On my way home

Конечно, Сильвер пил много. Вообще не просыхал, если уж на совесть; его острый ум, бездействуя, затлевал, деятельная натура мучилась невозможностью не то что спланировать что-то невероятное, но банально сдвинуться с места. В кандалах, без ноги — шансов на любой маломальский рывок в сторону у него не было. На Эспаньоле Сильвер с бывшими товарищами плыл прямиком в объятия своей смерти. Ром закончился, а стоянка на Британском острове не состоялась из-за шторма, и у местных аборигенов пришлось купить невообразимо мерзкую на вкус кактусовую водку — текилу. Пили её привыкшие и не к такому дерьму пираты отлично, моряки плевались, а Джим не мог — его страшно мутило и казалось, что сам Дьявол дышал своей зловонной глоткой. Сильверу что ром, что текила были по плечу. Он молчал, иногда улыбался так, что другие пираты расползались от своего капитана по углам и даже дышали через раз, и весело щурил глаза на Джима, когда тот заносил в трюм еду арестантам. Однажды, когда Джим задержался, сам не зная от чего затормозив, разглядывая совершенно изменившийся облик Одноногого, Сильвер усмехнулся, сгоняя с себя хмель легким движением плечей, и подсек парня, роняя его практически на себя. — У тебя же нет ключей, Джимми? — почти ласково пробормотал мужчина, мимолетно и весомо ощупывая карманы Хокинса. — Они же не дураки давать тебе ключи и пускать к нам, — Джон засмеялся, прямо в лицо Джиму выдохнув страшную смесь табачного смрада и текилы, которая свалила бы с ног и более здорового мужика. Парень отчетливо почувствовал, как оцепенение, до этого вполне преодолимое, сменилось отвратительной слабостью и головокружением. Захотелось оказаться на солнце, вдохнуть свежего воздуха и забыть происходящее, как страшный сон, но крепкое, совершенно лишенное старческого жира и дряблости тело Сильвера живо отзывалось напряжением мышц на каждое непроизвольное движение Джима, а огромная рука, отмеченная многими сражениями и чужими смертями, лежала прямо между лопатками парня, опасно близко к шее. Джим вспомнил, как на острове этот пират бесстрашно бросил вызов всей своей шайке разом, когда те попытались лишить его жизни, и каким было его лицо. Сильвер не играл и не хвалился, он и правда мог убить каждого, кого посчитал бы нужным. Как убил бы любого, посягнувшего на жизнь Джима: парня, сконцентрировавшегося на этой мысли, прошила крупная дрожь. — Что бы вы ни делали, немедленно прекратите, сэр, — ровно попросил Хокинс, выравнивая дыхание и примеряясь для удара. Но прежде, чем он успел что-то сделать, Сильвер улыбнулся особенно… особенно, дернул Джима на себя, распластывая по своей груди, и его горькие прокуренные губы впились в удивленно приоткрытый рот Хокинса. Это было взрывом пушечной батареи, столкновением бортов за секунду до абордажа, девятым валом, захлестнувшим даже кончики матч и перевернувшим судно. Острая щетина царапала щеки, которые Джим еще только начал брить, глаза Сильвера, черные, как штормовая глубина, и пьяные, как бутылочное дно, смотрели пристально, не отрываясь. Джон, — это же нормально, называть человека, который тебя целует, по имени? — коротко вдохнул носом и второй рукой по-змеиному неуловимо скользнул в рыжие вечно встопорщенные волосы Хокинса. Его губы раскрылись шире, твердый язык уверенно мазнул по губам Джима и скользнул дальше, к нежной изнанке щек и гладкому блеску зубов. Это было чертовски неправильным и настолько же пьяняще-прекрасным; Джим, небезосновательно считающий себя настоящим мужчиной, беспомощно схватился за чужие массивные плечи, чувствуя, как вслед за сладкой беспомощностью пришел восторг на грани экстаза: никогда еще Хокинс не чувствовал такого спокойствия рядом с другим человеком, и осознание того, что этот человек был безжалостным убийцей, пиратом и висельником, потерялось в движении единственной ноги Сильвера, которую он решительно вклинил между бедер юноши, поднимая его выше. Губы горели, поясницу, на которой покоилась чужая рука, жгло. — Ты еще выеби его здесь, — саркастично бросил Чёрный Пёс из своего угла, и это заставило Сильвера оторваться от Джима, чтобы еще раз прикусить сладкую губу мальчишки, а потом убрать руки, позволив Хокинсу самостоятельно встать на ноги. Тот выскочил за дверь быстрее ветра, ни разу не обернувшись. Труп Чёрного Пса выбросили за борт через день, изуродованный до неузнаваемости; никто из заключенных, конечно же, не видел, кто распахал ему глотку.