В Аду

      Куниеда потратила на свои медитации гораздо больше времени, чем планировала. Потому что выудила из своей памяти слишком шокирующее событие, после чего всякие потуги вытянуть из воспоминаний что-то еще пошли прахом. Событие имело большое значение для королевы Лилит, и оно было так заряжено эмоциями, что Аой понадобилось еще пару часов, дабы успокоиться и отделить его от себя. И все равно при одной мысли по коже ползли мурашки.       «За что мне это», — с тоской подумала она, вставая на ноги. Ламия пришла в часовню, а она даже не заметила. Маленькая медсестра спала на кушетке за алтарем. Куниеда поправила сползшее покрывало и покинула часовню.       Голова у нее чуть кружилась. То ли от нового знания, то ли с медитациями хватила лишку. Память Лилит была упряма. Она показала ей нечто важное, но что случилось потом — ага, как же! А ведь это было куда важнее. Ответ породил еще больше вопросов, и один из них надо было задавать тому, кто много знает. Пожалуй, Форкас бы подошел. А может, даже Фуруичи, который начитался древних демонических текстов.       Все, и сама Куниеда, негласно полагали, что Лилит и Шахата связывали запретные чувства. Оказалось, чувства зашли достаточно далеко, и королева родила сына. Аой, шагая по коридору, против воли ощутила, как начинает пылать лицо. Нет, в самом деле, это просто невыносимо. Очень хорошо, что Акахоши не помнит ничего. Иначе все станет непередаваемо неловко. Пусть Лилит и ангел смерти жили давно, пусть теперь они — простые люди, совсем другие, но… память штука коварная. Аой оставалось только порадоваться, что она не засвидетельствовала самых откровенных моментов, которые предшествуют зачатию детей.       Одна из ламп в коридоре лопнула от накала ее эмоций, осыпав краснохвостку осколками. Куниеда вытряхнула их из волос и направилась в гостевую комнату, большую, уставленную креслами, с камином, балконом и большими окнами. Ребята часто собирались там, так что она надеялась застать хотя бы Химекаву. Химе хотя бы не станет стебаться и подойдет к вопросу деловито.       Она ни за что бы не сказала и словечка о том, что ей открылось. Но воспоминание касалось полукровок. Потому что дитя королевы было ребенком от союза человека и ангела. В Демонии носились с полукровками-полудемонами, и никто даже не подумал, что полукровки бывают разные.       Пятый шахат, который мог бы заменить Самаэля. Сын Лилит мог быть им. А мог и не быть. Что с ним произошло, если о нем никто не знает? Может, умер во младенчестве. Может, сбежал. А может, просто ничем не отличился и канул в забвение.       А может, мать скрыла его существование, потому что она была королевой демонов. Также он мог прятаться среди них. Если допустить, что полукровка наследует силу вдвойне, то, возможно, и живет вдвое дольше. Ангелы, говорят, бессмертны.       Мысли метались у Куниеды в голове. Она ворвалась в гостевую, но не увидела здесь ни одного из тех, кого искала. На балконе за прикрытой дверью курил Такамия, у длинного стола в кресле устроился Нацуме с книжкой.       Едва Аой успела вознести хвалу небесам, что Акахоши здесь нет, как ее взгляд прирос к однокласснику. Ее как обухом по лбу поразила догадка. Нацуме был темной лошадкой. Очень долго никто не замечал, но этот парень весьма редко показывал свою истинную силу. Он довольствовался ролью в свите Канзаки, хотя, как выяснилось позже, мог бы сразиться и с Тоуджо. Может, даже победить его. Он неохотно выкладывался на полную, стараясь лишний раз не светиться. Потому что оказался агентом под прикрытием. Агентом верхнего царства.       У Нацуме были крылья, пусть он и не носил ангельского меча, как другие. Он пришел с ангелами на помощь в битве с Левиафаном. Но ангелы не могут спускаться в преисподнюю.       Нацуме заметил ее, просиял фирменной улыбочкой и махнул рукой в приветствии. — Куниеда-сан, а мы вас потеряли, — пропел он. — Нацуме, — выдохнула Куниеда, — ты… кто были твои родители?       Улыбка Нацуме из дружелюбной стала загадочно-дружелюбной. Никто доселе его не спрашивал, а он сам тоже не стал болтать лишнего. Один только Химекава сразу все понял и тоже придержал информацию при себе. Ну, от королевы стоило ждать, что она догадается быстрее прочих. Генерал Фуруичи, если тоже заметил, то также помалкивал. Аой пристально рассматривала его. Нацуме был самым настоящим этническим японцем, хотя черты его лица явно выдавали метиса. Рыжеватые волосы, натуральный цвет, довольно широкий разрез глаз и форма скул. Его нельзя было принять за европейца, но это доказывало только… черт, что это доказывало? Что мать или отец его были выходцами из Японии.       