The world was on fire and no one could save me but you It's strange what desire will make foolish people do I'd never dreamed that I'd meet somebody like you And I'd never dreamed that I'd lose somebody like you
Встреча Конклава была обязательной, в своем роде неизбежной и до безумия скучной. Однако Кристиан настоял на его присутствии, поэтому сейчас он шествует за Хорнером на расстоянии двух шагов, пока тот ведет светские беседы с главами других кланов. В свое время предшественник Кристиана перешел дорогу многим из них, поэтому он и любезно позвал Даниэля насладиться сицилийским солнцем, вином и бесплатными закусками, сделав его своей тенью. Риккьярдо забавляла его роль, как и вся окружающая обстановка: истинные мафиози в естественной среде своего обитания, с пренебрежением смотрящие на безоружного балагура. Кристиан был одним из немногих, кто знал правду о Риккьярдо и вовсю этим пользовался. Волк в овечьей шкуре. Старый добрый хитрый лис, но именно поэтому они и сработались. Тот понял простую истину: огонь нельзя удержать, но можно его поддерживать. В этом году Конклав организовал встречу в поместье Арривабене — фигуры столь значимой и непоколебимой, что ни у кого даже и в мыслях не было устраивать разборки в стенах его дома. Именно это и было причиной скуки Риккьярдо: ничего не происходило. Поэтому он тоскливо обводит зал взглядом, едва подавляя зевок, и его взор падает на стол хозяев. Маурицио сидит во главе стола, и вокруг него витает такая устрашающая аура, что в какой-то момент Риккьярдо сомневается, что он вообще человек. По правую руку от него сидит его протеже Кими Райкконен, от взгляда которого веет таким холодом и отстраненностью, что Даниэль поневоле вздрагивает. Его взгляд скользит дальше — и вот она, услада для глаз. Шарль Леклер — личный ассистент и переводчик дона Арривабене. Прекрасное юное дарование с неизменно вежливым благодушием на лице и очаровательной улыбкой, которая никогда не касалась его глаз. Однако под этой маской холодной отчужденности скрывается страстная натура, специализирующаяся на коктейлях Молотова и холодном оружии. — Шарль Леклер, — одними губами произносит Даниэль. Имя перекатывается на языке, отдавая вяжущим и терпким послевкусием, и он смакует его, словно Бароло, поданное сегодня к столу. Кристиан бросает на него предостерегающий взгляд, но молчит. Его вера в благоразумие Даниэля иногда поражала самого Риккьярдо, готового кинуться в любой омут с головой, если не видит в этом особой угрозы. Здесь же все его инстинкты кричат о неминуемой опасности, указывая на все знаки пагубности этой идеи, но пока они ощущаются как бабочки в животе, то он готов их игнорировать. Их столик находится в углу, вдали от сливок мафиозного общества, тыкая носом в их положение, — этакий плевок в сторону клана наемников без родового имени и истории. Кристиан раздраженно сжимает в руках столовые приборы и переглядывается с Абитебулом, давним партнером по бизнесу, который лишь разводит руками. Здесь им не рады. Они не так ведут бизнес. Все же деньги решают не все в этом мире. В этом мире во главе стоят родственные связи, жажда крови и верность. Даниэль фыркает своим мыслям, пытаясь скрыть смешок за бокалом вина, ловя недоумевающий взгляд Нико. Тот слишком погряз в делах клана, поэтому не видит полноты картины, но Риккьярдо все равно ценит компанию немца. Единственный, кто развевает его скуку в этой банке с формалином и чванливыми лицами. Почти единственный. Его взгляд, словно намагниченный, вновь возвращается к главному столу, наблюдая за тем, как аура излучаемого превосходства и маска отстраненности спадают с лица Шарля, а на щеках парня расцветает непрошеный румянец, стоит Риккьярдо посмотреть на него. Их игра в кошки-мышки набирала обороты. Даниэль усмехается про себя и отворачивается, довольный произведенным эффектом, отпивая вино, а затем вновь поднимает глаза. Его тело прошибает дрожью от увиденного: голод в глазах Шарля подкупает и пьянит, как и плещущееся в них всепоглощающее желание. Даниэль чувствует завистливые взгляды остальных и их