***
— Ты выглядишь счастливым, — замечает Хосок однажды. Чимин сидит на огромной лестнице, что ведёт на другую улицу, и любуется закатом, когда к нему вдруг подсаживается Чон, заприметив издалека. — Я выгляжу счастливым? — спрашивает Чимин, а сам не может перестать улыбаться. — Я бы даже сказал влюбленным, но не суть. Что-то хорошее произошло? — Ничего особенного. Просто радуюсь жизни. Разве я не могу радоваться, когда у меня всё хорошо? — Можешь конечно. Просто… знаешь, мне радостно видеть тебя таким счастливым. В последнее время ты казался мне немного грустным. Рад, что ты в порядке. — Спасибо, хён, — улыбается ему Чимин, а потом недовольно ругается, когда тот начинает трепать розовые волосы. — Прическу испортишь! — Ты такой миленький, я просто не могу сдержаться, — смеётся Чон.***
Радость Чимина длится недолго. Хоть Юнги и перестал ему грубить, общения у них всё также никакого нет. Чимин ему улыбается, носит кофе, а Юнги отвечает сухой благодарностью и редкими взглядами. Чимин не понимает, почему так происходит, разве они не должны были сблизиться? Он, конечно, был рад хотя бы уже тому, что ему не грубят на постоянной основе, но не переживать из-за поведения хёна не мог. Пак предполагает, что Юнги просто неловко после всего общаться с Чимином или же ему просто тяжело даётся общение с людьми. А потом он слышит разговор Юнги и Намджуна. Он подслушивает случайно. Просто прогуливается вечером по парку, а потом видит две знакомые фигуры. Хёны ведут разговор между собой, сидя на лавке, и Чимин хочет подойти и поздороваться, но так и остается стоять за деревом, когда слышит следующие слова Кима: — Тебе нравится Чимин? Сердце пропускает удар. Чимин взволнованно сглатывает, ожидая какого угодно ответа от хёна, вплоть до «нравится». Но то, что он слышит в итоге, Пак не мог ожидать. — Прости? Я не ослышался? Ты спрашиваешь, нравится ли мне эта амёба? — картинно удивляется Юнги. — Я знаю тебя как облупленного, хён, и так просто ты меня не обманешь. Я вижу, что твое отношение к нему изменилось. — Изменилось. Конечно. Иначе бы вы, сраные пираньи, зовущиеся друзьями, загрызли б меня. — То есть, тебе не нравится Чимин? — А тебе? — Ты знаешь, что нет. — А смог бы ты его полюбить? Не будь в нашей компании Сокджина. Просто представь, что его нет. Влюбился бы ты тогда в Чимина? — Нет, конечно, он не в моем вкусе. — И не в моем. Я вообще не думаю, что существует человек, которому понравился бы этот идиот. — Юнги. Он мой друг. Подбирай выражения, пожалуйста. — Я говорю то, что думаю, ясно? Как ты вообще мог подумать, что мне он нравится? Ты его видел? Да он же бесхарактерная свинья! — Знаешь, друг, если ты думаешь, что звучишь правдоподобно… — дальше Чимин не слушает. Он сбегает. Так быстро, как только может. Его просто обманули. Подарили ему ложную надежду, а он и правда, как наивная бесхарактерная свинья, поверил. Позволил этой надежде жить. Сам виноват. Он снова дал сделать себе больно. Конечно, черт возьми, у Юнги вдруг взяла и проснулась совесть! Как Чимин мог поверить в это? Мин всегда считал и будет считать Чимина просто тупой тряпкой. Он в его сторону даже не посмотрит никогда. Чимин возвращается в университет, забегает в зал и, наскоро переодевшись, отвлекает себя танцами. Снова вредить себе он не хочет, а успокоиться как-то надо, поэтому Чимин решает занять себя тренировками. Это оказывается одним из самых глупых решений в его жизни — остаться одному, в комнате, окружённой зеркалами. С разбитым сердцем. Каждый раз, когда он допускает ту или иную ошибку, он загоняется всё больше. Каждый раз, когда он спотыкается и падает, он хочет расплакаться. Каждый раз, когда он глядит на себя в зеркало, ему хочется умереть. За что его можно полюбить? Когда он валится на пол, оставшись без сил, его голову заполоняют миллионы мыслей. Почему он не мог родиться другим? Почему он такой жалкий, бесхарактерный и слабый? Разве будет он нужен кому-то такой? Вокруг одни лицемеры и слепцы. Неужели они правда не видят, что Чимин не заслуживает любви, недостаточно хорош для них? Юнги, получается, единственный, кто это видит. И честно об этом говорит. Юнги единственный, кому можно верить… Громкий звук пощёчины раздается