Горбатый бог

Мое племя — это люди из вашего общества. Вы их выбросили, а я их подобрал. Это вы сделали из них то, чем они стали. Чарльз Мэнсон, основатель секты «Семья». Точное число жертв не известно, доказанных убийств — семь.

      День предстоял не слишком интересный, кроме часового эфира у Джеффри Мэридью не было никаких дел. Он предвкушал скорое возвращение домой, но заходить в здание радиостанции не торопился и продолжал стоять с наполовину истлевшей сигаретой возле мусорного бака. Вязкая слюна и горьковатый привкус желчи во рту, державшийся с самого утра, напоминали ему, что пора бы переходить на нормальный режим питания или, по крайней мере, не ограничивать завтрак одной лишь чашкой двойного эспрессо, иначе гастрит с повышенной кислотностью грозил перерасти в язву. «Получился бы забавный бонус».       Ветер трепал его по голове, распушая и без того лохматые волосы, давно превратившиеся в солому из-за ядреной рыжей краски. Джеффри лениво отплевывался от прилипавших к губам прядей и растирал жилистой рукой вечно затекающую шею. Да, определенно, ему хотелось домой. Развалиться на кровати напротив телевизора, прихватив пару баночек пива, дотянуть так до вечера, а там, разогревшись перед выходом, наведаться в какой-нибудь клуб в районе Кастро. С другой стороны, зачем куда-то ездить, если у изголовья кровати лежит свежий номер «Плейгерл»?       Джеффри не заметил, как сигарета догорела до фильтра.       — Дерьмо собачье!       Более прозрачного намека, что ему пора, было сложно придумать. И, обдувая обожженные пальцы, он поплелся к главному входу.       В небольшом, но опрятном вестибюле его дожидалась Сэнди, которая от нетерпения разве что не подпрыгивала на месте:       — Вы на часы смотрели? До эфира всего пятнадцать минут. Вас все ждут.       — Ах, скажите, какая жалость.       — Они легко могли отменить интервью.       — И получить часовую дыру в программе? Я тебя умоляю. Лучше скажи, где здесь лифт.       — Нигде, и нам на пятый, — с ощутимой долей ехидства в голосе.       — Гадство, — выдохнул Джеффри.       Пока они поднимались по лестнице, Сэнди успела напомнить основные детали: передача называлась «С Аланом и Биллом», в честь ведущих, соответственно. Первый, еще нестарый мужчина, выполнял роль опытного скептика, второй, помоложе, отвечал за позитивный настрой и неформальную обстановку. Они обсуждали остросоциальные темы, часто спорили, создавая иллюзию диалога поколений.       — Какая постная хуйня. А по вопросам что? — уточнил Джеффри, на ходу собирая волосы в хвост.       — Я попросила их убрать самые провокационные, но...       — Понятно. Пусть попробуют меня удивить. Что?       — Сэр, прошу вас, никакой грубости, — нахмурилась Сэнди.       — Если бы они пеклись о девственной чистоте ушек слушателей, то приглашали бы на свое говно-шоу монашек. Ладно, обещаю не обкладывать их хуями слишком сильно, так, на полшишечки.       Раньше выступления на публику приносили удовольствие, ему нравилось злить и подстегивать людей едкими замечаниями, бессильная злоба со стороны оппонентов подогревала интерес. Но сегодня мечты об уютной кровати и пиве лезли настойчивее обычного, и желание с кем-то полемизировать улетучивалось с каждым лестничным пролетом. «Неужто старею?» — подумал Джеффри, и Сэнди, словно угадав его мысли, спросила:       — Как вы себя чувствуете?       — Ты что, моя нянька? Все в полном ажуре, я просто хочу покончить со всем этим поскорее.       Ведущие дожидались гостя в маленькой студии, обложившись газетами и журналами. Стоило Джеффри появиться в дверях, как на него устремились настороженно-любопытные взгляды, будто вместо него на пороге возник пришелец. Весьма ожидаемая реакция, он привык, что любая деталь в его внешнем виде привлекала особое внимание, будь то цвет волос, худоба, высокий рост, узкие джинсы или рубашка с расклешенными рукавами. «К официанткам в мини-юбках меньше вопросов, чем ко мне». Джеффри изобразил доброжелательность в голосе:       — Простите за задержку — пробки. Билл, я полагаю? — и протянул ладонь младшему ведущему, оказавшемуся совсем юным миловидным парнем с широким веснушчатым лицом.       