***
— Я хотел бы заселиться, — сказал Эрмаль девушке за стойкой, аккуратно ставя чемодан рядом с собой и доставая паспорт. Она была дружелюбна и деловита, в мгновение ока вручила ему карту хостела и продиктовала номер его комнаты и кровати. Первый этаж, комната номер три, кровать номер три. Легко. Кудрявый улыбнулся ей, собрал свои вещи и направился к лестнице. Волоча за собой чемодан, он мысленно репетировал текст, который отправит маме, как только найдёт свою кровать. Или ему позвонить? Он знал, что она немного встревожена, и ей совсем не нравилось, что он так далеко. Может быть, позвонить будет лучше. Погруженный в свои мысли, он уже добрался до нужной комнаты. Ключ плавно открыл дверь, и Эрмаль вошёл внутрь, закатив за собой чемодан. И вот он здесь, его место, где он останется на ближайшие ночи. Его место для сна на ближайшие ночи. Он не мог сказать, что с нетерпением ждал этого, сон был чем-то достаточно трудным даже в уединении собственного дома, но теперь? В комнате с пятью незнакомцами? Ему это совсем не нравилось. Пока никого из пятерых незнакомцев в комнате не было, хотя, похоже, некоторые кровати всё ещё оставались незанятыми. Мета обнаружил маленькие цифры рядом с матрасами и стал искать цифру три, обозначавшую предназначенную ему кровать. И он нашёл её. Но она не была пустой, с аккуратной стопкой полотенец, как некоторые другие кровати. На ней были какие-то бумаги, Эрмаль узнал карту хостела, которую тоже держал в руке, несколько билетов и сумку, набитую чьими-то вещами. Кого-то, кто явно претендовал на кровать, которая должна была принадлежать Эрмалю. Он стоял там, немного смущённо, глядя на кровать, хотя знал, что это не заставит предметы двигаться или исчезать. Конечно, это было просто недоразумение, но как его исправить? Может, спуститься вниз и спросить девушку за стойкой? Может ли он просто передвинуть вещи? Это казалось хорошим вариантом, он просто положит всё на верхнюю двухъярусную кровать. Тот, кто оставил свои вещи подобным образом, вероятно, скоро вернется, и Эрмаль сможет всё объяснить. Он собрал все бумаги и положил их наверх, а затем взял сумку, чтобы положить её туда же. — Кхм, это моя сумка, — внезапно раздался голос позади него, и кудрявый резко обернулся, его щеки залил румянец. Конечно. Самое подходящее время. — Ну, а это моя кровать, — возразил он и уставился на парня, который только что вошёл. Рваные джинсы, футболка с какой-то группой, волосы, с которых всё ещё капала вода, и полотенце на шее. — Твоя кровать? — Хм, комната три, кровать три, так мне сказала девушка. Я только что заселился, — ответил Эрмаль, взглянув на блестящую серебряную тройку рядом с подушкой. На мгновение воцарилась тишина, ни один из них не смотрел друг на друга, их взгляды были устремлены скорее на номер, как будто это могло подсказать им, кто прав. — О, я полагаю… может быть, тогда у меня четвёртая, — сказал парень, проводя рукой по волосам, отчего маленькие капельки стекали по его запястью. Мета провожал их взглядом, пока не понял, что делает, и снова посмотрел в лицо собеседника. — Значит, я могу положить это сюда? — спросил он, указывая на сумку, которую всё ещё держал около верхней койки. — Да, конечно, извини, — пробормотал парень, подходя к кроватям, передвигая свои вещи, но не достигая многого. Поставив сумку на матрас, Эрмаль отошёл немного в сторону и сел на кровать. Матрас казался вполне приличным, не слишком жёстким и не слишком мягким, хотя он знал, что это не имеет большого значения. Он порылся в карманах в поисках телефона и набрал мамин номер. Ему не пришлось долго ждать её ответа. — Përshëndetje, мама. Кудрявый едва сдержал улыбку от потока вопросов, последовавших за его приветствием. — Mirë, мама, правда, я только что приехал в гостиницу, и всё в порядке. Я буду в порядке! После короткого разговора, в котором он изложил свои планы на остаток дня, Мета повесил трубку. Парень всё ещё стоял