Почему Шекспир завещал страдать

      Для начала стоило перечислить все доказанные факты.       Преподаватель из Стива Харрингтона был, по сугубо его самокритичному мнению, неважный. Совершенно никакой, если на то пошло, но деваться уже было некуда, как с подводной лодки. Поступление в колледж и его последовавшее окончание (с помощью силы божьей и навязчивого контроля со стороны отца) и, логичное, поступление за тем на работу. Раз его не исключили где-нибудь с половины первого курса, пришлось озаботиться применением полученных знаний на практике. Стив задумывался исключительно о преподавании физической культуры, в принципе, на освоение исключительно этой дисциплины и были направлены все его старания, однако, судьба распорядилась иначе. Мол, слишком многого ты хочешь, Стив, закатай губу и довольствуйся имеющимся кусочком, далеко не лакомым. Привыкай, это не старшая школа, где для титула «короля» достаточно иметь более-менее смазливое личико и друзей-выпивох.В пяти школах, в которые он подавал резюме, он подряд получал разной степени категоричности и терпимости отказы, и только в шестой, когда отчаяние уже начало брать верх, ему предложили вакансию. Физрук им нужен не был, на это место люди находились быстро, но срочно требовался преподаватель по литературе, и так как Стив совсем недавно окончил школьную программу с весьма неплохими оценками, да и на педагогическом направлении изучал подобное… Да. Он согласился.       Ему предложили, показали составленное его предшественником календарно-тематическое планирование, включавшее десяток не прочитанных и пару незнакомых вовсе произведений, и Стив, важно покивав и изобразив глубокую задумчивость, согласился. Жизнь за деньги отца пора было прекращать, о чем сам родитель тонко намекнул. В свою фирму он был готов устроить сына хоть сейчас, вот только согласись на подобное Стив, он мог бы попрощаться с отвоеванной правдами и неправдами свободой. Амбиции, передавшиеся, видимо, наследственно, требовали не сдаваться так легко.       Поэтому этим утром Харрингтону пришлось встать на два часа раньше обычного, чтобы, широко зевая, листать за завтраком составленные заметки. Сегодня по расписанию день начинался со старшего, выпускного, класса, что потенциально облегчало задачу: эти ребята ведь должны понимать, насколько преподавателям сложно, особенно только закончившим обучение студентам? Стив отхлебнул горячего чая, обжигая язык, и задумался, припомнил себя в их возрасте. Литература была ему, а также девяносто процентам класса, до лампочки, казалась занудной и бесполезной. Сидели ли они смирно, позволяя остальным, находящимся в классе, осваивать предмет? Конечно, нет. Его компания без умолку галдела, перекидывалась записочками, отпускала шуточки над корпевшими над тетрадками ботаниками, и делать это приходилось громко, чтобы оскорбления долетали до первых парт. С такой дисциплиной не было никакого шанса нормально провести занятие, и все планирование, вероятно, летело коту под хвост. Это ведь только в колледже Стив узнал, что учитель составляет официально заверенный документ, где жестко фиксируется содержание и направленность урока, тогда он верил, что старая мисс Кёртис приходила только по собственной инициативе и говорила от балды.       Карма, мать ее. Или проклятие. От того же вездесущего Байерса, который перед самым выпускным балом вдруг увел у него красотку Нэнси Уилер, всегда шныряющего по углам и вдоль стен. Не зря этот парень на всех, особенно на Харрингтона, смотрел волком. Если так посудить, как раз после расставания с Нэнс жизнь и сделала кульбит и стремглав полетела по наклонной. Как будто она забрала с собой точку опоры, единственную, удерживавшую Стива от падения в бездну последствий своих необдуманных поступков.       Впихнув в себя пару тостов с протеиновой пастой, Стив напоследок оглядел свое отражение в зеркале. Увы, но до солидного мужчины оставался как минимум десяток лет. В отражении он увидел юношу, не шибко повзрослевшего со школы, единственное — уже не такого длинноволосого, а аккуратно подстриженного. На волосах по-прежнему блестел излишек геля для укладки, синий пиджак и белоснежная рубашка отдавали щегольством, но, кроме как одеждой, Харрингтон не знал, как еще отделить себя от учеников. Возможно, если он как-нибудь придет в футболке и обычных джинсах, его примут за хулигана-прогульщика, а не за двадцатитрехлетнего преподавателя английской, чтоб ее, литературы. Он еще раз проверил все сложенные в портфель бумаги, от оформленного директором пропуска до испещренной собственным плохим почерком тетради с пометками и советами с разных форумов и лекций, и схватил со столика ключи. Наличие собственной машины облегчало жизнь, но если он не сможет зарекомендовать себя на новой работе и задержаться на ней, ее содержание станет слишком тягостным. «Поэтому, — Стив зажмурился на секунду, чтобы потереть пальцами глаза, — ты должен сконцентрироваться. Давай, это как первая игра, тренер должен заметить тебя и испытать восторг. Иначе потом ничего не получится, хоть двадцать раз выигрывай».       