Аой провела рукой по лицу и нервно рассмеялась. Самаэль и Лилит имели совсем другие черты. Нет, конечно, Нацуме не может быть тем самым. Просто на мгновение эта мысль так потрясла ее, что отключилась всякая логика.       Демоны смотрели на Нацуме косо, но он оставался во дворце милостью самого Владыки, который приветствовал такого странного помощника. Князюшка рассудил, что вассала своего сынули бояться не следует. Правило «вассал моего вассала — не мой вассал», видимо, было Вельзевулу до одного места. Как и многое другое. — Думаю, ты и так понимаешь, — дал ответ Нацуме, оглядываясь на Такамию. Сама Куниеда едва мазнула по Ястребу взглядом, справедливо полагая, что он не из трепачей, да и в целом союзник. Аой перевела дух и села с краю длинного и низкого дивана. — Полукровки среди демонов всегда сильнее своих родителей. — Она прямо посмотрела на Нацуме. — А что насчет ангелов?       Нацуме хитро заулыбался. — Бессмертие, способности, это все… оно умножается? — не дожидаясь очевидного ответа, продолжила девушка. — Не знаю, как можно умножить бессмертие, но в целом верно, — согласился Нацуме. — Бессмертие, впрочем, условно. Они могут жить вечно, если их не сразят оружием. — Оружие, надо понимать, должно быть тоже необычное. — Конечно. Дьявольские клинки, копье Лингона, или что-то вроде лука Лерайе. Ее стрелы заставляют загнивать раны.       Куниеда содрогнулась. Что ж, она убедилась, что, если дитя Лилит уцелело, оно могло бы прожить многие тысячи лет. Этот ребенок мог бы быть жив до сих пор. — Хорошо. Вот еще что. Могут ли быть дети у шахатов?       Брови Нацуме изумленно выгнулись. — Понятия не имею, — честно ответил он. — Ладно, спрошу иначе. Нам известно о четырех шахатах, но первым — или пятым — был Самаэль. Лишь когда он ушел, их стало четыре. Разве ему не было назначено замены?       Нацуме задумался. — Насколько я знаю, нет, — медленно произнес он.       Стоило думать, что ребенок Самаэля и Лилит остался неизвестен и верхнему царству. Куниеда вздохнула и поднялась. Теперь она должна была сообщить новости Химекаве.       Пока Куниеда предавалась медитациям, Фуруичи ловил экзистенциальный шок в лазарете, наконец подействовало противоядие. Насу и Асмо выпустили из лечебницы, но, заглядывая вперед, еще несколько дней оба набирались сил и отсыпались, прежде чем взяться за дело. Баклажану озвучили фронт работ, Форкас поездил ему по мозгам со своими хитрыми технологиями, и они вместе разработали алгоритм создания двойников. Давать антидот богу смерти никто не спешил. Наблюдения за его состоянием показывали, что он и сам понемногу приходит в норму безо всякой помощи. Караул не ослабляли и даже усилили, когда Йохан пришел в себя. Случилось это в тот же день, когда генерал поймал в лазарете Ламию из будущего. Аукнулось это пробуждение далеко идущими последствиями.       Те, кто оставался более-менее здоров, наконец получили обещанные князем тьмы тренировки. Из башки рогатого легко вывалилось, что он обещал учить их еще до заварушки с черным туманом в Ишияме. Теперь все здоровые предвестники скопом насели на князюшку, и тот им уступил. Полигоном для них стало бывшее поле прошедшей битвы.       Больше всех шороху наводил Ога. Это была всего лишь тренировка, но он сражался, как в последний раз. Совместными усилиями и неопровержимыми свидетельствами шпионов удалось убедить его чуть обождать со спасением Хильды. Главным аргументом стало то, что в нынешнем положении он Сатане не соперник. Конечно, никто не осмелился сказать ему это именно в такой форме, но посыл был усвоен, принят к сведению и вылился в движуху. Делалось все это напоказ, да к тому же пустили слух, что князь лично поведет войско на врага и в особняке останется лишь прикрытие. Дезинформация — главное оружие в войне, сказал Химекава, и все согласились. Не дорвался до тренировок только Баклажан, которому категорически запретили использовать демоническую силу, пока не пройдут последствия яда. Форкас вообще заявил, что осложнения еще могут вылезти, но позже. Пока Насу бил баклуши, а Асмодей за ним приглядывала, чтобы не вздумал нарушать запрет. Тогда аукнется и ей самой, контракт это вам не шуточки.       