в зале. Боль отрезвляет. Помогает мыслить здраво. Чимин уже просто сходит с ума. Если так и дальше продолжится, может случиться что-то ужасное. Лучше Чимин будет продолжать причинять себе боль, потому что она помогает держать себя в руках. А ещё лучше — избегать зеркал. Они на него сильно давят, заставляют задумываться о своей никчёмности. Но ведь он не такой. Не такой, да? Чимин достаёт телефон из кармана толстовки и набирает номер Юнги. Конечно, черт возьми, у него есть номер телефона Мина. Тот об этом наверняка даже не знает. — Алло, это кто? — тут же раздается на том конце. — Это Чимин, хён, — хочется сказать, что он умирает, признаться, что ему больно, рассказать, как он страдает, как буквально саморазрушается изнутри. Но говорит лишь одно единственное: — Я в университете. Можешь зайти за мной? — Ч-что? С чего вдруг? Я не… — Юнги звучит растерянно, а потом неожиданно грубо интересуется: — Ты сам дойти не можешь, что ли? — Мне одиноко, — дело даже не в том, что ему одиноко, дело в том, что одиночество само по себе его разрушает. Он уже боится оставаться наедине с собой. Боится собственных мыслей. Сходит с ума. — Хорошо, но почему именно мне ты звонишь? Другие что, не могут прийти? — Не могут, — отвечает Чимин. Он не знает, могут или нет, на самом деле. Ему просто не нужны другие. Ему нужен Юнги-хён. — Знаешь, я… я тоже не могу. Тебе ведь не сложно самому добраться домой? — интересуется он, стараясь звучать уже более вежливо. — Не сложно, — «Только вот я боюсь, что мои безумные мысли поглотят меня прежде, чем я доберусь домой». — Значит, мне необязательно приходить. Пока. Удачно добраться домой. — Мы друзья? — спрашивает вдруг Чимин. В ответ — гудки.***
Домой он добирается благополучно, к своему удивлению. Дома, к сожалению, не становится менее страшно, потому Чимин снимает все зеркала, боясь, что мысли о никчёмности и смерти к нему снова вернутся. Он не хочет умирать, как и всякий здоровый и адекватный человек. Но, как выяснилось, в последнее время ему трудно соображать и в полной мере осознавать, что он делает, и тогда Чимин может натворить что угодно. Его рука тому пример. Когда Чимин идёт в ванную, чтобы снять последнее зеркало, он внезапно останавливается, заглядевшись. Его внешность ему то нравится, то нет — и так на протяжении всей жизни. Сейчас он ясно видит, что симпатичный. Но Юнги считает иначе. Такой Чимин ему не нужен. Какие люди нравятся Юнги? Младший будет больше нравиться Мину, если что-то изменит в себе? Что он должен изменить? Перекраситься? Полностью изменить свой внешний вид, свой привычный стиль, прическу? Сделать пластику? «Юнги-хён меня ненавидит», — неожиданно проскакивает мысль в голове у Чимина. И что? Ненавидит, да, он это знает. Но ведь от ненависти к любви один шаг… «Он будет рад, если я буду страдать. Он ведь ненавидит меня», — осознает вдруг Пак. И вспоминает редкую улыбку Мина. «Он будет рад…» — снова проскакивает в голове. Рука сама собой тянется к ножницам.***
Утром Чимин, проклиная весь мир и свой ебнутый мозг, покупает в аптеке пластыри, натянув на лицо маску и солнечные очки. А дома он, матерясь, обклеивает ими правую щеку, на которой виднеются несколько неглубоких порезов. В университете, естественно, все спрашивают, что с щекой, на что Чимин отвечает уже проверенным способом: «Поцарапала соседская кошка». Среди друзей первым, кто спрашивает про пластыри, к его удивлению, оказывается Юнги. И вместо привычного ответа про кошку, Чимин говорит совершенно другое. То, чего и сам от себя не ожидал, хотя, на самом деле, не удивительно, что его ответ именно такой. Он так чертовски зол на Юнги из-за того, что по его вине сходит с ума и калечит себя, что он просто не мог сказать что-либо другое. — Пошёл нахуй. Глаза по пять копеек становятся у каждого, включая самого Чимина. Он с испугом смотрит на хёна, ожидая, что тот сейчас либо тоже пошлёт его, либо и вовсе ударит. Но Юнги хмурится и спрашивает: — Ты обиделся, потому что я вчера отказался прийти? Чимин обиделся, потому что Юнги слишком жесток и причиняет слишком много боли. И боль эта умножается стократно, если быть в него влюбленным. Но об этом он ему не скажет. — Неважно. Просто кошка поцарапала.***
