Догма Бдительного

Эвелин спустилась в общий зал, еще почти пустой. Служанки готовили столы для завтрака. Карисса Анувиэн покуривала трубку на крыльце, одним глазом следя за работой девушек, а вторым посматривая в прозрачно голубое небо и щурилась, когда солнечные лучи пробегали по ее лицу. Заметив Эвелин, она также солнечно улыбнулась и поздоровалась: — А, милая, вы ранняя птичка, я гляжу. Понравились наши перины? Знаю кто-то любит чтобы постель была пожестче, — она хитро прищурилась, словно спрятала в своих словах какую-то шутку. — Но я стелю обычно мягко-мягко. — Благодарю, спала как ребенок. Хозяйка радостно покивала, довольная. По улице мимо прошли две девушки купеческого сословия, одна из них, бросив на Эвелин взгляд, ойкнула и что-то жарко зашептала подруге на ухо. Теперь уже обе уставились на нее, пошептались, похихикали и убежали. — У меня что-то не так с одеждой? — О, милая, да это другое, — ответила Карисса. — Это, знаете ли, слухи расползаются быстро. Не буду душой кривить, мне вчера тоже стало страшно любопытно кто же вы, милая, такая, что наш суровый Командующий вам свидания назначает. Но в чужую личную жизнь лезть не буду. Чонтия не велит. Эвелин не нашлась что ответить. Взяв чашечку цветочного чая, она прогнала в голове вчерашний разговор. — В лесу Стража расположены крипты, в которых похоронены воины отдавшие жизнь за веру. Очень удобное место, как оказалось, для того, чтобы еретики там скрывались от праведного гнева. У нас были подозрения, что крипты были разорены. Весь день я с отрядом проверял их, опасаясь худшего. Сказать правду, обнаруженное меня пугает больше, чем все, что я ожидал. Духи похороненных не потревожены. Артефакты, из тех, что мы не перевезли в собор, на месте. — голос Джейвена приобрел прежнюю ярость. — Казалось бы — радуйся! Но они все исписаны треклятым символом Асмодея! И не кровью, краской! Обычной. Культ Ашмадай, сунься он снова сюда, не преминул бы поглумиться над телами, уничтожил бы все что смог, но ограничиваться мелким вандализмом не стал бы. Тот, кто это сделал — не последователи Асмодея. Они что-то другое. Чутье мне подсказывает. Уронив голову на грудь, паладин помолчал и продолжил: — Когда я тебе писал, ничего этого еще не было. Пропадали послушники из собора. Мы нашли несколько тел, они были... обезображены. Лицо, руки — месиво, не узнать, только по рясам и опознали. На груди вырезан все тот же символ. И это... тоже неправильно. Ашмадай клеймит своих жертв, и только тех, кого собирается взять под контроль. Джейвен невесело хмыкнул. — Хельм Всевидящий, да если бы я захотел сымитировать нападение этого культа, и то справился бы лучше. — Это может быть какая-то другая секта? Тоже поклоняющаяся Асмодею? — Могло бы быть. Но есть и еще кое-что. Крипты в лесу Стража опечатаны, спокойно может пройти только жрец Хельма, если снимет божественные печати. Любой другой — поднимет духов, а они... они будут защищаться. Это был кто-то из своих. Скажешь у меня паранойя развивается? — Нет, логика в этом есть. Но пока я не вижу, чем могу помочь. — Ты мои методы знаешь, — он мрачно улыбнулся и отвел взгляд. — Арестовать, допросить, сжечь. Но арестовывать пока некого. Твои методы я тоже знаю. Там где я вижу один вариант, ты находишь еще пяток. Будь моими глазами, Эва. Я не могу из собора выйти, чтобы на меня не глазела вся Обитель Хельма. Недостаток репутации маньяка-фанатика и спасителя города одновременно. У моих рыцарей шансов увидеть непредназначенное для наших глаз не больше, чем у меня. Мы контролируем этот город, но предотвратить убийств мы не смогли. Эвелин допила чай. Она засыпала вчера с надеждой, что на утро какая-нибудь полезная мысль придет. Но сны были хоть и смутно приятными, но не по делу. Что ж сидя в таверне, она точно ничего не узнает. Она покосилась на Кариссу, обслуживающую просыпающихся постояльцев. Хозяйка была непроста. Достаточно вспомнить вчерашний инцидент