В Аду

      Такамия первым вызвался стеречь Йохана. Беспамятный шинигами валялся на больничной койке в окружении Люцифер, его контрактора и нескольких опорников, и все они мешали докторам делать свою работу. Фуруичи поглядел на это все и заявил: — Его нужно спустить в камеру. В клетку покрепче. — Да иди ты! — вскинулась Ламия. — Я не буду снова мотаться в подземелья! К тому же в прошлый раз врага никакие клетки не удержали, да и тут они не настолько надежные. — Находиться рядом с ним еще ненадежнее, — настаивал генерал на своем. — Он и глазом не моргнет, как свернет тебе шею.       Ламия пробуравила его взглядом. — Я сама его узлом завяжу, — сказала она. — Получит транквилизатора в жо… кхм. В общем, получит и угомонится как миленький.       Валиас хмыкнул. Он прекрасно знал, что Ламия может. — Вопрос в том, кто успеет быстрее. А этого говнюка мы поймали ввось… ввосьмером, — неуверенный в звучании слова, сказал Фуру. — Ты меня отвлекаешь, — не оборачиваясь, отмахнулась медсестра. — Иди отсюда. — Я тоже тут ночую, если ты забыла, — с ноткой обиды заметил Фуруичи. — Тогда заткнись.       Валиас захохотал и получил тычка. Фуруичи устал как собака, но его грызла тревога. Ткнув Валиаса в бок, он угрюмо поплелся помыться и завалился на кровать в дальнем углу, куда глухо доносились обрывки разговоров и возня в лазарете. Для охраны Йохана, то есть остальных от Йохана, даже Такамии и опорников мало, как бы дико оно ни звучало. Какой толк от демонической силы, если врагу она все равно не нанесет урона?..       Точно, нужно приставить сюда Эбиана с Бельфегором. Пусть те наложат на шинигами путы. Тогда ему просто некуда будет деться, и никакая скорость не будет иметь значения. Саотоме поставил какую-то метку прямо на полу пол койкой, куда разместили шинигами, и та не даст богу смерти вырваться за ее пределы, но и она не казалась генералу достаточно надежной… потому что…       С такими мыслями он провалился в сон.       Аой наведалась в лазарет и поняла, что уединения тут не сыщешь. Во всем дворце проходу не стало от раненых, коек в больничном крыле не хватало, и коридоры и многие комнаты наполнились пострадавшими. Снаружи было слишком холодно для тяжело раненых, и по личному распоряжению владыки их перенесли во дворец. Все комнаты, которые еще пустовали, оказались заполнены.       Куниеде нужно было помедитировать. Не так-то просто, когда буквально нигде нет тихого безлюдного уголка. Разве что на чердаке или в погребе. И вот она шла по дворцу в поисках подходящего места и добралась до лазарета, где вымученная Ламия подогнала ей ключ от маленькой часовни Лилит. — Символичненько, да? — прокомментировала медсестра и зевнула во весь рот. — Ты бы отдохнула тоже, — сказала Аой. — Отдохнешь тут, когда хлопот полон рот, — буркнула Ламия. — Этого перевяжи, тому крылья вправь, у третьего глаз вытекает, вокруг этого шинигами все на ушах стоят, Ас хвостом ходит, Фуруичи на мозги капает… — Потому что волнуется.       Ламия фыркнула. — И за это вы его педофилом зовете.       Строго говоря, Куниеда никогда не травила таких шуток. Но позволяла девчонкам это делать. Ну что сказать, нехорошо, однако и сам Фуруичи много раз отличился. Как Ога раз сказал, он поступал с другими так же, как Ален Делон с ним.       А Валиас в самом деле стоял рядом с Ламией, и он следовал за ней буквально по пятам: когда Куниеда вошла, Ламия носилась по лазарету, и демон носился за ней. Он тоже устал, но насмешливый блеск в глазах никуда не делся. И что такого он знает, что постоянно лыбится как дурак? «Будет от чего занервничать», — заключила Куниеда, поставив себя на место Фуруичи.       Где-то на фоне Форкас покрикивал на помощников. Похоже, доктора работали всю ночь. Сама Куниеда, да и все прочие, отсыпались остаток дня после совета и ночь после. В лазарете смешивались ауры и магические потоки, и среди них Аой различила странное напряженное гудение. Она ощутила, как нечто здесь притягивает ее, словно магнитом. — Ламия, — отстраненно спросила она, — а ты случайно не знаешь, где тут можно… побыть в уединении?       