А вечером через несколько дней происходит кое-что ужасное. Чимин снова должен остаться допоздна в зале, тренировать новый танец, который у него не получается. Дома он может чувствовать себя в безопасности, сняв все зеркала. А вот в зале зеркала ему снимать нельзя. Потому, осознав, что он так и убить себя может, Чимин цепляется за руку Чонгука мертвой хваткой, когда тот собирается идти домой. — Хён? — Чонгук, пожалуйста, не оставляй меня… Пожалуйста, прошу, не уходи, не надо… — в панике умоляет Пак. — Эй, хён, всё в порядке? Что случилось? — спрашивает обеспокоенно Чон. — Тебе кто-то угрожает? Чимин-хён? И только тогда Пак понимает, какую ошибку допустил. О его состоянии никто не должен знать. Не должен. Ни о том, что он влюблен в Юнги, ни о том, как он из-за этого страдает, ни о том, что он калечит себя, ни о том, что сходит с ума, ни о том, что боится оставаться наедине с зеркалами, так как уверен, что тогда может навредить себе ещё больше, прекратив соображать. — Да я шучу, — смеётся Чимин, хлопая Гука по плечу. — Ты придурок, хён, знаешь, как я испугался?! — возмущается Чонгук, а потом вдруг хмурится. — Чимин-хён. Это ведь не было шуткой, да? — Это шутка, успокойся, — хмыкает Чимин. — А ещё лучше — иди домой. Если б мне реально кто-то угрожал, стал бы я оставаться в зале допоздна? Чонгук хмурится, явно не веря, кивает неуверенно, а потом уходит, оставляя Чимина одного. К счастью, ничего этим вечером не происходит. Чимин оттачивает несколько движений, которые у него не получались, повторяет парочку элементов, а потом отправляется домой. Смотрит допоздна дорамы и отрубается, пребывая во вполне хорошем настроении.***
К несчастью, Чонгук не успокаивается, как его просил Чимин. Более того, он не только не отстаёт, но ещё и Тэхёна привлекает. И вечером следующего дня у Чимина случается серьезный разговор с друзьями. — Чимин, я знаю, что было вчера. Это не похоже на простую шутку. Что у тебя происходит? — спрашивает его Ким. — Происходит то, что вы мешаете мне тренироваться. Вам нужно оттачивать какие-то движения, нет? Тэхён, насколько я помню, ты вообще не танцор. — Чимин-хён, — угрожающим тоном зовёт Чонгук. — Чонгук-не-хён? — смеётся Пак. — Я слушаю. — Чимин, у тебя всё хорошо? — пробует Тэхён вновь. — Поделись с нами. Что у тебя случилось? — У меня всё отлично, вы чего? — с непонимающей улыбкой спрашивает парень. — Не ври хотя бы нам… Я ведь чувствую, что тебе плохо… — говорит Тэхён, делая очень печальное лицо. Чимин вздыхает и обнимает его. — Знаешь, мне правда становится плохо, когда ты делаешь такое грустное лицо. Не грусти, Тэхёни, у меня правда всё хорошо. Слышится всхлип. — Почему ты не хочешь нам рассказывать? — спрашивает Ким, крепче обнимая Чимина. — Вы пришли помочь мне справиться с проблемами, так почему плачешь ты? — смеётся Чимин, поглаживая друга по голове. — Ты идиот, хён, — хмыкает Чонгук, с мрачным лицом наблюдая за этой картиной. — Мы ведь правда хотим помочь. — Я идиот, Чонгук, — соглашается Чимин, крепче обнимая плачущего друга. — Я знаю.***
Наверное, Чимин тогда совершил ошибку, так и не рассказав друзьям о своих проблемах. Потому что те, судя по всему, рассказывают об этом тому, кому ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах нельзя было об этом узнать. Юнги-хёну. Чимин чуть не ловит инфаркт, когда, делая растяжку, слышит голос хёна. — Как дела? Ладно, может, инфаркт — преувеличение. Но ебнулся на пол он хорошенько так. — Боже, ты такой неуклюжий, — хмыкает хён. — Айщ… Возможно, если бы ты не подкрадывался, я бы не упал, как думаешь? — хмыкает Чимин, потирая пятую точку. — У тебя всё хорошо? — спрашивает Юнги, садясь на скамью возле стены. Чимин, проследив за взглядом хёна, понимает, что тот смотрит прямиком на пластыри на его щеке. — Да, думаю, всё хорошо, — отвечает Чимин, смотря на Юнги хмурым взглядом. У него уже нет сил улыбаться. — Ты выглядишь неважно, — решает сообщить Мин. Чимин хмыкает. — Ну да, конечно. Я выгляжу неважно. Можно вопрос? С каких это пор тебя интересует, всё ли у меня хорошо? — Мы друзья, а друзья должны… — Мы с тобой не друзья, хён. И даже не приятели. Давай, признайся уже, наконец. — В чём? — спрашивает Юнги крайне испуганно. — В