Этот мальчишка ей сначала не понравился. Слишком много о себе думает, слишком много кривляется. Слишком много силы из нее тянет со своими метками. Но потом объявился общий враг, слишком сильный, и они договорились, что временно заключат контракт.       Асмодей согласилась сотрудничать с компанией Соломона, потому что от их имени выступила сама королева Айрис. Асмо питала к этой женщине неприязнь, но уважала ее. Королеве довольно было шевельнуть пальцем, чтобы ее волю исполнили. Она никогда не казала своей демонической силы (как позже оказалось — потому что была человеком!), и та ей не требовалась, чтобы держать в своих руках бразды правления Демонией. Неудивительно, что владыка выбрал ее себе в супруги.       Компания становилась все более дерзкой, делишки их попахивали все более скверно. Насу рвался расторгнуть все контракты, и с Асмодей, и с компанией, чтобы получить себе маленького Вельзевула. Пусть он был болван, но понимал, какой потенциал у этого ребенка.       И вот когда Йохей словил хорошую плюху от Оги, на горизонте замаячил Фудзи, а соломоновцы приперлись избавиться от отыгранной фигуры, Асмодей согласилась заключить контракт. Они вдвоем вынесли всех, кто за ними пришел, и примкнули к Оге за неимением лучшего. Время показало, что они сделали верный выбор.       К тому же Асмо больше всех не переносила Сатану. Все архидемоны не выносили Сатану. Йохей был бесячим придурком, королева Айрис вела себя слишком по-ангельски, а Владыка… что ж, он был рогатым укурком, что не мешало ему обладать небывалой силой.       Контракт был заключен впопыхах, чуть ли не походя, и до сих пор ни один из его участников не заговорил о расторжении. Хотя это было главным условием. Асмодей привыкла к этому человеку, ей нравилась компания, которая собралась вокруг, и просто не было смысла что-то менять.       Однажды ее контрактор умрет. Люди живут недолго. Он может погибнуть в бою, или его сразит болезнь, или просто старость. Это время наступит гораздо быстрее, чем кажется. Так что стоит ли лишний раз напрягаться? Их контракт проживет ровно столько же, сколько отпущено Насу Йохею.       Так что Асмодей бдила. Она заставляла своего контрактора принимать микстуру и била по рукам, когда он пытался поколдовать даже по мелочи.       Первое его пробуждение в лазарете знаменовалось стебом в исполнении Такамии. Правда, направлен он был вовсе не на пациента. Ястреб, что обретался неподалеку и вообще-то стерег шинигами, гаркнул на все помещение: «Рин, твой парень проснулся!!!». «Рин» явилась и голосом убийцы спросила: — Это кто тут мой парень? — Ну как же, — делая невинное лицо, отозвался Такамия, — а этот? — Не помню, чтобы оформляла право собственности, — невозмутимо заявила Ходжо. — Разве ты не сказала Йохану, что это твой мальчик для…       Ходжо наградила его пинком в живот и ретировалась. Крошка Люцифер, сидючи на стуле рядом, склонила голову и поинтересовалась, стоило ли оно того. Такамия затруднился с ответом, а вот Асмо, занимавшая позицию наблюдателя, однозначно ответила бы «да». Ведь дразнить Ринго было весело, она всегда так смешно бесилась, поэтому Насу ее и доводил. Асмо, способная улавливать чужие эмоции, а особенно — симпатию и влечение, ведь она была демоном похоти, засвидетельствовала начало любовной комедии еще до того, как его осознали главные ее участники. Насу, как первоклашка, даже не догадывался, почему избрал целью своих насмешек именно Ходжо. Ринго, которую выводили из себя его ужимки, с потрясением поняла, что этот человек может быть очень серьезным и не пожалеть себя ради общего дела.       Вообще, едва познакомившись со всеми, Асмо сразу поняла, кто, что и почем. И ее невозможно забавляло смотреть, как люди стараются игнорировать очевидное, хитрят, подавляют, недоумевают… а в конце концов приходят к пониманию. Интереснее всего во всей катавасии были, пожалуй, прозванный генералом мальчишка и помощница Форкаса, куда затесалась третья вершина треугольника в лице краснохвостки Омори.       Но если Ненэ Омори умела образцово держать себя в руках и понимала кое-что в манипуляции, а еще обладала истинно женской гордостью — той штукой, которая никогда не даст девушке признать, что ей кто-то нравится — то две другие «вершины» развлекали Асмо поболе.       