Обычно люди говорили «первое впечатление — самое важное», это было устоявшейся идиомой, но почему-то сравнение с баскетбольным матчем давало Харрингтону больше сил, становилось для него значимым. Весомым. Что, вроде как, в очередной раз доказывало его катастрофическую неготовность и неспособность как-то связаться с литераторством. Он представил себе всех своих знакомых. Наверное, будь тот же Джонатан Байерс более коммуникабельным и не таким жутким, эта работа подошла бы ему. И, без нареканий, подошла бы Барб Холланд, потому что уже в свои семнадцать Барбара выглядела и говорила, как самая настоящая училка. Никто бы не поспорил.       Осень задувала холодным ветром под распахнутый пиджак Харрингтона, пока он взбегал по ступенькам школьного крыльца, зажав портфель подмышкой. Есть примета, что когда случается нечто экстраординарное, погода должна резко измениться, и, если это правда, завтра можно смело ждать глобального потепления. Стив Харрингтон впервые, с самого первого своего школьного дня в младшей школе, пришел на урок без опоздания. Где соответствующая достижению запись в книге рекордов Гиннесса?       Звонок. Стив позволил себе заминку, прикусив изнутри щеку, давая шуму в классе утихнуть естественным образом, пока ученики рассаживались по своим местам. На доске он успел вывести собственное имя и фамилию, оставалось только представиться и начать тему, благо, с самого начала. Приходя посреди учебного года, Стив рисковал нарваться на такую ситуацию, что предыдущий учитель ушел на моменте начатого разбора какого-либо произведения. Тогда нужно было выяснять слишком много всяких подробностей, да и могло оказаться, что интерпретация Стива как-либо противоречила уже звучавшему… В общем, могло быть хуже. Хуже, чем совершенно неизвестный ему роман Сильвии Платт «Под стеклянным колпаком».       В кратком пересказе он прочел, что это автобиографичная исповедь женщины, которая в конечном итоге закончила жизнь самоубийством, а сама книга является одой депрессии. Прекрасный способ задать настроение выпускникам, которые и так будто на иголках сидят в преддверии грядущих экзаменов и определении самих себя и своего будущего. Как хорошо, что сам Стив не читал подобную ересь в свои юные годы подростничества, еще бы двинулся крышей и стал каким-нибудь эмо-затворником.       — Добрый день, дети. Я — ваш новый преподаватель по литературе, Стив Харрингтон, буду рад… — его перебил громкий смешок со второй парты. Странно близкое расположение парты какого-нибудь хулигана, поэтому Стив только неловко кашлянул, взглянув на засмеявшегося парня. — Что-то не так?       — Нет-нет, дедуль, продолжай, — Стив отлично знал этот типаж и все соответствовавшие ему детали. Прямо-таки целый каноничный образ вырисовывался отдельными мазками. Расслабленная поза, показывающая, кто на самом деле здесь царь и бог; зафиксированные лаком кудри, застывшие точно жуки в смоле; расстегнутая до середины груди рубашка и не снятая куртка, хотя в верхней одежде вход в кабинеты запрещался. Этот юноша зашел последним, Стив еще поморщился, когда тот проходил мимо его стола: в нос ударил запах крепких дешевых сигарет. На его недоумение говоривший встряхнул кудрями и улыбнулся. — Ну раз мы по твоему дети, то почему бы не подчеркнуть нашу разницу в возрасте еще сильнее?       Стив закатил глаза. Да, назвать подростков детьми — тупо, он облажался, даже не начав, как бы тут, в самом деле, не вылететь на скамейку запасных.       — Я не считаю вас детьми, просто… давай обойдемся без всяких «дедуль»? — в воздухе повисла пауза, отчаянная попытка замять промах, метафорично протянутая рука примирения, по которой, также метафорично, ударили наотмашь.       — Окей. Вам больше нравится «папочка», да? — подпирая ладонью щеку, вскинул брови ученик, аж подавшись вперед. Стив пытался сдержаться и проигнорировать, но щеки вспыхнули румянцем. Черт, только смущаться такого глупого подтекста от малолетнего пацана в пубертате ему не хватало для полного счастья! — Если хотите сообщить директору, то я Билли. Билли Харгроув. И, может быть, уже начнем урок?       — Какая здравая мысль. Мое восхищение, Билли, — сам того не подозревая, Стив шагнул в пропасть следующей ошибки, о которой предостерегают всех молодых педагогов. Никогда не вступай в перепалку и пререкания с детьми, у которых преподаешь, это подстегивает их только больше. Любой ответ на их язвительный комментарий означать мог только одно для всех сторон: начало продолжительной войны. Билли в возрастной психологии разбирался интуитивно лучше, нежели Харрингтон, поэтому почувствовал в его сарказме разрешение. Как минимум, для обмена колкостями.       