немой вопрос: почему он? Сам Даниэль не знает ответа. У этого парня может быть все, а он хочет именно его. Неприкрыто, откровенно, и это обезоруживает. И, бесспорно, заводит. Риккьярдо пытается сосредоточиться на том, что ему говорят, но голос Хюлькенберга слышится где-то вдалеке, на задворках сознания, пока его кожа буквально плавится под острым взглядом зеленых глаз. Не разрывая зрительного контакта, молодой человек облизывает и прикусывает нижнюю губу. — Даниэль. Риккьярдо лишь отстранено мычит в ответ. Нико закатывает глаза, но назидательно повторяет вновь: — Даниэль, не стоит. Ты же не хочешь проблем. — Проблем? — Даниэль выгибает бровь, продолжая наблюдать за Леклером через банкетный зал. Тот что-то шепчет на ухо Арривабене, получает утвердительный кивок, улыбается и встает из-за стола. — Именно. Проблем. И он — само олицетворение проблемы, — в его тоне скрывается что-то, что ускользает от понимания Риккьярдо. — Не обманись его милым личиком. Говорят, что Тото волком воет от его выходок. — Тото? Даже так? — Даниэль предвкушающе ухмыляется, осматривая зал, но так и не находит искомую фигуру. Теперь он заинтригован еще больше. Если Нико хотел отговорить его от этой авантюры, то он чертовски плохо делает свою работу. — Он способен выдерживать вселенскую драму Льюиса и Нико на протяжении столетий, но не пару шалостей этого юного дарования? Звучит занятно. — Заня– Что? Ты меня вообще слушаешь? В этот момент мимо их столика проходит официант, и рядом с Риккьярдо падает аккуратно сложенная записка. Его губы растягиваются в мечтательной улыбке, пока записка в мгновение ока не превращается в пепел до того, как её заметит Нико. — Нет, — легко и беззаботно отзывается Даниэль. — Прошу меня извинить, мой друг, — с этими словами он поднимается из-за стола, но все же не сдерживается и подмигивает Хюлькенбергу — тот лишь разражается проклятиями ему вслед. Риккьярдо не успевает дойти до назначенного места близ фонтана в глубине лабиринта, разбитого за поместьем, как его затащили в арку, скрытую от посторонних глаз. Готовый к атаке, он расслабляется, когда видит блеск смешливых глаз Леклера в свете зарождающейся на небосводе луны. Тот ничего не говорит, а только хватает его за лацканы пиджака и целует. Удовольствие течёт по венам Даниэля, пузырясь и ударяя в голову, словно игристое вино. Последующие мгновения ночи пролетают, словно в дымке, затягивая его в водоворот наслаждения и беззаботности. Поцелуи обжигают, глаза манят, а с губ слетают непрошеные разгоряченные признания. Под покровом ночи можно позволить себе такую слабость, не так ли? И он готов отдать ей всего себя и даже больше.***
Утро они встречают на скомканных простынях в солнечных лучах, лениво проскользнувших в комнату через незашторенные окна. Риккьярдо едва сдерживает дрожь от яркого контраста согревающих лучей восходящего солнца и обжигающе холодных пальцев на своей коже. В глубине души Даниэль думал, что утром наваждение пройдет, и он очнется один в своей постели. Как же приятно иногда ошибаться. — Нравится вид? — спрашивает Даниэль, не открывая глаз, и не может сдержать улыбки, когда слышит в ответ лишь тихое фырканье. — Я думал, что фанатки на завтрак не остаются. Рука, выводящая на его груди одной лишь ей известные узоры, замирает. Шуршит простыня, и как бы соблазнительно ни было открыть глаза, Даниэль не решается. Рука вновь приходит в движение, поднимаясь все выше, очерчивая его ключицу, пока не останавливается на шее, осторожно поглаживая большим пальцем его яремную вену. — Кто из нас еще фанат. Ты весь вечер с меня глаз не сводил. — Как и все в том зале, но вот ты здесь, детка. В этот момент Риккьярдо открывает глаза, и от его внимания не ускользает то, как Леклер смотрит на его шею, прикусив губу. Взгляд пристальный, оценивающий, никак не вяжущийся с его растрепанным заспанным видом. — Хочешь? — Чт– Что? — Шарль удивленно вскидывает глаза и судорожно сглатывает, облизывая пересохшие губы, а его зрачки расширяются, скрывая радужку. Даниэль расплывается в лукавой улыбке. Он приподнимает подбородок