Не нужно было обладать демоническим чутьем, дабы понять, что крошка-медсестра Ламия неравнодушна к своему старшему другу, а вот история с самим Фуруичи была посложней. Ни о какой романтике речи и не шло, но у парня развился какой-то синдром гиперопеки. Переживал он за Ламию искренне, а сегодня утром что-то изменилось. В его эмоциях Асмо считала нечто удивительное и не до конца ей понятное. Фуруичи фонил смятением и потрясением как радиоактивный. Его чувства были направлены как бы на Ламию, а как бы и не на нее, приправленные сомнениями, самобичеванием и страхами. Асмо вместе со своим контрактором заглянули для начала в большую гостевую залу, где обычно все собирались. В зале никого не оказалось, кроме мебели и старого рояля в углу. Через приоткрытую дверь балкона проникал морозный воздух. — Ну вот, — расстроилась Асмо, — а где же наша Рин-тян? — Ястреб сказал, рогатый устроил всем тренировку, — ответил Насу. — Так что все небось дрыхнут после нее. — Давай навестим Риночку, — предложила Асмодей, с удовлетворением отмечая на эмоциональном фоне всплеск смятения. — А нас там прям ждут, — буркнули в ответ. — Еще как ждут. Отвечаю, — проворковала демоница.       Йохей дернул плечом. — Она же к нам не приходила. Короче, забей. — А ну как она засмущалась, — предположила Асмо.       Насу глянул на нее как на дуру. Он не без резона полагал, что в мире ничто не способно смутить Ходжо. — Я здесь, старая пошлячка.       Оба обернулись на голос. Ринго хлопнула балконной дверью и прошла в комнату. Девушка была в одних джинсах и майке, и черт знает, как она не продрогла на холоде снаружи.       Насу пробуравил Асмо взглядом. Та, конечно, притворялась. Она знала, что Ринго здесь. — Обнимемся, заинька? — пропела демоница. — Если тебе так хочется.       Асмо не надо было упрашивать. Ее ничуть не задевали колкости, потому что она прекрасно считывала, что на самом деле у человека на душе. Так что она безо всякой скромности стиснула Ходжо в объятиях. Ринго осталась видимо равнодушной. Она посмотрела на Баклажана и спросила: — Тоже хочешь?       Это вызвало у Асмо приступ дурацкого хихиканья, а у ее контрактора — оторопь. Ответа не последовало, и Ринго выпуталась из объятий и подошла сама. Насу показалось, что в комнате стало жарко, хотя на самом деле просто его собственная кровь быстрее побежала по жилам. — Я думаю, — внимательно заглядывая ему в лицо, произнесла девушка, — ты должен мне кое-что сказать.       В панике контрактор вскинул глаза на Асмодей, которая за спиной Ходжо ухмылялась особенно мерзотно. Хитрая пошлячка не собиралась помогать и наслаждалась сценой на всю катушку. Насу понадеялся, что она не выкинет какую-нибудь пакость, например, не наложит на него чары неодолимого влечения. Чего только не было в запасе у демоницы, и она любила соловьем заливаться о том, кто, где, когда и в каких позах. Уж на что Насу сам был шутник такого сорта, но Асмо до смерти надоела ему со своими историями. Любимая у нее была про то, как она составляла некогда Камасутру. — Я к тебе обращаюсь, — строго сказала Ринго, привлекая к себе внимание. Лицо ее было достаточно близко, чтобы различить отдельно каждую ресничку и даже россыпь очень бледных веснушек. Он заметил их впервые.       Нет, она слишком близко встала. И кому в такое время приходит в голову брызгаться духами? — Что сказать? — прочистив горло, уточнил Насу. — Печать, Баклажан. Печать. — Какая печать? — Дураком мне тут не прикидывайся, ты и так дурак. Ангельская печать. Та самая, которую наложил на тебя Нацуме.       Повисло молчание. Насу заставил себя вернуться взглядом от мастодонта-серванта у стены к Ходжо. Лицо у нее было спокойным. Асмо не произносила ни звука, и на том спасибо. — А что она меняет? Мы тебя обманули, и в итоге зря.       Ринго сдула с лица прядь волос. Стояла она, подбоченившись одной рукой. Рядом с ней не было Левиафана. Ни ножа, ни меча, ни самой мерзкой змеиной рожи — нигде поблизости. — Значит, поэтому? — уточнила она. — Потому что ты не видишь разницы?       Насу переступил с ноги на ногу. Разговор ему не нравился. Какой смысл пинать дохлую лошадь. Обман был? Был. Он проспал? Проспал. Все. Финита ля комедия. — То есть ты промолчал бы в любом случае. С печатью или без, — собеседница пришла к категорически неверному выводу. — Нет! — вскинулся контрактор. — Он поставил ее как раз потому, что я собирался все вскрыть!       