными усилиями собрали и драконов, и магов — участников недавних тренировок — и методично принялись отбиваться от хлынувших на остров хмырей. Драконы проносились над нежетью строем, выдыхая клубы огня, и хмыри с воплями разбегались от них — те, кто успел разбежаться. Рядом с драконами носились маги, используя заклинания от нежити, пока противник был дезориентирован. Людское море все еще продолжало лихорадить, но оно все же рывками приходило в себя: то тут, то там возникали организованные группы, которые тоже вступали в битву. Активизировались и некромаги, уверенными движениями руки раздвигая перед собой саму землю. Битва началась.***
… — Капут тынетут! Любимое заклинание Чумы. Могущественное, разрушительное, темное. Несущее в себе то, что неотвратимо и вечно. То, с чем сталкивается любой человек, просто на разных промежутках своей жизни. А любой ли? Академик Сарданапал по определению был вечен, незыблем и могущественен. Академик Сарданапал по определению представлялся тем человеком, кто зовет Смерть «моя старая подруга». Академик Сарданапал по определению не мог умереть от заклинания Чумы, даже настолько мощного и разрушительного. Таня смотрела на лежащее в самом центре зала на сдвинутых друг к другу столах тело и не могла отвести глаза. Сарданапал Черноморов, ее мудрый наставник — тот, кто всегда был рядом, поддерживал и помогал. Тот, без кого она несомненно погибла бы еще на первом курсе. И тот, который сегодня погиб ряди нее. Ради всех них — своих учеников и друзей, каждый из которых проживал увлекательную жизнь у него на глазах и уходил в вечность — уходил, провожаемый теплым взглядом этих бесконечно-мудрых глаз. Таня вдруг подумала, что Сарданапал, живущий по сути вечно, хоронил многих своих учеников. А сегодня те ученики, что не погибли сегодня, будут хоронить его. Остатки живых вернулись в Тибидохс. Армия Чумы отступила, тоже планируя зализать раны. Маги же, объединенные общим горем, без сил, собрались в Зале двух стихий. Сил не было даже для того, чтобы скорбеть. Ягун и Катя сидели в уголке, где некогда стоял их общий стол, и молчали. Они пытались сбросить весь накопившийся за день ужас в объятиях друг друга, и тактильный контакт помогал почувствовать поддержку близкого человека. У Тани этой поддержки уже не было. Она лишь на секунду взглянула на друзей, ободранных, покусанных и пыльных, но таких… не счастливых, нет, но все же пытающихся вернуть свое счастье, и вернулась к Сарданапалу. Подойти в Ваньке она просто не могла. Ноги словно приросли к полу, когда она думала, что это последний день, когда они видятся. Самый слабый защитник Тибидохса действительно стал отчасти ожидаемой жертвой. Но то была Танина, персональная скорбь и боль. Подойдя к Ване, она оказалась бы погребена под силой своего одиночества. Здесь, в самом центре зала, была разлита общая скорбь, общая боль потери — и Таня по крупицам вбирала в себя это чувство общности, накапливая силы, чтобы подойти к Ваньке. Тут же, рядом с ней, появилась Медузия, в одно мгновение выцветшая и посеревшая. Казалось, все краски ушли из ее облика, а сама Горгонова перестала быть живым человеком — стала лишь черно-белой фотографией из ушедшей эпохи, возникшей внезапно вместо прекрасной женщины. Сарданапал был для нее всем — учителем, другом, наставником, любимым, спасителем: он вобрал в себя сотни ролей, став для Медузии своего рода Вселенной внутри огромного моря людей. Гроттер еще не могла понять, кто для нее сегодня был большей потерей — Сарданапал Черноморов или Ванька Валялкин, — для Медузии же все было ясно. — Так не должно быть. Таня не узнала свой голос — она вдруг заговорила так, словно ее горло пару раз изнутри полоснули ножом. Медузия посмотрела на нее и слабо улыбнулась. — Не должно. Но это есть. — Но ведь академик… бессмертен? — слабо прошептала Таня и неуверенно добавила. — Был? — У всего есть своя плата. За все и за всех. Это плата Академика Сарданапала Черноморова за нас: за нашу надежду, за нашу силу. Страшная догадка кольнула Гроттер, но пока она додумывала свою мысль, Медузия уже ушла. — Он отдал бессмертие за магию Глеба? — и Вани, осталось подвешенным в воздухе. Вани не было. Не было и его магии. Не стоило упоминать, что Сарданапал умер за то, что погибло раньше него. Тане никто не ответил. Медузия уже стояла у преподавательского стола, собираясь с силами — и заговорила. Громко и уверенно, выделяя каждое важное слово. Заговорила так, словно ничего не произошло и все живы. Таня ощутила огромное, ни с чем не сравнимое уважение к этой женщине, откладывающей свою печаль и боль в дальний ящик. Толпе нужен был человек, который скажет, что делать дальше. Как жить дальше. И как дальше сражаться. Толпа его получила. Лишь Гроттер не слышала того, что говорила Медузия. Слова пробивались даже не через вату — они пробивались через туман мыслей и не могли пробиться. Таня почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит, а потом наткнулась на взгляд Бейбарсова. И почему-то именно этот взгляд подарил ей надежду.***
