Дела принципиальные

      Когда сцена погрузилась в темноту, а музыка затихла, Шкипер испытал нечто, что обычные люди называют надеждой. Он бы применил в этой ситуации несколько иную формулировку: «Неминуемое разочарование, потому что в его грёбанной жизни не существует вещей, которые можно описать всего одним ёмким и пресным словом».       Интуиция не подвела.       Впрочем, вероятность того, что буквально на глазах родившийся ночной клуб будет обесточен посреди ночи, была отделена от нуля только мыслью о непредсказуемости экспериментов Рико, которые обычно заканчивались либо взрывом, либо пожаром, либо всем вместе.       Сцену медленно затопил приглушённый, интимный красный свет. Тёмные (и, вероятно, томные, но в этой темени ни черта не было видно) женские фигуры плавно выплыли из темноты и обхватили пухлыми, но, признаться честно, всё же эротичными ножками шесты. Публика одобрительно загудела. Ей вторила постепенно нарастающая музыка — барабаны и басы, отдающие африканскими мотивами, резкие переходы с грохота на тишину и обратно. С тишины — в темноту. И вновь — пошлый красный. И девушки — в такт свету и музыке — заносят ноги единым, отрепетированным движением, откидывают волосы, взмывают по шесту легко, будто гравитация для них — что-то из раздела фантастики.       Осознание приходит лишь когда к красному добавляется белый и жёлтый, а танцовщицы перестают быть лишь тёмными соблазнительными фигурами. Впрочем, на двоих, тех, что по бокам, Шкиперу наплевать. Он смотрит только на ту, что с особенной грацией вьётся вокруг центрального шеста.       — Я пошёл! — пытается перекричать он шум толпы и гремящей теперь изо всех щелей музыки. Алекс не слышит его, и Шкиперу приходится схватить его за плечо. — Я, мать твою, пошёл отсюда!       — Куда?! — недоумённо восклицает Алекс и в ответ хватает его за предплечье.       — В Форт-Нокс за «Сырными хрумками»! — отвечает Шкипер, закатив глаза. Больше для собственного морального удовлетворения, чем для Алекса — тот всё равно не увидит.       — Зачем? — орёт ему в ухо Алекс так, будто всё прекрасно расслышал. Хотя Шкипер в принципе не уверен в том, что друг слышит хоть что-то кроме музыки. Причём в собственной голове. Двести тридцать процентов, что снова надышался чего-то химозного.       Шкипер наклоняется к самому уху Алекса, набирает в лёгкие побольше воздуха — душного, пахнущего горячими телами и приторными духами — и орёт:       — Глория! Ты привёл меня поглазеть на жену нашего друга?! Какого чёрта, Алекс?!       Алекс с секунду удивлённо на него смотрит, а потом вдруг глаза его расширяются.       — Глория?! Здесь — Глория?! Точно, я совсем забыл, сегодня же как раз её день!       И, прежде чем Шкипер успевает махнуть на него рукой, развернуться и покинуть этот праздник дешёвого алкоголя по бешеной цене, Алекс мёртвой хваткой цепляется за его предплечье.       — Да стой ты! Глория — не Глория! Не только она сегодня гвоздь программы!       То, что Глория в принципе «гвоздь» в «Мадагаскаре» — уже удивительно. То, что она вышла за Мелмана — удивительнее вдвойне. Нет, не так. Невероятно и немного забавно. Но, признаться, есть в их отношениях что-то правильное и… нетривиальное.       Мелман — ну, тот, который муж этой невероятно сексуальной и энергичной барышни на пилоне — старый друг Алекса, а впоследствии и Шкипера. Хорошего врача всегда надо держать при себе, как и адвоката или, например, мороженщика. Нормальное мороженое в Нью-Йорке сейчас днём с огнём не сыщешь. Но Шкипер знает нужные места.       