Медсестра опять зевнула. — Чтоб поспать? — предположила она. — Случайно знаю.       Она пошарила у себя в карманах и дала Куниеде ключ с наказанием вернуть или отпереть дверь по условному стуку, потому что сама тоже приходит в часовню подремать. Там как раз за алтарем есть закуток с мягкой кушеткой.       Пока Ламии пришлось вернуться к работе, а Куниеда прошла в лазарет, ориентируясь на свое непонятное чувство. Она лавировала меж коек и докторов, пока не очутилась перед огороженным ширмой пространством. Войдя туда, она увидела подобие ритуального круга: опорники, рядом Такамия с Люцифер, что сидела у него на правом бедре. А посеред койка, на которой лежал обтрепанный Йохан.       Его черные крылья развоплотились, подчиняясь то ли воле хозяина, то ли действию яда. Лежал он на спине с закрытыми глазами, на полу светились круги сковывающих чар, руки и ноги бога смерти дополнительно оплели магическими путами — теми же самыми, которые наложили на Огу. — Здаров, — сказал Такамия. Он почти не спал, и выглядел едва ли краше самого шинигами.       Куниеда кивнула и приблизилась. Ей позволили подойти вплотную. Притяжение исходило отсюда, и краснохвостка постояла немного, поглядела на каждого и даже на предметы, силясь понять, в чем дело. Эпицентр был… «Не нравится мне это», — подумала Аой, понимая, что в копилку ее тревог добавилась еще одна. Своеобразным магнитом был сам Йохан. — Я уж решил, опять Рин приперлась… все угомониться не может, — пробурчал Ястреб. — Кто бы подумал, что она такая сентиментальная.       Почему-то он сокращал ее имя до фамильярного одного слога. «Сентиментальная, ага», — подумали некоторые опорники, в смену которых Ринго попыталась перерезать Йохану глотку Левиафаном.       Куниеда наклонилась над шинигами и осторожно вытянула руку. Воздух будто спружинил, неведомая энергия наполняла его. В кончиках пальцев Аой ощутила легкое покалывание. Теплое и почти приятное. В груди потянуло, и девушка отпрянула. Чары какие-то.       Дальше выяснять у нее не хватило духу, и Куниеда ушла, почти сбегая и оставив остальных в недоумении. Она нашла часовню как раз за больничным крылом и заперлась там. Это было высокое, но небольшое помещение со скромным алтарем — всего одно изваяние Лилит из обсидиана — и парой лавочек. Три стрельчатых окна и где-то наверху, наверное, колокольня.       Медитация нужна была Аой не только чтобы привести в порядок свои энергетические потоки. Ей было необходимо успокоиться и рассортировать свои мысли, а главное, ворох воспоминаний. Тысячелетняя жизнь королевы пронеслась перед ее глазами, она видела все, но запомнила — о, конечно, нет. Чтобы выудить нечто конкретное, пришлось потрудиться, и у нее заняло время найти воспоминание, которое подтверждало теорию Фуруичи о тайном знании. Том самом, которое Лилит отдала Шахату.       Сознание раздирало множество тревог. Как дальше развернутся боевые действия, сработает ли план, сможет ли вообще Баклажан создать двойников, если болен сам, куда запропастился дедушка и все ли с ним в порядке, что будет, когда все кончится, как они будут жить, вправду ли можно медлить, когда Хильда похищена, а Ога с ума сходит от бешенства.       Ога всегда бесился, когда его близким и друзьям угрожали. Теперь, когда Хильду вернули из мертвых, а Сатана умудрился похитить ее прямо у него из-под носа, его гнев был подобен пришествию апокалипсиса. Пожалуй, глубина этой ярости отражала и глубину того, что этих двоих связывало. Куниеда подумала об этом куда спокойнее, чем раньше. Она так старалась игнорировать и прислушаться к Фуруичи, который всегда говорил, что между Огой и Хильдой ничего нет и быть не может. Но с самого начала она не верила в это. Ни один из них ни разу не опроверг слухи, потому что оба не видели смысла метать бисер. Им было все равно, что думают другие. Это значит, что Оге было все равно, что думают другие девушки, и она, Куниеда, о его отношениях с Хильдой. Это значило, что она, Куниеда, его не интересует.       