Обними меня - так ты сможешь спасти мою душу

Когда любишь, ты рано или поздно столкнёшься лицом к лицу с ревностью. В некоторых моментах ревность — это новый период в отношениях, когда, казалось бы, вся страсть перегорела, но вот ты видишь его с другим человеком, он улыбается ему так же мило, и в этот момент ты понимаешь, что еще не готов отпустить человека, которого любишь. В другом случае, ревность убивает и одну сторону, и другую. Это кажется самым страшным, а после самым губительным, когда ты понимаешь и принимаешь все свои ошибки — хочешь вернуть, но возвращать уже нечего. Мидория и Тодороки встречались уже почти год. К выводу, что они симпатичны друг другу, парни пришли скоро. Оба слишком умны и наблюдательны, чтобы отрицать назойливые мысли о романтике и избегать этого. Мидория в какой-то момент оказался храбрее, наверное за год обучения в геройской академии смелость стала его вторым именем. Он признавался в своей симпатии, будучи уверенным, что Шото испытывает к нему такие же чувства. Немного удивления, смущения и все — Тодороки предложил «попробовать», а Изуку согласился, и там, как говорят, понеслось. В первое время было неловко им обоим. Они часто оставались наедине, но, если раньше свободно могли обсуждать последние сражения, то в начале отношений просто сидели рядом и молчали. Они сходились медленно, но верно, и это им нравилось. Они никуда не спешили, они были уверены друг в друге, своих чувствах и никогда не допускали мысли о ревности. Рваные поцелуи, быстрый юношеский секс после двенадцати и двусмысленные намеки в компании. Это было настолько экстремально, сравнивать можно было разве что с прыжком с парашютом. Изуку часто дразнил Шото, тот велся на провокации, и напряжение, витавшее между ними порой, могло действительно убить мимо проходящего. Секретом их «полыхание» для класса не стало, однако, даже спустя почти год об этом так никто и не заикнулся. Наверное, не сильно то и против друзья были. В последнее время у парней слишком много заданий, приближающая стажировка, все больше тренировок и на друг друга просто нет ни времени, ни сил. Они не злятся друг на друга, просто понимают и, перед тем как разойтись по комнатам, скомкано целуются в губы, а затем, уже в комнатах, валятся на кровати, чтобы тут же уснуть. Мидория все еще любил Шото: тот трепет сердца, что он испытывал, когда парень находился непозволительно близко; та дрожь в коленках и слабость в ногах, когда юноша обнимал его; влюбленный взгляд и сухие губы. Все это никуда не делось, даже наоборот, все усиливалось. Стоило Деку поймать полуулыбку своего парня, как сердце подпрыгивало так, что казалось, будто земля содрогнулась. Мидория всегда желал касаться Шото, и это желание у них было взаимным — что один, что другой любили невзначай провести ладонью по спине; или же кончиком указательного пальца обвести ключицу и пощекотать ребра; облизать острую челюсть и целовать пальцы. Хотелось просто в один миг раствориться в друг друге и быть так, как минимум вечность, чтобы никакие злодеи не достали. Изуку все еще уверен, что Шото любит его. Потому что он все еще приходит к нему по ночам; все еще тянется к нему, когда никто не смотрит на них; все еще целует его, так как целовал в начале — нежно, да так, что у Деку коленки подкашиваются и с каждой секундой хочется больше и больше. Мидория привык, что Шото открыт только для него и, на самом деле, он тот еще собственник. Поэтому когда он видит Шото в компании Яоюрозу, которой он улыбается открыто, Деку тормозит и хмуро смотрит на пару. То, что они идеально смотрятся вместе, парень отметает в первую же секунду, думая только о том, что только он смотрится с Шото, так же естественно, как две половинки бургера. Отметает все статьи, посвящённые этой паре, уж класс А любил влезать в самую гущу событий, и все они были уже довольно популярны. У всех появились фанаты, многие стали любимчиками и многих разобрали по парам, например, Тодороки и Яойюрозу, Катсуки и Очако, Иида и Ашидо — пар было бесчисленное множество. И Деку это не обошло стороной, ему приписывали романы даже с учителями, даже один раз приписали самого Тодороки. Деку все еще полностью уверен в Тодороки, однако какое-то чувство начинает скрестись в душе, раздирая с этим и душу, и глотку. Мидория обходит пару слишком хмурый, челюсть сцеплена так, что ходят желваки, а венка на виске вздулась. Тодороки