Так вот, Мелман. Высокий, как пальма, веснушчатый, как Антошка из одной русской песни (даже не спрашивайте, откуда Шкипер её знает), и повёрнутый на собственном здоровье, как мамаша-антипрививочница — на своей одинокой извилине в голове. О таких, как Мелман, не говорят «В тихом омуте черти водятся», потому что… Это же Мелман — весь из себя простой, наивный и добрый парень с высшим образованием, отсутствием штрафов за парковку и ни разу не куривший травку даже в медицинских целях!       С Глорией всё иначе. Они с Мелманом знали друг друга со школьной скамьи, но встречаться начали только год назад. Даже смешно, что от простого человеческого счастья тебя может отделять лишь страх быть отвергнутым.       Глория… не такая. По духу она больше похожа на Алекса, силой воли и щепетильностью чем-то напоминает Шкиперу самого себя. Она не стесняется и не боится. Хотя о чём и говорить, учитывая, что она работает не просто танцовщицей, а стриптизёршей в грёбаном «Мадагаскаре»!       Вообще этот клуб — отдельная тема. Шкипер наблюдал за его открытием, как мамочка следит за ребёнком, копошащимся в песочнице. Какие-то бессмысленные и нелепые башенки, фигурки, стёкла то тонированные, то залепленные стикерами, то разрисованные из баллончика на манер дворовых граффити (и это-то в центре Нью-Йорка!), то девственно-чистые, как ушедшая в монахини проститутка. И всё это безобразие — прямо напротив его ресторана! А судя по количеству посетителей, закрываться это чудо природы планирует в ближайшее никогда.       На уговоры Алекса посетить сие заведение Шкипер согласился исключительно из-за принципа «Врага нужно знать в лицо». И если это лицо — лицо Глории, то Шкипер разочаруется в жизни окончательно.       — А теперь то, чего вы так долго ждали! — раздался вдруг из динамиков оглушающе оптимистичный и многообещающий голос. Шкипер взглянул на сцену, но та оказалась пуста. Девчонки-танцовщицы уже упорхнули обратно. — Встречайте! Неподражаемый и непревзойдённый — КО-О-ОРОЛЬ ДЖУЛИАН!       Толпа взорвалась криками. Сцена — яркими вспышками. Колонки — новыми протяжными басами. Голова Шкипера — резкой мигре…       На сцену спустился — не вышел, не выплыл, не, блять, впорхнул — спустился откуда-то с потолка тот самый «гвоздь программы», человек, красивее которого Шкипер, к своему стыду, ни разу не видел.       Его оливковая кожа мерцала, как звёзды в кромешной темноте. В волосах, словно сотканных из лунного света, блестели капли драгоценных камней. Ими же были усыпаны кольца, серьги, браслеты — он весь излучал свет, яркий, ослепляющий.       Испепеляющий.       Шкипер никогда не сочинял стихи. Максимум — в младшей школе маме на восьмое марта. Но глядя на него, хотелось не просто сочинять — творить поэзию.       Из одежды — только розовое подобие трусов. Да поперёк живота — красная лента, тянущаяся с потолка.       Музыка замирает, свет фокусируется, блеск каменеет. И Король открывает глаза.       И они — сплошной янтарь, игривый и дерзкий, томный и многообещающий. Глаза не человека — зверя, изящного, гибкого, податливого, но совершенно дикого и не прирученного.       — Хорош, чертяга! — кричит Алекс. — Жаль, не в моём вкусе!       Шкипер старается игнорировать мысль о том, что этот извивающийся в ленте парень не может не быть в чьём-то вкусе. Но в опустевшей голове она одна-единственная сформирована во что-то осмысленное. Остальное — какие-то дикие, необузданные звериные инстинкты. Он буквально чувствует хищнические голод и жадность во взгляде, но сделать с этим не может ничего.       Кроме, разве что, одного.       Шкипер решает, что больше в этот клуб он и шагу не ступит.