Ринго склонила голову набок, рассматривая его. Как жука в банке, так ему показалось. Невыносимая девчонка. Злишься, так и злись себе, нечего ворошить компостную кучу… Чуть помолчав, она тяжко вздохнула. — Как же с тобой трудно. Ты это слышала? — она обернулась к Асмо. — Как можно быть таким…       Ни с того ни с сего она вдруг завизжала. Завизжала так, что задребезжали стекла в окнах и задрожали хрустальные сервизы в серванте. Визгом, впрочем, Ринго не ограничилась, она подпрыгнула на месте и вдруг полезла к Насу на руки. От неожиданности тот охнул и согнулся пополам, а Ходжо продолжала кричать, стараясь, похоже, забраться как можно выше. Асмо захохотала. Насу замер, не понимая, что ему делать. Он на рефлексе подхватил свою неожиданную ношу, и от пальцев пробежал будто электрический ток. На лицо ему свалились длинные пряди ее волос, и пришлось сдувать их. Вдобавок девушка дергалась, хватала его за одежду, стремясь вскарабкаться ему на плечи. — АааАААААА! — Ай! Рин-тян, ты мне коленом в нос зарядила!.. — Убей его! Убей! Ииииии!!! — Да что такое?! — Внизу!!! — Не брыкайся, я же тебя уроню! — Убей его! Аааа!       Внизу?.. Перехватив девчонку так, чтобы увидеть, что под ногами, Йохей глянул. Пусто. Что за ерунда?.. Но вдруг небольшое движение зацепило глаз. По полу прочертило зигзаг какое-то насекомое. Две секунды он смотрел, прежде чем поперхнуться от смеха. Рин-тян тяжело пыхтела у него над ухом, и она даже подобрала свои длинные волосы, чтобы никак и ничем не касаться пола. — Рин-тян… это таракан. — Это ТАРАКАН! — Он тебя не укусит, — рвано заметил он. Таракашка пополз к его ботинку. Ходжо опять взвизгнула. — Посмотри на его УСЫ!!! Фу, мерзость!       Тараканьи усики и впрямь задумчиво двигались. Вразнобой, один вверх, второй вниз. Не ведая, какой переполох подняло само его существование, таракан обдумывал свои тараканьи дела.       Сгибаясь скорее от ржача, чем от тяжести, Йохей мизинцем создал маленькую печать и насекомое отправилось куда-то очень далеко. Асмо не обратила внимания, она давилась от смеха.       Такамия, который заглянул на шум, застал весьма занятное зрелище. Ринго висела у Насу на шее, как лисье манто, и вопила во весь голос. В сторонке всхлипывала Асмо. — Все? Все? — Все, — тяжело выдохнул он.       Она была не столько тяжелой, сколько давила ему на горло. Ринго сползла, оставаясь в кольце его рук, коснулась носками ботинок пола. Съежилась, поджимая одну ногу. Кажется, ей хотелось научиться левитировать. Глаза ее лихорадочно сканировали пол на наличие других усатых мерзостей. — Ты боишься тараканов? — Я не боюсь их!.. — рявкнула она.       Чтобы не засмеяться в голос, Насу хотел заняться утиранием крови из носа, но что-то приключилось с его руками. Он дернул раз, второй. Пальцы сплелись в замок, плечи и локти двигались, но не размыкались. — Хватит ржать! — рявкнула Ринго, пока не замечая странного явления.       Тут она увидела Ястреба и крикнула ему: — Ты тоже! Они просто мерзкие! Вы все!..       Ястреб согласно кивнул и двумя пальцами изобразил шевеление тараканьих усов. — Я тебя убью! — Ринго попыталась вывернуться. — Вас обоих! — Его ты уже, я смотрю, приложила, — сказал Такамия, замечая красные следы у Баклажана на лице. — Что?.. — Да я в порядке, вроде не сломала, — сказал Насу. Руки по-прежнему его не слушались, и он вытаращил глаза на Асмодей, подозревая, что это ее проказы. Асмо хихикнула и уселась на подлокотник дивана. — Прекрати! — Это ты прекрати, — пропыхтела Ходжо ему в ухо, запуская волну мурашек по коже. — Это не я! Асмо…       Ринго не дослушала. Она опустила голову и хотела поднырнуть, но не тут-то было. Сильные руки сомкнулись пуще прежнего и так быстро, что оба контрактора оказались тесно прижаты друг к другу. Ходжо выругалась. — Ооо, — протянул Такамия. — Я загляну попозже.       Он исчез за дверью, полностью игнорируя мольбу о помощи в глазах Баклажана. Его уши уже приобрели нежный оттенок алой зари. Многозначительная ухмылочка Ястреба не сделала погоду лучше. — Перестань, — глухо произнесла Ринго, — я сама могу стоять. — Знаю, что можешь, — отозвался Насу. — Но у меня не… — Я не с тобой разговариваю.       Асмо любовалась своим новым маникюром, всем видом демонстрируя, что ее хата с краю. Горящий взгляд Ходжо не произвел на нее впечатления. — Итак, — сладко произнесла она. — Дела такие. Пока не помиритесь, будете друг к дружке приклеены.       Наступило недолгое молчание, в которое участники дуэта осмысливали открывшиеся в лучах сказанного перспективы. Всяко выходило, что перспективы сулят килотонны неловкости. Насу пришло в голову, что таракан тоже появился неспроста. Королева Айрис была хозяйственной женщиной, и никто еще не встречал в замке вредителей. Слуги вовремя наводили порядок, блюли чистоту, отовсюду по прибытии гостей смели пыль и грязь; на стол всегда подавали все свежее.       