***
Шарлотта видела своих тётушек половину своей жизни. Они были для неё всем – отцом, матерью, воспитательницами и наставницами, не только и не столько потому, что были на то время её единственной семьёй. Родителей она не помнила, да и не могла: мать вместе с братом-близнецом оставила её на попечение тётушек, а сама укрылась в Тулузе, отца убили в Крестовом походе за защиту катаров... Тётушки (на самом деле они были тётушками отца Шарлотты, а не её самой) часто были очень жёсткими и требовательными, не позволяли ей играть с другими детьми – сколько она себя помнит, Шарлотта не занималась ничем другим, кроме изучения магии, этикета, элементарных навыков самозащиты и ручной работы, которую должны были уметь делать все знатные и не очень девицы. Она не помнила, чтобы её тётушки когда-то сами занимались чем-то другим, кроме её воспитания. К восьми годам Шарлотта знала и умела такое, что не каждая даже взрослая женщина освоит: она ездила верхом, плавала, стреляла из лука и недурно фехтовала, варила зелье и летала, пряла, ткала, вишивала и прекрасно читала и играла на лютне, могла читать звериный след и небесные светила. И как только тётушки удостоверились, что их маленькая воспитанница может всё это делать, они все втроём оделись в крестьянские одежды и стали путешествовать по стране, строго-настрого запретив ей колдовать и варить зелье без крайней на то надобности. А когда тётушек обвинили в колдовстве и приговорили к костру, они вообще отказались от девочки. Это был первый и последний раз, когда тётушки грубо разговаривали с маленькой Шарлоттой. И это был первый и последний раз, когда тётушки плакали. Всегда суровые и требовательные, они всё же очень любили свою воспитанницу. Обеим дамам Транкавель было тяжело отрывать кусочек своей души и бросать в грязь деревенской нищеты и нужды. Они знали, что выпадет на долю Шарлотты, если они так поступят, но они настолько привязались к маленькой внучке, что не хотели для неё такой судьбы. Скрепя сердце, они всё же оставили её в батраках и с тех пор навсегда исчезли из жизни своей воспитанницы, взойдя на эшафот. Шарлотта видела, как уводили её тётушек. Она обижалась и сердилась на них за то, что они вот так бросили её, оставили одну... и только с возрастом она поняла, что они для неё сделали.***
Прочные стены давно срослись с землёй в этой части замка, что придало им ещё большей неприступности, и все же каменный пол был гладким и отполированным несмотря на долгое отсутствие хозяев кабинета. Обитые железом дубовые двери охраняли покой спящей виконтессы Каркассонской, тишина стояла во всём замке, и только поварята на кухне щипали свежеприрезаных гусей и перепелов, взбивали белки, месили тесто, носили воду – в общем, занимались привычной для замка Монпелье будничной жизнью.***
Прямоугольный двор Каркассонского замка уже был тщательно выметен, кони вычищены, штандарты обновлены, а для Его Величества были приготовлены лучшие покои. Когда-то в этих самых покоях обитали родители Шарлотты и нынешние владельцы замка сохранили их пышное убранство: везде шёлк и парча, чёрное дерево и серебро. Нынешний хозяин Каркассона не решился ночевать в этой комнате, особенно если учесть тот факт, что прежние хозяева замка покинули его не по своей воле. Шарлотта проснулась во второй раз уже спокойная и отдохнувшая. В кабинете было неясно, какое время суток снаружи, и девушка не знала, кто может встретиться ей на пути по ту сторону дубовой двери кабинета. Положение явно было безвыходным – поддавшись страху, она закрыла для себя все двери. Хотя нет! Кормилица Шарлотты, Сюзанна, скорее всего, ещё жила в своей хижине недалеко от замка! Одно слово – и девушка уже сидела на лавке у окна в доме Сюзанны. На дворе стоял белый день, времени было около полудня. Солнце заливало тёплым ещё светом маленькую горницу бедной крестьянской хижины. Хозяйка только что подоила корову и вошла в дом с кувшином парного молока. Кувшин глухо звякнул о землю, свежее молоко растеклось по земляному полу, а Сюзанна только всплеснула руками. «Шарлотта!! Ты моя рыбка!!!» Шарлотта буквально утонула в пухлых руках кормилицы. Женщина расцеловала в обе щёки ту, о которой никто не осмеливался заговорить вслух вот уже больше двенадцати лет. Сюзанна була уже немолода, хотя