Стив умел рыть себе могилу и наживать проблемы. Порадоваться стоило хотя бы тому, что в этом он был мастак.              ***              Стив был зол. Ничего нового, казалось бы, никого из друзей и даже просто хороших знакомых этим было не удивить. Злился он часто, спасибо темпераменту типичного холерика, но обычно это сводилось к быстрым и чертовски эмоциональным вспышкам, после которых Харрингтон также стремительно остывал. Хватало десятиминутной потасовки, чтобы выплеснуть все имеющееся негодование. К тому же, за время обучения в колледже он порядочным образом остепенился, стал гораздо серьезнее относиться к принятию решений, как будто только на двадцатом году жизни до него дошло, что поступки, надо же, имеют последствия. В драки он практически не лез, конфликты сошли на нет, и все силы Стив предпочитал вкладывать в попытки удержаться на своем месте студента и не вылететь из учебного учреждения с позором. Но теперь былому спокойствию пришел конец.       Далеко не белая жизненная полоса, — скорее цвета застиранных серых простыней, — сменилась еще более неперспективной полосой. Судя по всему, через этот ад должны пройти все молодые преподаватели: в классе всегда должен найтись тот самый выскочка, у которого появится на тебя зуб, который поставит своей целью доводить тебя до белого каления ежедневно. Маленький гаденыш, которого хорошо было бы удавить еще во младенчестве, чтобы облегчить всем жизнь… Стив знал, что о детях так думать нехорошо и, вероятно, теперь он со стопроцентной вероятностью попадет в Ад. Но, во-первых, назвать рослого, мускулистого и широкоплечего Харгроува «ребенком» язык не поворачивался. Во-вторых, пребывая в праведном гневе, можно позволить себе пару особенно жестоких мыслишек. Он же не намерен их как-то воплощать в реальности.       Пока не намерен.       Стив зол, потому что уже месяц прошел его работы в стенах школы среднего образования города Ричмонд, штат Индиана, и его нервам наступал трагический, но необратимый конец. Школа была хорошей, коллектив поддерживал новичка, директриса благосклонно отнеслась к тому, что пробует Стив свои силы не в профильном для него предмете, и похвалила за приложенный энтузиазм и усилия. Другие учителя также прекрасно поладили с ним. Да и дети не то, чтобы воротили нос, некоторые из старшеклассниц норовили приударить за маячившим на горизонте красавчиком-преподавателем, некоторые из ребят прониклись необычной и нескучной манере преподавания. Стив, зная свое отношение ко всем этим нудным чтениям параграфов вслух, предпочитал проводить уроки в стиле студенческих семинарских занятий, то есть методом беседы. Он спрашивал, ему отвечали, высказывали свое мнение, зачитывали вслух эссе, которые затем обсуждались совместно. В общем, Стив не отрицал, что вдохновлял его просмотренный в самом начале его образовательного пути фильм «Общество мертвых поэтов», тот, с Роббином Уильямсом в роли эталонного педагога, который видел в своих учениках в первую очередь живые души, а не сырье на конвейере будущих банкиров, юристов, врачей. Наивная сказочка, которая зажгла сердце Стива той самой страстью, о которой ему твердили более взрослые коллеги. Которою они в нем видели. Забавно, что ему все-таки было суждено при этом всем стать учителем именно литературы, кем был и персонаж Уильямса, как будто знак свыше. Да и это был один из немногих фильмов, которые он запомнил.       Но вот, прошел месяц, и его целенаправленность сбилась с курса из-за типичного задиры. Из-за неглупого пацана, всеми силами желавшего казаться опасным, дерзким и тупым. Неужели это по-прежнему пользовалось спросом?       Все не заладилось с самой первой встречи, со знакомства, а дальше пошло по накатанной. Минула всего неделя, как рубеж замаскированного посыла друг друга на известные места был пройден.       На перемене, когда Харрингтон спешил в учительскую за какими-то уточнениями по расписанию, Билли врезался в него со всей дури, хотя сложно вообще представить, на кой-черт такому, как он, гонять по школьным коридорам. Не на урок же опаздывал, в самом деле? Вполне предсказуемый результат, что Стив под этой грудой мышц не устоял и, красиво подкинув все имеющиеся на руках бумаги, растянулся на грязном полу. Затылок звучно ударился о поверхность, рассыпая искорки перед глазами, напрочь дезориентируя на пару секунд. Когда у Стива получилось открыть, наконец-то, глаза, первое, что он увидел, это протянутую ладонь и возвышающееся над собой виноватое лицо Билла Харгроува. Такое раскаяние! «Простите, сэр, простите, я случайно…» Стив, не предполагая никакого подвоха, ухватился за руку и, опершись о нее, попробовал подняться, пробормотав что-то вроде «Ничего страшного». Ноги снующих туда-сюда школьников уже затоптали часть срочных и важных документов, и, отметив это, он от всего сердца выругался про себя… Тут же вновь оказавшись на полу. Харгроув просто разжал пальцы, толкнув его обратно, так продуманно, что со стороны все выглядело очередной случайностью. «О, черт, сэр, это все из-за вспотевших ладоней! Видимо, из-за вашего взгляда. Ну как у Элли Смит, когда вы с ней флиртовали сегодня… Боже, простите, опаздываю». Харгроув посмотрел на ту руку, на которой часов не было, и сбежал. У Харрингтона свело зубы.       