Тот поспешно поднялся с кресла:       — Добрый день, мистер Мэридью.       — Просто Джефф. Ого, какое рукопожатие. Очень рад. А вы, наверное, Алан?       — Да. Мы уже и не надеялись вас увидеть, — строго отозвался мужчина в белоснежной рубашке и брюках с проглаженными стрелками. — Но ваша… подруга настаивала, чтобы мы вас дождались.       Он не то что не подал руки, даже не удосужился к нему повернуться, сидел в пол-оборота у края стола. Можно было бы промолчать, но высокомерная мина Алана и выпад в сторону ни в чем не повинной Сэнди рассердили.       — Правда? Моя ассистентка, — произнес Джеффри, делая упор на последнем слове, — очень ответственно подходит к своим обязанностям.       — Не то что вы, — парировал Алан.       — Безусловно, разгильдяйство и легкое отношение к жизни приходят с опытом. Но не переживайте, ваши молитвы услышаны, и вот я здесь. Скажите, Билл, где мне привалиться?       — Тут, — парень придвинул третье кресло на колесиках поближе к микрофону. — Вам будет удобно?       — Да, отлично. Быть третьим между пары симпатичных джентльменов мне всегда нравилось.       Алан скривился:       — Приберегите свои сальности для эфира.       — О, не переживайте. Их у меня в избытке. Голодными ваши слушатели не уйдут. Сэнди, то есть Брансби-Смит, останется с нами. Мне комфортнее, когда мы находимся рядом, да и ей спокойнее, когда она видит, что я себя прилежно веду.       Никто не стал возражать, Билл расчистил место на узеньком диване рядом со столом, и Сэнди устроилась с блокнотом и карандашом в окружении аппаратуры. За десять минут Джеффри успел проверить микрофон и наушники под чутким руководством Билла, искренне старавшегося разрядить атмосферу нелепыми шутками. Алан больше не произнес ни слова, но было очевидно, что эфир предстоит жаркий.       Заиграла вступительная тема, стройный хор из нескольких баритонов и сопрано каноном пропели название передачи. Билл за диджейским пультом начал с бодрого приветствия:       — Привет, любимый Сан-Франциско. Привет, Калифорния. Привет, старушка-Америка! Привет, друзья! На часах двенадцать ноль ноль, и на связи ваши Алан и Билл. Сегодня потрясающий день, смотрите сами: лето, воскресенье, наша любимая программа. Супер-комбо… но, кажется, я опять что-то не так сказал, и мой друг чем-то недоволен. Где я накосячил на этот раз, Алан?       — Меня просто веселит тот факт, что для Сан-Франциско и Америки ты определения подобрал, а Калифорнию обделил, — снисходительно ответил его коллега.       — Скажи прямо, что тебе нравится ко мне цепляться. Тем не менее ты не испортишь моего настроения.       — Посмотрим, удастся ли это сделать нашему гостю.       — Я его с радостью представлю: журналист и литератор, лауреат Пулитцеровской премии за выдающееся расследование, лауреат премии Альбера Лондра за лучший репортаж. «Адвокат» Лос-Анжелеса назвал его «американским Прометеем», а сообщество «ГЛААД» — «рупором общественности». Гей-активист, защитник прав ВИЧ-инфицированных и просто хороший парень — Джеффри Мэридью.       Уточнение про «хорошего парня» в конце было абсолютно не к месту, особенно после упоминания ВИЧ. «С другой стороны, после ВИЧ все кажется не к месту», — подумал Джеффри, а вслух лишь усмехнулся:       — Ого. Никогда не мог запомнить свои титулы. Всем добрый день, ребят. Серьезно, полдень воскресенья, я бы на вашем месте спал, а не сидел у приемника.       — Я же говорил, Билл, сегодня настроение тебе буду портить не я, — протянул второй ведущий.       — Никто ничего не испортит, у меня есть пульт, а в нем — более сотни звуков, и я не премину им воспользоваться, — шутливо пригрозил Билл. — Мы рады, что ты к нам заглянул, Джефф. Если тебе не сложно, расскажи, чем ты занимаешься.       — Тем же, чем занимались до меня другие американцы на протяжении столетий: борюсь за свободу и справедливость. Думаю, ни для кого не секрет, что в нашем мире «не та» ориентация может стать причиной, чтобы получить по морде, вылететь с работы или отправиться на принудительное лечение. Это если коротко о грустном, теперь веселое. Сейчас мы с друзьями из альянса «Дружба» помогаем геям и лесбиянкам нашего города, да и всего штата, отстаивать свои права. Проводим пикеты, митинги, показательные выступления с докладами на площадях, радио и телевидении. Ну, и просто с радостью поддерживаем любого, кто обратится к нам за помощью, — Джеффри воодушевленно качнулся на кресле. — Например, недавно мы организовали новое общежитие в Норт-Бич и заключили несколько договоров с соседними ресторанами, магазинами и кинотеатрами. Мы обеспечиваем людей хорошими условиями для жизни и гарантированным заработком, чтобы они не боялись остаться без куска хлеба. А главное, у нас они получат крепкую семью, где каждый в курсе, что значит быть «не таким».       Джеффри принципиально рассказывал не столько о себе, сколько о проектах, в которых принимал участие. Во-первых, потому что это и было его основной целью, а во-вторых, потому что он догадывался, что потом вопросы будут куда менее приятными. И действительно, пока Билл участливо кивал, Алан задумчиво почесывал щетину, точно что-то припоминая, и в момент коротко возникшей паузы, как бы между делом, уточнил:       — То есть вы гей, да?       — Самый что ни на есть настоящий, — согласился Джеффри. — Хотите потрогать? Поверьте, я не кусаюсь, разве что после бутылочки игристого.       — Я слабо себе представляю… я, наверное, отстал и не слежу за модой, но как вы поняли, что вы…       — Что я это я? Да примерно тогда, когда вы поняли, что девчонки не такие уж противные, и их можно не только дергать за волосы, но и в кино водить, за коленки мацать. А я понял, что мне нравится, когда за коленки мацают меня.       — Вы так спокойно об этом говорите.       — Не вижу никакой проблемы. Вот, вы, Билл, — поворачиваясь к притихшему напарнику Алана. — Вам какие девушки нравятся? Высокие, стройные? Брюнетки, блондинки? Не беспокойтесь, я спрашиваю без всякого подвоха.       — Наверное, блондинки и… полненькие, — слегка смущаясь.       — Чудесно. А мне, допустим, худые брюнетки. Но вы же не станете со мной драться, доказывая с пеной у рта, что я не прав и обязан поменять свои вкусы и предпочтения сию секунду. Если же вас так заботит практическая сторона вопроса, — добавил Джеффри, заметив у Алана кольцо на безымянном пальце левой руки. — То, насколько мне известно, анальный секс и римминг широко распространены и среди натуралов.       Билл растерянно рассмеялся:       — Я думал, мы перейдем к таким темам позже.       Джеффри театрально захлопал ресницами:       — Я вас смутил? Какая прелесть. В любом случае ориентация может быть разной, и это ни в коем случае не попытка угнаться за модой, а вариант нормы.       — Честно, с трудом представляю это нормой, — снова перебил его Алан.       — У многих животных и птиц есть гомосексуальные пары. Львы, лебеди, обезьяны.       — Кстати, я читал об этом, — согласился Билл, решивший, видимо, принять сторону гостя, чтобы снять напряжение.       — Поверю вам на слово, — Алан поднял ладони, будто сдавался, но надменная полуулыбка не сходила с его лица. — Вы живете и работаете в Калифорнии, я слышал, что тут созданы отличные условия для людей с вашими наклонностями, но вы продолжаете протестовать. Вас что-то еще не устраивает?       Джеффри понимал, что завуалированные нападки не прекратятся, он готовился к ним, но сейчас его непрерывно что-то отвлекало. Ему было неудобно сидеть в жестком кресле, то и дело хотелось подложить под себя ногу, перенести вес на бок, облокотиться на стол; ему до сих пор душно, вдобавок от Алана сильно пахло тяжелым одеколоном. А главное, Джеффри слышал каждый брошенный в его адрес упрек уже тысячу раз. Грубить нельзя — сочтут за безмозглого истерика, необходимо ждать и искать фразу, за которую получится зацепиться.       — Да, не устраивает. В Сан-Франциско нам удалось добиться каких-то прав, но стоит выехать за пределы города, как начинаются проблемы. И мы сейчас не говорим о гомофобных выходках со стороны других граждан, речь идет о поведении государства, правоохранительных органов. Для примера, месяц назад было совершено нападение на двух девушек, живущих вместе. Дело не то что не рассмотрели, их попытались обвинить в проституции, мол, слишком поздно ночью решили в магазин выйти, клиентов искали. Естественно, в газетах вам про такое не напишут, — он с презрением махнул на стол, заваленный прессой. — А что творится в других штатах? Правительства Техаса, Оклахомы и Канзаса активно продвигают законы против содомии, выводят названия запретов в заголовки новостных сводок с таким смаком, как будто гордятся своими средневековыми нравами. Двадцать первый век на носу, а людей сживают со свету из-за любви и предпочтений в сексе.       Алан лишь пожал плечами:       — Вы утрируете. Да, есть штаты с консервативным строем, их жители ценят порядок и размеренную жизнь. Думаю, им закономерно трудно привыкнуть к чему-то новому, экстравагантному…       — Наличие прав у других людей — экстравагантно? — переспросил Джеффри. — Я, как и вы, исполняю обязанности гражданина, плачу налоги до последнего цента, но в правах резко ограничен, забавно, да? Или вы полагаете, что мне следует довольствоваться тем, что меня не пытаются больше прилюдно сжечь на костре?       — Но ведь есть же специальные места, клубы. Если вам неплохо в Калифорнии, почему бы не жить тут? А вы, простите, лезете под горячую руку и удивляетесь, что вас обижают. Вам не кажется, что ваша тактика непоследовательна?        «Вот оно», — промелькнуло у Джеффри в голове, он откинулся на спинку кресла, словно его настолько потрясли слова оппонента:       — Я правильно понимаю, что вы намекаете на резервации и новую «Зеленую книгу»?       Вздрогнули оба ведущих. Расизм — совсем не то, о чем стоит беседовать в безмятежное воскресенье белым, особенно, когда их передача позиционируется как прогрессивная. Разнообразному населению Сан-Франциско подобные вещи не нравились. К счастью для Алана, Билл торопливо огласил:       — Атмосфера накаляется, давайте дадим нашим ребятам немного остыть, — и, уводя звук у микрофонов, пустил рекламу.       Джеффри развернулся к ассистентке:       — Сэнди, золото, а ты не принесешь мне попить? Я скоро начну плеваться легкими.       Та молча швырнула блокнот на диван и выскочила из студии. «Рассвирепела. Потом опять начнет воспитывать», — вздохнул и мечтательно похлопал по карману джинс, где лежала пачка сигарет. К тому моменту Алан вышел из оцепенения:       — Вы считаете дешевую провокацию — достойным поступком?       — Если со мной обходятся неуважительно.       — За что мне вас уважать? — хохотнул старший ведущий.       — Например, за то, что я не надрачиваю себе под столом, пока несу херню, возомнив себя истиной в последней инстанции.       — Бога ради, замолчите, — жалобно простонал Билл. — Ал, что на тебя нашло? Я уже чую, как начальство проедется по нам за шутку с книгой. Давайте просто спокойно доведем программу до конца, ладно?       Сэнди вернулась с бутылкой воды, ругаться при ней показалось неловко, и оставшееся время от перерыва они провели в гробовой тишине. Алан с плохо скрываемым раздражением бесцельно перебирал и раскладывал бумаги, а Джеффри в очередной раз за день подумал, что лучше бы сегодня не вылезал из кровати. Да, первый бой он выиграл, но предстояло еще два захода с таймаутами на рекламу, а радости от кислых мин вокруг не прибавилось, и вкуса победы он не ощутил. «Никуда сегодня не поеду. Только домой и спать».       