Шарля и задумчиво проводит пальцем по нижней губе, оттягивая её и заглядывая тому в глаза. Они словно зеркало отражают желание во взгляде напротив, но на самом его дне плещется страх и странная нерешительность, которая, как думал Даниэль, Леклеру неведома. — Я не дурак, детка. Если хочешь, возьми, — голос Риккьярдо обволакивал, звуча на тон ниже с лёгкой хрипотцой. По телу Шарля проходит дрожь. Разрешение получено, нет больше необходимости сдерживаться, чем тот и пользуется. Он запускает руки в кудри Даниэля, вынуждая того запрокинуть голову и обнажить горло, чем вызывает у Риккьярдо невольный стон, сорвавшийся с губ. Как же, сука, хорошо. Клыки пронзают кожу, Шарль довольно мычит и вжимается в Даниэля так, что его эрекция упирается тому в бедро. Черт, черт, черт. Риккьярдо шипит, чувствуя, как начинает кружиться его голова, и подминает парня под себя. Тот раздраженно отрывается от шеи и бросает недовольный взгляд исподлобья, облизываясь. Кровь течет по подбородку и необратимо пачкает шелковую наволочку. Зрелище слишком притягательное, чтобы устоять. Кровь смешивается на их языках, а вскоре звуки недовольства сменяются на короткие довольные стоны, шорох простыней и скрип кровати. Воздух в комнате наэлектризован, а глаза Шарля отливают золотом в лучах утреннего солнца, зашедшего за тучи. И это самое прекрасное, что Даниэль видел в своей жизни. В то весеннее итальянское утро Шарль впервые вкусил его крови, и это стало началом его конца. А также началом их истории. Ведь все здесь о кровных узах, жажде жизни и преданности.***
Все заканчивается так же внезапно, как и началось, обращаясь сгустком пыли и пепла. Пара выстрелов, его неминуемая кончина, пугающе взрывной характер Леклера с пригоршней трупов на руках. Переворот в мафиозном клане с легкими нотками сверхъестественного, а на деле — ребята просто ошиблись с целью. Выбери они кого угодно вместо Маурицио Арривабене, и трагедию можно было бы избежать. Однако не все живут по законам мафии в мире, где правят деньги. Мирные переговоры были не такими уж и мирными, и Даниэль оказывается по локоть в крови, но никто не слизывает её с его пальцев. Его пробирает дрожь от непрошеных воспоминаний, но он гонит их прочь. Не здесь. Не сейчас. Дон Маурицио цепляется за лацканы его пиджака окровавленными пальцами и пытается что-то сказать, но Риккьярдо слышит лишь булькающие звуки в глубине его горла: явно задето легкое. Он наклоняется ниже, потому что он не может отказать мертвецу в его предсмертном желании. — Шарль… — Шарль с Кими сегодня отбыли на побережье и избежали бойни, поглотившей поместье. В глубине души Даниэль рад этому обстоятельству, хотя еще с утра не хотел выпускать Леклера из постели. — Позаботься о нем. Обещай мне, — Маурицио смотрит ему прямо в глаза, и Даниэль не находит в себе сил возразить и лишь кивает. — И еще… — слова становятся едва различимыми, а сам дон пытается снять перстень с руки ослабевшими непослушными пальцами. Риккьярдо накрывает его ладони своими, помогая, и тот лишь устало улыбается, так что струйка крови стекает по подбородку, когда он вжимает кольцо в ладонь Риккьярдо. — Передай это Кими. Он поймет, — Маурицио из последних сил тянется к нему и касается его щеки. — Ты хороший человек, Даниэль Риччардо. Его ослабевшая рука соскальзывает с лица ошарашенного Даниэля, оставляя на коже кровавый след, и глаза теряют последний отблеск жизни. Дон Маурицио мертв. Да здравствует новый дон. Риккьярдо сглатывает и оглядывается на творившуюся вокруг них суматоху: столы перевернуты, везде крики и пальба, люди Бинотто штурмуют поместье. Следующее, что помнит Даниэль, — это дуло пистолета, направленное ему в лицо, взгляд Кристиана, говоривший ему «прости, Даниэль, ничего личного, но бизнес есть бизнес» и дальнейшее полное забвение.***