том, что ты начал относиться ко мне иначе только потому, что тебе надоело слышать от остальных, какой ты жестокий по отношению ко мне. Чтобы твои друзья-пираньи не загрызли тебя, верно, хён? — Ты подслушивал?! Ты в курсе, что… — Мне насрать. Скажи, тебе правда стало важно то, что я чувствую? То, всё ли у меня хорошо? — Чонгук с Тэхёном сказали, что у тебя какие-то проблемы… — То есть, тебя заставили Чонгук с Тэхёном? Это была их инициатива? Как я и думал. У меня всё хорошо. Даже лучше. Ты убедился. А теперь уходи. — Черт возьми, когда к тебе пытаются проявлять заботу, её надо принимать, — бросает напоследок с раздражением Юнги и уходит. А Чимину вдруг становится трудно дышать. Он падает на колени, чувствуя ужасную боль в груди. Слёзы подкатывают к глазам, текут по щекам. Почему любить так больно? За что? За что ему это? — Почему именно он? — спрашивает Чимин, вытирая безостановочно льющиеся слёзы руками. Больно. Невыносимо больно. Больно, так больно. Чимин только об этом думать и может. Он ползет к своему рюкзаку, открывает дрожащими руками передний кармашек и достаёт оттуда ножницы. Роняет их, так как руки дрожат невероятно сильно. Поднимает, всхлипывая. Обхватывает поудобнее и поднимает рукав, оголяя правую руку. Чистую, без порезов. Это впервые, когда он соображает, что творит. И ему дико страшно. Но при этом так больно, что он просто не может иначе. Закрыв глаза и закусив губу, резко проводит ножницами по руке, морщась от боли. Проводит ещё несколько раз, не прекращая плакать. Больно. Ему так больно. — Прости, я забыл… — слышится голос хёна, и Чимин открывает глаза, смотрит на свою руку, снова исполосованную; с неё прямо на ладонь стекает кровь, падая на пол. Чимин в ужасе смотрит на это всё и понимает, что это конец. — Что… ты, блять… творишь?.. Чимин всхлипывает и принимается вытирать непрестанно льющиеся слёзы левой рукой. Тем временем Юнги садится прямо перед ним и в шоке хватает его за руку, пачкая свои красивые длинные пальцы в крови. — Не надо… — просит Чимин, всхлипывая. — Ты запачкаешься… — Ты, блять… Ты нормальный вообще? — дрожащим голосом спрашивает Мин. — Что ты, блять, с собой сделал?! Зачем?! Чимин лишь качает головой из стороны в сторону и повторяет дрожащим голосом: — Не надо… прошу, не смотри, не надо… А до Юнги вдруг что-то доходит, и он хватает Чимина уже за левую руку. Поднимает рукав, окидывает взглядом обмотанную бинтами руку. Поднимает окровавленные ножницы с пола, режет бинт и принимается его стремительно снимать дрожащими руками. А потом замирает, увидев кучу заживающих порезов. — Пиздец, да тебе к психотерапевту надо… Зачем? Чимин продолжает всхлипывать, не желая отвечать. Он не знает, как на это ответить. «Я тебя люблю»? Конечно. Чтобы сделать свою и так ужасную жизнь ещё хуже. — Мне просто было больно… — тихонько поясняет Чимин, а Юнги дрожащей рукой тянется уже к пластырям на щеке. И, когда снимает две штуки и видит части порезов, он только и может, что сказать: — Блять… Чимин, черт возьми… Зачем? — Я просто… мне просто очень больно… любить тебя… — еле слышно произносит он. — Твою мать… — шокированно произносит он. Чимин поднимает на него испуганный взгляд и округляет глаза, когда видит выражение лица Юнги. Он выглядит так, словно получил пощечину, глядит с неверием и, кажется, забывает дышать на какое-то время. — Это из-за меня?.. — Я… — Чимин теряется. Юнги несколько секунд смотрит на чужую окровавленную руку в шоке, а потом прикрывает лицо руками, начиная плакать. Он утыкается лбом в пол, склоняясь перед Чимином, и младший теряется ещё больше, явно не ожидая, что успокаивать плачущего хёна придется ему. Он на пробу проводит не запачканной в крови рукой по чужой дрожащей спине. — Прости… — сдавленным голосом просит Юнги. — Прости меня… — Я не злюсь на тебя… — честно отвечает Чимин. — Но ты должен… должен, ведь я… Это я виноват, — Юнги дышит чаще, его голос дрожит, и Чимин понимает, что он едва сдерживает рыдания. — Эй, хён. Но я ведь не злюсь на тебя… — повторяет Чимин. — Только на себя, хён. Ты не должен плакать из-за этого… — неуверенно добавляет Пак. Но тут Мин неожиданно поднимает голову, обхватывая чиминово лицо руками. Младший округляет