рядом с кроватью, роясь в своей сумке, но когда он заметил, что звонок Эрмаля закончился, повернулся к нему. — Вот, тогда это твои полотенца. Сверху есть беруши, не потеряй их, — предупредил сосед, передавая Эрмалю стопку. — О, да, спасибо, вот твоё второе полотенце, — ответил он, обмениваясь предметами. — А у тебя там есть мои беруши? — спросил его парень, и кудрявый огляделся. Они должны быть где-то на его покрывале, верно? Тогда почему он не может их найти? — Вот, возьми эти, я привёз свои, — сказал он, возвращая те, что дал ему отель. Парень принял их с лёгкой признательной улыбкой и пробормотал «спасибо». Прежде чем Мета успел завести должный разговор или представиться, парень закрыл сумку, бросил её в угол кровати, о чём можно было судить по глухому стуку над головой Эрмаля, и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Что же, ладно. Может быть, было лучше сначала посмотреть, как парень переживёт эту ночь, прежде чем пытаться узнать его получше.***
Фабрицио вышел из хостела и повернул направо, к центру города. За эту цену, расположение было удивительно хорошим, и он оказался на оживлённых улицах в мгновение ока. Стоило сказать, что цена была снижена из-за того, что комната была рассчитана для нескольких человек, но парень надеялся, что это будет стоить того. У него не было большого выбора, потому что он бронировал отель в последнюю минуту. Он неторопливо шёл по улицам, сворачивая то налево, то направо, наугад прокладывая себе путь. Он наслаждался этим, притворяясь, что его место здесь, что он просто ещё один горожанин, идущий домой, в то время как на самом деле он не имел ни малейшего понятия, куда он идёт. Наконец Фабрицио добрался до берега реки, вдоль которого тянулись променады и террасы ресторанов. Теперь он заметил, что проголодался, но еда здесь, несомненно, нанесёт удар по его бюджету, который он должен был распределить на весь уик-энд. Парень нашёл кафе быстрого питания, где продавали пиццу кусочками, купил один из них и сел на берегу реки, свесив ноги над водой. Поедая пиццу, он наблюдал за проходящими мимо людьми. Дело шло к тому времени, когда ранним вечером семьи возвращались домой и пары выходили на романтические ночные прогулки. Фабрицио задумчиво посмотрел на детей. Он вспомнил, как был их ровесником, помнил времена, когда спать было легко, а не страшно. Он вспомнил те давние ночи, когда ещё не сталкивался с ужасом, который теперь преследовал его почти каждую ночь. Он вспомнил, как это случилось в первый раз, вскоре после его четырнадцатилетия… Однако Моро покачал головой, желая избавиться от этих воспоминаний, и встал, чтобы найти мусорное ведро для салфеток. Мысли об этом не помогут, жизнь была такой, какой она была, и он должен был справляться с ней, как и все остальные. И он собирался сделать это, пытаясь получить долгой ночной сон, таков был план. На обратном пути в хостел парень сверился с картой на телефоне и сделал крюк мимо собора. Если у него будет время завтра, он мог бы зайти внутрь, но сейчас побывать снаружи было уже более чем достаточно. Фабрицио стоял на площади и смотрел на здание, сплошь усеянное горгульями и статуями, освещенное лишь яркими витражами; низкое солнце освещало шпили и отбрасывало на площадь тени. Он побаловал себя и купил немного мороженого по дороге домой, покончив с ним как раз в тот момент, когда только вышел на улицу, где можно было найти хостел. Оказавшись внутри, парень прошёл мимо общей комнаты, заполненной людьми, смехом и музыкой. Часть его хотела присоединиться к ним, но он знал, что было бы лучше просто попытаться заснуть. Завтра ему понадобится вся его энергия. Войдя в свою комнату, он увидел, что две девушки уже спят в своих кроватях, поэтому он тихо взял туалетные принадлежности и снова направился в ванную. Та, которой он пользовался раньше, теперь была занята, но ему повезло с той, что внизу. Фабрицио почистил зубы и переоделся в