Learned Your Lesson

      Никто не говорил Джисону, что колледж будет таким.       Он привык к незрелым старшеклассникам, которые слишком много внимания уделяют окружающим, постоянно сплетничают и всегда стараются угодить тем, кто находится на вершине пищевой цепочки. Все так отчаянно стремились привлечь к себе хоть малейшее внимание. Там Джисон был животным в своей естественной среде обитания; он знал, как управлять вниманием и мог заставить каждую жизнь практически вращаться вокруг него. Хан процветал, жизнь была прекрасна. Он само совершенство.       В тот момент, когда он закончил учёбу, всё быстро покатилось вниз. Он учился в полупрестижном университете — куда из кожи вон лез, чтобы попасть. Занятия были тяжёлыми, и все были чертовски серьёзны. И ему приходилось слушать своих родителей, потому что он хотел угодить им так же, как и всем остальным.       Джисон пиздец как ненавидел колледж. Он больше не был тем весёлым мальчиком, на которого все смотрели снизу вверх, отпуская шуточки и затаив дыхание, ожидая его следующих слов. Он не мог похвастаться своими модными новыми туфлями, которые ему купили родители, и смотреть, как все глаза сверкают от зависти. Никто ни в малейшей степени не был задет от его яркого появления. На самом деле, никто, казалось, вообще не заботился о нём. Он даже выкрасил волосы в ярко-русый цвет, надеясь, что это может вызвать некоторые разговоры, но в итоге ничего не добился.       Он ожидал найти диких друзей и посещать огромные вечеринки, напиваться до бесчувствия, чтобы на следующий день у него были самые безумные истории, чтобы произвести впечатление на всех. Он думал, что каждую ночь будет проводить с новой женщиной, используя их и кидая, как делал всегда. Джисон не испытывал настоящих чувств; он просто хотел получить любовь и напоминание о том, что его любят.       Вместо того чтобы выказать свою любовь, на которую он надеялся, женщины сторонились его. Они называли его типичным ёбырем. Джисону это не нравилось; он был хорошим молодым человеком, просто немного жадным. Ему посчастливилось найти небольшую дружескую группу, но они были… этого ему было недостаточно. Когда они смеялись над его шутками или погружались в его истории, он никогда не чувствовал ту же искру, что и раньше.       Раньше люди любили Джисона. Хан был весёлым, талантливым и красивым. Ну почему его больше никто не замечает? Впервые за много лет Джисон подумал, что испытывает настоящую печаль. Так много времени было потрачено на овладение его идеальной общительности, и ради чего?       — Джисонни, — к несчастью, он услышал знакомый голос, обращённый к нему, и, в конце концов, решил проигнорировать его. Если ты не посмотришь, то его там и не будет, — рассуждал он.       — Я знаю, что ты меня слышишь, — он почти слышал недовольные нотки в голосе Минхо. Может быть, для этого он и совершенствовал свою личность? Чтобы быть измученным каким-то занудным танцором? Парень постоянно докучал ему, всегда сидел с ним за обедом и никогда не принимал отказа в качестве ответа. Ну, он никогда прямо не говорил ему оставить его в покое, но всё время намекал.       Он продолжал мысленно причитать, недоумевая, где же он ошибся, наблюдая за группой людей в отдалении, окружавших двух парней за столиком, и эта сцена показалась ему чрезвычайно знакомой. Это вернуло его к старшим школьным дням, и он сразу же начал представлять себя на их месте.       Что-то щёлкнуло. В конце концов, здесь были люди, которые привлекали к себе внимание, и Джисон скучал по этому. Брюнет за тем столом, казалось, рассказывал действительно смешную шутку; вся группа взорвалась почти маниакальным смехом. Он решил, что присоединится к ним. В конце концов, ему всегда хорошо удавалось проникать в чужие жизни. То внимание, которого ему так недоставало, только и ждало, чтобы быть схваченным в его жадные маленькие ручки.       — Кто эти два парня вон там? — спросил он у Минхо, надеясь, что парень, по крайней мере, может быть полезен для получения информации.       — О, — Минхо прищурился, — Хёнджин и Чан? Они вроде как очень популярны. Ты хочешь поговорить с ними? Они в моём танцевальном классе, я мог бы…       — Нет, ты мне не нужен. Я сам с ними поговорю, — быстро отрезал Хан, смутно припоминая, что видел их раньше на уроке композиции.       — О-ох, если ты так говоришь, — на этот раз он услышал в голосе нечто большее, чем просто недовольство. В его тоне было определённое уныние, которое заставило бы Джисона почувствовать себя плохо — если бы только он не находил его таким чертовски раздражающим.       На следующий день Хан подошёл к ним обоим в классе и был удивлён, когда те не сразу приняли его как друга.       Отказ ударил его, как мешок с кирпичами. Из всего, что могло случиться, Джисону никогда не приходило в голову, что эти двое не захотят дружить с ним. Они были круты, Джисон был крут, так в чём же проблема? Он решил, что, возможно, им просто нужно время, поэтому он попытался снова.       И ещё разок.       И ещё.       В течение четырёх недель блондин пытался произвести на них впечатление. Никогда ещё он не чувствовал, что кто-то настолько недосягаем для него. Неужели Джисон был недостаточно хорош? Почему они только тупо смотрели на него, когда он рассказывал свои лучшие шутки? Почему они не были впечатлены всеми его новыми, дорогими вещами? Они никогда открыто не говорили ему, чтобы он уходил, поэтому он решил, что не сдастся. Может быть, они играли в какую-то странную игру с труднодоступностью, проверяя его решимость. Он не мог сдаться. Он нуждался в этом.       Прекрасная возможность появилась в виде дня рождения Чана. Хан сказал себе, что его подарок должен быть чем-то настолько потрясающим, что у них не будет другого выбора, кроме как принять его. С лёгкой улыбкой на лице он завернул новенькую пару дорогих туфель, завязав вокруг подарка милый маленький розовый бантик. Минхо сказал ему, что Чан любит розовый цвет, и даже выяснил размер его обуви для него.       