Горбатый бог

У всех у нас есть сила в руках для того, чтобы убить, но большинство боится ее использовать. Ричард Рамирес, или «Ночной охотник». Число жертв — девятнадцать.

      Разумеется, описание разлагающегося тела заставило поежиться и впоследствии отказаться от полуночного перекуса, но в целом Рон справился намного лучше и продержался до конца смены. Ему категорически не хотелось снова упасть в грязь лицом перед коллегами. Ночь выдалась насыщенная, стоило завершить разговор, как телефон тут же взрывался очередным раскатом. Сложнее всего было перестроиться с одного человека на другого, абстрагироваться от услышанной исповеди, найти новый подход, а главное силы, чтобы не показаться безразличным, даже если сил в действительности не осталось. Но как бы Рон ни старался вникнуть в проблему, словом и интонацией придать клиенту уверенности, в голове у него до утра отголосками звучал рокочущий бас, рассуждавший о волках и овцах.       Время летело быстро, так что он не заметил, как за окном начало светать, и в офис потихоньку стали подтягиваться операторы-«жаворонки», отдохнувшие и выспавшиеся. Рон покидал свой угол неохотно: за работой как-то удавалось отвлечься от мрачных образов. А на полупустой улице он растерянно замер у главного входа. «И что мне... идти домой? Сделать вид, что я ничего не слышал, и забыть обо всем до понедельника, пока не объявится мистер Мелтон? Раньше я так и делал, только с больными ублюдками мне беседовать не доводилось. Если знаешь, что тебе звонят с места преступления — сообщи в полицию, если звонит преступник — убеди раскаяться и сдаться, незаметно продави тему добродетели и возможности уменьшить срок. Как работать с психопатом, упивающимся безнаказанностью? И в протоколах о таком, естественно, не пишут».       — Говно, — подытожил Дэн, внезапно возникший рядом с ним, и громко зевнул.       — Ты как всегда лаконичен, — ответил Рон с вялой улыбкой.       — Скажешь, что я не прав? Не, я могу распространить.       — Не надо, я тебе верю.       — То-то же, — и потряс полупустой пачкой «Мальборо». — Ты со мной, ковбой?       — Нет, спасибо.       — Посмотрим, насколько тебя хватит, — погрозил Дэн и шутя выпустил дым прямо Рону в лицо. — Здесь рано или поздно начинаешь курить, так проще. И на перекур отпускают охотно.       — Думаю, что справлюсь сам. Приму душ, побреюсь и посплю. Или… не знаю, дома опрокину банку пива.       — А вот этого не надо, — возразил сурово. — Что бы там врачи ни говорили, сигареты лучше бухла. Они тоже разрушают организм, но не превращают тебя в блеющую и блюющую скотину. Я за то, чтобы мозг оставался ясным, смекаешь? А с гнилыми легкими я кое-как протяну.       Рон покосился на шрам Дэна. Забавно, как простой с виду парень бывал непреклонен в своих рассуждениях. «Если присмотреться, все мы здесь со скелетами в шкафу. У кого-то получилось затолкать их подальше, а кто-то до сих пор с ними мается. Вот Дэн справился, а я, видимо, поспешил». Тот толкнул его в плечо:       — Насчет вчерашнего — не ссы, с каждым случается. Ты у нас уже три месяца, и мы в курсе, что ты — толковый. Есть моменты, когда чисто физически не получается… да ни хера не получается, — Дэн, и в обычной жизни не отличавшийся красноречием, после ночной смены с трудом подбирал слова. — Короче, отдохни сегодня, погуляй, телик посмотри, выспись. А потом к нам с новыми силами, если почуешь, что расклеиваешься, вспомни, зачем сюда пришел.       Ответ был банален до скрипа: помогать людям. Рон получал неподдельное удовольствие, принося пользу, точь-в-точь как по заветам американских романистов конца восемнадцатого века: нет ничего невозможного, да здравствует разумное общество, непрерывный труд и т.д.       «Я — психолог, я не знаю, как общаться с сумасшедшими, тем более с агрессивными, я не обязан таким заниматься. Боже, никогда не думал, что буду с нетерпением ждать понедельника. Дэн прав, надо передохнуть».       