Дом у реки

Тридцать третьего августа неследующего лета встретимся. В пределах отсутствующего адреса, в день, которого нет в месяце.

      — Каччан, ты уверен, что это хорошая идея?       — Я всегда прав, Деку, завали.       Бакуго уверенно идёт вперёд, раздвигая руками ветви деревьев, Мидория нехотя плетётся за ним.       — И всё-таки...       — Да заткнись ты! — раздраженно рявкает Кацуки. — Чё нудишь? Если не хочешь помогать тем, кто ранен, пойдем обратно!       — Я хочу, — уже уверенней отвечает Изуку.       — Тогда пойдём, — Бакуго закатывает глаза, — у этой девки полезная причуда.       Когда совсем рядом виднеется маленький дом, а до ушей доносится журчание реки, Кацуки вспоминает каждый раз, когда он просыпался в этом месте, абсолютно пустой и ничего не помнящий, как его глаза встречались с, с каждым разом всё более пустыми, глазами Рёко.       Раздражает.       Он сжимает кулак, но всё равно делает шаг вперёд.       — Они точно не будут нам рады, — рассуждает Мидория, встав рядом, — всё-таки семейство... Саитиро, да? Предпочло бежать от войны.       — Никуда не денутся. Нужна их помощь.       Когда Кацуки уверенно стучит в деревянную дверь, его переполняют разные эмоции: и грусть, и неимоверная злость, и лёгкая ностальгия...       Дверь распахивается через секунду.       — Рё... — Аято-сан, Бакуго отлично его помнит, разочарованно смотрит, а затем, щурясь, кажется вспоминает Кацуки. — О, ты... Юнец. Прости, я как-то плохо тебя помню... Зачем ты пришёл снова?       На лбу Аято-сана глубокие морщины, а в волосах блестит седина. Что с ним случилось за это время? Бакуго непонимающе склоняет голову.       — Любимый, это!..       Подбежавшая к мужу Асаи-сан осекается. Глаза её, прежде радостные, опускаются вниз.       — Я пойду.       Женщина уходит, даже не посмотрев на Кацуки.       — Здравствуйте, — Мидория неловко кланяется, выглянув из-за плеча Бакуго. — Вы присматривали за моим другом, спасибо большое...       Присматривали. Как же...       Кацуки злится, но совсем не хочет рассказывать Деку всю правду. Нет. Ни за что.       — Да не за что, — Аято-сан сбивчиво качает головой. — И, юнец... Ты не встречал Рёко?       — Чё?       Как-то даже холодеет внутри. Бакуго всем сердцем ненавидит дурную бабу, эту эгоистку, стерву, но... Его сердце странно реагирует: начинает учащенно биться. Отвратительные эмоции. На хуй их.       К чертям.       Вообще, всё просто заебись. Рёко — мусор. Грязь. Пошла она... И дела до неё нет!       — А чё, должен был?       — Она ушла... — Аято-сан опускает взгляд. — Написала в записке, что обязана быть в городе. Мы не смогли её остановить... И найти не смогли. Она направилась кого-то искать...       Кацуки вдруг понимает: неделю назад ему не померещился кое-кто знакомый в куче трупов. Именно из-за этого он вернулся сюда вновь. Хотел убедиться, что глаза его обманули, верил и надеялся в это, но..       — Не видел.       Во рту пересыхает. Хочется закрыть уши ладонями, громко выругаться, но Кацуки, чувствуя, как колит сердце, спокойно говорит:       — Мы пришли за Маной. Нужна её причуда. И что-то ломается внутри, становится невыносимо пусто и... никак. Кацуки никогда не любил Рёко, не любил... Но он никогда не хотел узнавать, что её больше нет. Дурной бабы, эгоистки и лживой стервы, но вечно радостной бездарной коротышки, чьи стихи вызывали шок и непонимание того, как кто-то может так отвратительно рифмовать — больше нет. И не будет. Никогда. И умом Бакуго понимает: это её судьба, кара за ошибки, единственный возможный финал, но сердцем... думает, что... Нет, не важно, совсем плевать. Кацуки никогда не любил Рёко, Кацуки она никогда не была нужна. Ему нет дела. Всё хорошо.       Приходит осознание того, что раньше его ждали в доме у реки, в этой крохотной хижине, вокруг которой зелёные деревья и звенящая река, но сейчас этот дом — чужой, он в нём никому не нужен.       Его больше в нём никто не ждёт.       Кацуки совершенно равнодушен. Он спокоен. Всё хорошо. Зубы сжимает лишь от злости, ведь приходится лгать Аято-сан, а он привык всегда говорить правду, пусть это и разбивает многим сердца.       Да только всё ещё хочется верить, что тот труп, измученный монстрами, не принадлежит Саитиро Рёко.       Но нет.       Он слишком светлый, чтоб принадлежать кому-то другому.