пижаму. Теперь он был готов ко сну, но спать не хотелось. Это было то, чего он боялся больше всего — тот момент перед тем, как лечь в постель, когда ты знаешь, что, скорее всего, произойдёт. Но он не мог ничего изменить, и ему нужно было поспать, поэтому, сделав ещё несколько вдохов, он вышел, снова поднялся по лестнице и направился в свою комнату. Моро медленно сложил все свои вещи и забрался в постель. Ещё одна кровать была пуста, а в оставшейся кто-то появился, пока он отсутствовал, и лежал там, завернувшись в одеяла, спиной к комнате. Юноши, которого он встретил раньше, того, что должен был лежать на кровати под ним, нигде не было видно. Фабрицио надеялся, что он будет вести себя тихо, когда придёт позже, но ещё больше он надеялся, что тот будет вести себя тихо ночью. Он повозился с берушами, а затем упрямо закрыл глаза, ожидая, когда к нему придёт сон.***
Эрмаль вернулся в гостиницу позже, чем планировал. Солнце давно село, и он бродил по тёмным улицам, заблудившись раз или два. Впрочем, это не имело значения. Спать ему не хотелось. Он никогда этого не хотел, хотя ему приходилось. Кудрявый просто обходился тем минимальным количеством, которое было достаточно для существования. В общей комнате всё ещё горел свет, один или два человека топтались там, без сомнения, тоже откладывая время, когда придётся ложиться спать. Когда он вошёл в спальню, там было темно, как он и ожидал. Большинство людей необъяснимо рано ложились спать, заставляя себя отдыхать, но Эрмаль не понимал, почему они так мучают себя. Это был выбор между усталостью и ужасом. Для него это был лёгкий выбор. Поэтому, почистив зубы и переодевшись в пижаму, он достал книгу и устроился на подушках, чтобы почитать, в наушниках играла музыка. Это был отдых, верно? Это считается. Что-то вроде того. Много глав спустя Мета понял, что больше нет смысла откладывать это дело. Его глаза закрывались каждый раз, когда он моргал, и он вообще не был уверен, что произошло на последних четырёх страницах. Он неохотно закрыл книгу и также выключил музыку, заткнув уши берушами. Они ощущались громоздко у него в ушах, и дома юноша не пользовался ими, но сейчас, в общей комнате? Конечно, ему приходилось. Никогда не знаешь, как люди ведут себя ночью, какова их реакция. Эрмаль знал, что сам он спокоен, захвачен и почти парализован собственным разумом, но другие могли говорить, или ещё хуже. Беруши могут пригодиться. Кудрявый уставился на кровать над собой, хотя в темноте её не было видно. Парень, казалось, почти не шевелился во сне, что было благословением, предположил Мета. Наконец, в последний раз вздохнув, он закрыл глаза, готовясь к знакомым сценам. Но этого не произошло. Он всё ещё спал, конечно же спал, как и почти каждую ночь, за исключением нескольких благословенных исключений; исключений, на которые было так опасно надеяться, потому что это были надежды, которые будут сокрушены самым жестоким образом. Это просто было не то, что обычно ему снилось. Это было что-то новое, совершенно новое, чего прежде никогда не случалось. С тех пор как начались кошмары, они постоянно повторяли одни и те же вариации одной и той же ситуации, вариации, которые, несмотря на их повторение, никогда не ослабляли силу, с которой они пугали его. Каждую ночь Эрмаль снова чувствовал ужас, беспомощность, отчаяние, что ничего не изменится, страх, что всё станет только хуже, неспособность защитить людей, которых он любил… Даже пробуждение не спасало его полностью. Потому что когда-то эти кошмары были не просто сновидениями. Они были его реальностью, как раз в то время, когда у него должна была быть жизнь без страха, ночи без снов, за исключением редких и приятных. Они были его реальностью, и теперь, просыпаясь, он неизменно вспоминал те же самые чувства, которые испытывал в реальной жизни, и каждый раз он должен был напоминать себе, что это был всего лишь сон, и что это было в прошлом, а сейчас, в реальности