Риккьярдо просыпается на пепелище минувшей эпохи. Там, где позабыта честь, доблесть и традиции. Но закон гостеприимства священен и написан кровью — нарушившего его ждет кара богов. И Даниэль с предвкушением ждет этого, сжимая в руках фамильный перстень, ставший для него нитью между реальностью и забвением. Нитью, что прочнее цепи, связывает его клятвенными обещаниями мертвецу. Тому, кто даже после смерти могущественнее большинства из ныне живущих. Главенство Бинотто не продержалось и дня, стертое с лица земли и выжженное адским пламенем праведного негодования. Губы Риккьярдо трогает легкая улыбка, когда вести о судьбе клана долетают до него в аэропорту Фонтанаросса, но на сердце ощущается невыносимая тяжесть. Кристиан отворачивается к иллюминатору и старается не пересекаться с ним взглядом. Тот и не пытается выглядеть раскаявшимся — хоть в этом он честен — но с его губ слетает: — Почему ты не сказал мне, что он вампир? Даниэль, я думал, что мы можем доверять друг другу. Даниэль молчит. Он не хочет думать о Шарле (не здесь и не сейчас), но сердце все же екает от одного упоминания о нем. Ладонь с силой сжимает подлокотник кресла, в воздухе начинает пахнуть жженой пластмассой. — Тебе ли говорить о доверии, Кристиан, — буквально выплевывает Даниэль, чеканя каждое слово. — Как только мы приземлимся в Риме, я не желаю ничего о тебе слышать. — Но… — Ты меня понял? — в его голосе звучит металл, лицо серьезное, и Хорнера передергивает, но в этот раз он выдерживает взгляд золотых глаз. — Даниэль, если бы я мог, то я рассказал бы тебе все. Ты же знаешь. Но ты скомпрометировал себя этими отношениями. Забыл, кто ты. Наш кодекс. Мы не могли допустить, чтобы они догадались о плане. — «Семья. Долг. Честь»? Не смеши меня, Кристиан. Если подобные слова что-то и значат, то точно не для вас, — перстень впивается ему в руку, раскаленный в ладони, и Риккьярдо одергивает себя. Перед его взором вновь встает образ Маурицио, его срывающийся шепот и плещущееся в его глазах незаслуженное им доверие. Даниэль вновь устремляет взгляд в иллюминатор, наблюдая за небесной высью. Хорнер прикусывает губу — внутренняя борьба отчетливо видна на его лице. В итоге после пары минут тишины он выдыхает: — Я соврал тебе… тогда, когда ты спросил про этого парня. Мои источники сообщили, что Леклер выжил. — Но ты же... — Видел, как его сердце выдрали из груди? Да, видел. И еще я видел, что происходит, когда твоя кровь попадает в организм, — он и сам воплощение загадочного влияния крови феникса, забывший о старении на долгие годы. Однако Хорнер чувствует, что секрет его долголетия сорвался с крючка. Вырвался из сетей, так неосторожно расставленных. Один неучтенный фактор в виде смазливого личика — и Даниэль покидает его. Возможно, именно поэтому тот заслужил немного честности, которой так искренне жаждал. — Это невозможно, — голос у Риккьярдо хриплый, будто готовый сломаться в любой момент. — Это факт. Им незачем врать. Тишину салона заполняет гул двигателей и работающего кондиционера. Лицо Риккьярдо остается беспристрастным, но Кристиан знает, какой вулкан эмоций бушует сейчас в нем. — Мне искренне жаль, Даниэль. — Слова, произнесенные от чистого сердца. С одной лишь оговоркой: Хорнер не уточнил, о чем именно ему жаль. — Я уверен, что вы еще встретитесь. — Довольно. Дальнейший путь они проводят в тишине. Сицилию Даниэль покидает с тяжелым сердцем, но с зародившейся надеждой в самой глубине его естества.***
Обещания имеют свойство изнашиваться. Потертые временем они иногда напоминают о себе, когда он пьет Бароло в тихом итальянском ресторанчике в Чикаго, сжигает письма от навязчивого прошлого и стоит на могиле своей давно почившей матери. Вино сильно вяжет на языке, отдавая горечью, и он морщится и смотрит в окно на дождливое промозглое чикагское небо, крутя массивное кольцо на своем пальце. Утро, к которому он возвращается в памяти вновь и вновь, было ясным, как и все на Сицилии, пропитанной солнечным светом, негой и теплом. Шарль ассоциировался у него с солнцем, хотя был холоднее мрамора и мрачнее безлунной ночи. — Кровь мешают с вином, но твоя слаще всякого меда. — Мне расценивать это как комплимент? — Расценивай это, как то, что я всегда хотел тебе сказать. Кими так и не принял кольцо. Он посмотрел на него своим холодным пронзительным взглядом и вложил его обратно ему в руку, настойчиво сжав и сказав подождать нужного момента. На мгновение Риккьярдо показалось, что на губах у того мелькнула улыбка, и он слишком растерялся, чтобы сказать что-то против. «Вы обязательно встретитесь» так и висело в воздухе.***