глаза, когда видит красное от слёз лицо хёна. — Я так виноват… Я не знал, что доведу тебя до такого, но это не оправдывает меня. Поверь мне, если бы я знал, я бы никогда… Никогда, Чимин… — его лицо искажается от боли, которую он испытывает из-за разъедающего его чувства вины. — Чимин, ты красиво поешь. Ты невероятно красиво поешь, черт возьми, я правда будто слушал ангела. Чимин хмурит брови, явно не ожидая вдруг услышать комплимент. А Юнги продолжает, всё также тихонько всхлипывая и игнорируя текущие по щекам слёзы. — Ты очень мило смеёшься. И у тебя такой красивый голос… И я люблю твою улыбку. А когда ты начал курить… я правда беспокоился… — Что? Хён, о чем ты?.. — растерянно хлопая глазами, спрашивает Чимин. — Потому что когда я начал курить, у меня в жизни был тяжёлый период. И я правда боялся, что у тебя произошло что-то плохое… И правда надеялся, что ты начал, просто чтобы выглядеть круто… — Я уже бросил, если что. — На день рождения Чонгука я поступил ужасно, просто отвратительно. Я осознал свои чувства, перестал тебя ненавидеть, и ощутил вину из-за того, как вёл себя раньше. Я испугался этого чувства. Мне не хотелось признавать, что я был не прав, не хотелось чувствовать вину и извиняться, и я просто… Попытался сделать тебе максимально больно, чтобы ты никогда больше не приходил, чтобы не видеть тебя… Но мне было так стыдно, я так сожалею, Чимин. — Стой… стой, что? — И когда называл тебя бесхребетной свиньёй… Прошу, прости за это, я был не прав… Это я бесхребетный трус, который бегал от собственных чувств, причиняя тебе боль… И я не пришел тогда, когда ты просил, потому что слишком боялся оставаться с тобой наедине… А Намджуну я тогда соврал, потому что ты мне правда нравишься, понимаешь? — Ты… только что… мне в любви признался? — в шоке спрашивает Чимин, и Юнги, всхлипывая, кивает. — То есть… всё то время, что я калечил себя, страдая от неразделённой любви… ты был в меня влюблен? — Юнги снова кивает. — Это чушь какая-то… В этом вообще смысла нет! То есть, я страдал… — Потому что я идиот, — говорит Юнги. — Я не ненавижу тебя. На самом деле ты последний, кто заслуживает ненависти, ты прекрасен, я понял это… и полюбил тебя, — добавляет чуть тише. А потом целует. И это оказывается настолько неожиданно, что Чимин в удивлении округляет глаза, чуть отстраняясь. Но потом тут же их закрывает, подаваясь вперёд. И только он начинает наслаждаться мягкостью чужих губ, их ощущением на своих, как Юнги резко отстраняется. — Прости, я… — Всё в порядке! — Нет! — Юнги яростно качает головой. — Ничего не в порядке! Я тот, кто мучал тебя долгое время, я не имею права тебя целовать. — Но я… я не против, правда. — Но ты должен. Ты должен поставить меня на место, я заслуживаю наказания за то, каким ужасным образом себя вёл. — Но я не хочу тебя наказывать. Возможно, я немножко злюсь, но мстить тебе не хочу. К тому же я, вроде как, влюблен в тебя. И, как выяснилось, даже взаимно. Так что… поцелуй меня, пожалуйста, ещё раз. Юнги хмурится, явно пребывая в сомнениях. Он вновь касается чиминовой щеки, выглядя при этом так, словно его сейчас стошнит. Возможно, так оно и есть. Его тошнит от самого себя, и хочется отдёрнуть руку, потому что он всё ещё не имеет права касаться Пака. Но тот просит его поцеловать, значит, Юнги должен. Каждую чёртову просьбу должен исполнить без возражений. И он целует. Мягко и неуверенно прикасается губами и тотчас отстраняется — даже не даёт Чимину возможности распробовать всё как следует. — Где у вас аптечка? — спрашивает Юнги.***
— Айщ! — восклицает Чимин, морщась от боли, когда Юнги принимается обрабатывать рану перекисью водорода. — Ты же продезинфицировал раны, которые у тебя на левой руке и щеке? — спрашивает он, упорно избегая смотреть Чимину в глаза. — Да. — Ладно, руки… Но зачем ты резал щеку? У тебя могут остаться шрамы. О чем ты вообще в этот момент думал? — спрашивает он обеспокоенно. — Поверь мне, ты не хочешь этого знать. Ай! — Не хотел бы, не спрашивал, — хмыкает Мин. — Я думал, что ты будешь рад, если мне будет больно. Юнги резко выдыхает, как от удара, и морщится. Ему хочется обозвать Пака идиотом, но он понимает, что вины Чимина здесь нет. В том, что у младшего