Долго казалось, что Ога и Хильда просто друг друга терпят. Поначалу, стоит думать, так и было. Но после того, как Хильда потеряла память, стало предельно ясно, что дело уже не в этом. Хильда без памяти — тут, как говорится, без комментариев, ну а сам Ога… что ж, он, конечно, старался, чтобы вернуть память демонической горничной, но обошелся без истерик, когда Вельзи выбросил микстуру «вспомнить все».       И если подумать, когда Саламандер говорил о «принце», все решили, что он выражается иносказательно. Никто не вспомнил о Вельзи, все подумали об Оге. И сам Ога в том числе. Значит, были причины. По меньшей мере, даже этот дурень сообразил, что беспамятная Хильда неравнодушна к нему и сделал выводы.       Теперь, обладая мудростью древней королевы, Аой понимала, что Ога чаще притворялся дураком, чем был им на самом деле. У него и впрямь какое-то свое, оговское мышление, оно и позволяло ему так мастерски прикидываться шлангом.       И Куниеде казалось, что, если бы Ога по-настоящему захотел избавиться от навязанного ему младенца и демонической служанки, он бы нашел способ. Но все эти способы шли вразрез с тем, что он считал правильным.       Куниеда испытывала остаточную, навязчивую, но совсем не такую острую, как прежде, ревность. Куда больше она переживала, выжила ли Хильда и что с ней сделают враги, и что станет с Огой и Вельзи, если все обернется худшим образом. Пусть они с Хильдой не были подругами, но не были и врагами. Теперь Аой не могла даже назвать ее своей соперницей, потому что в соперничестве не было смысла. Наверное, не было все это время. Потому что ей уже дали ответ. Ей могут предложить только дружбу, это пора принять. Ога никогда не скажет ничего подобного в лицо и прямо, то ли потому, что не умеет, то ли потому, что боится ее обидеть. Или все вместе взятое.       Точно так же он никогда не будет тем человеком, который открыто посмотрит с восхищением в лице и признается в чувствах. Такого он не сделает даже со своей названной женой. Потому что он такой. Они с Хильдой другие.       Куниеда вздохнула с облегчением и улыбнулась. За последние месяцы она столько раз говорила себе, что надо завязывать, хватит, нельзя упираться в одного человека. Наконец-то она смогла разрешить себе это.       Отпускать было грустно. Но приятно.       В памяти всплыло еще одно лицо, так похожее на огино. Куниеда невольно распахнула глаза. Все же память Лилит сбивала ее с толку. Лилит любила Шахата, и Акахоши Канкуро был похож на Самаэля, но Самаэль умер очень давно, как и первая королева демонов.       Куниеде совсем не хотелось перемешивать чувства своего прошлого воплощения с нынешним. Это было все равно что позволить кому-то командовать собой, мол, а влюбись теперь в этого. Ситуацию не делало лучше и сходство контрактора Маммона с Огой. Хорошо хоть, только внешнее…       Акахоши ей нравился. Но только как друг. У них с ним оказалось много точек соприкосновения и тем для разговора, не то что Ога, у которого на уме одни драки и чуть-чуть Вельзи. Акахоши много путешествовал с семьей, потому что папаша у него служил в министерстве иностранных дел, и рассказывал много интересных историй про другие страны. Они оба читали одни и те же книжки, но любили разную музыку; истории их становления лидерами были очень похожи. Куниеда послушала и поняла, что банда Хиабури сильно напоминает краснохвосток в своих идеалах. Они подмяли под себя свою школу не просто потому, что могли, а потому, что «причиняли добро и сеяли справедливость».       Ох уж этот Такамия со своими фразочками. Сыч и циник, как про него Баклажан говорил. Сам весь из себя такой страдалец и посмеивается над чужими порывами. Не потому, что он мразь распоследняя, ему просто уже не дано было понять. Его никто не научил, как это — стараться ради других. Он неплохо спелся с Ринго Ходжо, потому как та тоже мало понимала; кто знает, почему у нее сложился такой характер и представление о мире, в котором ни одна тварь не стоит внимания.       