История одной дуэли

Франсуа-Арман д’Орсан, молодой человек, весьма приятный внешне, богатый и знатного происхождения — поговаривали, что он приходится дальним родственником не то всесильному министру финансов Кольберу, не то когда-то могущественному кардиналу Ришелье, чья тень всё ещё, казалось, витала под сводами Лувра — так вот, этот замечательный молодой человек был в бешенстве. Стоило ему на несколько месяцев покинуть Париж и удалиться в своё имение, так город сразу изменился до неузнаваемости! Впрочем, возможно, что глаза Франсуа-Армана после сумрака густых лесов, зелени рощ и просторов полей ещё не привыкли к узким городским улицам и домам, которые жались друг к другу тесно, как озябшие воробьи. Но, как бы то ни было, а когда-то любимый Париж казался шевалье д’Орсану серым и грязным, улицы — переполненными людьми до невозможности, городской шум — чересчур громким, а погода — холодной и неприветливой, как равнодушная любовница. В Париж пришла зима, но пришла как-то вяло, не уверенной поступью полноправной правительницы, а робкими шажками провинившейся служанки, пришла и застыла на пороге, не решаясь идти дальше. Снег выпадал и почти сразу таял, оставляя под ногами отвратительную сероватую кашу, весь Париж был затянут туманом, и чуть ли не каждый второй горожанин кашлял и ёжился от холода и сырости. Неудивительно, что настроение шевалье д’Орсана вполне соответствовало такой погоде. На улицах Парижа появилось слишком много бродяг и цыган — против них то и дело выпускались грозные указы, но они, исчезая на время, появлялись снова, проникая, как зараза, в любую щель. Проезжая по улицам, д’Орсан замечал то смуглых чумазых мальчишек, выпрашивавших милостыню, то спешащую куда-то полную седовласую женщину, закутанную в шаль, то молодую девушку, развлекавшую зрителей простеньким танцем с бубном. Не меньше, чем погода и улицы, его разочаровывали люди. Разговоры с бывшими приятелями теперь стали пресными, женщины, когда-то дарившие ему улыбки, едва удостаивали его взглядом, власть имущие им не интересовались. Этим летом, пока Франсуа-Арман в блаженном неведении отдыхал у себя в поместье, в Париже, да и не только в нём, произошли удивительные события, до сих пор бывшие у всех на устах. Говорили о похищении и чудесном возвращении королевских сокровищ, о спасении чести королевы-матери, о невероятном воскрешении четырёх знаменитых мушкетёров — Атоса, Портоса, Арамиса и д’Артаньяна... И, разумеется, об их детях, тоже принявших самое непосредственное участие в произошедших событиях. Д’Орсан поначалу живо заинтересовался детьми мушкетёров. В возвращение с того света он не верил, но среди пятерых отпрысков мушкетёров было две женщины — точнее, молодые девушки, и это не могло не заинтересовать Франсуа-Армана. Что и говорить, он пользовался успехом у прекрасного пола — высокий, стройный и широкоплечий, с чёрными волосами и пронзительными серо-карими глазами, всегда аккуратно подстриженными усиками и бородкой, насмешливой улыбкой и столь же насмешливым изгибом чёрных бровей. Его лицо называли мужественным, привлекательным, чертовски красивым, дьявольским, а его язык — острым, словно шпага. Франсуа-Арман одержал немало побед как в дуэлях, так и в любви, и любое новое хорошенькое личико было интересно ему. Но дети мушкетёров разочаровали его сильнее всего остального. Из сыновей мушкетёров не получилось друзей, с которыми можно было распить бутылочку-другую бургундского, с ветерком проехаться по дороге и весело пошутить. Сыновья Атоса, Арамиса и Портоса слишком дорожили своей честью и держались отстранённо, не желая приглашать в свой круг чужих. За очень недолгое время они настолько разозлили Франсуа-Армана, что он готов был вызвать каждого на дуэль, но не находил повода. Рауль де Ла Фер, сын Атоса, оказался занудой, обожающим читать морали. Он, взирая на окружающих с высоты своего роста (д’Орсана возмущало то, что ему, с его немаленьким ростом, приходилось смотреть на Рауля снизу вверх!), умудрялся оставаться скромным и порой даже незаметным, всегда