Перекованный

*** Никогда не думал, что жизнь из как таковой, спокойной и размеренной, может превратиться в самый настоящий земной ад. Ну, как оказалось впоследствии, может. Я с большим волнением послушно стоял и ждал возвращения отца в квартиру. Глупо будет сказать, что я не представлял, как кардинально изменится моя прежде прекрасная, свободная жизнь. Но о том что грядут настолько большие перемены, я тогда и не догадывался… *** Тиканье настенных часов разбавляло идеальную тишину, царившую в квартире. Украина нервно поглядывал то на циферблат, то на дверь, в которую вот вот должен был войти отец. Частое биение собственного сердца отдавалось эхом от каждого угла, тем самым ещё больше нагнетая обстановку. — Папуль, ты дома? — раздался вдруг с кухни приятный девичий голос. «Беларусь уже дома. Хотя, она же всегда рано приходит…» — вспомнил Украина, глянув в сторону кухни. — Украина? Рановато что то ты сегодня, на тебя не похоже. Нагулялся уже что ли?— спросила удивлённая сием явлением Беларусь, смотря на бледного брата, что безотрывно смотрел на дверь, никак не реагируя на её вопросы. — Ты есть то будешь? Тут в двери щёлкнул замок и в квартиру неспешно вошёл глава семьи. Украина мгновенно опустил взгляд, не смея даже смотреть в сторону отца, всё также молча переминаясь с ноги на ногу. Наконец СССР снял с себя всю верхнюю одежду, обувь, и вышел из тамбура, пройдя мимо сына, будто того здесь и вовсе не было. Но Украина кожей почувствовал всю ту неприязнь, а в какой то степени и ненависть, что тот к нему ощущает. Затем Союз зашёл в ванную комнату, дабы вымыть руки, а следом направился на кухню. Украина плохо слышал, о чём именно говорили отец с сестрой. Вроде о том, как у кого прошёл день. Беларусь спрашивала у Союза, что случилось, что с Украиной, но тот ничего внятного дочери не отвечал, всем своим видом показывая, что не собирается обсуждать эту тему. — Есть будешь? — спросила у отца Беларусь, протирая тарелки полотенцем, смирившись с упорным молчанием Союза. — Да, накрывай на стол. Уже давно ужинать пора. — отдал распоряжение СССР, тяжело вздохнув и выйдя с кухни. Сняв верх костюма Союз оставил лишь серую майку, и достав из кармана очередную сигарету и зажигалку, вышел на балкон. Тут Украине и вовсе стало не по себе. Такой тихий и невспыльчивый на первый взгляд отец имел ещё более пугающий вид, который явно не предвещал ничего хорошего. А спустя некоторое время парень почувствовал аромат горячих щей, что разнёсся с кухни по всей квартире. — Ну что стоишь? Идём, стынет же всё!— обратилась Беларусь к Украине, убирая на кухне после готовки. Парень неторопясь прошёл сначала к раковине, помыв руки, затем вытер их полотенцем и послушно уселся за стол. Через пару минут вернулся и СССР. Он также неспешно прошёл к своему месту, усаживаясь поудобнее, и ещё раз презрительно глянув на сына, принялся за еду. Украине и кусок в горло не лез, а после этого взгляда и вовсе захотелось просто встать и уйти. Но парень пересилил себя, и смирённо взяв ложку в руку, начал есть. Беларусь, всё это время наблюдавшая эти «переглядки» брата и отца, наконец решила спросить напрямую. — Так, пап, что происходит? Что сегодня уже успело произойти? Я не слепая и прекрасно вижу, что что то не так! — Да, дочка, ты права... — спокойно начал СССР, откинувшись на спинку стула и скрестив пальцы на животе. — Произошло, да такое, что в самом страшном сне страшно представить!Небольшой конфуз, так сказать. Но я думаю, пусть тебе всё объяснит твой брат, он утверждает, что я всё неправильно понял… Ну, что же ты, Украина, у тебя есть шанс объясниться, хотя я, честно говоря, не вижу в этом смысла, ибо своим глазам я доверяю… Но Украина недовольно глянул на отца, всем своим видом показав, что не настроен на какого либо рода разговор, продолжая трапезу. Союз вновь внимательно, с брезгливостью и некой ноткой злости посмотрел на Украину, и поняв что вытягивать из того что либо бесполезно, продолжил. — Молчишь, значит… Видимо совесть всё же замучила. Тогда позволь я скажу… Дело в том, Белочка, что Украина временно уезжает от нас. — В смысле? Куда уезжает? — не поняла Беларусь, испуганно глядя на ровно такого же офигевшего от сего заявления Украину. — Да, да Белочка, вот так бывает в жизни. Болеет он. Лечиться поедет. — Лечиться? Но от чего? Куда?