IH-Пророк

      С каждым врезающимся в неё ударом ботинок и приклада Сола понимала одно: зря она всё это сделала; одинокая, без подруг, без любимого жениха, лицо которого уже превратилось в кровавое месиво от ударов, она понимала, насколько слаба, насколько глупа, раз решилась на всё это. Ей был неизвестен молодой человек, висок которого светился красным, а его взгляд был беспристрастным, она смотрела на него сквозь пелену слёз и просьбу «просто убей меня».       Но он не убил «просто так»: было специальное задание — привести Ким Ёнсон живой и, может быть, даже невредимой, потому что то, что с ней сделают, заменит битьё ногами по её телу. После своеобразного сигнала Тэхён, а это именно он в последние пять минут измывался над лежащей девушкой, поднял её, закидывая на плечо, и совершил последний, контрольный выстрел в Чон Сока из пистолета, который вслед за этим засунул в кобуру. И хоть Главнокомандующий говорил, что сопротивленцев лучше всего оставить в живых всех, чтобы провести самое масштабное «стирание» в истории Города, большинство человек всё равно перебили с особой жестокостью, не делая разделение на мужчин и женщин, старых и молодых. Враг — значит, достоин только смерти, так и было вшито под корку шестерых человек, что шли с места побоища.       Радио Рабочей касты барахлило снова, но все: мужчины и женщины, дети и взрослые, с ужасом вслушивались в новости о жестоком подавлении нового бунта: шесть молодых парней справились с целой бандой, оставив на улице избитые тела с вынутым наружу духом, с кровью, разбрызганной по стенам домов и асфальту. Сейчас к зданию Восточной тюрьмы несли от силы десяток человек, сильно избитых, не сопротивляющихся, и во главе всех шёл Тэхён, на плече которого качалась и лила слёзы Ёнсон, утратившая вмиг былую себя и понявшая, как себя в последние секунды своей жизни чувствовала Хваса.       Да, она знала точно, что Ан Хеджин мертва — в тот самый момент, когда Нам Джун снял пистолет с предохранителя, взвёл курок и нажал на спусковой крючок, вынося себе мозг, пронзительный крик первого раненого товарища сотряс воздух, похожий на предсмертный крик близкой подруги. Смертельное оружие, которое было в руках Юнги, выстрелило, подарило одному человеку освобождение от жизни, которую он сам себе не выбирал, и теперь Ёнсон мучилась от боли как физической, так и моральной, ненавидя себя за всё. За все смерти, за бунт она понесёт наказание в соответствии с Законом, примет всё, чтобы закрыть глаза и больше никогда не очнуться, жить не хотелось в мире, где её подавляли, где она давилась сигаретами и плакала порой от неспособности как-то повлиять на Город.       Сопротивленцев бросили в одной камере, и все они попеременно кашляли, пытались удобно улечься на холодном полу; одна только Ёнсон, превозмогая боль в костях, прижалась к углу, слишком близко к решётке, что могла ударить током, и притянула к себе колени, мысленно молясь не заплакать. Она во всём виновата, во всех смертях, в этом задержании, в последующих «стираниях», но никто её не винил, каждый, кто находился в маленькой камере, хотел с достоинством прожить оставшиеся часы, подбодрить друга и соратника, потому даже к Ёнсон подползла девушка и обняла её.       — Я не смогла сделать то, что так хотела, — просипела Ким, — мы понесли такие потери…       — Если не идея убьёт нас, то мы умрём за идею, — слова Чон Сока стали своеобразным девизом, но от одного воспоминания о нём Соле стало больно. — Онни, ты хорошо постаралась. Мы все сделали своё дело, теперь осталось только понести наказание, так как мы не сделали всё до конца.       Их держали в заточении двадцать четыре часа: именно столько понадобилось времени, чтобы вынести обвинительный приговор без справедливого суда, что потерял свою силу около пяти веков назад, и солдаты «IH» с бесстрастными взглядами выводили людей из их клетки, голодных, избитых, которые никогда не увидят больше солнечного света. Целый день, будучи ранеными, избитыми, находящимися в тесном пространстве, пережили не все: из десятка поднялись только шестеро, будто специально было каждому по тюремщику с бесстрастными глазами. Ёнсон смаргивала слёзы, просила дать хоть немного отсрочки, чтобы не все они умерли разом, только приговор уже был объявлен, обжалованию не подлежал, следовало только покориться и идти туда, куда вели.       