Накануне вечером он репетировал свои реплики перед зеркалом, представляя, как загорятся глаза Чана, когда он получит подарок. Но в его презентации чего-то не хватало. Может быть, он всё-таки был недостаточно хорош?       Джисон оглядел свою комнату, обдумывая, что он может сделать, чтобы прихорошиться. Он решил покрасить волосы глубоким тёмно-синим красителем, который был у него со времён эмо-дней, и даже вставил синие контактные линзы. Они будут потрясающе выглядеть в паре с тёмной подводкой для глаз. Так оно и будет. Завтра он будет просто великолепен.       — Чему ты так радуешься сегодня? — спросил его танцор за обедом. Джисон был немного расстроен тем, что тот не прокомментировал его свежую внешность, но не позволил этому добраться до него.       — Я просто очень хочу подарить Чан-хёну подарок на день рождения, — хихикнул он. — Думаю, что ему очень понравится. И разве я плохо выгляжу? Я ведь ему понравлюсь, правда?       — Конечно, Сони. Но почему ты вообще так о нём заботишься? — он очень старался не обращать внимания на это прозвище, и, стараясь, чтобы его лёгкая гримаса была как можно незаметнее. Он не любил, когда Минхо называл его так.       — Я… просто хочу, окей? — он нахмурился. Последнее, чего он хотел, это открыть тому что-то личное. Он был уверен, что Минхо не предаст его и не станет распускать слухи, но Хан никогда не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что он впитывает внимание, словно губка.       Минхо, казалось, принял это, хотя и с тяжёлым вздохом.       — Хорошо. Эй, я… Может быть, сейчас не самое подходящее время, но я чувствую, что должен сделать это сейчас. Мне нужно тебе кое-что сказать.       — Что такое?       — Ты мне нравишься, — Минхо с надеждой посмотрел на него, и на этот раз Джисон не смог скрыть своего отвращения. Он уставился на мерцающие глаза с выражением шока и отвращения. Минхо тут же отпрянул назад, бормоча извинения, чтобы попытаться исправить ситуацию, но синеволосый не собирался этого терпеть.       — Ты… — он сделал паузу, закрыв глаза и глубоко вздохнув, чтобы собраться с мыслями, — я не грёбаный гей, придурок. Почему ты думаешь, что я такой же пидор, как и ты? — он сплюнул, словно на языке был яд, не в силах успокоиться. Он проигнорировал выражение полного и абсолютного опустошения на лице старшего и снова вздохнул. — Блять, я пошёл на занятия.       Слова Минхо давили на него — сокрушали, душили его разум, когда он бежал из столовой. Ему пришлось напомнить себе, что нельзя позволить им испортить ему день. Просто… Почему он думает, что это нормально — признаться ему? Неужели он действительно думает, что Джисон ответит взаимностью? Хан не такой как он. Урод. Пидор. Он облокотился спиной о стену за пределами класса, медленно сползая вниз, пока не сел, и разочарованно выдохнул.       Он должен был сосредоточиться на том, чтобы произвести впечатление на Чана и Хёнджина. Теперь ему оставалось только ждать и перестать думать о глупом Минхо. Это был класс, который он делил с дуэтом, поэтому он знал, что они должны были прийти с минуты на минуту. Он пошевелил большими пальцами и тревожно постучал ногами по плитке, стараясь не дать своему разуму поглотить себя. А Чану понравится? Да и будет ли он-       Его размышления были прерваны приближающимися шагами.       — Чан-хён! — он быстро поднялся на ноги, выглядя как слишком возбуждённый щенок. — Я, гм… У меня для тебя подарок. С днём рождения! — воскликнул он, вынимая подарок из рюкзака и мило протягивая его обеими руками.       Тяжёлая тишина в воздухе заставляла его чувствовать себя неловко, поэтому он начал говорить, болтая ни о чём, нервно наблюдая, как Чан разворачивает коробку из-под обуви. Глаза сероволосого сузились, когда он тщательно изучал содержимое, поворачивая ботинок, чтобы посмотреть на него под разными углами. Хёнджин наблюдал за ними с небольшого расстояния.       — Тебе нравится, хён? — застенчиво спросил Джисон.       Чан только нахмурился.       — Ты, должно быть, потратил на них кучу денег, да?       — Я… да, но всё в порядке! Я могу себе это позволить! — он гордо улыбнулся.       — Правда? — он, казалось, на секунду задумался, оглядывая младшего с головы до ног. Джисон просто кивнул, ёрзая под его пристальным взглядом. Прежде чем он успел сказать что-нибудь ещё, Хёнджин подскочил к Чану, полный энергии, и обнял того за плечи.       — Что случилось, Чанни? — сказал он весело, глядя на Джисона немного подозрительно.       — Джисон только что подарил мне подарок на день рождения, — ответил он со странной мелодичностью в голосе. Дуэт, казалось, обменялся понимающим взглядом.       Хван осмотрел обувь.       — А разве они не очень дорогие? Вау, Джисонни, а ты действительно хорош, — он ободряюще улыбнулся, и парень впитал похвалу, даже растаял от неё. Он всё сделал правильно.       Чан одарил его тем же самым изучающим взглядом, что и раньше, затем его лицо расслабилось в лёгкой улыбке, когда он, наконец, определился с мнением о нём.       — Твой стиль тоже хорош. Контактные линзы очень подходят. Как насчёт того, чтобы сегодня потусоваться с нами, а?       Вот оно! Мальчик подпрыгивал на ногах, с энтузиазмом соглашаясь. Чан и Хёнджин обменялись ещё одним взглядом, который он предпочёл проигнорировать, вместо этого решив следовать за ними, когда Хван сделал ему знак идти за ними. Он снова заговорил ни о чём, почти не замечая многочисленных лестничных пролётов, по которым они поднимались, почти не замечая Минхо, хмуро наблюдавшего за ними, и даже не задавая вопросов, когда они оказались в туалете. Только услышав зловещий щелчок замка, он задумался о ситуации, в которой оказался.       — Что мы здесь делаем?       Последний взгляд был обменян между Чаном и Хёнджином, прежде чем они начали подталкивать Хана к кабинке в конце, игнорируя его тревожные протесты.       — Ох, ты наивная, надоедливая сука. Ты, правда, думал, что мы захотим тусоваться с тобой? — Хёнджин хихикнул, придвигаясь ближе. Джисон никогда раньше не видел его злым, он всегда казался добрым и забавным. Все всегда говорили, что он очень милый, поэтому внезапная горечь в его голосе действовала на нервы.       — Что ты делаешь? Не трогай меня! — Чан потянул его назад за волосы, полностью запихнув в кабинку и заперев дверь. — С-стоп, я не знаю, какого хера ты делаешь, но… — он был прерван резким ударом по лицу. Хёнджин лишь слегка шлёпнул его, но он чувствовал себя так, словно его протаранил грузовик. Незнакомое чувство, которое он никак не мог понять, возникло у него в животе, и оно жгло сильнее, чем сама пощёчина.       — Не обращай внимания, Джисон. Даже не пытайся бороться с этим, — он начал хихикать, проводя пальцем по груди Хана. Лёгкое прикосновение пёрышка почему-то заставило его почувствовать себя ещё более неловко, чем пощёчина. — Ты ничего не добьёшься. Кроме того, мы не собираемся делать ничего, что ты не хочешь. Ничего такого, чего бы ты не заслуживал.       Паника пробежала по его венам, он не знал, что, блять, это значило, но знал, что в этой грязной душевой кабинке не могло случиться того, чего бы он хотел. Парень полагал, что они побьют его, и искренне сомневался, что сможет справиться с этим. Боль никогда не была тем, что он мог бы легко вынести. Он должен был убежать, выбраться, но не мог этого сделать, действительно не мог.       — Куда это ты собрался, Джисонни? — в голосе Чана была та же самая странная мелодичность, что и раньше, но теперь он понял, что это поддразнивание. Он сумел выбраться из кабинки, отперев дверь в коридор, прежде чем сильные руки схватили его за бёдра и потянули назад. Хёнджин просто смотрел, забавляясь, как Чан тащил визжащего парня обратно в кабинку.       — Разве он не говорил тебе не бороться? — цыкнул Чан. — Теперь всё будет намного, намного хуже для тебя, — Джисон кричал так громко, как только мог, пока Хван не ударил его в живот, и он принял то, что его действительно собирались избить до полусмерти.       — Если ты снова закричишь, я, блядь, придушу тебя, — сказал Хёнджин, и словно в подтверждении своих слов, крепко обхватил рукой маленькую шею Хана — ровно настолько, чтобы на секунду приостановить его дыхание, но не настолько, чтобы полностью перекрыть воздух. Джисон резко сглотнул, и Хван посмотрел на него сверху вниз, мерцающими озорством глазами.       — Что я сделал не так? — воскликнул синеволосый, в глазах которого стояли слёзы.       — Что ты сделал не так? Хм, давай подумаем, — Хёнджин усмехнулся. — Разве ты не помнишь, как постоянно беспокоил нас в течение последнего месяца? Боже, каждый раз, когда ты уходил, мы жаловались на то, как ты раздражаешь нас. Ты реально душный, знаешь?       — Я… я не знал, что ты это так ненавидишь. Мне очень жаль, — воскликнул он. — Я больше никогда этого не сделаю, я никогда больше не буду с тобой разговаривать, только, пожалуйста, не делай мне больно, умоляй… — он был прерван Хёнджином, который грубо засунул свои пальцы в его рот.       — Ты слишком много болтаешь, у меня от этого голова болит, — он закатил глаза, ощупывая всё вокруг пальцами, чуть надавливая, чтобы Джисон слегка подавился.       Чан завернул обе джисоновские руки за спину и связал каким-то грубым материалом.       — Хорошо, теперь слушай внимательно, — сказал он, смеясь над тем, как Джисон пытался вырваться из его крепкой хватки. — Ты будешь брать всё, что мы тебе дадим, как хороший мальчик, или я сделаю так, что ты никогда больше не сможешь ходить, хорошо?       Хан кивнул, когда Чан опустил его на колени. Он ненавидел это, но был совершенно бессилен против них. Он был слаб физически и морально. Он поймал себя на том, что слегка краснеет при мысли о том, что будет хорошим мальчиком, и это смутило его. Он всегда любил эти слова.       Плитка была покрыта грязью, мусором и веществом, о котором он даже не хотел думать. Он решил, что это, должно быть, санузел на верхнем этаже, который уборщики никогда не трудились убирать. Одна только мысль о том, как он пачкает свою одежду, заставляла его внутренне съёживаться. Хёнджин вытащил свои пальцы и немного отошёл назад, а синеволосый закрыл глаза, готовясь к удару.       Вместо этого он услышал зловещий звук от брюнета, расстегивающего молнию — звук, который останется с ним на долгие годы — и его глаза распахнулись.       Хван хихикнул.       — Хотел бы я, чтобы ты сейчас увидел выражение своего лица, Сони, — он начал стягивать штаны и медленно двинулся к нему. — Ты наконец-то понял, что происходит, да? Колёсики в твоём глупом, пустом мозгу наконец-то начали вращаться? Я знаю, что ты хочешь этого, маленький пидорок. Ведь с чего бы ещё тебе надоедать нам столько месяцев подряд?       Первым желанием Джисона было снова попытаться убежать, но он лишь беспомощно ударился всем телом о дверь туалета. Поскольку его руки были связаны за спиной, он не мог отпереть дверь; он мог только жалобно скулить, пытаясь использовать свои ноги, свой нос, всё, что угодно, чтобы отпереть её.       — О-у-у, да вы только посмотрите на него! Давай, ты сможешь сделать это, милый! — Джисон снова покраснел; было ли это от гнева, от унижения или от чего-то ещё — он не знал. Тихое хихиканье наполнило комнату, дразня его, когда он потерпел неудачу. Он смутно расслышал, как кто-то роется в сумке, а потом чьи-то руки снова схватили его, развернули, заставив повернуться к ним лицом.       Чан начал небрежно разрезать ножницами джисонову рубашку, небрежно отбрасывая её в сторону.       — Тебе это больше не понадобится, шлюха, — усмехнулся он, медленно, почти задумчиво водя ножницами вверх и вниз по обнажённому животу. Металл был холодным, и от него по хрупкому позвоночнику Хана пробежали мурашки. Новый страх, ещё более сильный, чем прежде, наполнил его до краёв. Он вдруг понял, что действительно не знает, на что способны эти двое и что именно они с ним сделают. Конечно же, они не убьют его в общественном туалете, верно?       