— спрашивала Беларусь, всё ещё прибывая в полной растерянности. Зная отца, тот мог отправить Украину куда угодно. Хоть на край света или северный полюс, если это было бы нужно. Союз был твёрд в своих поступках и решениях и всегда делал так, как сам считает нужным. На этих словах Украина вновь глянул на отца вытаращенными глазами, уронив ложку в тарелку. СССР тем временем продолжал как ни в чём ни бывало. — Содомит* в обществе представляет опасность для здоровых граждан**. И по закону тебя нужно бы привлечь к ответственности, да вот только ты мой сын и я не могу этого допустить… Однако оставить всё как есть, и дать болезни прогрессировать, я тоже не могу. Поэтому я принял компромиссное решение. У тебя будет шанс исправиться и завести нормальные и здоровые отношения. Пока ещё без вмешательства психиатрической больницы и специалистов… Ты переедешь на время к России и он будет заниматься твоим лечением, а заодно и воспитанием, что у тебя тоже в последнее время хромает. Он убедил меня, что это всё переходный возраст. Тебе всего шестнадцать, Украина, у вас у всех в этом возрасте каша в голове. Поэтому ты завтра же собираешь вещи и отправляешься к брату. Надеюсь, ему удастся вправить тебе мозги… Беларусь удивлённо, даже с неким испугом покосилась на Украину. Она то как никто другой знала, насколько натянутыми были отношения этих двоих. Всевозможные оскорбления, бесконечные драки, стычки — и так каждый день… Тот день, когда Росс наконец съехал в отдельное жильё — частный дом, что был куплен ему отцом на окраине одной из деревень, и стал самостоятельной державой. Радости Украины не было предела. Целая комната теперь принадлежала ему, а источник раздражений находился далеко от дома. А тут отец решает отправить Украину жить с Россией. Это самая безумная его идея, обречённая на провал. Ведь он же знает насколько они несовместимы. И стоит их только оставить наедине, как они стопроцентно переубивают друг друга в первый же день. — Отец, одумайся, ты же знаешь!.. Они же… — пыталась переубедить отца Беларусь. — Никуда я не поеду! Украина с психом вскочил со стула, прожигая СССР злобным взглядом зелёных глаз. — Я всё решил, и это не обсуждается! Понятно?! — вспылил Союз, что есть силы стукнув кулаком по столу, как бы отвечая сразу обоим. — Мне плевать! Я никуда не поеду! — Поедешь, куда ты денешься! — Не поеду я к этому ебл@ну! Ты не имеешь права так со мной поступить! — Давай ещё поспорь здесь! А за такие выражения будешь у меня по губам получать. И ты поедешь. Завтра же поедешь! Пойми ты наконец, баранья твоя башка, всё что делается сейчас это для твоего же блага, и то что ты сейчас упорствуешь как баран, этим ты делаешь хуже только себе! — Нет, я не поеду к нему! Лучше в психушку или в тюрягу сдай, мне без разницы! — Да как ты не понимаешь?! Я тебя даже туда сдать не могу! — распинался Союз, пытаясь повлиять на бестолкового сына. — Знаешь, что там с тобой зеки сделают? Знаешь?!.. Так что ты поедешь. И точка. — Нет, я не поеду! Я сбегу из дома! С этими словами Украина вскочил из-за стола и рванул в сторону тамбура. — Стоять, паршивец!.. Союз резко встал со стула и бросился вслед за сыном, оставив ничего не понимающую Беларусь одну на кухне. Украина уже поворачивал ключ в дверном замке, как почувствовал что его схватили за капюшон и потянули прочь от двери в гостиную. Затем его с силой швырнули на пол. — Сбежать он вздумал! Сбежать! — возмущался Союз, грозно смотря на лежащего на полу сына. — Неблагодарная тварь!.. Ну ничего, я научу себя