***
«Дварф», двухэтажная таверна с конической разноцветной черепичной крышей оправдала обещания Джейвена — оказавшись чистой, светлой и спокойной. Из разноцветных стекол на светлый каменный пол падали, собираясь в причудливые калейдоскопы, солнечные лучи. Ароматы, доносившиеся из кухни, могли лишить рассудка. Барды наигрывали что-то мелодичное, если Эвелин не ошибалась — балладу о трагической любви эльфийской царевны и человека-рыцаря. Посетители не плевали и не блевали на пол, не шлепали служанок по задницам и не устраивали драк. Некоторые знакомые Эвелин, сказали бы — унылое, постное место, но ей здесь понравилось. Первым делом, она сняла комнату и заказала чан горячей воды для ванны. Карисса, оказавшаяся радушной обаятельной женщиной без возраста, уверила, что все будет сделано в лучшем виде, и постаралась занять постоялицу разговором. — Очень удачно приехали, милая. День Поминовения через неделю, со всех окрестностей люди собираться будут, комнаты как горячие пирожки в торговый день разберут. А у вас уж какая комната удачная! Угловая, с эркером, из окна все увидеть можно будет. Городской совет в этом году решил из дня скорби сделать, ну, — она смутилась и нахмурилась, — не праздник, конечно. Но день, который будет прославлять победу. — А в предыдущие годы как было? — поинтересовалась Эвелин с искренним любопытством. — Так хельмиты запрещали, говорили нельзя фарс из трагедии устраивать. Это, — Карисса побарабанила пальцами по стойке, — тоже верно. Но мы десять лет оплакивали погибших, надо жить дальше, верно? Надо детям не скорбь оставить, а память о героях, кто за Обитель не пожалел жизни. Грусть и радость, они ведь как лето и зима. Одно без другого нарушает природный порядок. А в этом году, Совет настоял на своем, да и некоторые старшие жрецы Хельма поддержали… В плавное журчание ее голоса врезался тараном низкий бас: — Щенок-то сероглазый поддержал? Или морду скривил, как лимона нажравшись? Голос принадлежал пожилому, но еще крепкому мужчине, мрачному и нетрезвому. На взгляд Эвелин, пить он начал с утра и на старые дрожжи. — Данфилд, не надо так… — Поддержал, нет? А то без его разрешения я даж чихнуть боюсь. — Нет, — в голосе и мягком, округлом облике хозяйки, словно меч под шелком, прорезались острые грани. — Не поддержал. Мужчина внезапно просветлел лицом и даже как-то удовлетворенно буркнул: — От ты гля, надо ж кто тут вменяемым оказался. Он поднял стакан с недопитым коньяком и обращаясь к столу, за которым сидели несколько рыцарей с эмблемой Хельма на доспехах, возвестил: — Слышь, вы! За щ-щенка, тьфу, за командующего вашего! — опрокинув, в себя стакан названный Данфилдом мужчина поднялся. — Карисс, в счет заведения, ага? А я пошел. Рыцари напряглись, руки в латных перчатках легли на оружие, но взгляда хозяйки оказалось достаточно, чтобы идея устроить разборки показалась им непривлекательной. Данфилд не потревоженным пересек зал и скрылся за входной дверью. — Пьянь, — сквозь зубы процедил один из рыцарей. Эвелин молчала, осмысливая все услышанное. Первое впечатление потускнело, испорченное пьяной злостью этого человека и реакцией рыцарей. — Опять набрался, — пробормотала под нос Карисса, но посмотрев на Эвелин постаралась натянуть извиняющуюся улыбку: — Милая, не пугайтесь. Данфилд — герой… Был, по-крайней мере. Просто жизнь с ним не лучшим образом обошлась. И день Поминовения для него это скорбь. Одна только скорбь, — она тяжко вздохнула и забегала глазами по залу, ища тему на которую можно было бы легко перевести разговор. И справилась с этим на удивление быстро. — О, а вот и ваша комната готова, Энни вас проводит!***
Оставшиеся полдня Эвелин разбирала вещи, чистила доспехи и сапоги от пыли. Покончив с этим, наконец, разделась, упала в горячую ванну и вымылась до скрипа, постанывая от удовольствия. Усталость от многодневного путешествия верхом ушла, а настроение поднялось. В конце-концов, Обитель Хельма встретила ее приветливо, ни в чем не напоминая жестокий ко всем, и горожанам, и приезжим, Лускан. Она вспомнила слова из Путеводителя по Берегу Мечей: «Если в вашем сердце сокрыто зло, или в вас есть какой-либо признак связи с другими мирами, проезжайте мимо, потому что приюта в Обители Хельма вы не найдете.» Обитель ее приняла как родную, приютив и обгрев. Эвелин переоделась в чистую нательную рубашку, штаны и серый дублет. Уложила волосы венцом на голове и мазнула губы помадой. Зеркало в человеческий рост отразило посвежевшую женщину, одетую строго, но по фигуре. Эвелин криво усмехнулась. Для того внутреннего трепета, который она испытывала, следовало бы захватить с собой что-нибудь более подходящее… более открытое. И украшений побольше, чтобы уж точно королевой себя чувствовать. Но она этого не сделала, полагая, что все запутанно-яркие, сложные чувства, которые Командующий Золотого Ока в ней будил, давно улеглись. Не пятнадцать лет, чтобы терять самообладание. Она