замечает это, краем глаза привычно обводит парня взглядом и перенимает его выражение лица. Между ними никогда не было недомолвок или секретов. Поэтому Тодороки, отодвигая все свои дела на второй план, вечером вылавливает Деку у раковин и тащит, буквально на буксире, в его комнату. — Что случилось? — спрашивает он прямо, прижимая парня к двери. Стыдно ли Мидории? Конечно, и очень сильно. За весь день, который он после того случая с Шото так и не поговорил, очень старательно избегая любых попыток, Деку успел многого надумать. За эти мысли и свой поступок очень стыдно. За то, что посмел усомниться в Шото стыдно в двойне. — Ничего, — полушёпотом мямлит парень и льнет к Тодороки. — Я просто…приревновал тебя к Яойрозу. Прости… — Тебе не за что извиняться, — смеется Шото и поднимает лицо Изуку за подбородок. — Прости, это я заставил тебя в себе усомниться. Тодороки обнимает Мидорию за пояс, наклоняется и утыкается носом в плечо, втягивая родной запах. Мидория тут же обнимает в ответ за плечи и трется щекой о висок. На самом деле Тодороки как открытая книга для Мидории — достаточно заглянуть в глаза, и ты найдешь все ответы на свои вопросы. Насчет вопроса «любит ли он меня» Изуку даже не заморачивается. Когда бы он ни посмотрел на Шото, чтобы он ни делал — в его глазах всегда была та нежность, с которой Тодороки обращался с ним. Звал по имени, по прозвищу — вкладывал в эти обращения все — любовь, нежность, одержимость, страсть, желание. — Ш-Шото… — лепечет Изуку, когда горячий язык скользит по шее и подбирается к уху. Возмутиться или оттолкнуть — Изуку не желает ни того, ни другого. Он слишком соскучился: по рукам, по губам, по прикосновениям и ласкам. И по Шото в целом, поэтому, когда тот подхватывает его за бедра, совсем не возмущается по поводу того, что вообще-то они в общежитии, и кто-то в любой момент может зайти. Тодороки закрывает дверь на три оборота, выключает свет и на ходу снимает с себя спортивную толстовку. Изуку следит за ним не моргая: слишком завораживающее зрелище — Тодороки в черной майке, которая оттеняет его светлую кожу, и обтягивает каждую литую мышцу; в черных спортивных штанах. Такой сексуальный, восхитительный и желанный. Он ловит блаженный вздох Мидории губами, когда хватает его за задницу и притягивает к своему паху. Знать, что ты кого-то заводишь и чувствовать, как во время поцелуев, член в штанах начинает твердеть, совсем разное. Деку знал, что возбуждает Шото, без этого никак. Это совершенно нормально, и это заводит Деку еще сильнее. Он отрывается от губ со стоном, поднимается и цепляет полы майки, чтобы снять ее. Как же он обожает тело Тодороки — без лишнего жира, изъяна, шрама или родинки. С резкими очертаниями кубиков пресса, с тяжело поднимающейся грудью. Деку цепляется зубами чуть выше соска, прикусывает и засасывает кожу. Да, он сам говорил Тодороки, чтобы без отметин, но сейчас не может сдержаться. Шото его. Хочется написать на лбу парня «принадлежит Изуку Мидории», но это очень глупо звучит. А вот засосы и укусы на бледной коже смотрятся восхитительно. И Изуку совершенно плевать на то, что уже завтра эти засосы увидят все из класса. Пусть первой увидит Яойрозу. Пусть даже не думает о чем-то большем насчет Шото — она не имеет на него никаких прав. Шото не любит ее и никогда не будет любить. — Тихо-тихо, — шепчет Шото отдирая Деку от своей шеи. Укусы саднят, но это то, что приносит ему несравнимое удовольствие. Изуку ревновал. Для кого глупость, а для Тодороки это словно выпить кофе с утра. Так же бодрит, и внутри просыпается зверь, который урчит до того довольно, до того становится ласковым, что Шото буквально рвет на части. Хочется взять Мидорию нежно, ласкать пока сам парень не начнет умолять о большем. И хочется взять грубо, чтобы он умолял прекратить, чтобы царапал спину до крови и сжимал в себе до белых звезд перед глазами, чтобы кричал его имя на пике. Изуку смотрит бешено, его губы ярко алые, а руки едва ощутимо дрожат. Он тяжело дышит, и в его глазах читается только ясное и жирное «хочу». Тодороки не смеет ему отказывать. Тодороки никогда и ни в чем ему не отказывает. Тянет Мидорию на себя, целует, жарко кусая губы и пробираясь языком до неба. Стаскивает бесформенную футболку и беспардонно кидает ее на пол, сразу же цепляясь зубами за шею. Если Деку начал эту игру, Шото с удовольствием ее продолжит. Цепочка