…Она сходилась с Бейбарсовым медленно — даже не сходилась, а скорее подходила к нему, ища надежду и спасение. Таня даже не могла воскресить в памяти весь этот процесс: она помнила тот миг в Зале Двух Стихий, когда Глеб впервые стал для нее опорой и поддержкой, а потом сразу же появлялось воспоминание об утре, когда она проснулась в его комнате с четким осознанием того, что все на своем месте. Промежуточного состояния в ее памяти уже не было. Просто в одну секунду Глеб Бейбарсов, бывший для нее непонятным некромагом, стал всем. В Зале они появились вместе; вместе сели за стол, и Таня положила голову на его плечо, набираясь силой перед очередной бойней. Чума нападала методично, с сумасшедшим упорством и постоянством, пытаясь измотать защитников Тибидохса. Ужас и ступор первых дней прошел, самых слабых выкосили первые дни войны — поэтому живые отбивались настолько остервенело, что преимущество Чумы медленно таяло. Но все же оно пока было. Кроме того, у Чумы-дель-Торт было самое важное: у нее была неубывающая армия. К нежити стандартной, понятной и сильной лишь в сумме добавилась сила новая и неукротимая, созданная фантазией колдуньи. Восстали мертвяки. Кружили в воздухе Мертвые Грифы. Земля исторгала из себя чудищ настолько страшных и кровожадных, что у них до сих пор не было названия. Было заклинание, способное вернуть их в бездну — этого достаточно. Это ждало защитников Тибидохса каждый день, и выдержать подобный темп даже не физически, а морально, было практически невозможно. Каждый искал свою силу в чем-то или ком-то другом. Таня сегодня нашла ее в Глебе Бейбарсове. Нашла окончательно и бесспорно-ясно, утвердившись в мысли, что здесь ее жизнь. Сарданапала Черноморова не было уже месяц: некому было сказать, что некромаг несет лишь смерть. Да и посчитал ли академик сейчас именно так? — Таня? Ягун поймал ее в одном из безлюдных коридоров, куда Таня свернула после завтрака. Это был ее каждодневный ритуал: прижаться лбом в чуть прохладной стене замка и вести с ним мысленный диалог. — Ягун. — Таня… — Ягун стоял, желая что-то сказать, и Таня поняла, что отчаянно хочет сбежать. Потому что сейчас они поругаются. А что будет… потом? — Таня… Ты его предаешь? — Кого? — усталый голос. Полное нежелание понимать двусмысленные фразы. — Ваню. Я уверен, что он не хотел бы, чтобы его любимая девушка бросалась в объятия некромага, быстро забыв о своей предыдущей любви, стерев из памяти старого друга. Раздражение даже не появилось. — Идет война, Ягун. Любое событие, каким бы долгим оно не было в мирной жизни, ускоряется в несколько раз. Я не забыла о Ване — но сейчас мне нужно большее, чем воспоминания о былой любви. Мне нужен человек. Как у вас с Катей. — Причем тут я и Катя? Некромаг — он всегда некромаг, Таня, и неважно, война кругом или нет. Он убивает тебя, мамочка моя бабуся, посмотри же… — Он? Меня убивают друзья, неспособные понять меня, Ягун! Меня убивает нежелание этих друзей меня понять. Конечно, у тебя есть Катя — тебе есть к кому возвращаться и ради кого жить. Так же, как и ей. В вас живет ваша любовь, Ягун! А что есть у меня: мертвые воспоминания о Ваньке? О мертвом нужно помнить, но отнюдь не тогда, когда оно постоянно рядом с тобой, постоянно в тебе. Нужно помнить о живых, нужно жить живыми. Мне жаль, что меня окружают друзья, которые меня не понимают… — Тебе жаль, что я твой друг? Бейбарсов убивает тебя, Таня. Вспышки заклинаний, круглые сгустки энергии, несущие смерть, орда нежити. Таня сражалась уверенно, зная, что ничто ее не достанет. Рядом держался Бейбарсом, легкими движениями руки очищая пространство перед собой. Параллельно он держал щит над Таней, укрывая ее от опасностей. Он не убивал ее — он защищал. Он защищал ее постоянно, словно боялся, что Таня в одно мгновение станет лишь мертвым воспоминанием. Защищал рьяно и отчаянно, как зверь защищает свою добычу. Ее защищал Глеб. Ягуна не защищал никто. В тот же вечер, стоя над мертвым телом друга, Гроттер отчаянно жалела, что последними ее словами, сказанными внуку старой богини, были жестокие слова сожаления о годах дружбы. Таня сожалела, что последний их разговор стал именно таким: без криков и угроз, но с фразами, бьющими