Но оказавшись дома, вместо того, чтобы упасть ничком в подушки и проспать до полудня, Рон остановился возле книжного шкафа, плотно заставленного старыми учебниками, толстыми научными журналами и конспектами в изрисованных папках. Сейчас это богатство было совершенно бесполезно, от полугодичного курса клинической психиатрии у Рона сохранились жалкие крупицы в виде потертого томика «Психопатологии обыденной жизни» Фрейда, «Руководства по психиатрии» Блейлера и «Игр, в которые играют люди» Берна.       — Шикарный набор, — заключил Рон, но, чуть помедлив, достал все три книги и разложил перед собой на газетном столике.       Шуршание страниц раздражало, мелкие строчки ускользали от взгляда, перемешивались между собой, так что одну и ту же фразу приходилось перечитывать несколько раз. Рон надеялся обнаружить хоть что-то ценное, связанное с садистами или манипуляторами, но находил лишь общие слова и красивые, бесконечно устаревшие формулировки. Он понимал, что занимается ерундой, создавая иллюзию деятельности. Для чего? Возможно, для того, чтобы скоротать время, занять мозг до завтрашнего дня и не прокручивать по сотому разу ночную беседу о трупах и гниющем обществе; а возможно, ради самообмана, чтобы притвориться бесстрашным специалистом, способным здраво оценивать ситуацию и искать пути решения в сложившихся обстоятельствах…       — Какой же убогий пиздеж, — выдохнул он в пустоту. — Я облажался. Я чертовски, чертовски облажался. Наделал в штаны, как мелкий школьник, и второй день безропотно слушаю сказочки про расчлененку и не могу слова вставить. Что с тобой не так, Рон? В чем твоя проблема? В том, что тебя триггерит с его голоса? Или в том, что ты — трусливый кусок говна, который встретился с внештатной ситуацией и расклеился к чертям?       Ругань — продолжение иллюзии, с ней возникает ощущение раскаянья, вроде бы он — не плохой человек, способный к анализу и признанию ошибок, но сколько бы Рон их ни признавал, они никуда не исчезали. Ему не хотелось возвращаться на работу, мысли о новом звонке пугали, как и вероятность того, что он опять впадет в кроличье оцепенение, заслышав певуче-клокочущие интонации.       — Расскажу Дэну, отдам записи и попрошу расчет. Устроюсь на другую работу, поспокойнее, с человеческим графиком. Тут нет ничего зазорного, «с каждым случается». Надо уметь смотреть правде в глаза и не стыдиться слабости.       Но стыдно было, еще как, и потому он вновь и вновь брался за книги, остервенело листал главу за главой, перемежая споры с самим собой и тщетные попытки раздобыть информацию. Озлобленность в сочетании с усталостью выбивали из колеи, заумные труды именитых мозгоправов сводили с ума. Отвратительнее всего было то, что Рон прекрасно видел, что поступал и мыслил неправильно, став заложником эмоций и внезапно взыгравшей гордыни. Когда по модели Кюблер-Росс он приблизился к этапу торга, в дверь позвонили.       На пороге стояла Сэнди с двумя увесистыми пакетами в руках.       — Сюрприз, — протянула она немного робко. — Извини, что без предупреждения, не думай, я не собираюсь ловить тебя на измене.       Тут Рон с размаху вернулся в реальность. Он так и не удосужился созвониться с ней, погрязнув в рефлексии:       — Солнце… Проклятье, сегодня же воскресенье. А который час?       — Ты спал?       — Наверное. Боже, прости, у меня абсолютно дырявая башка. Мне очень жаль.       — Не переживай, я в курсе, что ты умеешь спать. Открою секрет, многие люди так делают, особенно после того, как просидят у телефона ночь.       — Мы хотели гулять, сходить в кино, а я напрочь выпал из жизни.       — Э-эй, — Сэнди пощелкала у него перед носом пальцами на манер Никки Моллой, безумно обаятельной героини «Звонящего в полночь». — Я в порядке. Не рычу, не бьюсь в истерике и не требую срочного коленопреклонения. Откровенно говоря, мне самой лениво куда-то идти, погода снова испортилась. Поэтому я забежала в магазин и купила нам мороженое. По скидке. Чтобы наверняка простудиться, что скажешь?       Рон прислонился виском к косяку и шепнул:       — Что мне досталась лучшая девушка на свете.       — Так-то лучше. Что ж, — Сэнди нетерпеливо качнулась на пятках. — Я могу войти? Или твоя любовница еще не успела одеться?       — Кажется, она сбежала через окно, — улыбнулся, за руку утягивая к себе в квартиру.       — Класс. Я могу посмотреть на ее мозги на асфальте?       — Только после того, как я тебя обниму.       Они замерли в прихожей, прижавшись друг к другу. Сэнди зарылась носом в рубашку Рона, забавно сопя, и от этого доверчивого жеста стало одновременно спокойно и тревожно. «Ты вытянул счастливый билет, приятель», — убеждал себя, целуя Сэнди в макушку. Плохое сравнение, опасное. В памяти тут же всплывали примеры незадачливых победителей лотерей: Лу Айзенберг, Эвелин Адамс и десятки других, решивших, что попали в список любимчиков Фортуны, а потом, не сумев распорядиться выигрышем, проклинали тот день, когда ощутили сладкий вкус победы. Вот и Рону иногда казалось, что его счастью рядом с Сэнди придет конец, непременно внезапный и сокрушительный. Странные мысли для молодого влюбленного парня, но, увы, последние несколько дней ни о чем хорошем думать не получалось, и потому сейчас он с особой нежностью касался узких плеч и растрепавшихся волос.       Простояв так добрых пять минут, Сэнди подняла голову и тихо заметила:       — Мороженое растает. Давай, я уберу его в холодильник, и мы продолжим на диване.       — Конечно, — ответил Рон, не разрывая объятий.       Та шутливо нахмурилась и ткнула его указательными пальцами под ребра.       — Грязный прием, — но отступил.       — Зато действенный, — парировала Сэнди, сгребла пакеты с продуктами и зашагала на кухню.       Там она быстро загрузила три увесистых лотка «От Бэна и Джерри»: с шоколадной крошкой, арахисом и малиной, — в морозилку и придирчиво осмотрелась:       — Ты что-нибудь ел?       Рон открыл рот, чтобы соврать, но внезапно вспомнив, что с пятницы держался на кофе и воде, замешкался, и Сэнди вполне хватило секундной запинки, чтобы обо всем догадаться:       — Знаешь, мне бы не хотелось превращаться в сварливую домохозяйку, которая будет думать лишь о том, чтобы ее муж смог самостоятельно погреть ужин в микроволновке.       — Так вот зачем эта штука, — удивленно поднял брови, но даже он понял, что шутка вышла дурацкая.       Сэнди вздохнула:       — Слушай, у тебя ответственная работа, и я тобой горжусь, честное слово. Я не сержусь из-за того, что ты можешь пропадать…       — Прости.       — Ты можешь пропадать, — повторила она. — Можешь брать «дни тишины». Но я хочу, чтобы ты был ответственным и на работе, и сам по себе, не забивал на здоровье.       Любые возражения или обещания прозвучали бы неубедительно, и Рон виновато отвел взгляд в сторону, оставляя за Сэнди право распекать его дальше.       — Проклятье, я все-таки превращаюсь в склочную бабищу, а ведь не собиралась, — она неловко покрутилась на месте. — А где весы? Ты опять их переставил?       — На верхней полке.       — А. На той, до которой я не дотягиваюсь? Класс. Достань.       В итоге готовили они вместе. Сложно сказать было ли это хитрым планом, или им в действительности удавалось так безболезненно выходить из споров, занимаясь чем-то сообща. Рон разделывал рыбу, пока Сэнди промывала овощи. Сквозь шипение масла на раскаленной сковороде ненавязчиво журчало радио, чередуя новостные сводки с легкими песнями под гитарные переборы.       — Как прошло интервью?       — Как обычно, — отозвалась Сэнди. — Джеффри язвил и выделывался.       — Но это же хорошо привлекает внимание.       — И ты туда же. Что за детская любовь к сквернословию? Неужели, не пошутив про вагины и пенисы, нельзя быть интересным? Он говорит о серьезных вещах, но с таким видом, точно пришел с мужиками в баре посидеть.       — Ты отлично знаешь, так это и работает. Куда веселее слушать живого человека, видеть не только его достоинства, но и недостатки. Людям часто не нравятся политики с голливудскими улыбками и в париках, слишком усердно старающиеся казаться идеальными, поэтому им нравится твой невыспавшийся босс в мятой рубашке.       — Знаю, но это не значит, что я поддерживаю его методы. В них слишком много агрессии и… и, боже, что ты сделал с рыбой? Рон, она уже мертва, как ты умудрился убить ее еще раз? Отдай мне нож.       