В то время как он был захвачен своими тревогами, Хёнджин подошёл к нему с неподобающим количеством неторопливости для ситуации, положив руки на грудь и заставив его сесть. Он ухмыльнулся и засунул свои грязные руки под пояс синеволосого, резко стягивая его штаны, и Джисон заскулил, когда он оказался полностью обнажённым на грязном полу. Если раньше он съёживался, то теперь дрожал от отвращения, которое почувствовал, когда его голая задница коснулась пола.       Чан опустился на колени, и глаза Хана тут же расширились от ужаса, когда тот подносил ножницы всё ближе и ближе к его члену, обводя кожу вокруг него. Давление ножниц было недостаточно сильным, чтобы причинить боль, но холодное серебро на коже и мысль о том, что он может сделать этими ножницами, пугали его. Его рот открылся в начале крика, но звук немедленно был заглушен грубыми руками.       В одно мгновение ножницы были убраны, и Чан обменялся теперь уже знакомым взглядом с Хёнджином.       — Ты чуть не закричал. Что он тебе об этом говорил? — Джисон покачал головой, глаза его были полны извинений. — Тебе повезло, что мы оба внезапно почувствовали себя необычайно щедрыми. Как насчёт того, чтобы сделать ставку? — он нахмурился из-за отсутствия ответа младшего, тот просто тупо уставился на него, но он всё равно продолжил. — Если ты сможешь добраться до главной двери в течение 30 секунд, мы тебя отпустим.       Джисон поспешно согласился. Он может это сделать. 30 секунд — достаточно времени, чтобы добраться от кабинки до выхода. Он проползёт под дверью кабинки вместо того, чтобы попытаться открыть её, и тогда сможет легко дойти до конца. Впервые с тех пор, как он вошёл в эту туалетную комнату, его не давило ошеломляющее чувство безнадёжности своей ситуации.       — Ох, м-м-м… Один небольшой поворот сюжета, хе-хе, — Хёнджин посмотрел на него, улыбаясь так широко, что его глаза сморщились в маленькие полумесяцы. — Мы свяжем твои ноги вместе.       Его надежды быстро рухнули. Чан достал из сумки ещё одну верёвку и крепко связал ноги, не оставляя между ними ни миллиметра пространства. Путы были такими грубыми, что он чувствовал, как они натирают его кожу даже при малейшем движении; они выбрали самый неудобный способ сдержать его. Он никак не мог сделать это теперь, но это был его единственный шанс избежать ожидающих его мучений.       — Отлично, теперь ты готов! Ты готов к тому, что я начну обратный отсчёт? — самый младший кивнул, опускаясь на живот.       — Окей! На старт, внимание, марш! — и Джисон старался изо всех сил, действительно старался. Уже в который раз за этот день туалет наполнился смехом двух парней, наблюдавших за борьбой Хана. Он не мог использовать ни руки, ни ноги, чтобы двигаться вперёд, поэтому просто неуклюже дёргался из стороны в сторону, пока не выполз из кабинки.       — 24, 23, 22, — выход ощущался за много миль отсюда. Он попытался встать, чтобы прыгнуть туда, но оцепенел, ослабел и не мог использовать руки, чтобы удержать равновесие, так что он просто плюхнулся обратно на пол, будучи вынужденным в агонии двигаться вперёд дюйм за дюймом.       Хёнджин открыл дверь кабинки и проворковал ему:       — Ой, посмотри на себя! Каково это, когда твой жалкий маленький член трётся об грязный пол, а, детка? — Джисон старался не обращать внимания на его слова; он не мог прямо сейчас позволить себе чувствовать стыд. Это было ужасно. Всё горело. Было так больно, но он должен был продолжать идти. — Ты полностью обнажённый, но я уверен, что ты привык к этому, мм? Интересно, как давно они мыли этот пол в последний раз. Я надеюсь, что ты уйдёшь, или нам придётся играть с грязным маленьким мальчиком!       Хан почувствовал, как кусок чего-то похожего на битое стекло впился ему в живот. Он заскулил от боли, оставляя за собой след тёплой красной жидкости, но всё же выдержал. Оставалось меньше 10 секунд, и дверь была очень, очень близка. Новообретённая решимость захлестнула всё тело парня. Он дёрнулся ещё яростнее, вытянув шею, чтобы преодолеть маленький кусочек расстояния между собой и дверью, как вдруг большие руки потянули его назад за лодыжки.       — Нет! — он слабо заплакал, горячие слёзы угрожали упасть на его лицо. Он отчаянно пытался снова преодолеть потерянное расстояние, но это было бесполезно.       — 3, 2, 1, — закончил Чан, а Хан всё ещё был в футе от двери.       — Ох, это просто ужасно, правда, Чанни?       — Определённо. Мы, правда, болели за тебя, Джисон. Ты нас подвёл.       — Н-но, — слёзы теперь капали из его глаз, как из крана вода, — т-ты оттащил меня, это против правил, это нечестно!       — Какие правила? — Хван осторожно положил большой палец под его подбородок, поднимая его так, чтобы он мог смотреть в водянистые глаза Джисона. — Не было никаких правил, идиот. И даже если бы они были, у тебя нет никакого права голоса в этом. Это наша игра, — резкий шлепок снова эхом разнёсся по всей ванной, и Джисон инстинктивно потрогал то место, куда его ударили, прежде чем вспомнил, что его руки связаны.       Его тело обмякло, когда Чан перевернул его и поднял, перенеся обратно в заброшенную кабинку и положив на спину, прислонив голову к стене. Это действительно было несправедливо, он так старался, он так хорошо полз!       — Фу, ты грязный и окровавленный, — пожаловался Хенджин, оседлав грудь Хана. — Зачем ты это сделал, а? — ещё одна пощёчина. Он вновь расстегнул молнию на брюках.       — Пожалуйста… нет, — слабо взмолился парень в последний раз, его слова были незамеченными, когда Хёнджин вытащил свой член. Он придвинулся ближе и потёр головкой кончики губ Джисона, обводя форму сердечка, оставляя на них свой предэякулят, и Джисону хотелось плакать. Он не хотел брать его в рот.       — Блять, Джисон, ты так сильно меня достал, — простонал он. — Ты действительно так отчаянно нуждаешься в наших членах. Ведь поэтому ты не оставляешь нас в покое, да? Ты пытаешься приставать к женщинам, но все мы знаем, что ты хочешь, чтобы тебя поимели. Ты же ненормальный, Джисон. Мерзость, — младший яростно замотал головой.       — Нет, я не гей, пожалуйста, правда, не гей. Меня никогда раньше не трахали, пожалуйста, не делайте этого, — невнятно пробормотал Джисон, чувствуя отвращение и смущение от того, что они подумали о нём такое.       — Плохой ответ, — раздался голос Чана; он почти забыл, что тот был там. Он рискнул взглянуть на него, заметив, что парень держит ножницы в руках. — Когда же ты поумнеешь, Джисон? Ты такой глупый ребенок, — Хан запаниковал, пытаясь отползти подальше, когда Чан подошёл ближе, но из-за стены позади него и Хёнджина на его груди, он не мог сдвинуться ни на дюйм. Облегчение нахлынуло на него, когда всё, что сделал старший, это перерезал верёвку, удерживающую его ноги вместе.       Он наслаждался глотком свободы, выпуская воздух из лёгких, не осознавая, что задерживал его. Хотя его облегчение длилось недолго; настойчивые руки Чана массировали его бёдра, грубо раздвигая их в стороны. Он открыл рот, чтобы снова возразить, но его заткнули, когда Хван внезапно вонзился в него целиком. Рвотный рефлекс был сильным, и он издал громкий рвотный звук, как только член вошёл. Он чувствовал себя отвратительно. Хёнджин был ужасен на вкус — как соль, смешанная с чем-то гнилым. Хан на мгновение задумался о том, чтобы откусить от него кусочек.       — Если ты хотя бы попытаешься выкинуть что-нибудь, я заставлю тебя истекать кровью ещё сильнее, — сказал ему Хёнджин, и Джисон поверил, так что он позволил ему двигаться. С каждым толчком он задыхался, слюна начала формироваться в его горле от такого сильного плача. Это было то, что он никогда даже не думал делать. Всю свою жизнь он вбивал себе в голову, что быть геем — отвратительно. И вот он сидит, уткнувшись лбом в стену, в то время как руки другого мужчины непрерывно притягиваются всё ближе к тому месту, к которому он никогда не хотел прикасаться. Он был несчастен. Он сожалел, что когда-то высоко оценил этих двоих.       — Ох, блять, ты так хорошо меня принимаешь, Сони, — Хёнджин был груб. Он вдалбливался в горло, как будто Джисон был причиной всего плохого в мире, выпуская каждую сдерживаемую эмоцию в его бедное тело. — Ты сейчас такой красивый, — и Хан не хотел — он, правда, не хотел — но эти слова всколыхнули что-то глубоко внутри него; он случайно тихо застонал, обхватывая губами плоть Хвана.       Все движения одновременно прекратились, так как все трое осознали то, что только что услышали. Ещё более унизительные слёзы потекли из его глаз, потому что, почему его тело реагировало? Вряд ли это был комплимент, и он больше не хотел производить на них впечатление, вообще никогда больше не хотел их видеть.       — Ты любишь, когда тебя хвалят, да? — Джисон понял, что тот не ожидает ответа, так как Хёнджин оставался глубоко воткнутым в его рот. — Ах, ну конечно. Я знаю таких, как ты, Сонни. Ты же просто внимание-блядь.       Хан заскулил, желая защитить себя, но вибрация только усилила возбуждение Хвана. Он схватил младшего за щёки, возобновляя прежние быстрые толчки, но теперь двигаясь так, что Джисон с каждым толчком ударялся головой о стену.       — Я так горжусь тобой, заглотнул всего меня, — проворковал старший, наблюдая, как извивается Джисон. — Ты моя идеальная игрушка, твой рот создан для моего члена. Блять, ты так хорош, Сонни, — Джисон снова застонал. Замечательно. Его мозг ухватился за это слово и не отпускал его. Никто так долго не говорил ему, что он совершенен. Хёнджин думал, что он был идеальным, а Чан тоже? Почему его это волнует?       Джисон с трудом мог осознать всё происходящее. Его горло болело всё больше и больше каждый раз, когда Хёнджин ударял в него. Его голова начала болеть от ударов об стену, и он был уверен, что Чан оставил синяки по всем его бёдрам. Несмотря на всю эту боль, он чувствовал жар, собирающийся в его собственном члене, и это пугало его.       Толчки Хвана стали ещё более небрежными — если это вообще было возможно — и Хан молился какой-то всемогущей силе, чтобы тот поскорее кончил. Он вырвался из горячего, мокрого плена, и Джисон задыхаясь, зашипел, слюна капала с его рта. Предэякулят и комки слюней свисали с конца члена Хёнджина, и от этого зрелища ему захотелось блевать, но он нашёл в себе силы быть благодарным — благодарным, потому что он, вероятно, просто спустит на его лицо. Скоро всё закончится, и он не заставит его съесть свою гнилую сперму.       — Ах, я ещё не хочу кончать. Твой ротик так хорош, что мне хочется попробовать его подольше, — хихикнул Хван, немного отступая назад, чтобы посмотреть на внешний вид мальчика: глаза остекленели, макияж размазался и потёк вниз по лицу, рот распух. Но это ещё не конец. Хан напомнил себе, что никогда не стоит благодарить судьбу слишком рано.       Ему было стыдно — стыдно, что он слепо ввязался в эту ситуацию, стыдно, что он ничего не мог сделать, чтобы остановить её, и стыдно, что его тело положительно реагировало на неё. Он не хотел, чтобы они заметили, что у него встало, но мужчина, прикасавшийся к его ногам, никак не мог этого не заметить. Для них было унизительно знать, насколько нуждающимся был Джисон, насколько сильно он жаждал похвалы.       — Ты выглядишь так по-блядски грязно, — резко сказал Чан. Резкая перемена между похвалами Хёнджина и его тоном немного поразила младшего. — Ты реально самый противный парень, которого я когда-либо видел, катающийся по полу в туалете. С твоей грязной кровью всё стало ещё грязнее, — Джисон совсем забыл о ране на животе. Он едва мог чувствовать её, в то время, как все чувства были подавлены.       — Я думаю, что знаю, что сделает его красивее, — Хван спрыгнул с его груди, направляясь к обувной коробке, подаренной Ханом. Чан уставился на него, приподняв бровь — на этот раз даже он не знал, что делает парень. Брюнет довольно улыбнулся, когда нашёл то, что искал: розовая лента Джисона, завязанная в бант на верхней части коробки. Чан, казалось, сразу же понял; Джисон был потерян, как всегда.       — Посмотри на эту тупую суку, — жестоко рассмеялся Чан, — он реально никогда ничего не понимает, да?       — Мхм. Не могу поверить, что тебе тяжело от того, что я трахнул твой ротик, Сонни, — он опустился на колени рядом с ним, развязывая узел на ленте, чтобы он мог обвязать его вокруг члена Джисона. — Ты ведь такой хороший хуесос. Ты же просто хотел быть наполненным всё это время, да? Тебе что, в последнее время доставалось мало хуёв? Признай это, — Хан не мог найти в себе силы протестовать, слишком сосредоточенный на Хване, который оборачивал ленту вокруг основания его члена. Он сильно потянул, и Джисон ахнул.       — Слишком туго? — спросил Хёнджин, голос его был полон насмешливой озабоченности. Джисон всхлипнул и кивнул. — Ммм, я так не думаю. Для нашей маленькой шлюшки никогда не бывает слишком много.       Чан внимательно осмотрел его работу.       — Ты был прав, теперь игрушка выглядит красивее, — в его голосе явно слышалась улыбка. Он схватил младшего за волосы и швырнул на колени, толкая вперёд так, чтобы он оказался на четвереньках — если бы только его руки не были связаны. Не в силах совладать с собой, Хан был вынужден смотреть, как грязный пол становится всё ближе и ближе, пока его щека не коснулась холодной плитки.       Хван посмотрел на младшего, который прижался мягкой щекой к земле и призывно повиснул задницей в воздухе, и он практически завизжал от радости.       — Это как подарок, только для тебя! С днём рождения, Чанни-хён! — он запел, словно издеваясь над Джисоном.       Хан почувствовал чьё-то присутствие прямо у себя за спиной, и внезапно чьи-то руки схватили его за задницу.       — О-ох! Я не могу дождаться, чтобы увидеть, что там внутри, — насмешливо произнёс Чан тем же тоном. — Давай откроем его, а? — палец обвёл ободок, непрерывно увеличивая давление и угрожая толкнуться внутрь, и Джисон снова испугался, когда почувствовал малейший намёк на боль.       — П-погоди, а разве она не должна быть сначала мокрой? — Джисон понял, что совершил ошибку в ту же секунду, как эти слова сорвались с его губ.       — О, конечно, шлюха хочет, чтобы мы его намочили, — хихикнул Хёнджин. — Ммм… Но я не думаю, что ты этого заслуживаешь. А ты как думаешь, Чан? — самый старший резко сунул указательный палец внутрь Джисона, наслаждаясь тем, как сжимается дырочка, пытаясь освободиться от вторжения.       — Думаю, мы должны дать ему хоть немного. Не из-за того, что он этого заслуживает, а только потому, что было бы чертовски трудно трахнуть его, когда он сухой, — он пошевелил пальцем внутри, изо всех сил пытаясь растянуть стенки.       — Может ты и прав, — Хёнджин потянул парня вверх, пока его рот не оказался на уровне истекающего члена. Голова Джисона начала болеть от того, что они таскали его, как тряпичную куклу. — Я дам тебе свою сперму, Сонни. Сделаю тебя красивым и мокрым. Хочешь?       Джисон отрицательно покачал головой. Он ничего из этого не хотел.       — Опять неправильный ответ, идиот, — Чан закатил глаза, а потом в его дырочку ткнулся второй палец, и боль, которую он чувствовал раньше, усилилась. Он был уверен, что больше не выдержит этого.       — Нет, нет, подожди, пожалуйста, прости меня. Я хочу этого, — он думал, что у него кончились слёзы, но образовавшиеся новые доказали обратное. — Прошу! Больно, мне нужно это.       Хван вытащил свой телефон из заднего кармана валяющихся джинс, нажимая кнопку записи на камере, и снова провёл кончиком пальца по губам парня.       — Умоляй об этом, Джисон. Скажи всем, как сильно ты хочешь мою сперму.       — Я… Я не могу, — Чан несколько раз ударил младшего по заднице и прижался к нему сильнее, разделяя пальцами, чтобы попытаться растянуть его больше, и Хан почувствовал, что ещё больше горячих слёз начинают падать на щёки. — Блять… Я… пожалуйста…       — Этого недостаточно, — Хёнджин посмотрел на него с разочарованным хмурым взглядом, который опечалил Джисона больше, чем следовало бы. — Дай мне ножницы, Чан.       Глаза Хана расширились от ужаса при виде серебра в его руках. До этого они были в руках только у Чана, и Джисон всегда был напуган, но он никогда не чувствовал, что сероволосый действительно ранит его. Они почему-то выглядели в миллион раз более угрожающими в паре с опасным блеском в глазах Хёнджина.       — Я собираюсь сделать тебя мокрым для Чана, хочешь ты этого или нет. Ты можешь либо умолять меня кончить, как хороший мальчик, либо я покажу тебе, что происходит с раздражающими сопляками, которые отказываются сотрудничать. Это твой последний шанс, смотри в камеру и умоляй, — заявил он.       Беспомощный парень проглотил то немногое, что осталось от его гордости, пристально глядя в объектив своими ярко-голубыми глазами.       — Пожалуйста, Хёнджин, дай мне свою сперму. Я так сильно этого хочу. Я хочу быть хорошим мальчиком для тебя.       Чан перестал его трогать, вместо этого решив слегка отшлёпать, а затем помассировать красные половинки. Хван застонал, прижимаясь к его лицу.       — Продолжай, детка. А где ты хочешь его взять?       — Я хочу, чтобы он был у меня в заднице. Блять, кончи на моё лицо, а затем положи сперму в мою задницу. Пожалуйста, сделай меня мокрым, Хёнджин. Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно. Мне нужна твоя сперма внутри меня, прошу, — всё, что угодно, лишь бы избежать боли от Чана. Всё, что угодно, лишь бы они не причинили ему ещё большей боли.       — Дерьмо, из-за твоих слов я уже так близок. Я знал, что это только вопрос времени, когда ты будешь умолять меня кончить на тебя. Ты такой грязный мальчик. Откройся мне.       