Заиграла заставка, и Билл вновь обратился к слушателям с интонацией актера из детского телешоу. Вторая часть передачи оказалась намного спокойнее и скучнее предыдущей, Джеффри вернулся к рассказам об общежитии, моральной поддержке среди молодежи, кратко описал статистику самоубийств среди представителей сексуальных меньшинств. Алан почти не встревал с ехидными комментариями, а потому отдувался за двоих Билл, было очевидно, что его истории гостя не трогали, парень профессионально изображал участие, на любую информацию реагировал с отточенным удивлением, шутил. Так что Джеффри понял, что ворчливый коллега ему нравится больше, тот хотя бы не пытался юлить и дерзил искренне.       Но вот разговор приблизился к следующей острой теме:       — …также наш альянс помогает ВИЧ-инфицированным и больным СПИДом. У нас есть врачи, согласные бесплатно провести осмотр, дать консультацию, есть психологи. Важно, чтобы люди не молчали об этой проблеме, думали о своей безопасности и безопасности близких.       — У вас ВИЧ? — спросил Алан.       — Нет, у меня уже СПИД. Четыре года назад, я, узнав, что у меня вирус иммунодефицита, тут же побежал принимать Зидовудин, который тогда только разрабатывали, экспериментируя на людях, готовых отдать любые деньги, чтобы не умереть. Он напрочь убил мне иммунную систему.       — То есть вы утверждаете, что правительство о вас позаботилось, но недостаточно?       — Я утверждаю, что Управление по контролю за продуктами и лекарствами продвигает свою продукцию, навязывает ее больницам и вытесняет конкурентов. Им плевать, что их Зидовудин токсичен, они херачат его лошадиными дозами, хотя есть другие, менее опасные варианты лечения. Но как же можно пропускать иностранных производителей и потерять прибыль? А с поправкой от одиннадцатого марта прошлого года контроль ужесточился, официально мне запрещено приобретать лекарства, которые не выписал лечащий врач. И не важно, что они мне помогают.       — Звучит знакомо, — подметил Алан и выудил из стопки одну газету. — А что вы скажете по поводу Рона Вудруфа? Это тот, что основал Далласский клуб покупателей и продает лекарства без сертификатов, — уточнил он то ли для слушателей, то ли для Билла, окончательно потерявшегося в разговорах про медицину.       — Насколько мне известно, Вудруф все тестирует сначала на себе, благодаря его клубу у людей появился шанс прожить не пару месяцев на больничной койке, а несколько лет.       — Вы ведь в курсе о его высказываниях в адрес геев? Я ни на что не намекаю, мне искренне любопытно, как работают ваши принципы. С одной стороны, вы осуждаете целые штаты за их нетерпимость, а с другой — согласны покупать товар у того, кто вас презирает?       Алан явно был доволен ловким выпадом, но Джеффри не растерялся:       — Полагаю, Вудруф знает, что большая часть его клиентской базы — геи. Как бы под него ни пытались копать желтушники и мелкие журналисты, он делает доброе дело. Кроме того, этот товар, как вы выразились, мой единственный способ выжить. Если бы вы оказались на моем месте, то не стали бы привередничать, а побежали бы скупать все разработки из Израиля, Китая или Европы, и вас бы в последнюю очередь интересовали стародавние высказывания их создателей. Потому что дороже человеческой жизни ничего нет.       Джеффри посчитал, что ответил достаточно, но Алан не упустил возможности вставить веское замечание:       — Уверяю, я на вашем месте не окажусь никогда.       — Неужели? Я бы не был так уверен, среди зараженных насчитывается неплохой процент натуралов, СПИД — давно не «болезнь четырех Г». Но если вы, конечно, верный муж, уверенный в супруге, и…       — Да как вы смеете! — побагровел Алан, но его тут же осадил Билл:       — Брейк! — и нервно рассмеялся. — Ребят, давайте, потише, хорошо? Я не хочу отмывать кровавые пятна с аппаратуры. Тема сложная, но мы для того тут и собрались, чтобы прояснить позицию друг друга и просветиться, да? — и обращаясь к слушателям. — Видите, какие у нас здесь терки? Покруче, чем в вестернах. Я растащу Алана и Джеффа по углам, и мы начнем отвечать на ваши звонки.       