Хотя и у этих двух все же было — или появилось — то, что заставляло их забыть о своем эгоизме.       Аой растолкала мысли о предвестниках и сосредоточилась на более важном. Она ничего не могла поделать с тем, что уже случилось, но могла кое-чем помочь Оге и своим друзьям. Ее память содержала в себе очень много ценного, и предстояло выцарапать из нее побольше о шахатах. Вряд ли Самаэль был единственным, с кем столкнулась Лилит, возможно, она встречалась и с тем самым ублюдком, который отдал Соломону тайное знание. Королева передала чары Самаэлю, чтобы тот сохранил их и они не достались кому попало. А они все-таки достались… Аой не верила, что Самаэль отправился бы к Соломону мстить.       Ангелов смерти было четыре. Габриэль, Азраэль, Михаэль и Ава Донна. Шахат Самаэль был первым, а значит, всего пять. Может, кто-то заменил его после. Или даже был послан в мир, когда Самаэль еще был жив, ведь первый шахат как бы предал своего повелителя. Может, Лилит было что о нем известно.       Куниеда закрыла глаза и сделала вдох.       Фуруичи проснулся от странного звука. Словно мышь скреблась где-то совсем рядом, то ли прямо под кроватью, то ли в углу. Фуру разместился на старой жесткой койке и готов был мириться с этим, потому что тут было удениненное местечко, закуток и ширма, которых на всех больных не хватало. От любопытных глаз отгородили только шинигами, Баклажана и некоторых тяжело раненых. С усталости было уже все равно, на чем лежать, а делить комнату с Канзаки, Нацуме, Торой или и Химекавой не хотелось совершенно.       Спросонья звук, казалось, померещился, но он был настойчив, и генерал нехотя проснулся. В лазарете колыхалась лиловая предрассветная мгла. Окна обращались на склон горы, то есть в западу, и лучи светила проникали сюда только к вечеру. В лазарете стояла относительная тишина; ее нарушали только постанывание больных и негромкие голоса стражи, что стерегла шинигами.       Фуруичи перевернулся на спину и лениво оглядел пространство, напрягая слух. Дурная мышь скреблась, и теперь стало ясно, что делает она это где-то за ширмой и на уровне окна, если оценивать по высоте. Странно, но кто их разберет, этих адских мышей. Может, они и камень грызут.       Сердито выдохнув, Фуруичи сел, спустил ноги, послушал еще, определяя, откуда именно исходит шкрябанье. За шторкой, точно. «Вот же ж твою мать», — угрюмо подумал он, встал и аккуратно заглянул за ширму, чтобы не спугнуть надоедливого зверька. Зверек оказался на порядок больше, чем он себе представлял — даже для адской мыши. Кроме того, вряд ли адское зверье носит плащи и умеет писать пером. На стуле со сломанной спинкой сидела фигура в капюшоне. В слабом свете из небольшого окна она царапала пером по пергаменту, держа его прямо на коленке. Фуруичи моргнул, не уверенный, что проснулся.       Фигура закончила свою работу, не замечая, что появился зритель. Это была девушка, невысокая и хрупкая, и генерал не сразу узнал ее спросонья. Та же самая, что приходила помогать им проникнуть назад в оккупированный дворец и перебросила их во времени.       Пока Фуру думал, стоит ли обозначить свое присутствие, фигура поднялась и, держа пергамент в двух пальцах, будто та покрылась чумной заразой, шагнула из закутка. В лазарете спали не все, взять хотя бы стражу, и Фуру забеспокоился, не стоит ли остановить незнакомку. Та почти бесшумно устремилась в лазарет, и генерал, даже позабыв обуться, метнулся за ней. — Стой!       Девушка вздрогнула и быстро обернулась. В тени капюшона, где крылось ее лицо, блеснули изумрудные глаза. Фуруичи удалось схватить ее за локоть. Девушка неуловимым движением извлекла из складок плаща маленький нож. Держала она его со знанием дела — так, чтобы легко можно было нанести точный укол. Из чего Фуруичи заподозрил, что клинок отравлен. Вот развелось любителей баловаться ядами…       Так как девушка молчала, полагая, видимо, что нож достаточно красноречив, Фуруичи заговорил сам. Он неплохо умел собирать кусочки мозаики, а за последние месяцы и вовсе поднаторел в этом, взяв себе привычку подмечать детали.       