вообще появились такие мысли, виноват только Юнги. Это именно он та отвратительная мразь, которая довела Чимина до такого состояния. Впервые в жизни Юнги настолько мерзко от самого себя. — Хён… А когда ты в меня влюбился? — спрашивает Чимин, смущённо отводя взгляд и чуть краснея. Юнги тут же тянется к чужим губам, чувствуя, как в животе узел скручивается, когда младший подаётся вперёд, отвечая на внезапный порыв хёна. А Юнги просто не мог не поцеловать того, когда он так мило себя ведёт. Впрочем, он сразу отстраняется, когда в голове проскакивает болезненное напоминание о том, что он не заслуживает этого. — Наверное, это началось, когда я услышал, как ты поешь, — говорит Мин, возвращаясь к обработке порезов. У него мурашки идут по коже, когда он краем глаза замечает, как Чимин облизывает свои губы сразу же после поцелуя. Чёрт, если бы он мог всё исправить, если бы он только мог стать другим человеком в глазах Чимина. Но прощают ли такое? Юнги хочется удавиться. Он не знал, что чьи-то слова — его слова — могут причинить столько боли. — А это правда, что Намджуну-хёну нравится Сокджин-хён? Я не до конца уверен, но, судя по вашему разговору… — Правда. Жаль, что ты не всё слышал. — С чего ты взял, что я слышал не всё? — удивляется Пак. — Потому что минут через пять Намджун меня расколол, и я признался ему, что и правда в тебя влюблен, — объясняет Юнги с тоской в голосе. — Ты так аккуратно обрабатываешь их… — вдруг замечает Чимин, а потом смеётся почему-то. — Что такое? — Да так. Вспомнил, как в детстве я поцарапался об ветку, когда лез на дерево. И папа потом просто взял и вылил мне весь йод на ногу. Мама на него потом долго кричала. Юнги слабо усмехается, хотя мысли мрачные и неприятные после увиденных им последствий его необдуманных и жестоких поступков. Когда любишь кого-то, стараешься ради его счастья, а не пытаешься морально сломать этого человека. Впервые в жизни, наверное, он раскаивается так сильно. Ему хочется наказать себя, исправиться, но как? — Ты такой красивый, хён. — Прости меня… — вдруг говорит Юнги, и Чимин вздыхает. — Боже, ты прекратишь извиняться, или нет? Я не держу на тебя зла. — Из-за меня ты так страдал… И я столько всего ужасного тебе наговорил… Я ненавижу себя ещё больше, когда целую тебя… я не заслуживаю этого, — озвучивает он свои мысли. — Скажем так, если бы я правда был на тебя обижен, то искупить свою вину ты бы смог только поцелуями. Так что ты должен меня целовать. Юнги смеется грустно, после чего принимается обматывать чужую руку бинтом. А потом, завязав аккуратный бантик, он снова целует Пака. Чимин обхватывает чужие плечи руками, морщится от боли, но поцелуй не разрывает, подаётся вперёд, целует напористо и тихо постанывает, когда Юнги вдруг врывается в рот Пака языком, углубляя поцелуй. А потом Чимин стонет разочарованно, когда тот отстраняется. — Идём. Я провожу тебя домой, — к своему сожалению, Мин ещё долго будет привыкать целовать Пака без мыслей о том что, что он этого недостоин. — Может, ты зайдешь ко мне? Мне нужна помощь с зеркалами. — С какими зеркалами? — в недоумении спрашивает Мин. — Я снял зеркала в своем доме, потому что мне казалось, что из-за них я начал сходить с ума. — Чёрт, это… Мне жаль, Чимин, — со вздохом выдает Юнги, проводя по лицу ладонью; а потом добавляет, пытаясь разбавить атмосферу неловкой шуткой: — Так вот почему в последнее время ты приходил такой лохматый. У тебя не было зеркала, чтобы ты мог оценить свой смешной внешний вид. — Я казался тебе смешным? — Когда у тебя волосы торчали во все стороны? — спрашивает Юнги. — Прости, но немного да. Юнги провожает Чимина домой и всё же остаётся на ночь. Помогает повесить обратно зеркала и остаётся, когда слышит просьбу не уходить. Он ложится рядом с младшим на кровать и говорит с ним всю ночь напролет. Юнги объясняет Чимину причины своего агрессивного поведения в начале их знакомства, рассказывает о первом впечатлении, что у него создалось о Чимине и которое послужило тому, что он начал испытывать к Паку неприязнь, считая людей его типа крайне раздражающими. Начал его презирать за эти качества, даже не зная толком, какой он на самом деле. А потом он осознал его очарование, влюбился, что неудивительно, и просто… испугался и поступил самым ужасным образом, оправдания которому нет и не будет. Засыпают они лишь под утро, посреди рассказов Чимина о своем детстве.***