***

      Он возвращается в «Мадагаскар» через неделю.       На самом деле, его хватило всего на три дня. Остальные четыре прошли в ожидании и робкой… нет, не надежде. В робкой уверенности, да. Уверенности в том, что Алекс позовёт его с собой вновь. Один — и уж тем более с командой — он бы не пошёл туда и под прицелом базуки Рико.       В этот раз он заказывает себе местное пойло, которое по ошибке здесь зовётся коктейлем. Бармен — словоохотливый парень с дредами и проколотым носом — тараторит что-то о Мадагаскаре. Не клубе, а настоящем, с лемурами там, баобабами, природой, как на картинке. Его, кстати, Марти зовут. Да не клуб! Бармена — Марти. Всё с его слов, ни капли выдумки и спокойной секунды.       Ему бы Алекса в собеседники. Даже интересно, кто кого переиграет в игру «Кто скажет сотню слов в секунду». И, к слову, почему бы и нет? Алекс со своей пышной актёрской карьерой всегда мечтал о ком-нибудь простеньком и непримечательном. Мудак он всё-таки эгоистичный, но без этого сегодня никуда.       Джулиан тоже, наверное, мудак, и сильнее этого качества в нём может быть только всё та же приевшаяся любому, кто пожил в Нью-Йорке чуть больше, чем ничего, самовлюблённость.       В голове тихо шкварчит подогретая неправильными мыслями каша. Первый раз он пришёл сюда из интереса. Второй — уже из-за одного конкретного человека. Что ж, это… странно. Если парни узнают, будут припоминать до конца жизни. С Прапора станется поэму написать о несчастной любви шефа к красавцу-стриптизёру, пардон, танцору в ночном клубе. Любовью тут, конечно, и не пахнет, но романтиков никогда подобное не останавливало.       — Шкипер! Ты?! — кричит кто-то ему в спину. На плечо ложится мягкая женская рука. Глория. — Неделю назад думала — обозналась. Ан нет, собственной персоной здесь! Какими судьбами?       — Глория! — Шкипер загребает девушку в объятия, не скрывая улыбки. Её компании он всегда рад. — Это была инициатива Алекса, не моя!       — И где же наш инициатор? — хитро щурится Глория. Шкипер оглядывается. Алекса нигде не видно. Как и бармена с дредами. Шкипер вздыхает и разводит руками. — Ну и хрен с ним! — продолжает между тем Глория. Она, кажется, и не слышит, как меняется музыка, а уже знакомый голос приглашает на сцену некоего Короля. Зато замечает Шкипер. — Не ожидала тебя здесь увидеть! Мелман же мне все уши прожужжал, что ты…       Красной ленты нет. Вместо неё — деревянный жёсткий стул и Джулиан, словно в замедленной съёмке разводящий худые ноги в стороны. В мозгах у Шкипера на секунду происходит короткое замыкание, и он теряет связь с миром.       Джулиан проводит рукой по животу, обводит соски — проколотые, чёрт его дери, — и гладит себя по шее, по-кошачьи выгибаясь на стуле. И. Начинает. Двигать. Бёдрами.       Святые Каракатицы!       — Джулиан сегодня вообще огонь! — врывается в его мысли голос Глории. Очевидно, та уже поняла, что рассказы о её семейной жизни сейчас не самая интересная тема для разговоров. — Хочешь, после выступления проведу тебя в его гримёрку? Можешь получить халявный автограф на ягодице.       — Да, — говорит Шкипер прежде, чем успевает подумать. Глория, кажется, тоже удивлена таким быстрым ответом, но, к её чести, никак это не комментирует. Шкипер ей даже благодарен. Но точно не за предложение, отказ от которого сейчас прозвучал бы страннее согласия.       Стоп. Что? Ягодице?