Процесс готовки растягивался, они все больше отвлекались, смеясь и дурачась возле стола. Сэнди окатила Рона водой, а тот в отместку вытер об ее джинсы руки. Они скоро принялись болтать, перепрыгивая с одной темы на другую. Сэнди вспомнила, что в перерыве между эфиром включили песню из ее любимого «Кто эта девчонка?» с Мадонной, а Рон рассказал ей о Брэнде. Сэнди мгновенно взорвалась тирадой о родительской тирании и религиозной пропаганде. Заходясь, делалась одновременно воинственной и трогательной. Рон не перебивал, кивал на каждый ее довод и следил за тем, чтобы она не порезалась.       В университете Сэнди участвовала в студенческих акциях против войны в Афганистане и притеснений пакистанских беженцев в Великобритании, выступала в защиту жертв сексуальных домогательств и домашнего насилия. Ее часто не воспринимали всерьез: с какой стати девочке интересоваться проблемами далеких стран, судьбами женщин Африки или нищих? Но Сэнди не боялась показаться смешной, повторяя: «Я понимаю, что помочь всем не получится. Но если можно помочь кому-то, почему бы, мать вашу, этого не сделать?» — ее оптимизм, подкрепленный поступками, вдохновлял. Рон скоро привык проводить свидания на демонстрациях или на благотворительных фестивалях, хотя и помимо активизма им было чем заняться. До того, как начать встречаться, они успели неплохо сдружиться и сумели сохранить дружбу до сих пор. Их живо увлекали хобби друг друга, и, пока Сэнди рассматривала рисунки Рона, пробуя угадать истории и психотипы клиентов, он листал ее заметки с интервью и наброски к статьям. Даже бездельничать и отдыхать в тишине им нравилось вдвоем.       Обед получился вкусным, несмотря на подгоревший картофель и чудовищно порезанную форель. Убирать со стола никто из них не спешил, разговор внезапно с религии переключился на комиксы про Бэтмена. Они разлеглись на диване, обложившись подушками, Сэнди успела открыть первый лоток с мороженым и выковыривала из него шоколад, разглядывая Рона снизу вверх.       — Что?       — Ты забавный с щетиной.       — Я выгляжу брутально?       — Скорее уютно. Знаешь, как медведь. Не гризли, а гималайский, например. Или барибал, у вас с ним уши похожи.       — Ну, спасибо, — рассмеялся.       — Что, ты обиделся? Да брось, мне же нравится, — Сэнди потянулась к его щеке, но Рон перехватил маленькую ладонь и бережно поцеловал у самого запястья.       — Ты доела?       Сэнди вынула ложку изо рта, облизнулась:       — Вполне, — и расположилась на коленях Рона, привычно открываясь навстречу его теплым рукам.       Она полностью ему доверяла, а он испытывал смесь гордости и нежности, любуясь расцветающим румянцем на милом лице. Приятно осознавать, что кому-то может быть искренне хорошо с тобой. Чередуя поцелуи с укусами, Рон гладил мягкую грудь, чувствовал, как от прикосновений ее кожа покрывалась мурашками. Сэнди не стеснялась отвечать на ласки, забиралась пальцами под рубашку, дразня, царапала его оголившуюся спину короткими ногтями. И Рон в очередной раз убеждался, что жить в отдельной квартире — великолепно, не нужно пробираться в женский кампус или просить соседа куда-нибудь деться на часок-другой. Можно спокойно заниматься сексом при дневном свете, без опаски наслаждаясь красотой друг друга.       Усталости — как не бывало, словно Рон не отработал полную ночную смену. Он уже собирался сорвать с них джинсы, когда Сэнди, потягиваясь, случайно посмотрела на газетный столик:       — Ого, Фрейд и Блейлер.       — Это по работе, — пробормотал, внезапно припомнив, зачем достал книги из шкафа.       — Забавно. Ты же вроде не любил их. Ты, когда на лекции ходил, всегда…       Она не успела договорить. Рон опрокинул ее на диван, подмял под себя.       — Давай потом? Не хочу отвлекаться, — попросил тихо.       