встряхнула плечами, отгоняя воспоминания. Спрятав за воротником дублета стальной амулет с оком Бдительного и надев кольцо-печатку Пылающей Зари, Эвелин вышла из номера. Голод подступал к горлу с ножом, и ей хотелось, наконец, узнать, каково на вкус все, что так маняще благоухало из кухни. Уже на последнем пролете винтовой лестницы она услышала знакомый низковатый баритон и почувствовала, как участилось сердцебиение. — …просто не наливай в долг! Будет платить — будет меньше пить. — Не будет. Он, знаешь ли, каждый день заливается не потому, что хотел в пятьдесят лет выйти на пенсию, униженным и отвергнутым. Пауза. Эвелин выглянула. У барной стойки, разговаривали хозяйка и высокий, головы на полторы выше низкорослых соплеменников, широкоплечий калишит в ржаво-красном простеганном поддоспешнике. Мужчина зажмурился, а когда открыл глаза, произнес почти нейтральным тоном: — К черту Данфилда. Сегодня у тебя должна была остановиться женщина. Молодая. Иллусканка — рыжие волосы, синие глаза. — Красивая? — с насмешливой улыбкой спросила Карисса, подпиравшая подбородок ладонью. Резкая смена темы ее похоже не смутила, разговор видимо был далеко не первым, и все аргументы давно были высказаны, оспорены, еще раз высказаны и снова оспорены. Калишит в тон хозяйке ответил: — Как заря на небе. Эвелин сделала шаг назад, перевела дыхание и медленно и степенно спустилась вниз с высоко поднятым подбородком. — Не только художник, но и поэт? — произнесла она мягко, с легким намеком на насмешку, и обняла друга, чувствуя как ее спину в ответ сжимают сильные, обжигающе горячие руки. От прикосновения по спине словно искра побежала, — здравствуй. Карисса и пара обратившихся в соляные столбы служанок смотрели на них, кто удивленно вскинув брови, кто приоткрыв рот. Будто никогда такого не видели. Хозяйка, улыбнувшись, полуутвердительно спросила: — А сплетни-то плоть приобретают? — наткнувшись на его гневный взгляд, невинно продолжила. — Ужин на двоих, Командующий? Кабинет свободен, как ты и просил. — Да, ужин на двоих. Кофе со специями и травяной чай? — Дождавшись утвердительного кивка Эвелин, повторил, — травяной чай. — В таких случаях полагается вино и свечи! — шутливо возмутилась Карисса, жестами отдавая служанкам приказы. Джейвен взял Эвелин под руку и задрав подбородок заявил с непередаваемым высокомерием, свойственным только людям выбившимся из грязи, наследственной аристократии и религиозным фанатикам: — Леди Карисса, это деловая встреча. Поэтому — чай и кофе. Кабинетом здесь называлась маленькая комната с единственным столом и несколькими стульями, отделенная от основного зала винтовой лестнице и словно застрявшая между двумя этажами. В отличии от остальной таверны с ее каменными полами и стенами, здесь на пол был положен паркет, а стены оказались обшиты резными деревянными панелями, изображавшими четырех почитаемых в Твердыне божеств — прекрасную Суни, сострадательного Ильматера, справедливого Тира и бдительного Хельма. Боги ласково взирали на посетителей. Каким образом неизвестный мастер изобразил ласковым Хельма — буквально, рыцаря в наглухо закрытом шлеме — Эвелин не понимала, но как-то смог. Определенно приехать стоило только чтобы увидеть это все. Видение Собора парившего в голубом небе вновь встало перед ее глазами. Теперь она понимала ту ярость, с которой Джейвен рассказывал об оскверненной во время демонической осады Обители. Место, с такой любовью и мастерством построенное, нельзя было осквернять, разрушать. Становилась понятна и чистота на улицах, только варвар здесь мог намусорить и не убрать за собой. И все же, командующий Золотого Ока позвал ее не архитектурой и достопримечательностями любоваться. Что-то здесь было не так. Переведя взгляд на своего спутника, Эвелин вздрогнула. Маска спокойствия и уверенности с него слетела, оставив насмерть вымотанного человека, с поникшими плечами, посеревшим от усталости лицом и лиловыми кругами под глазами. Холодные серые глаза все еще горели фанатичным огнем веры, напоминавшим прежнего несгибаемого, упрямого инквизитора, но у Эвелин йокнуло под сердцем, а горло сжала чья-то немилосердная рука. Те четыре месяца, что они не виделись, занятые каждый своими делами, оказались немилосердны к обоим. Ей страшно не хватало широкой спины, прикрывавшей ее в бою, тренировок и разговоров у костра о шахматах, стратегии, тактике и живописи. («Хельм Всевидящий, собрание Офалы Челдарстон — отвратительная мазня! Я даже не о том что изображено, я о том КАК это написано!») И осознала она это до конца только сейчас. Но каким нескончаемым кошмаром в сравнении должны были казаться попытки восстановить разодранный на части орден в одиночестве? Притянув его к себе, и вдыхая запах усталости, оружейной смазки и все того же харлира, которым Рыцарь-Командующий ордена Золотого Ока, паладин Хельма, Джейвен Тармикос умащал волосы, Эвелин севшим голосом прошептала: — Рассказывай все.