уважать, а заодно и вылечу, да так, что ты потом и смотреть на мужиков не сможешь! Достав из брюк ремень, Союз замахнулся на сына. Украина инстиктивно закрыл голову руками. Удары тяжёлой железной пряжки один за другим посыпались на парня, не давая возможности подняться и где нибудь укрыться. — Да я мог тебя сразу в острог* к зекам сдать или в психушку упечь, да жалость всё брала! Очередной удар пришёлся прямо по костяшкам, отчего Украина тихо проскулил, стиснув зубы. — Сейчас я тебя вылечу! Всю дурь, что у тебя в башке выбью!.. Тут парень почувствовал как его с силой хлестнули пряжкой по спине. Сильная, пульсирующая боль пронзила всё его тело, но Украина сдержал вскрик. Пинок ногой, что пришёлся прямо по больной пояснице, заставил парня ещё сильнее сжаться в клубок и молиться лишь о том, чтобы всё поскорее закончилось. Следом Союз схватил того за вьющиеся волосы, дёрнув на себя. — Вставай! — Пап, больно, пусти! — проскулил Украина, пытаясь отцепить руку отца от своих волос. — Не ной, ничего с твоими паклями не случится! Давно пора их сбрить к чертям собачьим! Союз потащил сына в соседнюю комнату, всё также крепко сжимая пряди его шикарных волос в своей мощной руке. — Пусти, больно! — выл Украина, смотря на каменное выражение лица отца, что казалось находился в состоянии полного аффекта, вовсе не слыша болезненные крики сына, всё также волоча его за собой. Открыв дверь в комнату, СССР вновь швырнул сына на пол, войдя следом за ним. — Посиди здесь и подумай над своим поведением! — грозно произнёс Союз, развернувшись и направившись к выходу. Украина медленно приподнялся, тяжело дыша и не сводя взгляда с отца, ответил: — Я всё равно сбегу… Тут СССР остановился и повернул голову набок, глядя на беззащитного в данный момент парня, еле стоящего на ногах, и с усмешкой ответил: — Да куда ты денешься? Оба ключа у меня. — Как бы окно есть. Или ты его тоже на ключ запрёшь? — с издёвкой поинтересовался Украина, наконец поднявшись с пола и слегка пошатываясь. — Плевать я хотел на ваше воспитание и лечение, и клал я на этого твоего Россиюшку любимого!.. — Поговорить тут решил, чертёнок? Видимо, не дошло до тебя ничего… Сюда иди. — Не подходи ко мне! Уйди я сказал! С этими словами Украина забрался на подоконник, открыв окно и высунувшись на улицу. — Не подходи!.. Украина чувствовал панический страх и угрозу, исходившую от Союза, что охватывали его с головой, когда с ним в одном помещении находился его родной отец. Он стал бояться его? Очевидно, да. — Что ты творишь, идиот? Слезай сейчас же, не делай глупостей! Знаешь же, я на шантаж не ведусь! Украина пристально смотрел на отца, что в то время грозно и также безотрывно смотрел на сына. — Я прыгну! — Да что ты несёшь, дурила? Ну куда ты прыгнешь? Кишка у тебя тонка для подобных выходок! — Проверить хочешь? Уйди… — Ладно, хорошо… Как скажешь. — согласился СССР, тяжело вздохнув. Он медленно отошёл назад, остановившись в проёме двери. Украина закрыл окно и медленно слез с подоконника, безотрывно смотря на отца. — Уйди вон из комнаты… — Покомандуй мне ещё здесь! Щенок! Да я мог тебя вообще не слушать, а сразу по ушам надавать! Тут СССР решительно направился в сторону Украины. Всё, что он испытывал в данный момент по отношению к сыну — это гнев. — Не подходи ко мне! Украина вновь кинулся в сторону окна. Но ему не дали возможности даже повернуть ручку, крепко схватив за руку и потащив прочь от окна. — Пусти меня! Не трогай! — орал Украина. — Ненавижу тебя! Всех вас ненавижу!!! Союз же полностью игнорировал вопли сына/точнее, старался игнорировать/, крепко сжимая своей сильной мужской рукой его относительно тонкую, посиневшую кисть руки. — Ну поори, поори. Глядишь, легче станет. — невозмутимым голосом произнёс СССР. Тут Украину швырнули на диван подобно подушке, а затем не дав опомниться, вновь крепко схватили за руку, резко заведя за спину, отчего Украина испытал сильную