с пьяным, на какой-то миг Эвелин тогда показалось, что Карисса сейчас схватит что-то вроде боевого молота и приложит им всех нарушающих порядок в ее конфетно-сладком заведеньи. Бывшая паладинша? Эвелин попутешествовала достаточно со святыми воителями, что бы начать их распознавать. Но стоит ли ее расспрашивать в лоб об убийствах послушников? В конце концов, уверенность хозяйки, что Эвелин — какая-то таинственная любовница Джейвена, была пока на руку. Именно этот слушок Карисса и будет распространять, делая таинственные глаза и прибавляя, «они-то отрицают, но вы же понимаете!» Значит, сначала нужно переодеться. В женское. Доспехи надевать в крайнем случае. Перевязь с мечом никого не удивит, дворянки из военных часто так и ходят, подчеркивая и рыцарский статус, и свою женскую сущность. И просто прогуляться по городу для начала. Нужно хотя бы запомнить дорогу до соборной площади и квартала Сердца и обратно до таверны. Спустя час, проведенный в переборке скудного гардероба взятого с собой, Эвелин вышла из «Дварфа» в образе скучающей дворянки, впервые попавшей в Обитель Хельма. В воротах разделяющих нижний и верхний город она встретила уже знакомого вихрастого стражника. — Доброго денька, госпожа Грэхем! Как вам город? — Красиво, чисто, люди приятные. А ты только на воротах и стоишь? — Агась, не хочу я в патрульные. Вот еще, ноги бить весь день! — Может и в рыцари не хочешь? Они с демонами сражаются, так ведь и умереть можно. — Да я уже б рыцарем был, но, стыдно сказать, заснул разок на ночном дежурстве. А тут аккурат мой наставник, сэр Торвальд, шел. Давай меня трясти, а я спросонья возьми и засвети ему в глаз. В общем, попал я, — он так широко улыбнулся, будто всю жизнь мечтал именно о таком повороте карьеры. Эвелин рассмеялась. — Ну удачного дня тебе, стражник. Может когда я тебя еще раз встречу, тебя уже в рыцари возведут? *** Квартал Сердца — главную светскую площадь — городской совет решил украсить не хуже, чем Невервинтер во время государственных праздников. Вешались разноцветные флаги, над улицами натягивали канаты с зачарованными фонариками, которые будут светиться всю ночь сами собой, возводились помосты для представлений, каменные фасады домов были вымыты, деревья украшены белыми лентами. Ставились дополнительные палатки для торговцев. Были здесь и лантанские инженеры, мудрившие с какими-то слишком сложными для не-гномьего понимания устройствами. Она приостановилась рядом с какой-то лавкой — понаблюдать. — Ай, не проходи мимо лавки старого Джалиля, огневолосая госпожа! — раздался голос пожилого полного купца в ярко алом калимшанском кафтане. — Лучшие шелка из Амна, Калимшана, Кара-тура! Не любишь шелк — есть бархат! Тетир, Кормир. Даже рашеменские шали — легкие как пух, теплые как мех. — Но я ведь приезжая, зачем мне отрез ткани? — Вдвойне удачно зайдешь, госпожа! Моя сестра, что на соседней улице портную мастерскую держит, шьет быстро, качественно. Сегодня зайдешь — послезавтра в новом платье за саму Суни примут! Мою ткань увидит, еще и скидку сделает! Напор и беззастенчивое нахваливание товара как-то само затащило Эвелин в лавку. Товар у купца и правда был хорош качеством и разнообразен. Мысленно простившись с деньгами, Эвелин перебирала пробники ткани. Торговец, не забывая доставать все новые и новые образцы, продолжал: — Благослови Вокин Золотое Око! Верхний тракт как шейка лебеди стал — нежный, чистый. Караваны ходят, торговля цветет, — торговец возвел очи к потолку, а руки прижал к сердцу, — душа — радуется! Я в Невервинтере торговал, но там плохо — конкуренты, бандиты! Как услышал, что Обитель Хельма ворота для всех открыла, особенно купцов, сразу старшей жене сказал — перебираемся! Не прогадал! Конкурентов мало, спрос большой, везде порядок! Хельмиты шерсть и сукно берут, суниты шелк и бархат, горожане все покупают! Достав отрезы выбранных тканей, мельком пересчитав полученные монеты, довольный