От того, насколько затянувшейся и продуманной была сцена его унижения. От того, что он действительно поддержал флирт милашки Элли, одноклассницы Билли, строившей глазки весь первый урок. Это вышло непроизвольно, он даже толком не помнил, что сказал, в голове всплывала только картинка ярко вспыхнувших щечек. Господи, это было в высшей степени глупо, но он просто не удержался. А теперь Билли растрезвонил всей школе, что учитель ведет себя как-то ему не полагающимся образом. Если это дойдет до учителей? До директора? Или до родителей? Ему светят серьезные неприятности, похуже обычного выговора. Теперь настала очередь ладоней Стива потеть.       Но Билли никому ничего не сказал, ограничившись этим намеком и столкновением в коридоре, да и сам Стив с того момента строго контролировал границы педагогической этики, никогда не допуская перехода за них, чем разочаровывал всех юных воздыхательниц.       И это, все-таки, меньшее из всего.       Свой поздний вечер воскресенья Стив проводил за рабочим столом, вглядываясь в ведомость успеваемости, в строчку с конкретной фамилией, в одной руке держа ручку, во второй — бутылку пива. Добро пожаловать в гребаную взрослую жизнь, привыкание к которой будет, наверное, продолжаться пару ближайших лет, потому что все сознание Стива требовало кутежа. Вместо этого теперь он сидел в одиночестве, пил одну-единственную бутылку, думал о каком-то малолетнем преступнике, которому прямая дорога была на скамью подсудимых через лет этак пять. Да-да, так думать тоже нельзя, и уже не по религиозным причинам: навешивание ярлыков непрофессионально. А Стив был обосраться каким клевым профессионалом, кто бы, мать его, поспорил. Ведомость представляла неутешительные результаты. По предмету Харрингтона у Билли были самые низкие оценки, и этот резкий провал вызывал множество вопросов со стороны классного руководства, потому что в литературе Харгроув уже который год был одним из первых. И это при всех других проблемах. Последовал настоятельный совет разобраться в сложившейся ситуации, провести парочку дополнительных занятий, чтобы узнать, действительно ли способности Билли дали такой крен или причина скрывалась в чем-то другом (в чьей-то некомпетентности, например). Такие дела. Оставаться после уроков для того, чтобы в свое свободное время подтягивать Харгроува, не это ли предел мечтаний?       Стив вздохнул, отставляя бутылку на стол, и аж скрипнул зубами. Как будто ему не хватало всех этих заинтересованных взглядов подростков, предвкушавших, чем же закончится противостояние? Лучше бы он пошел работать на заправку или в какое-нибудь тупое детское кафе с несуразной униформой. На жизнь не хватало бы, но хотя бы посмешищем он становился бы вполне оправдано.       Итак, последний заваленный тест был по творчеству, как ни странно, Уильяма Шекспира, что в программу не особенно вписывалась. Дело в том, что в школе ставилась некая постановка, любительский театр и полная свобода выражения для участников, как раз по одной из пьес великого драматурга. «Двенадцатая ночь» не так популярна, как другие слезные и трагичные истории, но гораздо веселее известных произведений и точно также не лишена глубины. Стив, не привыкший к рассуждениям о смертности любви и горестных датских принцах, был рад такому выбору. Поговорив о биографии писателя и, кратко, о созданных им «Ромео и Джульетте», «Гамлете», «Отелло» и прочем, они переключились на «виновника торжества». В течение двух уроков Билли скучал, развалившись на своей второй парте, и практически откровенно спал. На итоговом зачете по пройденной информации он единственный, кто сдал чистый лист.       Не то, чтобы Стив был требовательным учителем, но у всего, следовало понимать, есть свои рамки. Он без сожаления влепил ему двойку, и точно также, без сожаления, натаскает его завтра так, что Харгроув наберет максимальное количество баллов и по этому тесту, и по всем последующим. Никак иначе. Харрингтон собрал небольшую стопочку нужных листков с вопросами и краткими конспектами прочитанных лекций, после чего залпом допил прохладное пиво. Боевой настрой, каким-то чудом, удалось в себе сформировать. Он не проиграет зазнавшемуся мальчишке, пусть не так уж сильно этого мальчишку перерос. Не в этом дело.       Никакой личной неприязни, лишь светлейшее желание впихнуть в голову желание учиться и заниматься делом, а не маяться ерундой. Все во благо Билли Харгроува — под этими словами злорадно ухмыльнувшийся Харрингтон готов даже собственноручно подписаться.              ***              — Здесь, здесь, здесь и… еще вот здесь и здесь, — Стив перешел стадию гнева, как назвали бы это психологи, и сейчас находился уже в полном принятии того факта, что с Харгроувом ему не совладать. Совершенно. Точно. Никак. Совсем-совсем. Они полтора часа сидели в душной аудитории опустевшей школы, бок о бок, и все это время Стив, на правах учителя, пытался впихнуть в светлую голову хоть какую-нибудь толику знаний. Нет, ни черта не получалось, и вот, уже третий тест подряд он перечеркивал буквально полностью своей ручкой с ярко-красной пастой, выделяя все бросавшиеся в глаза ошибки. — Тут буквально два правильных ответа, Билл, серьезно… я понимаю, что ты меня недолюбливаешь, и парень ты не глупый. Но от твоих выходок пострадает твоя годовая отметка. Зачем портить себе жизнь и шансы на поступление в какой-нибудь классный колледж из-за попытки что-то доказать?       — Вот как, — Билли, в отличие от Стива, сидел абсолютно расслабленно, откинувшись на спинку поскрипывавшего стула, пока сидевший на нем юноша раскачивался вперед-назад. — Значит, «недолюбливаю»? И, сэр, слово «классный» не очень-то подходит преподу литературы. Может, лучше «претенциозный», «авторитетный», «престижный»?       — Какая разница? — Стив поморщился, откладывая ручку и поджимая губы. Он сдержался, чтобы вдобавок к этому не взмахнуть в возмущении руками, он уже не мальчик и должен как-то блюсти субординацию. За них двоих. — Тебе не светит ничего из этого, если ты провалишься сейчас. Мне говорили, что у тебя были успехи по литературе на прошлых годах, поэтому я прекрасно понимаю, что дело в нашей глупой войне, которую…       — Вы знаете о моих планах? Я вот понятия не имею, нужно ли мне вообще заканчивать это образование, а вы меня поступлением в паршивый колледж пугаете. Не тот способ, — Билли улыбался, искоса глядя на Харрингтона из-под своих упавших на лицо волос.       — Ты способный, но недостаточно стараешься. Это все, что я знаю, но ты можешь рассказать что-нибудь еще. Не понимаю, почему у тебя, школьного идола, такой пессимистичный взгляд на будущее?       — Я бы сказал — вполне «реалистичный».       Оказалось, Стив только сейчас понял, что старательно прямого взгляда избегал, так не смотришь на бешенную готовую бросить собаку, чтобы не провоцировать ее лишний раз. Теперь в глаза бросилось много деталей, которые почему-то прежде не особо-то и замечались. Наверное, потому что все вызывающее поведение Билли заставляло как можно скорее отвернуться, продолжить смотреть в другую сторону, не на него.       Раскачивающий стол и стул Билл выглядел ленивым, расслабленным, даже губы были приоткрыты, что вписывалось в общую картинку, и теперь Стив заметил другую причину для этого. Нижняя губа была разбита. Кровоподтек практически зажил, затянулся, и все-таки трещинку еще можно было разглядеть, как и образовавшуюся под ней ранку. Удар был сильным. Что примечательного? Стив решил поиграть в Шерлока Холмса, переведя взгляд на сжатые на краешке стола пальцы. Костяшки на обеих руках были чистые, без свежих, соответствовавших давности обнаруженного ранения, синяков. Целые. Неужели Билли просто позволил обидчику ударить себя и никак не среагировал в ответ? Он производил впечатление такого человека, — таким был раньше сам Стив, — который не будет медлить. Ударили — бей в ответ. Ударил сам — бей, пока не выйдет пар, даже если противник потерял опору под ногами. Харрингтон вспомнил, как часто Билли ходил без нормальной верхней одежды, щеголяя рельефным торсом, и выходило, что на нем как-то многовато синяков в принципе. Он же не числился в списках первых задир, бьющих направо и налево морды.       Стив сглотнул. На педагогическом их учили каким-то жалким азам психологии, и он решил ткнуть пальцем в небо. Увиденное слишком хорошо связывалось с характером Харгроува и всем его кичливым поведением.       — Слушай. Билли, прости за вопрос, но… у тебя все хорошо дома?       Скрип стула оборвался резко, как по команде. Пальцы, один за другим, отпустили столешницу. Билли замер всем телом и заметно напрягся, повел затекшими плечами.       — Вот же, кажется, уронил карандаш. Секунду, мистер Харрингтон, только подниму, — Стив рассеянно хлопнул глазами, переваривая услышанное, а Билли уже нырнул под стол. Он никогда, насколько не изменяла память, не обращался к нему так официально, по фамилии, лишь лаконичное «сэр», максимально отстраненное и общее. Словно отрицал само наличие в стенах школы нового преподавателя, как будто он тут на замене или вообще проходящий мимо посторонний человек.       — Ты же ручкой все время писал, какой еще карандаш? Билли? Да какого… — слова застряли в горле на половине предложения, никак не решаясь продвинуться к голосовым связкам, стать озвученными. Какой-то болезненный, жуткий спазм, от которого дышать стало сложнее. Рука, обхватившая его у щиколотки, оказалась неожиданно горячей и сухой, шероховатой. Неожиданной самой по себе. Странное прикосновение, кажется, Стива здесь и так не касались даже все его бывшие девушки. Никто, кроме Билла Харгроува.       — Вы же сказали, что я не стараюсь достаточно. Верно? Хочу попробовать вас переубедить, мистер Харрингтон, — его не было видно из-за разделявшей их поверхности стола, достаточно высокого, чтобы уместиться под ним, правда, без лишних удобств. Голос звучал хрипло, низко, совсем не так, как всего секунду назад. В голове запаниковавшего Стива происходящее категорически не хотело укладываться.       Он дернулся, пытаясь вырваться из крепкой хватки, заранее понимая высокую вероятность своего провала. Сила была на чужой стороне.       — Какого дьявола ты тут творишь?! — возмущенно прошипел Стив, обреченный снова подавиться воздухом. Рука погладила кожу, забравшись под брюки выше, сминая края штанины, задирая его так, насколько это было возможно. Еще немного, и ткань затрещит, сдаваясь напору, на который явно не была рассчитана. Теперь загнанный в ловушку учитель подскочил так, что ударился коленями о стол, сдвинув его на пару-тройку сантиметров от себя. Что это изменило? Теперь он мог видеть Билли хотя бы частично. Всего-то.       Нет. На самом деле это было чертовски много, особенно то, как он облизнул свои пухлые, слишком алые для крутого мачо губы. Кровь прилила к щекам и, будь оно неладно и проклято всеми возможными словами, не только к ним. Отговорка «я не гей» не работала хотя бы потому, что у семидесяти процентов подростков (если они учатся на гуманитарном направлении — вероятность возрастает) имелся гомосексуальный опыт, и Стив исключением не был. Дрочка не считалась за пидорство, и в голове вертелся навязчивый вопрос: «Но что тогда вообще считалось?» Отговорка «я не педофил, это нарушение этики» тоже срабатывала слабовато. Разница в возрасте не велика, и Билли школу практически закончил.       Оставался последний аргумент против. Он не хотел ничего подобного, никаких «таких» связей, со своим учеником, это было что-то из области неприкосновенных принципов. Ухватившись за стул одной рукой, второй оттолкнувшись от стола, Стив попробовал отстраниться. Стул, со скрежетом, проехался на миллиметры, потому что Билли запросто последовал за ним, и меньшее, чего хотелось Харрингтону — это увидеть его целиком в таком положении. Посмотреть в глаза.       — Все? Попытки к бегству прекратились, а, Стив? — теперь уже обе руки обхватывали ноги Стива, на которого Билли облокотился. Вырваться получилось бы только с боем, перевернув как минимум одну парту и наделав шуму, что могло привлечь внимание охранника. Нет, к черту, объясняться в домогательствах или драке с учеником? Стив едва-едва устроился на работу, и репутация могла рухнуть в любой момент. Пользуясь всем имеющимся небогатым жизненным опытом, он решил перевести все в шутку.       Игнорируй это, и оно исчезнет, как говорится.       — Просто «Стив»? А как же «сэр», «мистер Харрингтон»? Что, Билли, ты думаешь, мы настолько сблизились?.. Я имел в виду подружились, — черт-черт-черт. Почему надо было сказать слово, заключавшее в себе смысл «близости», почему оно сорвалось с языка первым.       — Вау, а я оказался прав. Тебе правда нравится вся эта тема с «папочкой», да, мистер Харрингтон? Поэтому назвал нас детишками? — ногти слегка царапнули, оставляя бледно-розовые полоски на голени. Мышцы напряглись так сильно, что немного, и их свела бы судорога. — Смотри-ка, а Стив-младший, кажется, сопротивляется меньше твоего.       — Блять, заткнись! — голос Стива сорвался слишком легко.       — Единственное пожелание? Не волнуйся, буду хорошим мальчиком и не стану говорить с набитым ртом, — Билли потянулся выше, накрывая ладонью пах. Стив тяжело, шумно выдохнул, слегка запрокинув голову. Он был против, абсолютно точно, он не хотел, но вся эта херня в их с Харгроувом отношениях словно вела к чему-то подобному. Закономерно, что напряженность между двумя парнями закончится либо мордобоем, либо чем-то еще. В их случае хотя бы лица остались целыми. Да. Стив не хотел говорить «да». Стив не мог сказать «нет». На этом все продолжилось.       Рука массировала полувставший член сквозь плотную брючную ткань нарочито медленно, надавливая основанием ладони, заставляя возбужденную плоть дернуться, затвердеть сильнее. Кровь от головы отхлынула окончательно. Упертое молчание длилось ровно до тех пор, пока пальцы не сжались, проводя по длине смазанным, отрывистым движением. Стив то ли заглушил стон, то ли всхлипнул, кусая губу. Он чувствовал, как смазка липким пятном расползалась по внутренней стороне его брюк, впитывалась, грозясь проступить насквозь, темным пятном на светлом фоне. Кто-нибудь мог зайти, школьный кабинет, в конце концов, публичное место, но это подстегивало. Заводило. Запретный плод, имитацию которого надкусываешь исключительно в добытой тайком порнухе. Билли издевался. Знал, как действовали все сложившиеся факторы, заставлял в процессе затягивающейся пытки признать, что он сам по себе симпатичен Стиву, что он умудрился чем-то его зацепить. Впервые за долгое время на целый месяц из головы вылетела и неудачная школьная влюбленность, и пара других печальных интрижек. Самое главное, вылетело ощущение себя неудачником.       