Всех распределили по свободным комнатам, и пред Солой предстала она — камера ужаса, до которой не дошла Хваса, получив смерть от рук человека, которому по-настоящему доверяла. Ким видела кровь на полу, которую явно не стремились быстро убрать, кресло, к которому буквально привязывали людей, и поняла, что совершенно не хотела умирать — да, день назад была готова, потому что буквально при ней убили возлюбленного, но именно сейчас, видя все приготовления, хотелось жить.       Сола рванулась, но Тэхён одним движением вернул её плечи обратно, и девушка застонала, ведь кость не очень хорошо хрустнула, а пальцы до боли впились в кожу, будто желая разорвать её, проникнуть в мышцы и увязнуть в хитросплетении сосудов. Без усилия и встреченных препятствий Ёнсон усадили в кресло: Кима строго контролировал Центр, его действия были синхронны с движениями остальных шестерых парней, потому он, лишь краем глаза глянув на лицо девушки, что вмиг утратило все свои краски, пристегнул её запястья к подлокотникам.       — Будь ты проклят, — прошептала Ким, поднимая посеревшее лицо на молодого человека, имени которого не знала.       — Мы и так прокляты, РК-Сола, — внезапно произнёс Тэхён. Он не возвращал себе полный контроль над сознанием, ведь это были не только его слова. — Человек, убивший хоть однажды, никогда не сможет остановиться. А наше проклятие в том, что мы не должны останавливаться, потому что тогда Центр будет разочарован и мы сами умрём.       Тэхён подсоединял провода к голове девушки так, будто делал это сотни раз: движения были немного обрывочными, выдавали что-то непонятное, что поглотило идеального человека. Как только всё было сделано, он кинул последний взгляд на Ким Ёнсон, поражаясь её стойкости, ведь за стеной слышались крики, а она была спокойной и, кажется, даже не плакала. За сильной женщиной, коей как раз и была Сола, никто не стоял, вся её армия — люди, просто окрылённые её идеей — легли горой трупов, так и не приблизившись к намеченной цели. И сейчас сила, сосредоточенная в одной-единственной девушке, угасала, растворяясь в чувстве одиночества и тоске, потому и хотелось облегчить её страдания.       — Все мы когда-нибудь умрём, Ким Ёнсон, — и Тэхён нажал на кнопку, пуская в её мозг импульсы, которые сотрут её память, уничтожат все идеи и надежды. Да, её воспоминания поместятся в специальный отсек тюремной библиотеки, чтобы потом можно было писать историю дальше, но уже без тех людей, что стёрли. — Кого-то убьёт собственная глупость, кого-то — шальная пуля, — экзекуция закончилась — перед Парфюмером сидела пустая оболочка, не умеющая и не могущая ничего, а буквально пять минут назад это была девушка, за идеей которой шла толпа. — А кого-то, как тебя, убьют собственные амбиции.       Пистолет, снятый с предохранителя, оказался в руках, и Ким некоторое время смотрел на него, затем переводя взгляд на девушку, сидящую перед ним, что была слаба морально и физически. Он не знал, что она ощущала, потому и подошёл ближе, поднимая подбородок и всматриваясь в тёмные глаза и таящееся внутри ничто, которое и сам ощущал. Из людей, которых «стёрли», получилась бы неплохая армия: всего лишь их надо восстановить по-новому, обучить держать оружие, и тогда их ничто не остановит. Война всё равно грядёт, Главнокомандующий уже сказал учёным, что среди населения Города пошли страшные волнения, а потому нужно далеко не шесть человек, а намного больше.       — Радуйся, Ким Ёнсон, что ты в этой жизни хоть что-то чувствовала, а не была такой, как я, — Ким Тэхён нажал на спусковой крючок, вжимая дуло в женский висок.       Всё было кончено.