был рассудителен и являл собой истинное христианское смирение. Тонкие остроты Франсуа проходили мимо сына Атоса, не задевая его, а все предложения дружбы были вежливо и холодно отклонены. Ходили слухи, что во время истории с сокровищами Рауль был ранен кинжалом и чудом остался жив. «Лучше бы его убили», — мрачно думал Франсуа-Арман. Анри д’Эрбле, сын Арамиса, был, как признавался себе д’Орсан, слишком похож на него самого — красивый утончённый молодой человек, прекрасный наездник и фехтовальщик, острый на язык, при этом с деньгами и высокого, пусть и не вполне законного, происхождения. Он был дружелюбен и открыт в общении, но у Франсуа оставалось неприятное чувство, что д’Эрбле смеётся над ним — за его спиной или же прямо в лицо. «Нет, мне не нужен друг-соперник», — решил для себя д’Орсан. Леон дю Валлон, сын Портоса, благородным происхождением не обладал и не пытался это скрывать. Он был грубоват, резок, порой несдержан на язык и слишком дерзко смотрел на Франсуа. Вдобавок ко всему, хоть Леон и не был красавцем, его холодный взгляд пронзил едва ли не больше женских сердец, чем задумчивый с поволокой взгляд шевалье д’Орсана. Франсуа-Армана возмущала такая несправедливость. Он мог бы отомстить капитану, влюбив в себя его младшую сестру, но баронесса дю Валлон оказалась совсем не такой, какой её представлял д’Орсан. Анжелика дю Валлон, дочь Портоса, была мила — этого Франсуа, видя её ясные голубые глаза и счастливую улыбку, отрицать не мог. Вместе с тем она была вспыльчива, прямолинейна, простодушна, наивна, отнюдь не глупа, дурно воспитана и обладала неуёмным аппетитом. Если бы не совершенно к ней не подходивший титул баронессы и не пышные наряды, в которых Анжелика явно чувствовала себя неуютно, она легко сошла бы за крестьянку или трактирную служанку. В общем-то Франсуа-Арман ничего не имел против милых служанок — они, как правило, доставляли куда меньше хлопот, чем их госпожи, — но баронесса с манерами служанки и характером Портоса? Нет уж, увольте! Второй девушкой была Жаклин д’Артаньян, дочь маршала Франции, и уж она-то была куда поинтереснее Анжелики! Светлокудрая, с тёмно-карими, почти чёрными глазами и грацией дикой кошки, она иной раз опаляла Франсуа таким взглядом, что он переставал жалеть, что приехал в Париж. О, такая девушка стоила того, чтобы за неё побороться! Жаклин благодаря своему происхождению и благосклонности королевы (она была фрейлиной Анны Австрийской) пользовалась популярностью при дворе и могла считаться завидной невестой, но Франсуа с удивлением обнаружил, что претендентов на её руку нет, а многие мужчины хоть и отзываются о Жаклин с восхищением, всё же сторонятся её. Это удивило его и заставило внимательнее присмотреться к фрейлине. «Возможно, у неё есть любовник, настолько влиятельный, что с ним боятся связываться?» — Франсуа-Арман перебрал в голове возможных кандидатов, но ни на ком не остановился. «Или она вовсе не интересуется мужчинами?» — при этой мысли он усмехнулся. «А что, некоторым девушкам нравятся другие девушки. Скорее всего, она ещё не знает, что такое мужчина...». Подумав о том, как он пробудит в молодой, прекрасной и невинной девушке страсть, д’Орсан усмехнулся, и жизнь, ещё недавно казавшаяся ему совсем бесцветной, вновь обрела краски. Жаклин д’Артаньян оказалась куда упорнее, чем предполагал Франсуа-Арман. На его комплименты она отвечала улыбкой и лёгким наклоном головы, ничем не выказывая тёплых чувств и даже не краснея. Когда д’Орсан перешёл к более решительным действиям и стал ненароком касаться девушки — то подавал ей руку, то подходил слишком близко, то как бы невзначай вдыхал запах её волос, — Жаклин лишь отстранялась, не глядя на него. Цитирование строк о любви никакого результата не дало — Жаклин хвалила их красоту, но смотрела по-прежнему безучастно. «Либо она очень старательно скрывает свои чувства, либо просто не понимает моих намерений», — подумал Франсуа, которого холодность дочери д’Артаньяна уже начала раздражать, и на следующий же день открыто ринулся в бой.