Вжикнула расстегнутая молния, за ней последовала выскользнувшая из петли пуговица, Билли как будто умеючи обращался с чужими штанами, от чего внутри колыхнулась неприятная догадка, заставившая едва уловимо поморщиться. Едва, но уловимо.       — Да, Стив, некоторые трахаются с парнями. Хотя ты, судя по всему, в курсе. Не волнуйся, я не стараюсь отсосать каждому встречному, — настала очередь голоса Билли дрожать. Он сейчас весь состоял исключительно из этого, сплошные прикосновения и голос, тактильные ощущения и звук. Должно быть максимально обезличено, но выходило ровно наоборот, такую близость Стиву чувствовать не доводилось никогда прежде. Укол совести последовал незамедлительно.       — Я ничего подобного не думал, серьезно…       — Мне плевать, Харрингтон, серьезно.       Стиву пришлось приподняться, чтобы дать пространство стягивающему с него одежду Билли. Брюки и нижнее белье опустились до щиколоток. Сидеть на стуле обнаженной задницей было не особенно приятно, но задуматься об этом не дали. Рука была сухой и горячей. Стив это помнил. Но во всей красе понять суть этих определений получилось только тогда, когда эта самая рука обхватила член, двинувшись от головки к основанию. Неторопливые, но поддерживающие один ритм, толчки. Дышать получалось через рот, глубоко, прерывисто, сбившись. Продолжая ласкать его рукой, Билли надавил большим пальцем на головку, круговым движением, собирая вязкие капли.       Еще толчок. И снова точно такое же прикосновение, от которого по спине, от самого загривка до поясницы, разбегалась волна мурашек, жгучего удовольствия.       — Ты такой мокрый, — жарко прошептал Билл. Жарко — потому что его дыхание обжигало влажную и чувствительную плоть, обдавало ее со стороны, вынуждая желать сжать ноги, податься навстречу, сделать что угодно, лишь бы получать большего. — Тебе больше подходит «мамочка». Кстати, ты ведь в самом деле не особенно и доминантен. Скорее влажная течная сучка… да?       — Харгроув, будь ты неладен, давай ты заткнешься? — Стива не заводило сказанное. Нет. Ему было неприятно. Дело совсем не в том, что он может кончить прямо сейчас, раньше, чем окажется в этом доебавшим его до крайности рту. Интересно, неужели Билли с самого начала всю их вражду затеял и вел ради этого? Чтобы завалить своего преподавателя, который так безбожно заваливал его самого на всех минувших уроках?       — Окей, детка, — Билли усмехнулся. И обхватил головку губами. Два этих действия слились в одно, и вибрация смешка так чувственно разнеслась по всем нервным окончаниям Стива, что он едва ли не взвыл. Ну и кто из них сука?       Первые мгновения сконцентрироваться не давало беспокойство, как бы то не звучало, за губы Билли. Та рана на них была хоть и поджившей, почти затянувшейся, но вполне могла открыться по новой от неосторожности. Судя по аккуратным движениям, Билли опасался примерно того же, или просто давал себе время привыкнуть. Стив не торопил. Секс — это вообще не о бегах наперегонки и марафоне, он предпочел наслаждаться. Неправильно, плохо, но так до звездочек перед глазами хорошо, до покалываний в кончиках пальцев. А еще Стив откровенно не соображал, чтобы хоть как-то руководить процессом. Губы Билла, помогавшего себе рукой, скользили ниже, поднимались вверх, почти выпуская член изо рта, оставаясь буквально на грани ощущений. Вторая, свободная, ладонь упиралась Харрингтону в бедро, вжимаясь, стискивая до светлых пятен, возможно, до синяков. Как будто была жизненная необходимость так за него цепляться, удерживать на месте. Или удерживаться самому.       Словно отрепетировав, попробовав и оставшись довольным получавшимся результатом, Билли насадился сильнее, пропуская Стива глубже в рот. Снова. Он продолжал двигаться таким образом, но каждый раз с такой уверенностью, что становилось понятно: имеют здесь далеко не его. Харрингтон зарылся было ладонью в сухие длинные волосы, но убрал руку. Это было бесполезно, ни в каком контроле или ответе Билл не нуждался от слова «совсем». Лучше было сжимать его плечи, благодаря широко распахнутому вороту рубашки, пользоваться шансом трогать гладкую кожу, ощущать чужое напряжение, теперь уже правильное и не сковывающее, силу. В этом было что-то завистливое, в этом восхищении. Самому Стиву не хватило бы собранности уделять, скорее всего, ежедневным тренировкам время и усердие.       Харгроув, если приглядеться, в целом был гораздо целеустремленнее его самого.       