Чимин просыпается от того, что чужие пальцы выводят круги на его щеке, обклеенной пластырями. Вчера, обрабатывая порезы, Юнги также заменил пластыри на лице и бинты на левой руке. — Доброе утро, — улыбается ему Чимин. — Доброе утро… — отвечает Юнги, продолжая любоваться Чимином. — У тебя красивые волосы. У них восхитительный цвет. — О, я только проснулся, и уже получаю комплименты… ты думаешь, ты ночью сказал недостаточно? — спрашивает Чимин, хмыкая, хотя отрицать, что ему это нравится, будет глупым. — Я думаю, что их никогда не будет достаточно, — отвечает с мрачным видом Мин. — Вставай, нам пора собираться в универ. Чимин потягивается, бормочет что-то невнятное, а потом в удивлении округляет глаза, когда слышит: — Я одолжу твое белье и одежду? И твой душ. — Что? Мое белье?.. — Если ты не против. Просто не хотелось бы идти в той же одежде, в которой я ходил вчера и в которой ко всему прочему я спал. К тому же нижнее белье стоит менять каждый день. — А… э-ээ… ладно… бери, если надо. Я не против. Юнги тихонько посмеивается, открывая ящик комода и начиная в нём копаться. — У тебя есть боксеры со звёздочками?.. — Блять… — ругается в подушку Чимин. — Всё в порядке. Это мило, — заверяет его Мин, и Пак принимается наблюдать, как тот хозяйничает в его комоде. — Слушай, мы же теперь вроде как встречаемся? Мы же встречаемся, да? — Если ты позволишь… — Отлично, значит встречаемся, — выдыхает с облегчением Чимин, игнорируя неуверенность в ответе хёна. — Нашёл что-то себе по размеру? — Не уверен. — Помочь? — интересуется Чимин, поднимаясь с постели и потягиваясь. Чувствуя себя уставшим, а тело напряжённым, он понимает, что ложиться спать в одежде всё же было плохой идеей. — Сначала в душ, — отвечает Юнги, хватая Чимина за руку и заталкивая в ванную комнату. — Н-но… мы же опоздаем! — Нет. Иди в душ, — отрезает Юнги, закрывая дверь. Однако открывает через какое-то время, когда Пак уже снял спальную рубашку. — Прости, если… оу… Оу, боже, прости! — восклицает и выскакивает из ванной. Чимин хмыкает и выходит вслед за Мином. Всё так же будучи оголенным по пояс. — Что такое? Зачем ты ворвался? И почему тебя так смущаю полуобнаженный я? — Это просто было неожиданно… точнее… это было ожидаемо, ты готовился к купанию, но я… — Мин переводит взгляд на Чимина, рвано выдыхает и замолкает. — Не подумал? — улыбается Пак, веселясь от мысли, что этот милый совершенно потерянный вид Юнги был вызван им. Видом его обнаженного тела. — Да… В общем, я просто хотел спросить, не был ли я слишком груб? — говорит, отводя взгляд и почесывая затылок. — Ну, я заставляю тебя прогуливать, игнорирую протесты и… — Всё нормально, хён, — улыбается Чимин, возвращаясь в ванную. — Кстати, ты мило краснеешь, — раздается уже из-за двери. — Ты ходишь по слишком тонкому льду, Пак Чимин. Говорит он, одновременно с этим думая о том, что бы приготовить своему… теперь уже, получается, парню на завтрак. Странно называть Чимина своим парнем, но, Мин не будет отрицать, это куда более приятно, чем странно. Юнги готовит завтрак, находит в чужом комоде подходящее нижнее бельё, а после, когда Чимин выходит из ванной, снимает с парня намокшие бинты, несмотря на все возражения, а также пластыри с щеки. Меняет на новые, и только тогда отпускает и сам отправляется в душ. За то время, пока Юнги моется, Чимин подыскивает в своем гардеробе подходящую хёну одежду. А потом, чуть позже, он бессовестно смотрит на то, как Мин переодевается, не в силах поверить, что это реальность, а не сон. Возможно, Чимин случайно порезал себе вены там, в зале, и сейчас потерял сознание от слишком большой кровопотери и видит счастливый сон. Возможно, он прямо сейчас лежит и умирает. — Это точно не сон? — спрашивает вдруг Чимин. — Всё кажется таким неправдоподобным… — Иди сюда, — требует Мин. Чимин подходит, и Юнги хватает его за талию, разворачивает, толкая и заставляя опереться руками на комод позади себя. А потом приближается губами к уху парня и легонько кусает. — Зачем ты?.. Это было так неожиданно… — бубнит себе недовольно под нос Чимин, краснея и чувствуя, как от этого безобидного действия начинают полыхать не только щеки, но и все внутренности. — Не нравится? Не делать так больше? — Что? Нет, я не говорил об этом… Я… Чимин вздрагивает, когда ему выдыхают прямо в ухо и шепчут: — Просто скажи, что тебя такое возбуждает, котёнок. В следующий момент Юнги узнает, что если Чимина сильно смутить — он вполне может дать тебе под дых. Но потом, конечно же, Пак будет долго извиняться.***