Джеффри устало откатился на кресле к дивану и вытянул ноги, у него очень болела поясница, но роль хамоватого засранца ему бросать нельзя. Он как никто другой знал: лучший способ защиты — нападение. Этот метод отлично работал и с ханжами, как Алан, свято уверенными в собственной непогрешимости и правоте, и с грубиянами, дозванивавшимися в передачу лишь для того, чтобы вслух высказать гостю, какой он мерзкий урод, говнюк и далее по списку. В ответ Джеффри очаровательно хихикал и называл их «лапочками».       Были и те, кто звонил с благодарностью. В основном молодые люди, которых подстегивала и веселила свободная манера активиста. С ними он обращался как со старыми знакомыми, подбадривал, жалел и успокаивал. Когда он слышал голос очередного испуганного мальчишки, чьи одноклассники узнали о его ориентации, или девушки, отправленной на принудительное лечение по настоянию родителей, личные проблемы уходили на второй план.       — Малыши, запомните, с вами — все в порядке. Вы не извращенцы, не злодеи и не сумасшедшие. Вы — люди, и вы имеете полное право требовать человеческого отношения к себе, а если кто-то пытается вас разуверить в этом, шлите их куда подальше. Кто бы это ни был: учитель, начальник, священник, престарелая маразматичная сука, чьи песни про бумажные розы никому на хер не упали, и которая возомнила себя борцом за нравственность. Даже если это говорят ваши мама и папа. Запомните, вы не можете их разочаровать, полюбив кого-то. Разочаровывают убийцы, взяточники, насильники, а не вы. Вы не заслуживаете упреков или порицания, если вам сейчас одиноко, страшно, если не на кого положиться, ребята, помните, что я горжусь вами. Говорите о своей любви, делитесь ею с другими и, пожалуйста, не забывайте ходить к врачу и предохраняться. Иначе будете глотать цветные таблетки, как ваш дядя Джефф.       В целом настроение после эфира улучшилось. Разумеется, в конце они с ведущими не стали пожимать рук, но дело сделано и можно было покинуть студию с чистой совестью и высоко поднятой головой.       — Ну как? — спросил он у Сэнди, шагавшей рядом. — Я почти не ругался.       — Да, но за вас это сделали другие. Мне все равно немного жаль их. Наверное, им правда достанется от начальства.       — Брось, они знали, кого приглашали. Я делаю им рейтинг.       — И портите репутацию. Сэр, такими темпами мне не удастся протолкнуть вас ни на одну волну.       — Да-да, я вымою рот с мылом. Ты подбросишь меня до дома? Я не хочу ловить такси.       Сэнди замерла посреди лестницы и строго погрозила пальцем:       — Значит так, я не ваша нянька и не ваша служанка. Я — ассистентка. Вы минуту назад рассуждали об уважении.       — Ладно. Сэнди, ты подвезешь меня до дома, пожалуйста?       — Так-то лучше.       Без всяких шуток Джеффри считал ее отличной помощницей, она терпела его эксцентричные выходки, не боялась ответить на колкость не менее острым замечанием, попутно блестяще справляясь со всеми обязанностями, начиная от редактуры текстов, заканчивая организацией деловых встреч. За три месяца они успели сдружиться, и Сэнди позволялись вольности, о которых ее предшественники и не мечтали: возможность спорить с боссом и болтать с ним на темы, абсолютно не касавшиеся работы.       — А как поживает Ронни? По-прежнему батрачит на линии для суицидников? — поинтересовался Джеффри, пока они шли к парковке.       — Вам так приятно наезжать на моего молодого человека?       — Отчасти, но на самом деле мне обидно, что талантливый парень прозябает на никчемной должности. Из него вышел бы отменный специалист.       — Дайте угадаю, ему следовало пойти к вам в альянс помогать инфицированным смириться с угрозой, верно?       — А что? Знала бы ты, какие люди там бывают. Рон обаятельный, кто-нибудь бы его заметил. У него есть перспективы, а вися на телефоне среди полсотни операторов, чего он добьется? Фотографии на доске почета и именной ручки? Круто.       — Ему нравится его работа, — решительно возразила Сэнди. — Рон помогает людям, как и мечтал, и я горжусь им.       