***
— Слава, ты гений! — кричит темноволосый своему продюсеру, слушая новый трек. От этого внутри Славы вновь что-то сжимается в тигровых цветках. Внезапно Алишер поднимает Вячеслава с кресла и обнимает, хлопая его по спине и продолжая хвалить, а битмарю и остается только обнять дрожащими от боли руками в ответ и сглатывать выступившие к горлу листки цветка. Крупная рука запускается в и так лохматые волосы, взъерошивая их, а небольшая ручонка продолжает зарастаться цветами. «Пожалуйста, хватит…» — не было понятно, к кому именно обращался парень — к Алишеру или же к тем ненавистным лилиям. — Ал-лишер… как думаешь, может ли любовь причинить физическую боль? — слишком неожиданно даже для самого себя спрашивает лохматый битмейкер, заставляя Моргенштерна отстраниться, поправить халат и перевести взгляд своих прекрасных глаз на глаза бедного парня. Тот хмурится и Славик вновь думает о том, что ляпнул глупость, как дурак (хотя так оно и было, по его мнению). — Брат, если бы эта штука причиняла не только душевную, но еще и физическую, то я еще больше не хочу влюбляться, — хмурые брови расслабляются, тело падает на мягкий диван, расправляя руки в обе стороны, а сам музыкант смеется, но Славе не смешно. Слава тоже не хотел, но сердце и лилии решили иначе. Сам мир решил иначе, ведь у Славы хотелка еще не выросла. — А что бы ты делал, если бы влюбился?.. — продолжает страдальческую для себя тему битмейкер, полностью игнорируя выступившие слезы. Он прекрасно знает, что ответит репер и уже кричит внутри, что надо прекращать. — Либо добивался бы этой девчонки, либо просто отказался от нее, — спокойно отвечает Тагирович, явно не придавая этому значения. А Марлоу вспоминает недавний разговор с врачом, где отказал в его просьбе — отказаться от этой любви к реперу. «Я никогда не откажусь от тебя», — сотый раз повторяет светловолосый за эти несколько недель. — А если бы это был парень? — Я истинный натурал, даже если бы она произошла, хотя это получается невозможно, я бы даже не принял бы ее, — пожал плечами брюнет. Внезапно телефон рядом завибрировал, а на экране появился номер матери. Моргенштерн вздыхает и поднимается, поднимая следом мобильник. — Я выйду на пару минут, ок? И, не дожидаясь ответа, парень выходит, а Славик падает на колени и заходится в кашле, по щекам стекают маленькие ручейки уже несдерживаемых слез. Он и так знал, что шансов ноль, но слышать это из уст того самого человека — еще больнее, хотя Слава думал, что больнее уже некуда. Битмарь всхлипывает, кидает лепестки в урну, вытирает слезы рукавом и глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться. Нужно подождать еще немного и после боли уже ничего не будет. Самого Славы уже никогда не будет. Дверь открывается и Алишер оказывается в пару метров от парня. — Слав, у те- — Я думаю, мне уже пора домой, — перебивает того светловолосый, потому что знает, что если его вовремя не остановить, то в их разговоре он уже не сможет что-то чувствовать, кроме боли и все скорей всего раскроется. — Раз уж трек доделан, то я бы хотел приехать к маме на пару дней, да и я ей уже обещал, что приеду… — А, да, конечно, брат, без проблем, — мило улыбается музыкант и поднимает правую руку, раскрывая ее и показывая пальцем на крупную ладонь. — Вот сюда. Последнее рукопожатие в жизни Славы Марлоу.***
Дверь закрывается, куртка падает на пол, ботинки откидываются в сторону. Слава проходит в комнату и стягивает с себя черное худи. Все его хрупкое тельце было усыпано тигровыми цветами. Следом брюки стягиваются вместе с носками. Больно. Носить одежду невыносимо больно. Марлоу чувствует тревожный взгляд соседа сзади, но не оборачивается. Никто иной, как Моторолла Шефф знает, что светловолосого переубедить невозможно, как и смотреть, как он умирает. Напряжение в воздухе стоит около трёх минут, а потом битмейкер разворачивается и они встречаются взглядом. — Ты уже прочел его? — хрипло обрывает тишину парень, показывая на развернутый и помятый лист бумаги на диване, а в ответ получает лишь кивок. — Тогда ты знаешь, что с этим нужно делать, — и вновь кивок. — Я не могу отказаться от нее, — повторяет Слава уже в который раз, предотвращая все новые попытки уговорить его. Парень перед ним глубоко вздыхает и кивает, а затем преодолевает расстояние между ними в несколько метров и крепко обнимает, хотя понимает, что тому больно, но ничего с собой поделать не может. Они оба знают, что это его последний вечер, но предотвратить это уже невозможно. — Прости… Музыкант отстраняется, а Славе больно смотреть на боль и безысходность в его глазах, но он улыбается, чтобы того хоть чуть-чуть успокоить. Блогер подходит к столу и открывает коробок рядом, вытаскивая две таблетки, а потом еще две таблетки из другого коробка. Запивает водой. Он питается обезболивающим и снотворным уже как неделю с лишним, но живот в ответ вновь недовольно урчит, а Славе все равно, Слава привык к этому. Боль постепенно начала утихать и битмейкер вздыхает с облегчением, вдыхая воздух полной грудью. Он перемещается на диван, достает плед из-под своих ног и укрывается им. «Это были лучшие и одновременно худшие несколько месяцев в моей жизни», — внутренне усмехается светловолосый, на гладкую поверхность дивана капают его соленые слезы. — «Но я все-таки не могу отказаться от этого, простите». — Спокойной ночи, — на фоне говорит его друг, но тот не обращает внимания. Его глаза закрыты, а разум уже находится в полудреме, а Моторолла Шефф надеется, что битмейкер уснул с хорошими мыслями. Он подходит к столу и поднимает этот помятый лист, объясняющий обо всем. — Мы все будем скучать. Бутоны, находящиеся во многих его органах, начинают быстро раскрываться, полностью заполняя их, а те, что находились на теле, облепляют всю кожу и также раскрываются, а один стебель вообще обматывается вокруг его шеи. Тихое сопение обрывается, глаза уже больше никогда не откроются, а гений уже больше никогда не проснется. Будь Слава Марлоу лишь статуей, это выглядело бы чересчур красиво.