Ринго жалась к нему, пусть и не по своей воле, и слишком волнующе дышала ему в шею. Насу возвел глаза к потолку в попытке унять возбуждение. Никакие девушки прежде его так не будоражили. Впрочем, ни одна из них и не оказывалась в такой близости. — Мы не ссорились, — наконец сказала Ринго. — Я не заметила, чтобы вы помирились, — парировала Асмодей.       На короткое время снова повисла тишина, в которое было слышно только дыхание. Асмодей улыбалась. Йохей сказал через зубы: — Черт возьми, Асмо, прекрати. Чтоб тебя. — Неужели не нравится? — заулыбалась демоница. — Послушайте, что скажу. Это не просто вам какие-то чары. Они не работают по моему желанию. — Чего? — завелась Ходжо. — Скажи еще, мы того захотели!       Асмо щелкнула пальцами. — Бинго. Они работают, потому что вы сами этого и хотели. — Она этого точно не хотела, — сдавленно произнес Насу.       Асмо сощурилась, словно довольная кошка. — Ты так считаешь? Я прекрасно ощущаю, что вы сейчас оба чувствуете. — А ну заткнись! — взорвалась Ходжо. — Меня не интересует всякая мелюзга!       Какая наглость. Вокруг полно парней лучше. Посимпатичнее, поумнее, повыше… хотя нет, повыше вряд ли — в росте тут сам Ога проигрывает… Постарше. А не первокурсник. Шестнадцать! Смешной возраст.       Оставив выпад без внимания, Асмодей грациозно сползла с подлокотника и прошла мимо, провожаемая сдвоенным залпом взглядов: яростного и отчаянного. Демоница подмигнула. — Не смей, — сказала Ринго.       Асмо хихикнула, вышла и прикрыла дверь за собой. — Прелестно, — простонала Ходжо, закатывая глаза. — Вот хитрая дрянь… — Ага. — Она и таракана наколдовала, что ли? — Возможно, — вяло отозвался контрактор.       Ходжо устроила подбородок на его плече и с безнадегой устремила взор к лепнине на потолке. Она задумалась. Стоит ли ей проверить слова Асмо. Сделать это несложно, вот только гордость не позволяет. С другой стороны, Йохей не способен считать ее эмоции, а держать лицо она умеет. — У меня есть идея, — заговорил он. — Ты сможешь меня ударить? — Зачем? — непритворно удивилась Ринго.       Насу вдруг подумал, как странно, что она до сих пор ни разу не вломила ему, хотя могла. И рукой, и ногой, и даже головой. Странно… — Ну, чтоб не стоять в обнимку со всякой «мелюзгой».       Услышав подавленный тон, Ринго хохотнула. С ее точки зрения, контрактор был не в том положении, чтобы на нее обижаться. Она сказала правду. — Малыш, ты сам обозвал меня старой кошелкой. — Всего два года разницы. — И шлюхой, — дополнительно напомнила она. — А еще я сказал, что люблю шлюх. — И больной БДСМ-щицей, — продолжала Рин-тян. — Ты конспектировала? — Я злопамятная.       Они немного помолчали. Насу сказал: — Я вообще-то так не думаю.       Рин-тян подняла голову и обернулась к нему. — Не думаешь? Да ты способен вообще думать? У тебя одна дурь в голове.       Смотрел Йохей в сторону, потому что иначе их лица оказались бы слишком близко. Это логически подвело его к последнему аргументу в непонятном споре. — Но ты все равно меня поцеловала, — на одном дыхании выпалил он. — Это была разовая акция, сладкий.       Его нижняя челюсть напряглась. Нет, Рин-тян очень походила на Асмо. Но ее стеб не был безобидной шуткой. Она рубила с плеча, делала сгоряча. — Ну так ударь меня. — И я снова спрошу — зачем? — Если сумеешь меня вырубить, может, и чары отпустят.       Ринго хмыкнула. — А если нет? Будем вместе валяться на полу, а я буду ждать, пока ты прочухаешься?       Достала. Не уверенный, что удастся сохранить спокойствие, все же Йохей обернулся к ней. — Есть мысль получше? Будь любезна, озвучь весь список предложений.       Ходжо закатила глаза. Нет, быть таким тупицей просто незаконно. — Придется мириться, — сказала она.       За дверью в коридоре Асмодей с удовлетворением отметила обоюдоострую вспышку яркого чувства. Работа демоницы как великого зодчего отношений увенчалась успехом.       Фуруичи разглядывал пергамент вместе с Ламией. С крошкой Ламией, которая отдохнула в часовне и вернулась к работе. Генерал посчитал, что автор послания лучше всего сумеет понять, что оно значит, пусть написанное принадлежало другой ее версии. На пергаменте был рисунок. Фуру сразу скис, когда увидел. Шарад еще не хватало. И так вопросов больше, чем ответов, а тут еще добавляют. Рисунки трактовать можно куда шире, чем тексты. Хотя… Фуру вспомнил демонические трактаты и передумал.       