и молодилась, насколько это было возможно в крестьянских буднях. Её шестеро родных сыновей давно выросли и согнулись под бременем непосильной крестьянской работы, а она, так любящая детей, вырастила и Шарлотту до пятилетнего возраста, и даже сына новых хозяев замка – её любви и заботы хватало на всех, но она никак не могла смириться с тем, что её прежний хозяин умер будто какой-то преступник. Она не верила никаким наветам на её «детушек»: ни в то, что Шарлотта и Раймунд-Роже – колдуны, ни в то, что её розовощёкий Симоно – тиран, деспот и солдафон (что отчасти было правдой). Поэтому возвращение своей любимицы она восприняла как возвращение замка Монпелье и прочих земель семье Шарлотты и было уж кинулась растрезвонить об этом на всю деревню – Сюзанна никогда была не прочь посплетничать – но её вовремя остановила Шарлотта. «Ну как это я не могу порадовать поселян», не унималась кормилица, «А тебе следовало бы пойти показаться в замке, Симоно как раз такой, как ты – сыграете свадебку и оба останетесь здесь со мной, а там, даст Бог, и детки пойдут», щебетала Сюзанна, рисуя в своём воображении кучу детишек Шарлотты и Симона, которых, конечно, отдадут няньчить ей, и украдкой смахнула набежавшую слезу умиления. Монпелье теперь тоже принадлежал Монфорам – мать Шарлотты и Раймунда-Роже отдала своё родовое поместье Амори де Монфору в обмен на отказ преследовать их семью. «Ах, Сюзанна, мне сейчас не до этого», вздохнув, отвела взгляд Шарлотта. Сюзанна возмущённо подняла брови. «А чего ты ждёшь? Как бы старой девой не осталась! А Симоно наш и статный, и красивый, и сильный. Как раз совсем скоро прибудет на охоту из самого Парижа», Сюзанна сложила руки на груди, мысленно обинмая «малютку» Симона, «Да сильней его рыцаря, поди и во всём королевстве не сыскать!» Шарлотта потупила взгляд. «Кормилица, просто пристрой меня в Каркассонский замок служанкой как свою дальнюю родственницу – я больше не прошу», выдохнула она. «Это ещё зачем? Это твой замок!» удивилась Сюзанна. «Или ты что худое замышляешь?» насторожилась она. «Нет, кормилица, нет», улыбнулась Шарлотта и обняла кормилицу за плечи, «просто хочу я поближе рассмотреть твоего Симона – очень уж ты его хвалишь», солгала девушка. Не рассказывать же ей, что тётушки оставили ей «приданое» именно в Каркассонском замке... Сюзанна оттаяла. «Ах ты моя умница!», и расцеловала девушку в обе щеки, «Правильно, и на него посмотришь, и себя покажешь. Сколько же мыкаться по белу свету?» назидательно добавила она. «Да и где ж я тебя оставлю? Скоро моё горюшко вернётся, а он всё чаще навеселе, так и проходу не даст», совсем сникла Сюзанна. Она очень соскучилась за своей воспитанницей, но свои семейные неурядицы показывать ей не хотела – девица всё же знатных кровей, хоть и прожила у неё долгое время. Шарлотта умылась, оделась в чистый блио и пошла вслед за Сюзанной к холму, на котором возвышался Каркассонский замок. Дорога заняла около двух дней и за это время Сюзанна расспрашивала о всех тех местах, где была Шарлотта. Жизнь в замке била ключом. Повсюду сновали поварята и прочая челядь, каждый был занят своим делом и никто не узнал в девице, пришедшей вместе с Сюзанной, бывшую хозяйку замка. Да и как её было узнать? Шарлотту выносили отсюда младенцем. «Пьер, старый чёрт, поди сюда!» гаркнула Сюзанна, когда они оказались на пороге замковой кухни. Пожилой человек в белом колпаке и переднике вышел навстречу Сюзанне, держа в руках огромную скалку. «Чего тебе, старая карга?» голос повара звучал сердито, но глаза выдавали радость от встречи со старой знакомой. Подойдя поближе, Пьер расцеловал в обе щеки сияющую Сюзанну. «Пьер, голубчик, сорока на хвосте принесла, что вам не хватает рук. Вот, привела помощницу. Смотри, не обижай», улыбаясь, сказала Сюзанна. «А что ты умеешь, девочка? Учти, я даром кормить не буду», строго сказал Пьер. «Я к любой работе способна», ответила Шарлотта. «Ты уж, голубчик, пристрой мою внучку-то», попросила Сюзанна, «она и вправду сызмальства вся в работе. Но пусть она в замке останется – туда-обратно по сумеркам негоже девице». «Это разве что под лестницей ночевать её оставить...» задумался Пьер, «Ладно, пусть остаётся, раз умелая». Так Шарлота осталась служанкой в замке, где она родилась хозяйкой.