Их пути пересекаются лишь годы спустя в самой пучине города греха, в свете софитов танцпола. Шарль видится ему сумрачным видением, растворяющимся в дымке бушующего вокруг него безумия. Видения, смотрящего на него с недоверием и обезоруживающей надеждой. Шарль нисколько не изменился со дня их прошлой встречи: лишь взгляд стал серьезнее. Сам Даниэль приобрел несколько новых шрамов, сомнительных знакомств и сентиментальную привычку не отпускать то, что ему дорого. Поэтому, оказавшись вновь в одной плоскости, они больше не упускали друг друга из виду. Шарль не спрашивает, почему в его руках плавится металл и преследует запах костра, а он не спрашивает, почему вокруг Леклера иногда моргает свет и дрожат стекла. Они не задают вопросов, не потому что боятся услышать ответы. Они не задают вопросов, потому что им важнее близость и полное безоговорочное доверие. Каждый имеет право на свои тайны.***
Кристиан находит Риккьярдо в Лос-Анджелесе. Морщины на его лице стали отчетливее, взгляд усталый и немного обреченный. Он с опаской смотрит в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, будто чувствует присутствие Леклера. Нюх не подводит старую лису, и вот на столе оказываются гримуар и записка с извинениями с до боли знакомым гербом. Риккьярдо непоколебим и готов уже высказать, что думает обо всех присланных им письмах за все эти годы, но слетевший со второго этажа в мгновение ока Шарль останавливает его: — Это то, что я думаю? — он благоговейно берет в руки гримуар и аккуратно проводит пальцами по обложке. — Да, его было нелегко достать, но я должен был… загладить свою вину, — Хорнер явно подбирает слова, настороженно смотря на растрепанного Шарля в старой футболке Даниэля. Тот выглядит самым неопасным существом на всем Западном Побережье, поэтому Риккьярдо не понимает исходящего от Кристиана напряжения. Его бывший босс редко открыто осторожничал, больше любя говорить едкие вещи в лицо, но тут его что-то останавливало. Или же? — Странно дарить то, что и так по праву моё, — Шарль поднимает взгляд от книги и смотрит на Кристиана с насмешкой. — Это лишь жест доброй воли. Не более. — Я слышал о вас и видел ваши методы, чтобы принять это за чистую монету. Вам что-то нужно от Даниэля, поэтому вы решили, что я смогу его уговорить вам помочь, не так ли? — Шарль склоняет голову набок, вопрошая, а Даниэль лишь удивленно моргает и переводит взгляд на Кристиана. Тот смотрит на него в упор, в его глазах немой вопрос. Риккьярдо качает головой: нет, я не говорил ему о своей сущности, Кристиан. Хорнер довольно улыбается, чем вызывает хмурую складку между бровей у Шарля, которую Даниэлю хочется тут же разгладить пальцами. — Ты прав, но решать все-таки не тебе. Так что же ты скажешь, Даниэль? Он смотрит на письмо, потом на гримуар в руках Шарля, а потом вновь на Кристиана. — Я подумаю. — Большего мне и не надо. Риккьярдо чувствует, что пожалеет, что вновь пустил этого человека в свою жизнь.***
Пару недель спустя Риккьярдо возвращается в город своей юности, получает благословение от увядшего и потерявшего свое величие Марко и встречает испуганного и перепачканного в крови новообращенного оборотня, который жмется к нему, словно от этого зависит его жизнь. Так Макс становится еще одной константой в его жизни, наравне с Шарлем. Ворвавшись словно ураган, он прочно вцепился в него своими когтями и не отпускает, вынуждая Даниэля возвращаться вновь и вновь. У Риккьярдо получается балансировать меж двух миров, пока в один солнечный калифорнийский день, когда они с Шарлем нежились в лучах полуденного солнца, тот не задал один вопрос: — Кто такой Макс? И после этого мир перестал быть полярным. Ведь все в их скромном уютно воссозданном быту на двоих строится на кровной связи, жажде близости и преданности. Не стоило забывать об этом Даниэль, не так ли?