Февраль

      Сапоги вязли в глубоком снегу, волосы путались среди летящих в лицо снежных хлопьев, а замёрзшие руки отчаянно сжимали ремни сумки, закинутой на спину. Шаг за шагом, тёмные следы тут же начинали исчезать от нежного прикосновения подола платья незримой, но ощущаемой всем нутром дамы Метель. Он не помнил, куда он шёл и откуда, даже не смог бы дать имя этим горам, одновременно до боли знакомым и таким чужим. Но что-то внутри заставляло идти вперёд, даже сквозь холод и снег. Что-то… непреодолимый порыв, как будто нужно было добраться на вершину этой горы за ближайшие пять минут, иначе мир точно исчезнет.       Дорога казалась бесконечной, и силы уже начинали покидать скитальца, забытого в снежном царстве. Ноги подкосились, и он рухнул на колени, оказываясь почти полностью поглощённым белизной. Неужели так быстро сдаться? Нет, он не мог! Но ладони вместо земли ощутили сокрытую снегом ледяную поверхность. Взгляд был поднят выше, пришлось даже задрать голову, чтобы рассмотреть хотя бы часть внезапно возникшего перед ним здания. Ледяной замок, врастающий прямо в небеса… его определённо здесь не было, да и такое просто невозможно случайно пропустить. Но глупо отказываться от безмолвного предложения судьбы передохнуть.       Кое-как поднявшись на ноги, он зашёл внутрь; дверь не была распахнута, скорее приоткрыта, как у забытых своими хозяевами домов в деревнях, разорённых войной. Глазам, что отвыкли от ясной спокойной погоды, и рукам, что окоченели от ветра, и собственному тёплому дыханию их было не согреть, всё-таки не показалось. Замок был действительно полностью ледяной. Лестницы, колонны, статуи, весь интерьер до мелких деталей, пусть и частично разрушившийся, был искусно воспроизведён изо льда — а может, и не воспроизведён, а всего лишь превращён в него. Если он, Себастьян, просто-напросто умер, замёрзнув в горах, то это самый странный ад, который он мог себе представить…       Потихоньку приходя в себя, Себастьян окинул пространство взором — неужели всё это богатство теперь настолько же одинокое, насколько одиноко он сам шёл сейчас по горам? Должно же хоть что-то напоминать о том, кто здесь жил! Едва восстановилось дыхание, он быстрыми шагами оказался возле двух рядов небольших статуй, быть может, в честь обитателей замка. Редко кто из них твёрдо стоял на пьедестале — большинство было сломано или разбито. По одну сторону — четыре юнца вместе, как братья, но монументы двоим из них словно стёрты почти до основания, и лишь малозаметные следы говорят об их былом существовании. Напротив — статный молодой человек, а с ним две девушки, чьи тела были разрушены ровно по линии сердца. Рядом с ними — два парня, в руках одного крест, а другого — щит с геральдическим орлом посередине, оба пробиты насквозь, наверное, пулей. Им в лицо смотрели ещё двое, а с ними стоял юноша сильно младше них, но их тела обратились в крупные обломки и осколки на полу. Совсем в конце — суровый бородатый мужчина, который, впрочем, не внушал страха или отвращения; в подобной же уверенной и могучей позе ему противостоял слишком уж похожий на него человек, и обе их скульптуры были также разбиты почти одинаково. И в самом конце, совсем одинокий, остался, по всей видимости, глава дома, чья копия была покрыта трещинами изнутри, но так до сих пор не распалась.       Себастьян прошёлся к последней и остановился перед ней. Работа мастера, не иначе, и если бы не ледяная поверхность, то запросто можно было увидеть в ней живого человека. Любопытство взяло верх, и непрошеный гость нагло потянулся к лицу статуи. Пальцы аккуратно коснулись гладкой поверхности её лица, а затем прошлись вниз по щеке к подбородку — и после них остался влажный след, будто ко льду поднесли не кожу и плоть, а раскалённый металл.       — Что ты здесь делаешь?!       