засосов от шеи до груди, покусанные соски, роспись на животе. Тодороки с удовольствием обводит проделанную работу глазами, цепляется руками за спортивные штаны и стягивает их вместе с бельем. Мидория даже не краснеет, лишь притягивает к себе за новым поцелуем, пробираясь руками за пояс спортивок и боксеров, и вдавливает в себя Шото, оставляя на упругих ягодицах яркие бороздки от ногтей. Он обязательно рассмотрит свою работу позже, сейчас нужно вытряхнуть Шото из этого барахла. Хотя, в чем бы Тодороки не был одет — с какой стороны на него не посмотри, он всегда выглядел идеальным. Деку знает, он видел его разным: сломленным, злым, потерянным, плачущим и горячим. Он знает историю каждого шрама, он может показать их с закрытыми глазами. Он принимает его таким. С губ Тодороки срывается стон, когда ловкие руки Деку стягивают с него остатки одежды. Что-то есть такое волшебное, когда вы оба обнаженные, на мятых простынях, целуетесь, переплетая и ноги и руки. Что-то есть в этом моменте чарующее, ленивое, когда ты чувствуешь тепло тела, его шероховатость, угловатость, мягкость. Чувствуешь желание от своего партнера и таешь под ним, буквально растекаешься. — Т-тодороки? — шепчет парень, когда Шото поцелуями-бабочками спускается к паху. А в следующую секунду захлебывается в стоне, потому что рот Тодороки, горячий и мокрый, опускается до самого основания. Изуку подбрасывает на алых простынях, волна мощного удовольствия молнией прошибает все тело. Шото умело справляется: расслабляет горло, берет глубоко; держит Изуку за бедра крепко, не позволяя ему даже шевелиться, чтобы самому не сбиться с темпа. Изуку с алыми щеками, с ниточкой слюны на щеке и тяжело дышащий — на красных простынях, смотрится просто идеально. Такой доверчивый, потный и с диким восторгом в глазах — Тодороки и представить себе не мог, что этот парень будет на него так когда-то смотреть. Будет так откровенно под ним стонать, выгибаться и умолять. Деку кусает нижнюю губу, смотрит на Шото из-под опущенных ресниц и тянет его на себя. Язык Тодороки соленый, губы пухлые и очень красные — просто загляденье. Одна рука Шото спускается с члена между ягодиц: Деку сглатывает, разводит ноги сильнее и что-то едва слышно шепчет. — Что? -переспрашивает Шото, наклоняясь к губам. — Давай…как тогда, — шепчет Изуку и горяче вдыхает на ухо, когда один палец соскальзывает внутрь. — Со льдом… Тодороки ухмыляется уголком губ, и на кончиках пальцев сверкает лед. Изуку хватает воздух ртом, контрас горячего и холодного в добавление длинный палец на простате — вот эти белые круги перед глазами и есть то самое наслаждение. Тодороки фыркает, ловит губы Изуку и добавляет второй палец. Ногти Мидории отросшие, царапают плечи до кровяных бороздок, они едва щипят. — Нормально? — обеспокоенно спрашивает Тодороки, попутно цепляя острый подбородок зубами. Изуку в ответ стонет, хватка на плечах крепнет, а на нижней губе нет уже места. Как же хочется, чтобы Изуку стонал и кричал во весь голос, срывая связки. Чтобы не боялся, быть услышанным или еще что-то. Парень кивает Тодороки, отвечая на его немой вопрос, и вновь тянет на себя, чтобы утопить свои жалостливые стоны во рту Шото. Тодороки осторожен, он всегда осторожничает, уж слишком заботится, поэтому входит мягко, плавно. Первые движения бедрами такие же, и стоит только первому всхлипу сорваться с губ Деку, как толчки становятся резче. Быстрее, до того, чтобы кровать под ними скрипела на два этажа. Чтобы Мидория под ним рвал простынь, чтобы его рот не закрывался в немом крике. Чтобы он, несмотря на быстрый и рваный темп Тодороки, подмахивал ему бедрами и насаживался на член с еще большим удовольствием и желанием. Эта сладкая пытка, длинной в пару часов, заканчивается тем, что они обессиленно валятся на кровать, уставшие, но довольные. Мидория сползает на плече Шото, перекидывая одну свою ногу ему на талию и обнимая поперек груди. Шото прижимает к себе и целует в макушку, едва улыбаясь. Ревнивый Мидория — фурия в постели. Не то чтобы, он думает, что такое следует повторить, попробовать провести такую аферу теперь уже специально все же стоит. Парень довольно улыбается, потирая зудящие укусы на шее рукой и проваливается в сон. Как круто засыпать в одной постели обнаженными после дикого секса. Как круто засыпать под его мирное сопение на ухо. Как круто обнимать его и чувствовать на нем свой запах.