этого уже нет. Кудрявый полагал, что для других людей кошмары были так же ужасны, но он не мог не задаваться вопросом, каково это — не видеть во сне того, что случилось на самом деле, не видеть воспоминаний, худших воспоминаний, каждую ночь. Может быть, будет легче отмахнуться и вернуться ко сну? Это, несомненно, объяснило бы, как людям это удаётся. Но когда Мета просыпался, то не собирался снова засыпать в ту ночь. Он не мог. Ведь знал, что существует возможность, что всё повторится снова. Но этой ночью всё было по-другому. Он не был в тёмном доме, который помнил с детства, не было знакомой фигуры, возвышающейся над ним… На самом деле, казалось, что там вообще никого не было. Эрмаль очутился в каком-то ящике, пустой комнате с белыми стенами, полом и потолком. Там не было ни единого цветного пятнышка, даже его одежда была белой. На секунду часть его разума, которая ещё не была полностью захвачена сном, зашептала, удивляясь, почему это должно быть страшно, когда не было просто ничего — ничего, что могло бы причинить ему вред, ничего, что могло бы ранить его, ничего, что скрывалось бы в тени… Но вскоре эти шепотки исчезли, и сон действительно начался. Стены изменились. Они уже не были белыми, а медленно становились прозрачными, и юноша увидел, как позади них появляются фигуры. Он мог различать всё больше и больше, видеть людей, которых не узнавал, в то время как стены превращались в стекло. Никто не смотрел на него, они проходили мимо, ходили кругами по комнате, по ящику, в котором он лежал. Они разговаривали друг с другом, смеялись, но не удостоили его ни единым взглядом. Щемящее чувство одиночества начало зарождаться в его груди, и Эрмаль попытался помахать людям, привлечь их внимание, заставить их заметить его. Он был здесь, почему никто его не видел? Это не сработало. Они просто шли парами и маленькими группами, улыбаясь, смеясь, наслаждаясь жизнью. Мета не слышал, о чём они говорили, но слышал их смех, всё громче и громче, эхом разносящийся по комнате. Над чем они смеялись? Конечно не над ним, ведь они его не видят, верно? А что, если это не так? Что, если они видят его, что, если он выглядит нелепо, что, если с ним что-то не так? Он проверил свои руки и ноги, каждую часть тела, которую мог видеть, но не увидел ничего странного. Он был одет в белые одежды, больше ничего. Он подошёл к стене, попытался ещё раз помахать рукой, даже прыгнуть, но его опять проигнорировали. Чувство одиночества, которое только что мучило его, росло и росло, пока не завладело его мыслями. Ему нужно было, чтобы кто-то обратил на него внимание, достаточно было одного человека. Но никто не видел его, даже когда он шёл рядом с ними, пока позволяла комната. Кудрявый постучал по стеклу, но оно не издало ни звука, не говоря уже о том, что снаружи никого не было. Он звал, кричал, вопил, он пробовал всё это, но ничего не получалось. Никто не обернулся, никто не посмотрел на него, никто не увидел его. Он был один, совсем один, и осознание этого заставило его отступить в середину комнаты, одиночество теперь было подавляющим, он не мог думать ни о чем другом — он был один, он всегда будет один, никто никогда не увидит его таким, какой он есть на самом деле, или вообще не увидит, никто. Ноги больше не держали его, и Эрмаль рухнул на землю, глядя на людей, которые так хорошо проводили время вместе, которые знали друг друга, которые нравились друг другу, которые любили друг друга, которые игнорировали его, которые даже не знали, что он здесь, надеющийся на толику внимания. Вот группа друзей, они разговаривают, обнимают друг друга за плечи, смеются, обнимаются. По другую сторону ящика два человека, явно влюблённые, и это не требовало никаких объяснений, и юноше стало больно. Неужели у него не может быть ничего подобного? Просто кто-то, кто угодно, чтобы составить ему компанию в его ящике? Теперь там были дети, они играли, бегали друг за другом, и