Имея лишь косвенные доказательства, он был убежден, что незнакомка пришла из будущего. Сейчас демоны не располагали возможностями преодолеть время, но, учитывая телепортацию, они наверняка разовьют эту технологию позже. А эта девушка знала слишком много для шпиона, потому что ее знания простирались за пределы настоящего. Всего пара оговорок, которые Фуру намотал себе на ус, особое сходство, которое девушка имела с тем, кого генерал хорошо знал. Пусть он не видел лица, но личность пробкой не заткнешь, и никакой плащ не поможет. Ее голос, интонации и манеры; она была хорошо знакома с Валиасом и огрызалась на него как на старого приятеля.       И, наконец, глаза. Такие изумрудные глаза были только у… — Тебя увидят, — сказал Фуруичи. — Пусти, — велела она.       Генерал разжал пальцы. Девушка развернулась и побежала. Двигалась она очень тихо, Фуруичи не отставал. Девица походя бросила пергамент на докторский стол, и без того заваленный бумагами да пробирками, и ее рука скользнула под плащ. Еще мгновение — она воспользуется телепортом, и вопросы надолго останутся без ответа. Возможно, их время еще не пришло, но Фуруичи не мог остановиться. Он успел снова схватить гостью из будущего за руку, и та зашипела совсем как кошка. Ее глаза яростно сверкнули. — Почему ты убегаешь? — шепотом спросил генерал, памятуя, что совсем неподалеку охрана шинигами. — Ты ведь пришла нам помочь… Ламия.       Девушка шумно втянула воздух. — Не знаю таких, — отрезала она. — Да брось, — улыбнулся Фуру, — кто бы еще мог…       Девица отчего-то резко нырнула за ближайшую шторку, рванув Фуруичи за собой. Вовремя: зазвучали шаги; кто-то из персонала вышел делать утренний обход. Послышался зевок и бренчание: фельдшер решил сначала заварить себе адского кофейку. Он что-то напевал себе под нос и бренчал посудой (Фуруичи подумал, что наверняка демон схватил первую попавшуюся мензурку).       Пока он создавал фоновый шум и толком не проснулся, генерал поспешил закончить важный разговор. Он обернулся к девушке, которая снова рылась по своим карманам в поисках телепорта. — Подожди! — он попытался перехватить ее вторую руку, но его больно хлопнули по запястью. — Не лапай! — огрызнулась девушка. — Я замужем!       Фуруичи уронил челюсть. Не отдавая себе отчета, он потянул за краешек капюшона. Девица того тоже не ожидала, она была слишком занята тем, что бурчала «совсем охамел, пусти, не то пожалеешь, всажу тебе снотворного, от которого семь недель не проснешься». — А… а…       Он думал, что готов, но все равно был потрясен. Изумрудные глаза, в которых пляшут искры гнева, остренькие клычки обнажены в оскале, и волосы как отблеск весенней зари, тугим жгутом-косой спускаются за спину. А главное, знакомое до боли лицо, которое принадлежало уже не девочке, а взрослой молодой женщине.       Если при первой встрече с помощницей Форкаса Фуруичи показалось, что эта девочка очень даже миленькая, то подобный эпитет совершенно не годился, чтобы описать девушку перед ним. Она ничем не уступала лучшим красавицам, которых ему удалось повстречать: ни Куниеде, ни Хильде, ни Ненэ-сан, ни королеве Айрис или дочери Ален Делона. Становилось до жуткого очевидно, почему принц Эн…       Погодите-ка, это значит, что она вышла замуж за принца?! Да уж, если тот прознает, что его жену хватает за руки генерал, то останется генерал без головы. — Так вот почему Валиас…       Конечно, вот от чего этот придурок так лыбился все это время! Вот почему творил непонятную дичь. Он уже знал. Оставалось загадкой, почему. Фуру даже стало немного обидно: да кто он такой, этот наемник, что ему сказали первее прочих.       Или… нет, не может быть, чтобы Ламия вышла замуж за Валиаса. У них слишком большая разница в возрасте.       