Та изумленно кивнула, и, видимо, приняла властный жест за часть игры. Будто невзначай погладила его колючую щеку. Очень скоро она забыла и о Фрейде, и о Блейлере, как и обо всем на свете, требовательно подставляя шею и плечи для очередной порции поцелуев. Сэнди искренне наслаждалась минутами трепетного единения, а вот Рон вернулся к размышлениям о пугающем клиенте. И, чем больше он думал, тем явственнее ощущал в себе желание не просто передать кассеты с записями полиции и откреститься от мрачной истории, но как-то поучаствовать в расследовании. «Он легко может залечь на дно, и кто знает, когда снова объявится. Вдруг следующий оператор проигнорирует его или испугается, как те, другие? След оборвется, и копы ничего не успеют сделать… Он обещал позвонить. Что, если я попытаюсь разговорить его? Если бы я узнал его вид из окна, внешность, имя, марку машины, это бы уже оказалось полезным. Психопаты не способны к эмпатии, они не умеют раскаиваться или как-то сожалеть о содеянном, зато он тщеславный, раз любит рассказывать незнакомцам о своих подвигах. Ему необходимы зрители, ну, или хотя бы слушатели. Я подыграю ему, будет не сложно, он же сам сказал, что ему со мной нравится…» — его передернуло.       — Ты чего? — уточнила Сэнди, кончиками пальцев проведя по влажной лопатке, так что следом за ее прикосновением по телу разлилась волна тепла.       — Пустяки, — Рон аккуратно заправил прядку выбившихся волос ей за ухо и притянул к себе за подбородок, шепнул куда мягче. — Не отвлекайся, солнце.       Раз ему выпало повстречаться с психопатом, значит, надо довести дело до конца, он ведь хотел приносить людям пользу. Нужно убедиться, что ублюдка схватят, и что он никому больше не сумеет навредить. Рон специально называл неизвестного последними словами, чтобы укрепиться в своем решении и отмести последние намеки на сомнение. Присутствие Сэнди придавало уверенности, рядом с ней он чувствовал себя мужчиной, а не перепуганным ребенком. Конечно, ей пока лучше ни о чем не говорить. Истории с убитым бездомным мальчишкой она испугается, а от затеи с поимкой маньяка придет в ужас.       Пока они чуть ли не в четыре руки пытались отмыть сковороду от рыбы, Рон продумывал возможные развития предстоявшей беседы с убийцей. Он, конечно, не детектив из «Звонящего в полночь» и тем более не Бэтмен, но жажда справедливости и юношеский максимализм неплохо подстегивали. Сэнди разгуливала по кухне в его вчерашней рубашке с явным намерением унести ее с собой, веселила и до сих пор будоражила.       — Может останешься еще на день? — предложил Рон, перекрикивая шум воды в ванной. — Я приду часам к десяти, прогуляемся до пристани, насобираем тебе ракушек, поохотимся на львов.       Сэнди промелькнула в коридоре, сверкнув голыми бедрами.       — Заманчиво, но я откажусь. Мы сегодня идем в альянс, будем раздавать лекарства, не представляю, когда освобожусь.       — Хочешь, я зайду за тобой?       — Чтобы тебя кто-то заприметил и отбил у меня? Еще чего, — рассмеялась и добавила. — Тебе нужен отдых и личное пространство.       — А твоим родителям надежда, что у нас все не всерьез?       Рон осекся, обыкновенно после подобных замечаний Сэнди принималась рьяно доказывать ему, что он ошибается, что родители в восторге от ее выбора, что только она вправе выбирать, кто ей пара, а кто — нет. Им обоим становилось неловко, главным образом из-за того, что ее аргументы были неубедительными и противоречивыми.       Вот и теперь она возникла в дверях, грозно уперев руки в боки:       — Отставить руминацию. Я не разрешала — это раз. Два — освобождай душ, мне тоже надо.       — Мы легко поместимся вдвоем, — усмехнулся, но Сэнди на его предложение фыркнула и как бы невзначай нажала кнопку спуска на унитазе, чтобы Рона окатило горячей водой.       Романтический вечер и крепкий сон подействовали благотворно, в теле ощущался колоссальный прилив сил. Провожая Сэнди до трамвая, Рон спросил про материалы, связанные с психиатрией, и та согласилась порыться в домашней библиотеке, попутно напомнив про рыбу в холодильнике и мороженое.       План с поимкой нравился все больше: Рон докажет себе, Сэнди и ее родителям, что на него можно положиться. «Ты вытянул счастливый билет, приятель. Не вздумай облажаться и просрать его. Покажи, на что ты способен», — как мантру повторял он, разыскивая Дэна среди других операторов по приходу в офис. Тот сидел в курилке в окружении сонных коллег, делившихся новостями с прошлой ночи.       — Дэн, есть дело.       — О, здорово, Нильс. Садись, выкладывай, я весь твой.       — Где у нас лежат записи старых звонков? Мне… надо в общем, — придумать реалистичную причину Рон не успел. — А я тебе за это куплю на перерыве, все, что попросишь.       Он опасался, что Дэн заподозрит неладное, но тот простодушно пожал плечами:       — Старичок, я бы рад, но как бы так сказать, чтобы ты со стула не упал… Записей нет.       — Как?       — Братец Кролик в терновом кусту похерил, — но видя, что Рон не оценил отсылки, пропыхтел, не выпуская сигареты изо рта. — Нильс, соображай, двадцать четыре на семь здесь крутится полсотни человек, откуда у конторы деньги, чтобы хранить такой объем информации? И главное зачем?       — Да, но по правилам…       — По правилам тебе могут выделить диктофон, но по отдельному разрешению и при условии, что твоя аудиоколлекция никому не навредит. Если выяснится, что ты где-то крутишь записи чужих, тебя не просто выпрут отсюда, еще и напишут такую характеристику, что мама не горюй. Оно тебе надо?       — Надо, — бойко кивнул Рон. — Дэн, очень надо.       Конечно, запала резко поубавилось, без предыдущих разговоров улик не было, кроме собственных показаний, но он не намерен сдаваться. Выпросив долгожданный диктофон, начал готовиться к новому звонку. Его жизнь потекла привычным чередом: служба доверия, встречи с Сэнди, совместные прогулки по городу, походы в кино, ленивые вечера у телевизора. Внешне он выглядел безмятежным, в то время как внутри всегда оставался начеку. Рон прочитал все, что ему удалось найти, сходил за «добавкой» в библиотеку, даже посмотрел список открытых лекций по психиатрии и криминалистике в Калифорнийском университете. Чтение не давало точных инструкций по общению с психопатами или четкой системы, наоборот, запутывало и добавляло пищи для размышлений: тема плохо изучена, а обобщения — опасны и противоречивы, но погружаясь в истории серийных убийц и насильников, Рон укоренялся в желании во что бы то ни стало вывести таинственного собеседника на чистую воду.       Прошла неделя, прежде чем тот соблаговолил объявиться. Был воскресный вечер, начало дежурства, Рон только-только успел занять свой стол и разложить вещи. Удивительно, но он словно сразу почувствовал, что первый звонок будет от безымянного убийцы, и не ошибся.       — Добрый вечер, Рон.       — Здравствуйте.       — Вы звучите бодро, это очень приятно. Вы ждали моего звонка? — и не получив ответа, тот продолжил. — Я ждал. Честно говоря, я немного волновался. Представляю, как выгляжу со стороны. Мне не терпелось расспросить вас о стольких вещах.       — Каких? — и добавил. — Сэр, — ему казалось, что, подыгрывая, он сумеет заинтересовать мужчину и усыпить его бдительность.       На том конце провода раздались шаги. Скрипнула половица, следом донеслось шуршание, точно кто-то неторопливо перебирал бумаги или книги. Рон плотно прижал наушники, усиленно вслушиваясь в каждый шорох.       — Сейчас трудно сказать, знаете, как это бывает: мыслей было много, они не умещались в черепной коробке, а теперь ни одной толковой не приходит на ум, — на его голос наслоилось шипение, и через пару секунд до Рона долетели приглушенные завывания труб, а затем медовый баритон, так некстати запевший о любви. — Например, как вы провели выходные? Вы отдохнули?       — Да, вполне, — рассеянно.       — Я рад. Чем вы себя развлекали? Мне бы хотелось знать, что вас интересует. Книги, кино или спорт, что угодно.       — Для чего вам это, Сэр?       Если верить исследованиям, что ему удалось прочитать, многим психопатам нравилось говорить о себе, окружающие в их глазах выступали лишь средством для удовлетворения потребностей: бытовых, сексуальных и прочих, — и Рон выстраивал вероятные пути диалогов, опираясь именно на портрет социопата-эгоцентрика. Оттого расспросы об увлечениях и вкусах сбивали с толку.       — Я же сказал, что вы мне понравились, и я хочу познакомиться с вами поближе. Разве люди так не поступают?       — Да, но почему вам понравился я, Сэр?       — Признаться, мне самому любопытно, — рассмеялся мужчина. — По крайней мере, я могу предположить, что вы весьма рациональны и бдительны. Вы боитесь меня? Думаете, что если я узнаю что-нибудь лишнее, то вы займете место того несчастного мальчика?       — Я думаю, что это нечестно, Сэр. Если вы хотите познакомиться с человеком, то важно не только спрашивать, но и отвечать. Одностороннее общение обречено на провал, — Рон старался говорить уверенно, его отвлекала не к месту игривая музыка, но не настолько, чтобы он отказался от своей затеи.       — Резонно. Пожалуй, моя дотошность выглядит навязчиво. Простите, мои телефонные разговоры редко заходят дальше одного звонка, — снова шаги, половица, мужчина бродил по комнате. — Спрашивайте о чем хотите.       Очевидно, незнакомец играл с ним, на ходу меняя правила, испытывал его терпение. Важно не поддаться на провокацию и не спешить. Рон решил плыть по течению и поддержать отстраненно-любезный тон:       — Кто это поет?       — Фрэнк Синатра, — отозвался мужчина. — Альбом от пятьдесят шестого года, один из самых удачных, по мнению музыкальных критиков.       — Вы с ними не согласны?       — Отчасти. Синатра неплох, но есть огромное количество куда более талантливых исполнителей. Полагаю, здесь и проявляется человеческая харизма. Он умел произвести яркое впечатление. Если правильно подать себя, не важно, обладаете ли вы талантом, красотой или деньгами, рано или поздно люди вам поверят.       — И вы верите в талант Синатры?       — Скорее привык к его манере и признаю ловкий обман. Держу дома пару пластинок и ставлю, когда хочу обмануться вновь, — тут мужчина опять рассмеялся. — Очень мило, что вы стараетесь угодить мне, но ведь на самом деле вас не занимает болтовня о музыке.       — Вы сказали, что я могу спрашивать, что захочу.       — Да, но вы хотите спросить о другом.       Рон задумчиво покосился на блокнот, где заранее заготовил вопросы, и отложил его.       — Почему вы убили того бездомного, Сэр?       — Полагаю, ответ «потому что мог» вас не устроит, верно? Тем не менее он будет весьма близок к истине, — его голос был далеким и одновременно близким, если закрыть глаза, кажется, будто мужчина сидел совсем рядом, и его дыхание щекочет ухо. — Скажите, Рон, вы представляли, что кого-то убиваете?       — Нет.       — Вы и секунды не подумали.       — Я уверен в ответе.       — Или пытаетесь меня в этом убедить. А может вы убеждаете себя? Я не осуждаю вас, людям свойственно подавлять сокровенные желания.       — Далеко не у всех сокровенным считается убийство, Сэр.       — У всех, просто многие об этом пока не знают, — знакомое щелканье зажигалки. — Вы что-то слышали про эксперимент Филиппа Зимбардо? Его проводили в Стэнфорде. Студенты-психологи отобрали двадцать четыре человека, максимально здоровых и с безупречными характеристиками. Участников эксперимента разделили на две группы: заключенные и надзиратели, — и оставили на шесть дней. Сперва все было спокойно, заключенные веселились и даже попытались устроить бунт, забаррикадировавшись матрасами от охранников, но постепенно атмосфера накалялась. Надзиратели, вооруженные палками, начали проявлять больше агрессии: они изловили бунтовщиков, забрали у них одежду. Скоро к арестантам перестали обращаться по именам, у них появились номера, им надевали бумажные пакеты на головы, их связывали, публично унижали, били. Напомню, надзирателями были обыкновенные люди, не имевшие за плечами ни единого правонарушения. К сожалению, эксперимент пришлось быстро прекратить, общественность встала на уши, когда узнала, что творится в подвалах престижнейшего университета. Но дали бы охранникам волю, они бы сумели сделать куда больше. Понимаете, почему я не верю вам?       — Сэр, я не изменю своего ответа.       Мужчина вздохнул. Его тяжелая поступь отзывалась внутри Рона дрожью, но он успешно подавлял ее, вслушиваясь в звуки затухающего оркестра.       — Так мы с вами ни о чем не договоримся. Вы относитесь ко мне с подозрением, впрочем, не могу вас за это винить. Давайте, я позабавлю вас короткой историей. Из жизни. Пару месяцев назад судьба свела меня с юношей, торговавшим собой, — он рассмеялся. — Не надо относиться к нему предвзято. На деле он был тишайшим созданием, практически блаженным, к тому же невероятно милым: белобрысый, невысокий, с круглыми ушами. Если бы вы не узнали, чем он зарабатывал на хлеб, вам бы он несомненно понравился. С ним дурно обращались с раннего детства: жестокие старшие братья, равнодушная мать, деспотичный отец, проявлявший к младшему ребенку особенный, нездоровый интерес. Мой знакомый сбежал из дома, когда ему исполнилось тринадцать, путешествовал автостопом по стране, предлагая дальнобойщикам свои услуги. Он рассказывал об этом, стыдливо опустив глаза, удивительно, как некоторым, вымазавшимся в грязи, удается сохранять скромность, пускай и видимую. Так вот, юноша был совершенно безобиден. Его пугал вид крови, шум драки, заслышав крик пьяного прохожего на другом конце улицы, предпочитал быстро свернуть за угол и скрыться. Как и многие его коллеги, он сидел на наркотиках, даже находясь под ними, оставался тих и добродушен. Но лишь до определенного момента. Однажды, по большому секрету и после хорошей дозы «Белого китайца» он рассказал мне, что год назад обслуживал клиента, носившего в кошельке фотографии детей, знаете, как у благополучного семьянина, только на тех снимках все дети были раздеты. Ему нравилось показывать это мальчикам-проституткам, которых он снимал на ночь, и наблюдать за их реакцией.       — И как отреагировал ваш знакомый? — стараясь контролировать дрожь в голосе.       — Для начала разбил о его голову лампу, стоявшую возле постели, а затем задушил шнуром от нее. Честно признать, он говорил довольно путано, полагаю, находился в состоянии аффекта и сам плохо помнил последовательность своих действий. После чего благополучно сбежал и продолжил влачить жалкое существование, боясь лишний раз сказать грубое слово очередному обидчику. Понимаете, к чему я клоню? Даже у забитого и слабого существа могут найтись силы, чтобы пресечь чужую жизнь. Видите ли, Рон, полагаю, что всякий из людей способен проявить характер, вспомнить, что природа наделила его волей. Я почувствовал ее в том молодом человеке, я чувствую это и в вас. Мне кажется, что вы слукавили, когда так поторопились ответить на мой вопрос.       — Ваше право, Сэр, — сдержанно возразил Рон. — И… что с ним стало?       — С кем?       — С тем молодым человеком.       Мужчина был явно доволен:       — Вы догадливы, Рон. Это не может не радовать. Увы, но его воли хватило на единственный выпад. Я проделал с ним тот же трюк, что и он со своим недалеким клиентом. Без лишней скромности скажу, что у меня все получилось опрятно и легко. Он сам примчался ко мне, чтобы попросить немного денег, и, зная, что я не откажу, без боязни вошел в дом.       — Вы убили его, — Рон не мог подобрать правильную формулировку. — Чтобы показать, что ваша воля к жизни сильнее, чем его?       — Отнюдь. Надеюсь, вы не думаете, что я самоутверждаюсь за чужой счет? Мне было искренне жаль того юношу, как и вам бы стало жалко птенца, выпавшего из гнезда. Посудите сами: наркотики быстро старят, что бы ему пришлось делать, когда красота и молодость покинули бы его?       — Получается, вы убиваете из жалости?       — Близко, но не совсем.       — Тогда что же?       — Вы сочтете меня старомодным, но, как по мне, нет лучшего стимула для доброго поступка, чем светлое чувство.       Рон растерянно моргнул и, не веря ушам, переспросил:       — Вы убили его из-за любви?       На том конце провода повисла тишина, ее нарушало лишь мерное шуршание. Пластинка доиграла до конца и, видно, продолжала крутиться. Обволакивающий бас возник так же внезапно, как и пропал, отчего по спине пробежал холодок:       — Рон, мне безумно приятно с вами общаться. Я надеюсь, что в следующий раз вы будете чуть честнее со мной и с собой. Хорошего вам дежурства.       — Подождите, — но не успел договорить.       С короткими гудками пришло запоздалое осознание, что на кнопку диктофона он так и не нажал.