Джеффри закатил глаза:       — Каждый раз забываю, что вы маетесь психоложеством и играете в идеальные отношения. Ну-ну, развлекайтесь, дети мои, дозволяю.       — Зависть покоя не дает? — ухмыльнулась Сэнди.       — Нет, просто догадываюсь, с каким оглушительным свистом все полетит по пизде, когда у вас появятся реальные взрослые проблемы. И, поверь моему опыту, финансы играют важнейшую роль.       Сэнди не сдавалась:       — Справимся, не переживайте. Все равно лучше получать удовольствие от любимой работы, чем огромные гонорары.       — Сказала единственная дочка богатых родителей.       — Неужели вы всерьез думаете, что я буду стесняться Рона из-за денег?       — Нет, я думаю, что ты уже стесняешься, но не его, а себя.       Джеффри указал на новенький красный Опель модели «Manta B», сверкавший отполированным красным капотом в полуденных лучах — подарок родителей в честь блестящего завершения бакалавриата.       — Уверен, ты предпочитаешь добираться до квартиры Рона пешком, лишь бы не напоминать ему о разнице в достатке, да, моя хорошая?       Сэнди насупилась, между светлых бровей ярко очертилась хмурая складочка. Еще чуть-чуть и она готова всерьез разозлиться. «Проклятые психологи умеют давить на больное и манипулировать, так что обосрут, а ты останешься в дураках и виноватым». Джеффри отступил:       — Возможно, ты права, а я развонялся не по делу. Прости, день говно, меня выбесил тот мужик.       — У него ужасный одеколон, — вздохнула. — Ладно, давайте я отвезу вас домой.        «Зачем к девчонке прицепился? Живет себе и живет. Со мной носится. Нервы уже ни к черту, бросаюсь на всех подряд. Надо поскорее лечь и отоспаться, а то так, действительно, кого-то зарежу».       Воскресенье в Сан-Франциско протекало неспешно. Прохожие, сонные и благостные, бродили среди нелепо соседствовавших вязов и пальм. Торговцы выкатили ларьки с лимонадом и мороженым и лениво дремали, словно их не волновала прибыль. Единственный музыкант на целый квартал перебирал струны старенькой гитары, тонкие дрожащие звуки подхватывал бриз и разносил по улицам. Джеффри любил родной город: «У некоторых всегда Париж, а у нас Сан-Франциско с туманами, океаном и бесконечными пьянками», — но сейчас даже привычные виды не радовали.       Они остановились возле бензоколонки недалеко от рыбацкой пристани. Сэнди вышла заправить машину, а Джеффри сунул ей в карман купюру. У них действовало негласное правило: если помощница подвозит его до дома — то он оплачивает полный бак и накидывает пару долларов на «карманные». Недостатка в деньгах у нее не было, и смятая десятка выполняла скорее ритуальное значение, так Джеффри показывал, что благодарен.       — И купи нам на сдачу хот-догов.       — Лучше б вы начинали питаться нормально. Учтите, подвозить вас до больницы я не собираюсь.       — Да брось, в больницах полно горячих фельдшеров, а Рону я ничего не скажу.       Сэнди фыркнула и вприпрыжку побежала к кассам. С растрепавшимися волосами и в джинсовом костюме она напоминала школьницу, по-своему умиляла. «А лезет поучать как взрослая», — подумал Джеффри, крикнул ей вслед:       — И колу! Большую! — и заерзал на сиденье.       Недавно он снова похудел, и в ремне пришлось прожигать дополнительное отверстие раскаленным на плите ножом. Забавно, когда тело становится настолько неуютным, что начинает калечить само себя. «Наверняка опять синяки расцветут на всю задницу. Впору ходить с подушкой».       Можно было бы встать и размять ноги, выкурить сигаретку-другую, но снаружи дул сильный ветер, досадно, «лето» продержалось всего несколько дней, кроме того, от пристани долетал рыбный дух. Джеффри оставался в машине, угрюмо блуждая взглядом по салону. Он приметил книгу, лежавшую на панели, и открыл на первой попавшейся странице:       «Вылезли первые оглушенные кролики, двое; у них шла носом кровь, не более того, но они спотыкались на каждом шагу, чуть не падали. Я сжал пластиковую бутыль, брызнул струей бензина, а в нескольких сантиметрах перед горлышком держалась спиртовая горелка на дюралевом палатном колышке. Бензин с ревом прорезал воздух, накрыл кроликов огненной пеленой. Те с треском занялись, метнулись было выписывать по Угодьям дымный зигзаг, но надолго их не хватило — рухнули догорать, только лапы рефлекторно подергивались».       