Следующим своим движением Билли опустился до основания, расслабляя тесное, узкое горло, обхватившее толкнувшуюся в него головку, сжав ее. Меж бровей пролегла заметная морщинка, но он не остановился. Неприятно, но терпимо. Через полминуты неудобства ушли на задний план. Глубоко, чаще, сильнее, чуть ускорившись. По подбородку Харгроува стекла липкая, смешавшаяся со смазкой слюна, капнула куда-то на пол между шире расставленных ног Стива, стыд которого выветрился с остатками самообладания. Плевать, зайдет ли кто-то, увидят ли их в таком лишенных двоякости положении, все равно. Он плыл, ехал головой от всего. Всего — слишком много, чтобы описать внятно. Билли потрясающе чередовал свой рот с быстрым ритмом скользившей по члену руки. Идеально. Просто…       Так хорошо, что можно и поездкой в Преисподнюю за подобное расплатиться.       Еще. Пара секунд, того меньше, в том же ритме, и Стив успевает лишь задушено пробубнить что-то себе под нос, словно в бреду, и остается при этом без внимания Билли. Тот был увлечен либо игнорировал специально, он опустил лицо так низко, что обжог низ живота выдохом через нос. И поднял взгляд, посмотрев на Стива. Зрительного контакта хватило, чтобы аж вцепиться в плечо парня, кончив. По телу прошла крупная дрожь, по напряженным бедрами, сходя к поджавшимся пальцам. Оргазм был крышесносный, долгий, чересчур яркий, от чего остававшийся каким-то затянутым послевкусием. Усталостью и опустошенностью, но и то, и то было приятным. Как надо.       Стив глянул на поднимавшегося с колен Билли, который выразительно отряхивал джинсы, актерским жестом заправив за ухо коротенький икеевский карандашик. Что? Неужели все произошло случайно, и карандаш Билл действительно уронил? Он вытер губы и подбородок рукавом, стирая не только слюну, но и алую сукровицу. Опасения оправдались, и губа все же не выдержала приложенного усердия. Поймав Стива за изучением себя собственной персоной, Харгроув улыбнулся, тут же пожалев: пришлось прижать палец к вновь начавшей кровоточить трещинке.       — Если ты про это, то там нашел, случайно, — Билли щелкнул пальцем по крепко зафиксированному в кудрях карандашу. — Так что да, я хотел отсосать тебе.       — Зачем? — пытаясь привести в порядок внешний вид, тихо отозвался Стив. Неловкость. Смущение. Он чувствовал себя в несколько раз младше. Ребенком, которого растлили, не иначе.       — Догадайтесь. Кстати, — Билли склонил голову вбок, — можем продолжить наши внеурочные занятия у вас. Школа действует угнетающе, а мне кажется, ты прекрасно объясняешь материал. Что скажешь, Стив? Подумай. Я пока пойду, надо сестру забрать. До скорого, амиго.       Сестру? Амиго?!       Дверь захлопнулась. Стив уселся на край парты, приглаживая взмокшие, прилипшие прядками ко лбу волосы. Кабинет стоило проветрить, и размышлениям он предпочел занятие чем-то сколько-нибудь полезным. Хорошо бы еще как-нибудь проверить свою голову, выгнать прочь все ненужное и мешающее.              ***              Разговор на следующий день в учительской выбил из колеи окончательно. Миссис Хаксли принесла распечатанные собственноручно брошюрки, этакие программки о завтрашнем спектакле, который ставился учениками. Стив особо заинтересован в этом не был, после вчерашнего он шарахался по углам, быстро перебегал от нужного кабинета к директору или в столовую, и также возвращался обратно. Вообще ходил он мрачнее тучи, игнорируя, что тем самым вызывал в отношении себя только больше вопросов. Случайно пробежавшись по тексту, где перечислялся незабвенный автор первоисточника, авторы адаптации и актеры со всеми возможными ассистентами, Харрингтон подскочил с места, как ужаленный. Почти перевернув кофе на собранные на позапрошлом уроке тетради с домашним заданием, он уставился на Хаксли, которая сама вздрогнула от такого к себе внимания. Она ведь только-только положила бумажку под нос зазевавшегося молодого преподавателя.       — Вы серьезно? Там играет Харгроув? Автор адаптированного сценария? — Стив старался не кричать, изо всех сил старался.       — Да роль Орсино создана для него, ты бы видел, как он выкладывается на репетициях. Ты что, Он же у нас лучший по Шекспиру, — на этой ноте Харрингтон осознал разом многое. Что он нашел объяснение тому, что севший прямо перед ним, на первую парту, этим утром Билли сдал тест во всех пяти вариантах на отлично. И что любое следующее сказанное слово он, однозначно, прокричит. — В том году, в честь дня рождения Уильяма, он помогал в организации праздника. Вот же дамский угодник, знает, как девушки обожают эту романтику.       — Да… — все же совладав с голосом, глухо ответил Стив, и, неожиданно и для себя, и для миссис Хаксли, улыбнулся. Ага, как же. Дамский угодник.       В мыслях Стив Харрингтон уже перебирал, по каким последним темам Билли умудрился также завалиться на его предмете.       Он больше не злился.