Ламия усмехнулась. Прежняя она уже вскипела бы и обсыпала бы Фуруичи проклятиями, но эта куда лучше держала себя в руках. — Ты не изменился, Така. Просто так тебя не проведешь. Ну, теперь многое понятно… Она сердито изогнула брови, но вздохнула и отогнала мысли. — Ты не должен был меня видеть, — строго прошептала она. — Так что давай клятву, что ты никому не скажешь.       Повисло молчание. Ламия пощелкала пальцами у генерала перед носом. — Ау, прием. Я жду. — А? А… ну… окей. Клянусь, что никому не скажу. — Даже мне самой.       Фуруичи вздохнул. Какие могли быть возможности! — Ладно. Даже тебе не скажу.       Ламия набросила капюшон назад. В ее пальцах появился шарик телепорта. — Подожди-подожди-подожди! — замельтешил Фуру. — Ты из какого времени?.. Нет, стоп, это не так важно. Как нам победить Сатану? Что нам делать с шинигами?       Ламия немного помедлила. Шарик в ее руке таинственно светился, внутри него переливались сполохи зеленого тумана. — Я уже оставила вам подсказку, — осторожно ответила она. — Шинигами боится лишь одного оружия — серпа смерти, но шахаты не могут сойти в ад.       «Это плохо, — понял Фуру, — это очень-очень плохо, да с этим богом смерти ничем не сладить!».       Ламия набрала воздуха в грудь и выдохнула. — Мое вмешательство должно быть минимальным. Уже то, что мы встретились, — серьезный просчет. Все, что нам известно в будущем, вы вместе с Химекавой и Куниедой сами поняли, как противостоять ему. — У меня нет ни единой идеи! — Появятся, значит. — Ламия сжала телепорт в кулаке, и ее окутало зеленоватое сияние. — Моя роль окончена. — Постой!       Но куда там. Телепортация произошла мгновенно, и Ламия исчезла в сполохах зеленого огня.       Сатана занял особняк князя Белиала, с которого вынужденно сняли чары сокрытия. Вокруг рассредоточились союзные войска заговорщиков, бояться было уже нечего. В самом особняке расположилась верховная ставка, и неподалеку раскинулся обширный военный лагерь.       В самом большом зале особняка подготовили все для церемонии. Ютения Гремори лично распоряжалась, и в зале поставили резную арку из обсидиана, увитую золотой цепью — священный символ уз брака у демонов. Герцогиня рассчитывала заключить союз с одним из знатнейших родов ада, выдав Хильду замуж за его представителя, теперь же все оборачивалось для нее куда лучше, чем она могла надеяться. Она дерзнула предложить этот брак самому Сатане. Разумеется, не шло и речи ни о каких личных симпатиях, но, когда план услышали целиком, он был одобрен. Ставку сделали на то, что дочь Ютении обязательно прибежит спасать контрактор младшего принца, и вот тут-то ловушка и захлопнется. Ошибок, как в случае с Бегемотом, не будет. Во-первых, брачные узы не разрываются просто так, это священный договор, который требует не только юридической волокиты, но и вмешательства могущественных служителей церкви Лилит. Восставшие аристократы все еще пребывали в блаженном неведении, что первая королева была человеком. А может, просто не желали в это верить. В конце концов, ни подтвердить, ни опровергнуть слух было уже некому.       Разведка докладывала, что противник пока не шевелится и зализывает раны. Йохан оказался в плену, но эта новость мало обеспокоила верхушку командования. Шинигами был слишком хитер. Если он попался, значит, он того хотел.       Войско Вельзевула перегруппируется и начнет действовать, но будет уже поздно. Брачный контракт будет заключен еще до того, как Ога Тацуми успеет найти Хильду. К тому же, пусть он силен, но сильно уступает даже одному Фудзи. Контрактор столкнется с контрактором, а сам Сатана отправится сражаться с Вельзевулом. Рогатый тупица наверняка режется в игры и в ус не дует. Он дал спалить столицу, кинув там старшего сына. Ютения насмешливо фыркнула. Рисковать наследником… они, конечно, разменный материал на поле раздела влияния, но кто в здравом уме жертвует важной фигурой? Даже если он поступил так нарочно, все, чего он добился — это победа в одной битве и покалеченные контракторы семи грехов.       