Мета знал, что это могут быть дети, которых у него никогда не будет, потому что он всегда будет один, потому что он застрял в этом ящике, один, и никто никогда не найдёт его. Он видел всех людей, которых никогда не узнает, всех людей, которые никогда не узнают его, всех людей, которые забыли о нём, потому что он не имел значения, запертый в этой комнате. Ему хотелось плакать, но он не мог, чувство одиночества парализовало его, и это всё равно не помогло бы, потому что он всё ещё был бы один. Как раз в тот момент, когда он подумал, что больше не выдержит, что его сердце разорвётся, если это продлится ещё минуту, стены снова стали непрозрачными, и он вздохнул с облегчением. Стены превратились в сверкающие зеркала, которые показывали его снова и снова, снова и снова. Эрмаль сосредоточился на одном из отражений и глубоко вздохнул — раз, другой, наверняка худшее уже позади. Но нет, потому что он вдруг осознал, что в груди у него что-то болит, чего не должно было быть. Неужели его сердце разрывается от одиночества? Боль медленно распространялась, покалывая руку. Его левую руку. С внезапным потрясением он понял, что происходит. У него был сердечный приступ. Он был совсем один, с сердечным приступом, что ему теперь делать? Ему нужно было, чтобы кто-то помог ему, отвёз в больницу, спас его. Ему нужен был кто-то. Но там никого не было. Все люди ушли, и они всё равно его не замечали. Неужели он действительно умрёт вот так? Юноша был так сосредоточен на боли в груди, но неожиданно обнаружил, что что-то ещё было не так. Это было его дыхание. Он не получал то количество кислорода, которое должен был. Что же происходило? — Это была комната, коробка, в которой кончался кислород, он должен был умереть, совсем один, вот что происходило. Боль не прекращалась, только усиливалась, дыхание становилось всё тяжелее, и по-прежнему не было никого, никого, кто мог бы помочь ему, и теперь он даже не был уверен, что ему вообще можно помочь, было слишком поздно, слишком поздно, чтобы спасти его, и он умирал в полном одиночестве. Он моргнул, но чёрные пятна перед глазами уже появились, становясь всё больше и больше, пока он не уже был не в состоянии увидеть разницу между открыванием и закрыванием глаз, даже при абсолютной белизне комнаты, и он знал, что это конец, больше не было причин бороться. Он умирал. Его глаза закрылись. Его глаза открылись, и Эрмаль жадно втянул воздух в лёгкие. Он лежал, уставившись на железную сетку над головой, и сердце его колотилось, как обычно, но сейчас всё было по-другому. Это был не его сон. Он не знал как, но это определённо не был его сон. Это не делало его менее пугающим, совсем нет, и он знал, что не было ни единого шанса снова заснуть. Кудрявый проверил время на своём телефоне, он действительно спал больше, чем думал, хотя и недостаточно долго. И всё же этого должно было хватить, он больше не мог этого выносить, или, что ещё хуже, добавить к этому свой собственный кошмар. Он лежал, ожидая, пока успокоится сердцебиение, и вынул затычки из ушей. В комнате было тихо, никто не разговаривал, никто не кричал. Такое случалось нечасто, но люди знали, что нужно быть готовыми. Только девушка на нижней койке возле двери ворочалась с боку на бок, все остальные лежали неподвижно, ровно дыша, и ничто не выдавало того ужаса, в котором они, вероятно, находились. Мета спустил ноги с кровати и поставил их на холодную плитку. Это помогло ему немного успокоиться, и он прошёл через тёмную комнату. Юноша устроился на подоконнике, прислонившись спиной к открытому окну, и наслаждался прохладным ночным воздухом, обдувавшим его лицо. Это не был его сон. Он знал это с абсолютной точностью. Потому что теперь, когда его разум преодолел страх, он понял, что узнал человека, который смотрел на него через зеркало. Это был тот самый парень, с которым он познакомился всего несколько часов назад и который сейчас всё ещё спал на верхней койке.