купец крикнул: — Хадгар, бери ткань, проводишь госпожу до матери! Со второго этажа по лестнице шариком скатился худенький смуглый подросток. Шмыгнув носом мальчик сноровисто перехватил из рук купца свертки и пошел к дверям. Лишь сделав шаг на улицу, он остановился как вкопанный. — Дядя, там опять этот! — в последнее слово мальчик вложил все возможные чувства, от удивления до возмущения. Эвелин увидела человека невнятного возраста замотанного в буро-черную хламиду. Купец частично растеряв добродушность подошел к окну. Всмотревшись, пояснил: — Проповедник, да. Вот нехороший человек! Все о плохом да о плохом. Я как-то на проповедь брата Сатарина попал, так просветленным человеком вышел, аж служанкам зарплату поднял! А этот, говорит как в колодец плюет, — купец добавил фразу на родном языке, Эвелин плохо знавшая альджедо разобрала лишь что-то про пустынного шакала. — В меня пальцем ткнул да и завопил, мол, я инородец и на людях наживаюсь! Да от Джалиля никто обиженным никогда не уходил. Джалиль к людям хорошо, и люди к Джалилю хорошо! И всем хорошо! Вот ты в платье от Джалиля на праздник пойдешь, так твой мужчина землю целовать будет по которой ходишь! Хорошо же? Хорошо! — А часто он так выступает? — спросила Эвелин, понимая, что видит как раз то самое, ускользающее от Золотого Ока. — А бывает. Всегда, поганец, выбирает время когда патруль далеко! Поорет так, а потом скрывается, как в землю провалился. Магией владеет, дыханием Калима клянусь, чтоб ему еще тысячу лет в заточении сидеть. Проповедник, забравшись на помост, разорялся перед собравшейся толпой: — В самом названии их страсть к наживе! Золото! Золото! Вот чему эти рыцари поклоняются, а не Хельму! Забыв, что должны оберегать жизни и души! Золотые доспехи, золотое оружие! А что золото, как не слезы бедняка? Бедняк варит пустой суп из лебеды, когда богатей пирует. Излишек в одном есть недостаток в другом! Излишества — грех, грех, смертный грех! Раздай богатства и каждый вокруг станет жить лучше, мир очистится и наполнится счастием! Стяжательство — вот что такое Золотое Око! Стяжательство, облеченное в доспехи из смертных грехов и вооруженное жестокосердием! И кто их возглавляет? Скажите мне, добрые люди! Калимшанец! Торгаш поганый! Все знают, что этот народец премерзкий родных в рабство продаст, их жадность вперед них родилась! Вон, вон он, притон этих нечестивцев! И глядите, блудница, развращенная золотом! — сухая рука ткнула аккурат в лавку Джалиля, а потом на стоящую в дверях Эвелин. — Очистить, очистить, я говорю, притон разврата! Купец отшатнулся от окна, бормоча ругательства и складывая руки в охранных жестах. Эвелин побледнела и спрятала мальчика за спину, не осознавая что сжимает рукоять меча. Она слышала топот тяжелых стальных сапог по брусчатке, но такой далекий! Из толпы перед проповедником мужской голос выкрикнул: — Слышь, Джалиль свой мужик! Ты белены объелся? Толпа нестройно заволновалась, подтверждая слова одиночки. Проповедник хотел в чем-то уличить спорщика, но его голос утонул в долгожданном, спасительном армейском рыке: — Разойтись! Р-р-разойтись, кому сказал! Всем разойтись! Патруль Золотого Ока — четверо латников с мечами и арбалетами — врезался клином в толпу на площади. Люди отхлынули, кто в дома, кто в лавки, кто просто застыл на месте, всем видом показывая что чист перед законом. Проповедник, как Эвелин ни хотела проследить, действительно растворился в толчее без следа. Разогнавшие зевак рыцари зло переругивались. Минуты текли, постепенно квартал Сердца вернулся к прежним заботам. Эвелин вытащила из рук все еще испуганного подростка свою покупку, и ласково сказала: — Останься-ка здесь, я не заблужусь, найду мастерскую твоей мамы. Карие глаза Хадгара дрожали. Дома в Лускане ее ждал Кас, вдвое младше, но от мысли что так мог быть напуган и ее сын, Эвелин остро захотела найти этого проповедника и... «Арестовать. Допросить. Сжечь.»