Рисунок изображал две крылатые фигуры. Одна из них была аккуратно заштрихована, и обе поделены ровно пополам вертикальной линией. Между фигурами можно было разобрать что-то похожее на буквы и цифры. Мешанина из значков и букв латинского алфавита. Самым понятным из нее была парочка стрелок. — Ерунда какая-то, — вынесла вердикт Ламия. — Кто это здесь оставил?       Она не сразу обратила внимание на кусок пергамента, хотя будущая Ламия оставила его на видном месте. По привычке медсестра просто сгребла в сторону все, что ей мешало, и взялась за первонасущные дела. Она проверила журнал пациентов и отобрала медкарты тех, кто был приписан к ней. Каждое утро начиналось с этой процедуры, потому что в конце дня всем было лень раскладывать документы как надо. Так что лазарет ежедневно с проблеском зари оглашался воплями: «Где карта двенадцатого?!», «Я перепутал Джеракса с Джераксусом, верните взад!», «Кто намалевал в карте эту дичь? Гирхану нельзя это давать, вы очумели?!». Ламия обходилась без паники и криков чаще других.       Словом, Фуруичи пришлось потрудиться, дабы незаметно подбросить Ламии нужный пергамент под нос. Увы, дало это немного. — Мне почем знать, — ровным голосом ответил генерал. — Но раз тут нарисовали ангелов… не подсказка ли это?       Ламия как-то странно посмотрела на него. — И кому бы вздумалось нам подсказывать? Я больше поверю, что это происки шпионов или чья-то шутка.       «Если и тут шпионы, то дела наши плохи», — подумал Фуру, но смолчал. На всякий случай он скопировал рисунок, как умел, себе в блокнот, но прихватил оригинал и отправился демонстрировать его Химекаве. На полпути он вспомнил, что хотел попросить Саотоме связаться с ангелами еще раз и задать кое-какие вопросы, но сенсей был в отрубе после алкогольных возлияний с владыкой.       Сделав крюк, Фуру наконец достиг цели. Химекава согласился его принять, хотя недавно проснулся. Посасывая кофеек со свежими ягодными тарталетками, Тэцуя изучил рисунок и сказал: — Мы имеем дело с ребусом, и довольно несложным. — Да? — оживился Фуру. — Что же, по-твоему, значат ангелы здесь? Почему один заштрихован? — Потому что он темный, долдон. Зуб даю, речь о шахате. Или существуют еще ангелы с темными крыльями?       «Резонно», — согласился Фуруичи. Жуя тарталетку, Химекава продолжил: — Второй куда интереснее. К чему бы нам тут ангел, если они не могут сойти сюда? — Нацуме может.       Тэцуя перестал жевать. Повисло недолгое молчание. — Точно, — сказал Химе. — Полукровки… ну конечно! — Раз так, — развил мысль Фуру, — то они оба… мммм… располовинены. Значит, есть и шахат-полукровка? — Значит, есть, — на удивление уверенно ответил наследник корпорации. — Что тут еще?..       Он присмотрелся к стрелочкам и символам. Фуруичи с трепетом ждал, надеясь, что не потребуется копание в демонических текстах. — Третий закон Ньютона, — объявил Химекава. — Сила действия равна силе противодействия.       «Ого че», — подумал Фуруичи, а сам спросил: — Вот эти кракозябры? — Элементарная физика. Я, конечно, в курсе, что в Ишияме никто толком не учится, но и ты туда же?       Фуру оставил вопрос без ответа. Учебник по физике для него вполне вписывался в категорию демонического текста. — Вопрос в том, чем нам это все может быть полезно. Если здесь имеют в виду, что ангельские полукровки равны по силам, что нам с того? — произнес он.       Ламия из будущего заявила, что они сами найдут ответы на вопросы. Он, Фуруичи, хитрец Химекава и Куниеда, обладающая памятью королевы Лилит. Пока что особо связи не вырисовывалось. Ясно было одно: если такую подсказку оставили, значит, она важна. — Если мы узнаем, существовал ли шахат-полукровка, то, возможно, поймем, — ответил Химе. — Для начала…       Он сам вспомнил кое о чем. Серп смерти. Тот, что оставил Самаэль, давно потерял свою силу и никогда не пропадал из храма Лилит. Но теперь становилось ясно, что мог существовать крылатый, способный сойти в преисподнюю. Обычные ангелы и даже шахаты этого не могут. Полукровки — другой разговор, и Нацуме тому подтверждение. Потому Химе хотел предложить спросить Нацуме, но Нацуме в итоге не потребовался. Дверь в комнату распахнулась и появилась Куниеда, которая и пролила свет на поставленный вопрос.       