Джеффри нахмурился, пролистал немного вперед.       «Через два года после смерти Блайта я убил своего младшего брата, по совсем другим и куда более серьезным причинам, нежели те, что заставили меня разделаться с Блайтом, а еще через год я прикончил свою маленькую кузину, — можно сказать, забавы ради.       Таков на сегодняшний день мой боевой счет. Трое. Давненько я никого не убивал и больше не собираюсь.       Просто у меня был такой период».       Сэнди вернулась в тот момент, когда Джеффри дочитывал сцену, где главный герой душил девочку при помощи лески от воздушного змея.       — Это отвратительно, — произнес он, захлопнув книгу. — Как такое можно читать?       — Я на второй главе, так что не смейте мне спойлерить, — всучила ему лоток с хот-догом и стакан с газировкой. — Это же Бэнкс, очень модный сейчас. Он мне напоминает Иэна Макьюэна и Клайва Баркера.       — Не знаю обоих и знать не хочу, а это, — постучал по обложке, — бред ебанутого садиста, — и закинул творение не полюбившегося автора в бардачок. — И чего тебя на такую жуть тянет?       Сэнди рассмеялась, устраиваясь на водительском сиденье:       — Люди всегда любили бояться. Сначала были мифические чудовища, русалки, тролли и призраки. А потом все поняли, что человек и его больное воображение страшнее любых придуманных уродцев. Мне кажется, любопытно представить, что творится у безумца или психопата в голове. Относитесь к таким книгам, как к комнатам страха или горкам.       — Никогда не любил ни то, ни другое. А вообще если кому-то, чтобы испугаться, нужно непременно представлять убийства с расчлененкой, то он ни разу не сталкивался с настоящим страхом в реальной жизни. Аж аппетит пропал.       Сэнди пожала плечами:       — Будет вам наука — не копаться в чужих вещах, — и притихла.       Джеффри заметил ее потерянное выражение лица:       — Чего? Если ты из-за машины, то я могу еще раз извиниться.       — Нет, я не об этом. Рон обещал позвонить вечером в пятницу и… Наверное, он устал за две смены. Такое случалось раньше, я не сержусь. Просто волнуюсь.        «Вот вам и идеальные отношения», — мысленно проворчал Джеффри и аккуратно похлопал помощницу по плечу:       — Уработался. Думает, что справится со всем без чужой помощи. Позвони или навести, подбодришь его. Конечно, по мнению некоторых Аланов я недомужчина, но в мужском поведении кое-что понимаю. Скажешь, что у тебя поручение от босса: провести воскресенье вдвоем.       Ее улыбка вдохновляла. Как ни странно, но Джеффри нравилось слушать про них с Роном, думать, что у кого-то в жизни есть место трепетной влюбленности, нелепым ссорам, возникающим лишь по неосторожности или из-за чрезмерной заботы и желания угодить. Трогательно, понятно, но ему самому категорически недоступно, по крайней мере, теперь. Сэнди рассказывала ему об этом психологическом приеме: замещение или подмена, — в любом случае, звучало так себе.       Ввалившись, наконец, в квартиру, Джеффри, не раздеваясь, упал на незастеленную кровать и замер. Его тут же окутали полумрак и тишина, но долгожданное облегчение не наступило. Парадокс заключался в том, что за пределами дома Джеффри всеми фибрами души мечтал в него вернуться, но стоило перешагнуть за порог — как становилось страшно неуютно.       Атмосфера безобразно захламленной квартиры угнетала, он чувствовал, что в постели полно крошек, а от наволочки несло табаком, но ни сил, ни желания менять белье не находил. Максимум, на что его хватило — нажать кнопку автоответчика на телефоне. Тот зашуршал кассетной пленкой и клацнул — пусто.       Джеффри усмехнулся и с тоской откинулся на подушки.