Внезапный оклик эхом отразился от стен, Себастьян машинально отдёрнул руку и повернулся на звук. Так же из ниоткуда, как и этот замок, перед ним, буквально в метре, появился тот, чья статуя привлекла внимание горе-путешественника. Холодные до мурашек суровые карие глаза, побледневшая кожа и синие губы, как у мертвеца, корона на голове, на плечах длинным шлейфом струился фиолетовый плащ, которым, не дожидаясь ответа, хозяин замка взмахнул и развернулся сам, желая уйти прочь.       — Тебя здесь быть не должно. Убирайся.       Поражённый подобным приветствием, Себастьян проследил взором за появившимся и в самый последний момент, прежде чем тот ушёл прочь, решил догнать и проследовать за ним. Какое-то время они шли в полной тишине, абсолютно игнорируя друг друга, в некотором подобии комфорта для них обоих. Гул ветра, что заменял им звуки музыки, постепенно стихал — видимо, метель за пределами замка исчерпывала остатки своих сил. Но вместо гула слух уловил тихую капель. А сапоги оставляли глубокие вмятины, шрамами на ледяном полу прочерчивая за собой след.       Комната сменялась комнатой, этаж этажом, и незаметно для гостя они оказались в тронном зале — невероятно огромном и невероятно пустом. Главный из них уверенно напрявлялся к своему месту, и когда тот уже был возле трона, всё идущий за ним Себастьян — то ли случайно, то ли специально — наступил на его длинный плащ, стягивая его с чужих плеч.       — Ты что, оглох?! — лишённый плаща, хозяин дома всё равно уселся на трон, но следом потерял и корону, едва не вызывая смех. — Убирайся, я сказал!       Тихий, но навязчивый звон капели с каждым мгновением становился всё громче. Смутно вспоминая свою изначальную миссию, Себастьян медленно шагнул в сторону фальшивого монарха. Где-то в замке как будто что-то схлопнулось или обрушилось, но внезапно нахлынувшая уверенность закрыла гостю этого затхлого места глаза и уши.       — Я пришёл сюда, чтобы сообщить Вам одну важную новость…       Оказавшись совсем возле трона, скорее у чужих ног, он опустился перед сидящим на одно колено и протянул к нему руки — чтобы взять его ладонь в свои и легко подуть горячим дыханием в попытке согреть.       — …Райми, скоро весна.       Где-то позади него под собственной тяжестью обвалилась крыша. Внизу разбилась вдребезги ещё одна статуя. Со стен уже лились ручьи, а в образовавшуюся дыру своими огромными лапищами прорвалось тёплое весеннее солнце. Пальцы ощущали влагу, и было страшно смотреть на них, поэтому Баши смотрел только Раймунду в глаза — в глаза, что не отвечали взаимностью.       — Уж лучше я останусь в своём феврале.       Почти исчезнувшая от тепла ладонь поднялась к чужой щеке и осталась на ней талой водой.       ***       Баши с трудом приоткрыл слепившиеся после сна глаза. В окно подглядывало утреннее солнце, что кое-как выползало из-за горизонта. Рядом с ним на кровати, не торопясь выползать из-под одеяла, сидел Раймунд — взгляд его размытых глаз потерялся где-то в пространстве между их миром и его собственными размышлениями, и лишь холодная рука, приобняв того, как-то машинально касалась щеки доселе спящего. С трудом сбрасывая с себя остатки сна, последний жадно поймал ладонь в свою, словно хотел удостовериться, что она не растает, как во сне.       — Чего не спишь в такую рань? — приподнимаясь на подушке, пробормотал Баши — обычно он просыпался первым, но даже для него это было рановато.       — Дурные сны, — сухо ответил Раймунд, даже не поворачиваясь, но его тут же потянули к себе за рукав.       Беспокойная голова упала на подушку рядом, пока руки всё не хотели расцепляться. Губы, что были синими во сне, кратко дёрнулись в полуухмылке и приблизились к чужим пальцам, чтобы напомнить, что они ещё не стали холодными. Оставить бы единственный февральский день на всю жизнь, пока ещё не стало поздно.