***

Всё началось с вполне невинного разговора столь же невинным и светлым утром. Небо, поначалу затянутое туманом, мало-помалу сменило цвет с белого на нежно-голубой, и через широкие окна Лувра виднелись сквозь дымку очертания Парижа. Д’Орсан перехватил фрейлину королевы, когда она с сосредоточенным видом спешила куда-то по коридору.  — Мадемуазель д’Артаньян! — он приветствовал её поклоном и взмахом шляпы, Жаклин остановилась и сделала книксен. — Позвольте мне украсть несколько минут вашего времени.  — Простите, сударь, а подождать это не может? — девушка была раздосадована и не скрывала этого.  — Я не могу ждать! — пылко объявил Франсуа-Арман, пытаясь заметить огоньки во внимательно смотревших на него тёмных глазах. — Это дело чрезвычайной важности!  — Тогда нам стоит отойти, — лицо Жаклин стало ещё серьёзнее, она свернула в одну из многочисленных комнат и подошла к окну, д’Орсан поспешил за ней. Его обрадовало то, что в комнате не было ни души — всегда лучше изливать свои чувства наедине...  — Это важно? — д’Артаньян, явно взволнованная, уставилась ему в лицо. — Это касается её величества? Или его величества?  — Нет, это касается вас, — Франсуа-Арман глубоко вздохнул, припоминая заготовленные слова. — Вас и ещё одного несчастного, которого вы погубили.  — Что? Я? — в смятении воскликнула Жаклин. — Но я никого не губила! Кого вы имеете в виду, сударь?  — Франсуа, — он и правда просил её называть себя по имени при первом знакомстве.  — О ком вы, Франсуа? — повторила фрейлина. — Я в последнее время не делала ничего такого, что могло бы навлечь беду на кого бы то ни было...  — Я уже сказал вам имя этого несчастного. Только что, — д’Орсан сделал паузу, наслаждаясь замешательством в глазах собеседницы.  — Но вы... Вы назвали своё имя, — Жаклин медленно подняла глаза, начиная понимать, что он имеет в виду. — Как я могла погубить вас, Франсуа?  — Вы забрали моё сердце и не хотите вернуть его, — торжественно ответил он.  — О нет, прошу вас! — судя по недовольной гримаске, появившейся на лице Жаклин, ей не впервые приходилось выслушивать подобные вещи. — Сейчас вы скажете, что жить без меня не можете, сравните мои глаза со звёздами, а волосы с шёлком, назовёте меня жестокой…  — Ни разу не видел чёрных звёзд, — спокойно ответил д’Орсан, — и жить без вас я смогу, но моя жизнь будет очень... скучной. А вы бы могли сделать меня счастливым!  — Как вы могли влюбиться в меня? Мы ведь знакомы всего неделю!  — О, Ромео и вовсе влюбился в Джульетту за одну ночь! — легко возразил Франсуа.  — Мне льстит это сравнение, но я не хочу умереть в объятиях возлюбленного, после того как он покончит с собой! — заметила Жаклин, и от д’Орсана не укрылось, как запунцовели её щёки, когда она заговорила про объятия.  — Зачем же умирать? — ещё более пылко, чем в начале разговора, воскликнул Франсуа. — Надо жить, радоваться жизни и любить её! Вы так молоды и так прекрасны, но всё ещё не знали любви — так позвольте же мне исправить это!  — Откуда вы знаете... Почему вы думаете, что я не знала любви? — Жаклин постаралась напустить на себя холодность, но это ей удалось не очень хорошо — всё же она была смущена словами д’Орсана.  — Это видно по тому, как мило вы краснеете, — самым бархатным голосом, на какой он был способен, проговорил Франсуа-Арман. — Вы прелестная юная девушка, я, не стану скромничать, тоже весьма хорош собой, и я вам нравлюсь, я не раз замечал, как вы смотрите на меня...  — Боюсь, вы сами ввели себя в заблуждение, — сухо ответила Жаклин.  — Тогда скажите мне в лицо, что я вам не нравлюсь, — предложил д’Орсан, нахмурившись. — Разбейте мне сердце, и я в этот же миг покину Лувр, Париж и никогда больше не появлюсь здесь.  — Если бы от вас можно было отделаться так просто! — вздохнула Жаклин. — Вы и правда хороши собой, но вы мне не нравитесь... не в этом смысле, — она снова покраснела. — И вы правда считаете себя первым мужчиной, произносящим передо мной такие речи?  — Нет, не считаю, но я буду самым настойчивым среди них.  — Не люблю настойчивых, — Жаклин поморщилась, но затем улыбнулась. — Самый настойчивый мужчина из всех, что я знала — капитан Леон.  — Он тоже добивался вашей любви? — Франсуа нахмурился снова, теперь уже по-настоящему забеспокоившись. Леон дю Валлон с его бесстрастным лицом, холодным цепким взглядом и гвардейской выправкой, пожалуй, мог бы стать серьёзным соперником.  — Не совсем... Он намеревался меня арестовать.  — Одно другому не мешает. Тут Жаклин уже рассмеялась в голос.  — О нет, только не Леон! Он не из тех, кто будет признаваться в любви своему врагу... или домогаться его. Он иногда бывает совершенно невыносим, но приходится признать, что Леон — человек чести.  — Вы были его врагом? За что он вас собирался арестовать? — д’Орсану стало действительно интересно, но Жаклин отмахнулась.  — Это долгая история, а я и так задержалась. Простите, Франсуа, но если вам больше нечего мне сообщить, я пойду. И на ваши чувства я вынуждена ответить отказом. Покидайте Лувр, раз уж вы так решили, и лечите своё бедное сердце. В этих словах была неприкрытая насмешка, и этого Франсуа-Арман уже не мог вынести. Эта белокурая бестия так сверкнула на него огненными глазами, а после развернулась, взмахнув подолом пышного персикового платья, и собралась уходить!  — Постойте! — Жаклин развернулась, и он, бросившись вперёд, притянул её к себе и впился губами в неподатливые губы фрейлины. Жаклин вдруг обмякла и замерла в его руках, и д’Орсан уже мысленно торжествовал победу, но, как выяснилось, такая покорность была вызвана лишь неожиданностью. В следующее мгновение губы обожгло укусом, а щёку — хлёсткой пощёчиной.  — Да как вы смеете! — Жаклин рванулась назад, но Франсуа схватил её за запястья — боль, хоть и была довольно сильной, только подстегнула его.  — Не противьтесь своей судьбе, Жаклин, — он снова притянул девушку к себе, но та рванулась сильнее, выворачиваясь из его пальцев, и вдобавок больно лягнула Франсуа в колено — он крякнул и разжал руки.  — Если вы ещё раз посмеете меня тронуть, я закричу! — Жаклин вновь обожгла его взглядом. — Я дочь д’Артаньяна! Я фрейлина её величества! Молитесь, чтобы королева не узнала о том, что вы сделали!  — В следующий раз я могу оказаться рядом в тот миг, когда близко не будет никого, и её величества тоже, — выдохнул д’Орсан, пытаясь сохранить самообладание. — А ваш отец вряд ли сможет вам помочь — не вернётся же он с небес, в самом деле? Франсуа-Арман покинул комнату очень вовремя — ещё миг, и Жаклин, которую переполняли ярость и горе, разрыдалась бы — а с заплаканными глазами очень трудно разобрать, в какое место ты бьёшь обидчика кочергой.