***

      Глория показывает средний палец двум вышибалам, которые упорно отказывались пропускать Шкипера в «зону для персонала», и обнажает белоснежные зубы в улыбке. Они идут по узкому коридору, больше напоминающему вход в бомбоубежище, чем в гримёрки стриптизёрш (и стрептизёров, конечно, если их здесь больше, чем один) ночного клуба.       — Ну вот и всё, рыбка, твоё счастье — третье слева. А мне пора готовиться к следующему танцу. Не скучай!       Они прощаются ещё одним крепким объятием и обещанием как-нибудь по-семейному собраться у них с Мелманом в супружеском гнёздышке. Шкипер вообще смутно помнит, как сюда попал, и ещё более туманным для него является то, что он вообще здесь делает.       Хорошо. Допустим, третья дверь слева. Или справа? Нет, слева, он же ещё не выжил из ума. А что потом? Три стука, вальяжное «Входите!», четыре секунды неловкой паузы, две минуты позора, может, даже чуть больше. В зависимости от обстоятельств. Где Ковальски и его способность анализировать неанализируемое? Или Прапор и его непосредственность? Или, в конце концов, Рико с огнемётом.       Где-где? Спят дома и уже третий сон видят, а не шляются в сорок по катакомбам ночных клубов. И что он вообще тут забыл?       Третья дверь. Слева. Шкипер замирает с занесённым для стука кулаком. Опускает руку. И вздыхает. Видимо, он слишком вымотался на работе. И давно не трахался. Может, позвонить Куколке?..       Нет, бывшие — никогда не могут быть хорошим вариантом. Бывшие жёны — тем более.       К тому же… К тому же тот говёный «коктейль», по вкусу больше напомнивший смешанный с морской водой спирт, теперь просится наружу.       Оказалось, что бомбоубежище, все эти шершавые серые стены со впаянными в них железными плитами непонятного назначения и мигающий свет — это такой стиль. Узнать это он успевает от укуренного в хламину парня по имени Тэд, прицепившегося к нему по дороге в туалет. От него же он услышал краткую лекцию о том, почему маньеризм — это круто, и чем это круто отличается от другого круто, круто от рококо. Шкипер был бы и рад с ним поболтать, но ссать хотелось сильнее.       В туалете закрыта только последняя кабинка. Шкипер успевает удивиться, прежде чем вспоминает, что он вроде как всё ещё в «зоне для персонала». По идее тут и писсуары должны быть с какими-то привилегиями.       Правда, к невероятному похуизму Шкипера, писсуары оказались самыми обычными, даже не позолоченными. Зато из последней кабинки вывалилось тело, с кем-то громко переговаривающееся по телефону.       — Не знаю, откуда у тебя этот номер, рыжая задница, но забудь его сию же секунду!       Невнятные бормотания в ответ и…       — Вот же ж бестолковое создание!       Шкипер слышит шаги, громкое «бульк» и звуки смыва и как можно более деликатно осведомляется:       — Проблемы?       — Вы совершенно и абсолютно правы, о, мой таинственный поклонник за дверью, — следует красноречивый ответ. Кто-то прислоняется спиной к двери кабинки, в которой Шкиперу уже просто-напросто неудобно становится находиться.       — И из-за них вы утопили телефон? — спрашивает он.       — Старый, десятка. Недавно новый вышел, вот его и куплю. И откуда только у этого недоразвитого столько мозгов, чтобы вычислять мои телефонные номера?       Человек вздыхает и тихонько сползает по дверце кабинки на пол. Шкипер шумно вжикает молнией на джинсах, но ничего не происходит. Человек всё ещё подпирает спиной его дверь.       — Теперь мне некуда идти, — говорит вдруг он тихо. — Этот пришибленный узнал и мой новый адрес тоже.       — Полиция? — предлагает Шкипер.       — Нет. Мне его жалко. Он же безобидный. Просто… приставучий.       Ещё один тяжёлый вздох. И Шкипер вдруг предлагает:       — Можешь переночевать у меня.       Он говорит это больше из вежливости и не надеется на согласие. Кто в здравом уме вообще на такое…       — Окей! — отзывается человек. — Только мне надо забрать вещи. Где мне лучше тебя встретить?       — Такси, — говорит Шкипер. — Я вызову такси к… чёрному входу. Вдруг твой поклонник успел вычислить и твоё местоположение?       — А ты умён! Три минуты — и я там!       Когда Шкипер открывает дверь, в туалете уже пусто. Неприятное предчувствие скребётся где-то на задворках сознания. Оно сопровождает его до самого такси, садится вместе с ним на переднее сидение и в последний момент отпускает. Шкипер бросает таксисту короткое: «Подождём ещё кое-кого». А сам думает о том, что судьба — та ещё шутница.       И он почему-то совсем не удивляется, когда видит, что на заднем сидении располагается запыхавшийся и счастливый Король Джулиан.