больнее заклинаний. Таня очень хотела сказать Ягуну: «Прости», хотя бы сейчас, хотя он ее уже не услышит. Она собиралась с силами, напрягала голосовые связки, разлепляла не слушающиеся губы — но так и не смогла ничего произнести. Это было неправильно — извиняться перед мертвым вместо того, чтобы извиняться перед живым. Время извинений прошло. Оно прошло там, когда закадычные друзья разошлись в разные стороны в пустом коридоре в Башне Приведений, унося в груди обиду друг на друга. Сейчас было поздно. Катю положили тут же, хотя ее телу, по сути, было все равно, где лежать. Они не жили долго и счастливо, но умерли в один день. Таня наклонилась и сжала их ладони в своих — всего на секунду. В следующую секунду она соединила их руки вместе: друзья бы одобрили.***
…Это смерть? Или все еще жизнь? Или то, что расположено между — то, что многие зовут существованием. Они сошлись. Не стихи и проза, не лед и пламень. Сошлись два некромага, несущие в себе разный дар. Одинаковые по силе, но отличающиеся по опыту. Некромаги, способные уничтожить друг друга. Чума-дель-Торт хранила лишь ненависть ко всему живому. Глеба поддерживала любовь. Чума-дель-Торт осыпала своего соперника вихрем красных и синих искр, не замолкая ни на секунду. Глеб продолжал отбиваться. Чума-дель-Торт горела. Глеб сгорал. Чума-дель-Торт убивала. Глеб защищал. Они были равны во всем — и совершенно, абсолютно разные. Таня поняла, что забыла, как дышать. В ту же секунду она забыла даже, как жить. Почему-то вспомнился разговор, произошедший вчера в комнате Бейбарсова. Точнее, теперь в их общей комнате. — Это ведь никогда не закончится? — Таня пропускает между пальцами волосы Глеба — ее это успокаивает. — Что именно? — Война. Смерти. Чума-дель-Торт. — Все заканчивается. Главный вопрос здесь: когда? Когда? Чему суждено было закончиться сегодня. Роману под названием «Война с Чумой»? Или лишь главе «Очередная любовь Тани Гроттер»? Вспышка ослепляет всех, и волна мощнейшей магии ядерным грибом разрастается в пространстве. Таня всем естеством ощущает гибель чего-то живого. Но чего? Когда ослепительный свет пропадает, на месте некромагов никого нет. Таня бежит туда, даже не зная, что она хочет найти. Это не выжженное пепелище, не голая земля, не пустыня. Трава примята лишь там, где стоял Глеб. Больше никаких следов. Разве что кроме того, что здесь никого нет. — Глеб, — зовет она слабо. — Глеб. Глеб! — Я е увую ео, — сообщает голос рядом с ней. — Его нет, Таня, — с другой стороны. Жанна и Лена. Те, кто чувствуют Глеба в любой точке пространства, даже если между ними миллионы световых лет. — Ты можешь пожить у меня, Таня, — сообщает Гробыня через пару часов, когда кучка выживших вновь собирается в Зале Двух Стихий. Их так мало, что за столами есть свободные места. Таня понимает, что Гробыня — единственный человек из прошлого, который у нее есть. А еще Таня чувствует, что завидует Гробыне. Она жива, жив Гуня — они вместе до тех пор, пока смерть не унесет их друг у друга. И Таня отказывается. Пытается жить в мире лопухоидов целый год: жил же как-то Глеб среди них абсолютно без магии. Но Гроттер не может. Через год она прилетает в Тибидохс, чтобы вспомнить все то, что так тщательно хранила от себя. Потом возвращается через еще один. И еще. И еще. Тибидохс уже нельзя восстановить. Школы больше нет. Планы Медузии о перестройке замка остаются лишь планами. Когда через пять лет Таня получает от доцента — теперь уже академика — Горгоновой письмо с предложением преподавать нежетеведение в школе магии для трудновоспитуемых подростков «Скаредо», она сначала удивляется. Но соглашается — ведь в этом мире все предопределено. Горгонова для нее наставник, друг и спаситель. Почти как Сарданапал для Медузии. Не хватает разве что одной характеристики — но ее и не будет. В кабинете Гроттер висит два портрета: академик Сарданапал Черноморов смотрит мудро — следит за каждым из студентов. Глеб как всегда загадочен и холоден — некромаг. «Это человек, спасший нас всех, — говорит о нем Таня. — Всегда спасавший. Только мы это поздно поняли.» Студенты смотрят на него с трепетом, вспоминая лекции о войне с Чумой. Им не рассказывают о его детстве, о крови вепря и зеркале Тантала. И Таня об этом никогда не расскажет. Так же, как никогда и никому не покажет хранящуюся у нее в комнате папку с портретами — на всех них изображена одна рыжеволосая ведьма. У них нет общих фотографий. Фотографий Глеба вообще не существует в природе. Нет фотографий Сарданапала, Ваньки и Ягуна. Они у нее в голове. Ворох старых фотографий, который дороже всего на свете. 2016 — 2020