Хильда вела себя на удивление смирно. Она не проронила ни слова, не разговаривала ни с кем, даже с самой Ютенией. На Хильду наложили множество сковывающих чар, они блокировали магию и не давали ей покинуть отведенные ей покои. Пока Ютения строила свои коварные планы и вела подготовку, Хильда раздумывала. Ей никто не сказал, что ее ждет, но догадаться было нетрудно. Многие часы Хильда размышляла, что она может сделать, как покинуть особняк, особенно если за его пределами толпы врагов. Всяко выходило, что никак, и шансы мизерные. Ее вылечили от ран, но отобрали платье-броню и даже шпагу. Магия была заблокирована. Слабых мест в защите — почти ноль, не считая двери, которую несколько раз в сутки открывают, чтобы подать еду. Хильда оценила охрану и поняла, что без оружия и своей магии не сумеет пробиться. Глухо было по всем фронтам.       Оставалось единственное, что она могла бы сделать. Пока оставалось неясным, каким образом Ютения собирается заставить ее согласиться на брачный союз, ведь для связи необходим ответ обеих сторон. Она скорее откусит себе язык, чем скажет «да». Ни побои, ни клетка ее не пугали. Герцогиня утратила возможность застращать ее.       К тому же для церемонии потребуется снять путы, которые блокируют магию, потому что демоническая энергия участвует в создании связи. Это будет единственный шанс, но точно так же самоубийственный, ведь и тогда и особняк, и поле за ним будет полно могущественных демонов. Даже если допустить, что она вырвется, то далеко не уйдет. Одна герцогиня уже сильнее нее.       Если только Ога не заявится.       Но Хильда надеялась, что он не придет. Ему не дадут прийти. Силы будут неравны и при таком раскладе.       С другой стороны, в ставке Вельзевула наверняка сообразили план. И Ога не даст выкинуть ее, Хильду, из этого плана. Да и в целом будет недальновидно ее не учитывать, ведь всякую слабость можно обернуть к своей пользе. Химекава и Фуруичи это умеют. Если бы могла, Ютения напоила бы Хильду зельем, и тогда дочь стала бы покорной, как овечка. Но вот проблема: это же самое зелье не даст заключить брачный союз. Каждый участник должен быть в трезвом уме и давать ответ по своей воле. Так что Ютения очень ждала появления контрактора Вельзевула-младшего. Ведь тогда будет чем шантажировать дочь.       К такому же выводу пришла и сама Хильда. Если Ога заявится и попадется — а враг сделает все, чтобы его поймать — то жди беды.       Время шло. Противники будто выжидали, кто сделает первый шаг. Было тихо, никто не появился, а тянуть с церемонией уже было нельзя, и тот самый день, когда Хильду облачили в свадебный наряд и повели под венец, настал. Настал слишком быстро. Коль скоро Ога не явился, то Хильда не знала, что еще припасено у герцогини в рукаве, и потому приняла решение. Она не скажет ни слова. Ответа от нее не добьются. Она не скажет ни «да», ни «нет», она вообще больше никогда ничего не скажет. Невелика цена. Хотя Оге она много чего хотела бы сказать. Впрочем, он и так поймет. Если они еще встретятся.       В плотном кольце охраны, ведомая собственной матерью, Хильда прошла по коридорам особняка и вошла в торжественный зал. Здесь уже рассредоточились гости, и все они разом смолкли, когда появилась невеста. Сам Сатана, бесстрастный, равнодушный и — даже скучающий, стоял у черной арки, а рядом с ним старался сохранить невозмутимость служитель церкви.       Хильду возвели на небольшое возвышение и оставили под аркой рядом с Сатаной. Демон посмотрел на нее оценивающе и слегка дернул уголком губ. По его красивому лицу читалось, как ему хочется поскорее покончить со всей этой белибердой. В его картине мира эта свадьба была просто надоедливым, пусть и необходимым, телодвижением. Как оторвать зад от дивана, чтобы хлопнуть по телевизору, который вдруг стал плохо показывать.       