боль, постепенно расходящуюся от сустава по всему телу. — Пусти! Что ты делаешь, больно!. — Заткнись! Лучше не беси меня, пока я тебе и вовсе руку не сломал! Шавка!.. — прорычал тому на ухо СССР, прижав к дивану. Держать одной рукой что есть силы сопротивляющегося украинца, а второй вытаскивать ремень было крайне неудобно, но Союз успешно справился с этим. Крепко сжимая одной рукой кисти рук парня, СССР сделал петлю просунув её в пряжку ремня, а затем полученную заготовку надел на запястья Украины, крепко затянув. Конец ремня Союз предусмотрительно завязал между рук, наконец отпустив юношу. — Не зря в армии отслужил! Узел чекиста* — полезная вещь, развязать самостоятельно фактически невозможно, если конечно, работал профессионал! — самодовольно произнёс Союз с явным намёком на себя, смотря на мучения собственного сына, пытающегося освободиться от оков ремня. Украина всячески дёргал руками, кусал зубами толстую кожаную ленту ремня, но вскоре поняв и приняв своё незавидное положение, успокоился, переводя дыхание. Затем приподняв голову, парень исподлобья посмотрел на напыщенного отца, что насмешливо наблюдал жалкие попытки сына освободиться. — Всё, успокоился? Смотри, вздумаешь орать — пасть замотаю скотчем. Я предупредил... — произнёс СССР строгим, но безэмоциональным тоном, отчего стало понятно, что сказал он это не в шутку, и при первой же необходимости выполнит свою угрозу. — Сейчас отдохнёшь, поспишь, а завтра поедем. — Вещи… Мне нужно собрать вещи. — хриплым шёпотом произнёс Украина, вновь глянув на отца. — Беларусь всё соберёт. Об этом не волнуйся. — заверил Союз и хитро глянув на окно, добавил: — Ах да, ручку с окна я сниму. Мне спокойней, да и тебе соблазна не будет... СССР не любил откладывать дела на потом, и сразу направился в сторону окна под пристальным взглядом Украины. — Вот и всё, больше выпендривался. Теперь точно никуда не денешься, чертёнок. — довольным и уже более спокойным тоном произнёс Союз, подойдя к лежащему на диване Украине, покрутив снятой ручкой у того перед носом. СССР не сразу заметил, что сын лежит отвернувшись лицом к стене, и казалось вовсе не слышит его. — Вот умница, затих наконец. Сразу бы так… — отметил Союз, потрепав того по мягким волосам, на что не получил никакой реакции. «Спит наверное.» — подумал СССР, смотря на слабо вздымавшиеся бока парня. Затем он направился к выходу из комнаты, и ещё раз напоследок глянув на забившегося в самый угол дивана Украину, окончательно вышел из помещения, осторожно закрыв за собой дверь на ключ. СССР не заметил, что тот вовсе не спал. И конечно не мог даже догадываться, что происходит сейчас в душе бедного парня, у которого жизнь по сути только началась, а уже с осуждений, избиений и неприязни родного отца… Украина чувствовал себя жалким и разбитым, лежа в запертой комнате в полном одиночестве, скованным по рукам. Жалким, потому что не смог дать должный отпор и выйти победителем, отстояв своё мнение. А разбитым потому, что его не услышали, и приняли за кого угодно: больного, психопата, истерика, но не за родного сына, которому нужна поддержка. Его просто хотят изменить, сделать удобным для самих себя, перековать… Вот только он не железо, не безжизненная масса, которую можно ковать под любую удобную для себя форму. Он человек, у которого есть чувства, переживания и свои взгляды на жизнь… Но их не учли… Ведь это неудобно и сложно, принять и полюбить человека таким, каким он является. Проще изменить, проехаться по только начавшей формироваться личности, опять же ломая психику, желая перестроить её под свою программу «Правильной жизни». Вот только представления о правильной жизни у каждого разные, и у Украины они другие, отличающиеся от представлений и моральных ценностей отца. И от этого непринятия так… Больно. Украина сильнее зарылся лицом в подушку, вытирая навернувшиеся на глазах слёзы и вцепившись зубами в край наволочки, сдерживая всхлипы.