— Где ты? — раздается в трубке. — Это Тэхён. Спрашивает, где я, — отвечает Чимин на немой вопрос Мина. — Мы уже идём, — говорит он в трубку. — Мы? — недоумевает Ким. — Точнее, э-ээ… — Чимин кидает взгляд, молящий о помощи, на Юнги. Тот тихонько усмехается, забирает у Пака телефон и отвечает: — Мы. А потом сбрасывает. Когда они приходят, их встречают пять пар недоумевающих глаз. Парни садятся рядом с друзьями на мягкой траве и переглядываются, не зная, с чего начать. — Чимин резал себе… — решает начать Юнги, но Пак его затыкает. — Мы начали встречаться, — с улыбкой восклицает Чимин. Друзья в удивлении округляют глаза и переглядываются. Кажется, никто не ожидал увидеть Юнги и Чимина в качестве пары. Впрочем, эту новость никто из них никоим образом не комментирует. Хосок подаёт голос первым, сильно нахмурившись: — Что ты себе уже резал, Чимин? — Руки, — аккуратно убирая чужую ладонь со рта, отвечает Юнги. — Эй, вы что, не слышали? Мы встречаемся! — повторяет Чимин, явно не желая обсуждать с друзьями, что и почему он там себе резал. — Чимин… Это правда? — спрашивает Тэхён, глядя потерянно, едва не с ужасом. Чимин вздыхает. А Чонгук тем временем аккуратно берет его за руку и поднимает рукав. — Почему ты не рассказал нам о своих проблемах? — спрашивает Сокджин обеспокоенно. — Всё ведь нормально теперь, вы чего? — не понимает Пак. — Это хорошо, что сейчас всё нормально, — осуждающим тоном начинает Намджун. — А если бы Тэхён и Чонгук не заметили, что у тебя проблемы? Если бы не послали Юнги? — Знаешь, как мы беспокоились, когда эти двое нам всё рассказали этим утром?! — восклицает Сокджин. — Что у тебя там стряслось — один чёрт знает! И тут ты ещё не заявляешься на первые пары! Чимин виновато потупляет взгляд. — Ты резал себе руки? — спрашивает Намджун. — И ты нам об этом не сказал? Мы твои друзья, Чимин. Мы должны… Пак тихо всхлипывает, с каждым словом всё больше чувствуя себя виноватым. Юнги вздыхает и прижимает парня к себе. — Так, всё, тише, не плачь. Да, Чимин был не прав, когда решил умолчать о своих проблемах. Но если хотите сверлить кого-то своими осуждающими взглядами — сверлите меня. В том, что он делал, виноват я. — Итак… — начинает Сокджин. — Вы, эм… переспали? Юнги истерично усмехается, мысленно спрашивая, за какие такие грехи ему достались такие долбанутые друзья. — Нет, — бурчит Чимин, усаживаясь на траву рядом с друзьями. Юнги остаётся на месте. — Вас правда не беспокоит то, что я только что сказал? О том, что это моя вина? — интересуется Мин, глядя серьезно. — Мы все в курсе, что ты вёл себя как гандон, успокойся, — вздыхает Намджун. — Гораздо важнее то, что мы теперь знаем, что происходило с Чимином, и проследим, чтобы впредь подобного не повторялось. Ну и ты, конечно же, больше не будешь вести себя как гандон, я прав? — Прав, — мрачно соглашается Юнги, чувствуя себя неуютно из-за того, что так и не получил того, на что рассчитывал — осуждения, злобных взглядов и отговоров Чимина встречаться с ним. Напротив, все, кажется, взбудоражены тем, что их друзья неожиданно начали встречаться. — Можно вас поздравить? — неуверенно усмехается Хосок. — Если очень хочется, — вздыхает Юнги. — Сразу, как только Чонгук пригласит на свидание Тэхёна, а Намджун — Сокджина-хёна, — подаёт голос Пак. — Знаете, как по мне, лучше быть тормозами, а не психопатами, как вы, — хмыкает Джин. — Главное, что всё кончилось хорошо, — заявляет Хосок. С ним наверняка можно было бы поспорить. Юнги бы уж точно справился. Всё не кончилось, и далеко не хорошо. Но не так страшно, как могло бы, вот что на самом деле главное. Мин вздыхает и усаживается рядом с Чимином. — Ага, — запоздало отзывается он на слова Чона. — Это главное.