Охрана рассредоточилась вокруг арки — никто не хотел неожиданностей. Ютения Гремори сама сняла с Хильды путы и бросила на дочь предупреждающий взгляд. Но Хильда не собиралась наводить шороху. Пусть пока думают, что у них все получается. Священник приветствовал собравшихся и объявил, что сегодня, дня такого-то месяца, такого-то года по календарю Лилит, состоится церемония бракосочетания великого архидемона и достойнешей демоницы. Далее он объяснил, какие обязательства налагает этот брак, что значат священные узы. Зазвучали слова о верности, взаимном уважении и единении демонической силы. Хильда чуть не расхохоталась.       Наконец началась главная часть постановки. Служитель обратился сначала к Сатане, понимает ли он значение священных уз и дает ли на них свое согласие. — Да-да, — скучающе отозвался архидемон, — не тяни уже.       Служитель отвесил короткий поклон и попросил его вытянуть руку над каменной чашей, которая стояла между ним и Хильдой. В чаше лежали светящиеся оковы. Их нельзя было потрогать руками. Эти путы накладывались сами, как только будут произнесены нужные слова.       Священник повернулся к Хильде. — Вы, принцесса Хильдегарде Гремори, согласны вступить в этот брак и связать себя вечными узами с Сатаной, великим архидемоном?       Священник получил колкий взгляд зеленого глаза. Второй, всевидящий, скрывала косая светлая челка. Губы Хильды тронула усмешка. Боковым зрением она заметила, как подобралась Ютения Гремори, готовая предупредить любую выходку дочери.       Повисло молчание, и оно затягивалось. Хильда не произнесла ни слова.       Ютения Гремори звонко щелкнула пальцами. — Тащите его, — велела она.       Двери в зал распахнулись, и по проему меж скамей несколько демонов вволокли в зал человека. Он был в крови и грязи, избитый, взлохмаченный и полуживой. На его спине сжался в комок маленький ребенок с зелеными волосами.       Хильда поняла, что не может вдохнуть. Когда, как они успели? Никто не обмолвился ни единым словом, нигде поблизости от особняка не было сражений последние дни, все было тихо-мирно, как они сумели его поймать?.. Они ни за что бы не смогли взять его без боя. Ога Тацуми никогда не сдается без боя, да и не сдается вообще. Его и Вельзи швырнули к ступеням возвышения, где стояла арка. Ютения, цокая каблуками, тоже приблизилась. Хильда смотрела во все глаза и искала подвох. Хоть малейший. Они могли наложить чары на какого-нибудь подставного демона, или пленного, создать иллюзию, задурить голову ей самой, наконец!.. Но нет. Каждая деталь, до мелочи, совпадала. Профиль, волосы, фигура, яростный взгляд, стесанные кулаки. Хильда, получившая назад свои способности, не ощущала чар иллюзии. То, что она видела, было настоящим. В малыше и Оге слабо теплилась демоническая энергия: они всю ее исчерпали в бою, где бы он ни произошел. Возможно, его поймали на подступах, слишком далеко, чтобы эхо битвы докатилось до ставки Сатаны. Все слуги и демоны в особняке держали рот на замке, но гляди ж как их вышколили — ни жестом, ни взглядом никто не выдал, какая добыча попала в руки Сатане.       Сам архидемон довольно хмыкнул, увидев пленника. Он сам вовсе не выглядел потрепанным и усталым. — Это было нетрудно, — произнес он, и его слова тяжелым молотом припечатали шокирующую данность.       Малыш Вельзи заметил свою няню и всхлипнул. В его глазах собрались слезы, а вокруг даже заискрило.       Ютения цыкнула и, ткнув носком туфли Огу, набросила на него и ребенка какую-то сеть. Наверное, блокиратор магии. — Никаких молний. Нам не нужны фаер-шоу, — произнесла она. — Ну, Хильда…       Она подняла голову и посмотрела на дочь. Хильда ответила ей взглядом, полным ненависти. Незнамо как, но им удалось поймать самого несгибаемого человека и наследника короля, сила которого превосходила любого известного демона. — Твое слово, — ухмыляясь по-змеиному, сказала герцогиня. — Принимается только «да». Иначе он сдохнет.       Она взяла в руки герцогскую корону — символ власти, украшение, но, главное, смертоносное оружие.       Хильдегарде Гремори вдохнула и выдохнула. Гордо вздернув подбородок, она вонзила зубы в собственный язык.