Вместо антидота для шинигами начали готовить сыворотку правды. Бармаглот настойчиво предлагал прибегнуть к пыткам, напирая, что Йохан бессмертен и все равно не сдохнет. Но все его поползновения отвергли, рассудив, что зелье стопроцентно заставит шинигами сказать правду, в то время как насилие может дать неоднозначный результат. Бог смерти жил уже долго, и был привычен к боли. На это главнокомандующий заявил, что можно просто оторвать Йохану руку или ногу, сколь бы он ни был бессмертен, но конечности обратно не прирастают. Идею поддержала Ходжо, ведь только Левиафан мог нанести шинигами урон. Разошедшихся членовредителей пришлось долго успокаивать.       Йохан пришел в себя, но оставался слаб из-за яда. Как только он смог не проваливаться в забытье каждые полчаса и обрел дар речи, на стражу посыпались издевки из разряда «ой какой я важный, вы меня тут сторожите всем скопом». Это вынудило Форкаса заткнуть Йохану рот печатью молчания.       Сыворотка правды требовала сложной технологии приготовления. Время ушло на поиск ингредиентов, расчет пропорций, сам процесс варки и настойку готовой микстуры. Пока суд да дело, Форкас и Насу создали необходимых двойников для предстоящей операции, а шпионы докладывали, что похищенная Хильда покуда жива и невредима. И вот все было готово, оставалось лишь дождаться полуночи, когда завершится период настойки сыворотки. Ответы, которые мог бы дать Йохан, могли существенно изменить план. В чем именно заключается ловушка герцогини Гремори, как она собирается схватить Огу, в каком порядке враг намерен атаковать, есть ли в резиденции шпионы, и подробности о Сатане — арсенал его с контрактором приемов, есть ли у них слабые места, и в конце концов, остается ли архидемон в особняке Белиала или идет на резиденцию снова.       Темный Владыка устроил Оге и предвестникам недурную прокачку. Не у дел остался один Баклажан, которому вменили заниматься двойниками, а для начала полностью выздороветь. Сам же Ога отдавался тренировкам со всей яростью, чем заслужил одобрение князюшки. Впрочем, приемный папаша принца класть с прибором хотел на чужое одобрение. Как только он понял, что готов, и мог бы еще разок спуститься в Нифльхейм и надрать зад Нидхёггу, он начал действовать.       Планы? Многоходовки? Вертел он их все на одном месте. Его заставили слишком долго ждать. Он согласился все отсрочить, лишь когда услышал, что Хильда жива. Он понимал, что вправду должен стать сильнее, и сделать это было необходимо как можно быстрей. Кто же лучше самого Владыки сумеет показать, как надо драться с архидемонами?       У рогатого были свои причуды, и выводить из себя он умел похлеще Саотоме и старика Куниеды, вместе взятых. Чего стоила его манера обзывать своих учеников «школярами», «полумертвыми гусеницами» и «пьяными тараканами». Он дрался с ними всеми за раз, даже не задействуя рук, а начинал с того, что расселся с чайным сервизом за столом с белоснежной скатертью и заявил: — Кто первый сможет меня задеть, тот победил.       Они пытались раз за разом, и достать князюшку выходило просто невозможно. Когда он успевал, кто его разберет, но он продолжал спокойно посасывать чаек с печеньками, пока вокруг него носились контракторы. Вельзевул не то что не оторвал зад от кресла, у него даже не выбило чашку из рук. Белая скатерть осталась девственно чистой, дорогой фарфор остался цел, и в процессе князь не сломал ни одного когтя на своей княжеской руке — единственной, которую использовал для обороны.       Когда его противники додумались объединить усилия, Оге удалось стибрить рогатый шлем с головы владыки. Вот и все достижение. Тогда Вельзевул встал, вытряхнул крошки печенья из длинных волос и весело сказал: — А теперь я!       Поле битвы украсил новый гигантский каньон, а контракторы отхватили почти до потери сознания.       Владыка, мать его, был непробиваем, недосягаем и чудовищно силен. Этот укурок мог бы обрушить весь горный хребет, у подножия которого и расположилась резиденция. Он мог бы выступить на равных против Сатаны, но Ога не собирался уступать ему свою добычу. Добычу, которая так борзо нарывалась, должна была отхватить лично от него за все хорошее. За Ишияму. За всех, кто превратился в камень. За покалеченных одноклассников. За Хильду.       Поэтому, когда все отправились отдохнуть перед началом масштабного движа, Ога распахнул окно в комнате, которая снова стала такой пустой без Хильды. — Готов, Вельзи? — Адях! — боевой клич принца отозвался звонким эхом в ущелье.       Ога оскалился в свете алой адской луны. Сегодня прольется чья-то кровь. — Погнали!       Он оттолкнулся от парапета балкона, взмыл в воздух и яркой звездой устремился к логову Сатаны.