Хван застонал от удовольствия, когда ударился о стенку горла Джисона. Он несколько раз полностью вытаскивал член, прежде чем снова войти внутрь, используя открытый рот как игрушку. Парень судорожно сглотнул и с трудом удержался от желчи, грозившей вырваться изо рта. Нереально, чтобы звуки, исходящие из его рта, были привлекательными, но они, казалось, привлекали их.       Хван снова вдалбливался в его горло, неровно подёргивая бёдрами. Не успел младший опомниться, как его драгоценные щёки наполнились горячей жидкостью, мягко ударившей в них, а затем последовала острая боль, и ещё одна жидкость потекла по плечу. Хёнджин порезал его. Хан вскрикнул от ужаса, глядя на кровь, стекающую по его руке.       Рана адски болела, дырочка всё ещё горела, несмотря на то, что Чан перестал её трогать, и Хан почувствовал отвращение ко всем новым жидкостям, покрывающим его тело. Он не мог понять, почему так поступил с ним. Он ведь был хорошим мальчиком, правда? Он умолял, как и просили.       Хёнджин, казалось, тоже не знал почему. Его лицо исказилось в странном выражении… Сожаления? Замешательство? Жалость?       У него не было времени всё хорошенько обдумать. Выражение лица Хвана быстро сменилось шоком, когда открылась главная дверь — шаги, лёгкое гудение, и громкий лязг ножниц, падающих на пол, эхом разнёсся по всей комнате.       — Разве ты не запер её? — в панике прошептал он Чану.       — Сначала я так и сделал. Должно быть, мы забыли запереть её снова, когда он почти вышел…       Они этого не планировали. Это был его шанс спастись.       — Пожалуйста, помо… — он попытался закричать, но был прерван тем, что Хёнджин вставил свой размягчённый член обратно в рот, шипя от чрезмерной чувствительности.       — Джисон? — крикнул кто-то. Хан был слишком хорошо знаком с этим голосом. Где же он слышал его раньше?       И тут его осенило. Минхо. Минхо был здесь. Минхо он нравился. Минхо обожал его. Минхо спасёт его. Они больше не смогут причинить ему боль, потому что Минхо спасёт его. Он продолжал умолять о помощи против члена Хёнджина, надеясь, что танцор поймёт, что что-то не так и войдёт.       — Джисон, это ты? Что тут происходит?       — Джисон… У него болит живот, мы просто успокаиваем его, — плохо сымпровизировал Хван.       — Дай мне взглянуть на него, — как и следовало ожидать, в голосе Ли звучало явное беспокойство. После этого Хан будет горячо благодарить Минхо, извиняться за своё поведение. Он действительно не должен был так плохо обращаться с кем-то, кто заботился о нём, даже если, тот был геем.       — Я… не думаю, что он хочет, чтобы его видели прямо сейчас. Эм, он выглядит не слишком хорошо, — возразил Хёнджин, неуверенность читалась в его тоне.       — Если ты не откроешь дверь, я залезу в кабинку, — его шаги приближались. Джисон продолжал умолять изо всех сил.       — Нет, не надо, он действительно не хочет видеть-       Минхо просунул голову под дверь, его глаза расширились, когда он увидел, что происходит с Джисоном. Все трое смотрели, как олени в свете фар, и все их движения замерли. Хан стоял на коленях, руки Чана всё ещё лежали на его заднице, член Хёнджина был у него во рту. Лицо Джисона было покрыто спермой, а из плеча и живота текла кровь. Но хуже всего было то, что лента, обвязанная вокруг него, действовала как кольцо для члена, удерживая его в напряжении. А что, если Минхо подумает, что ему это нравится?       — Ну и ну, — начал танцор с интонацией, которая совершенно не соответствовала тому, как Джисон думал, что он будет чувствовать себя прямо сейчас, — похоже, наш милый маленький Джисон попал в довольно затруднительное положение, да? — нет. Почему он не казался обеспокоенным? Минхо любит Джисона, разве он не должен быть в отчаянии, желая его спасти? Почему он так говорит?       Хёнджин и Чан многозначительно посмотрели друг на друга, оба пришли к одному и тому же выводу.       — Ты… тебя это не беспокоит?       — Впустите меня, — Чан вышел из-за его спины, отпирая дверь. Войдя, Минхо наклонил голову и внимательно посмотрел на Хана, обшаривая взглядом каждый дюйм тела, нижняя губа застряла под зубами, а взгляд остановился между ног. — Так вот почему ты меня так назвал, да? Ты не уверен в себе, потому что ты тот, кто любит принимать члены. Хотя я не должен удивляться — с учётом того, что ты никогда не затыкаешься о них, неудивительно, что тебе это нравится. Постоянно: Чан такой, Хёнджин сякой, — он закатил глаза.       — Значит, просто беспокоить нас было недостаточно, да? Держу пари, что все в мире знают, как ты жаждешь этого, как сильно ты хочешь этого, — Чан смахнул сперму с лица Джисона, и это должно было быть приятно — избавиться от неё, но Хан не позволил себе расслабиться от этого немного чистого чувства. Он вспомнил свои прежние слова и точно знал, что Чан собирается делать. Палец снова надавил на его дырочку, наполняя его холодным, липким веществом, и Джисон почувствовал себя ещё грязнее, чем раньше.       — Иди, посмотри на это, Минхо, — Хёнджин отстранился от губ Джисона, озорно улыбаясь ему, прежде чем подозвать танцора к своему телефону. Хан быстро обнаружил, что снова падает лицом вниз, так как Хван не удерживает его в вертикальном положении.       — Нет… Пожалуйста, не показывай ему, — заскулил он с пола, и теперь воздух наполнился тремя разными смешками. Он покраснел, когда услышал свой собственный голос, доносящийся из телефона, умоляющий о сперме Хёнджина. Он казался разбитым, использованным и отчаявшимся. Это было унизительно.       — Видишь! Мы просто даём ему то, что он хочет, — Хван подтолкнул Джисона ботинком, выжидающе глядя на Минхо.       — М-м-м. Я вижу. Знаешь, как он раньше меня назвал? — Минхо поднял парня за волосы, потирая лицом его прикрытую одеждой промежность. — Урод и педик. Это лицемерно со стороны того, кому сейчас тяжело, не так ли? Они хоть прикоснулись к тебе? Держу пари, что нет; ты просто очень любишь брать члены.       — Ему нравится, когда мы хвалим его, маленькую внимание-блядь, — Чан снова ткнул в него вторым пальцем, и двигая ими словно ножницами. — О, Сонни, что же нам с тобой делать? Я и не знал, что ты не только мудак, но и такая шлюха.       — Мы просто должны наказать его, — заявил Хван, поднимая ножницы с пола и прижимая металл к горлу младшего.       — Подожди, у меня есть кое-что получше, — Минхо некоторое время рылся в своём рюкзаке, остальные смотрели на него с разной степенью предвкушения. Он вытащил нож — настоящий нож, вероятно, предназначенный для охоты — и гордо улыбнулся. — Честно говоря, я и сам сегодня кое-что планировал для Сонни.       Джисон уставился на него в шоке и ужасе; он никогда в жизни не чувствовал себя настолько преданным, и это говорило о многом, учитывая положение, в котором он был. Минхо должен был быть рядом с ним безоговорочно — именно так и было с тех пор, как они встретились — но он планировал причинить ему боль ещё до того, как Джисон сказал ему эти ужасные вещи. Это навечно оставит на нём шрам, возможно, даже больший, чем физический.       Он знал, что в его жизни не будет дня, чтобы он не думал о том, как два человека, которыми он восхищался, безжалостно осквернили его на полу туалета. Он знал, что никогда больше не будет чувствовать себя чистым от того, что его рот, а возможно, и задница скоро будут выебаны до полного забвения. Он знал, что каждый раз, когда он попытается заговорить с кем-то в будущем, всё, что будет заполнять его ум — предательство Минхо и мысль о том, что в любой момент они могут сделать то же самое. Он знал, что больше никогда не сможет никому доверять.       Они уже сломали его, и у него было чувство, что это ещё далеко не конец.       Все чувства Хана были на пределе, когда Минхо занял место Хёнджина.       — Пожалуйста, не делай этого, Минхо, — закричал он, почувствовав, как острый край ножа коснулся его груди. — Я не имел в виду то, что сказал, клянусь, мне жаль, мне так жаль, Минхо, пожалуйста.       — Это первый раз, когда ты произнёс моё имя или вообще обратил на меня внимание, Сонни. Это очень мило. Очень хорошо, — он надавил сильнее, и Джисон закричал. — К сожалению, ты должен быть наказан. Ты будешь чувствовать это ещё несколько недель, детка. Даже после того, как она заживёт, каждый раз, когда ты посмотришь на себя, то будет напоминать себе то, кем ты являешься. Всегда помни, что ты это заслужил.       Каждое движение его ножа было пыткой. Минхо был точен, решителен в своих порезах, и небольшая часть Джисона, которая не была сосредоточена на боли, задавалась вопросом, не делал ли он это с кем-то раньше. Он почти не чувствовал, как Чан растягивает его, и даже не заметил, что Хёнджин записывает его действия. Он не знал, сколько пальцев было внутри него. Он не чувствовал ничего, кроме ножа, вонзившегося в его кожу. У него закружилась голова, он почувствовал, что вот-вот упадёт в обморок. После долгих мучительных мгновений Минхо отстранился, восхищаясь своей работой — словом «шлюха», гордо написанным на торсе Хана.       И, возможно, он действительно заслужил это, подумал Джисон. Годы использования людей и отказа признать, что он был манипулятором, нахлынули на него. Хан обращался со столькими людьми как с дерьмом, как будто они были просто заменяемыми объектами, которые можно было использовать в его распоряжении, чтобы он мог получить то, что хотел. Он никогда не делал ничего подобного, но, возможно, пришло время и к нему отнестись как к объекту. Джисон был плохим. Джисон заслуживал наказания.       Джисон хотел умереть.       Его снова толкнули на пол, и он внезапно осознал, что Чан поглаживает своим членом его отверстие. Несмотря на признание того, что его действия оправдывали последствия, Хан отшатнулся. Он не хотел больше чувствовать боль. Неужели он не достаточно настрадался? Видимо, так оно и было.       — Давай детка, твоё наказание закончилось, — Чан успокаивающе погладил его бёдра. — Ты хорошо справился. Я знаю, тебе это понравится, расслабься.       — Мне это не понравится. Пожалуйста, остановись, просто убей меня, — рыдал он на полу, пытаясь вырваться из его хватки. — Я больше не могу этого выносить.       — Мы не будем этого делать, Сонни. Я собираюсь трахнуть тебя, несмотря ни на что, так что прекрати двигаться. Ты только ещё больше заводишь меня, покачивая своей задницей в воздухе, — ответил он, и Джисон просто обмяк. Было жалко, что он ничего не может сделать, чтобы изменить свою судьбу.       Чан был достаточно милосерден, чтобы войти в него медленно, пытаясь дать ему время привыкнуть к его длине. Впрочем, это не так уж и важно, подумал он. Это всё ещё причиняло Джисону такую боль, какой он никогда раньше не испытывал. Он знал, что такое порез или пощёчина, но это было что-то чужое. Он чувствовал себя так, словно его разрывает на части.       — Нет… достаточно… Хён, больно, — выдавил он, немедленно пожалев о своих словах ещё раз. Ему действительно нужно быть более осторожным.       — Этого мало? Ты хочешь ещё, детка? — Чан резко толкнулся, входя полностью, и голубые глаза снова начали слезиться. Он чуть не застонал от боли, но не хотел доставлять ему такого удовольствия.       — Я… я хотел сказать, что ещё не достаточно промок, очень жжёт, — Джисон действительно думал, что потеряет сознание, когда Чан начал быстрее толкаться в него. В голове было какое-то странное давление, которое становилось невыносимым, и он чувствовал, как из ран непрерывно льётся кровь. Та, что на животе, была неглубокой и довольно быстро сворачивалась, оставив только сухие следы по всему телу, но грудь и плечо, вероятно, не остановятся в ближайшее время.       — Это очень плохо, маленькая шлюшка. Я слишком долго ждал, чтобы сейчас остановиться. Может быть, если ты будешь очень добр к Джинни или Минхо, они дадут тебе ещё немного, — прорычал он. — Но лучше сделай это быстро.       Он не хотел спрашивать Минхо. Хёнджин был ужасен, но он был лучше, чем Минхо. Впрочем, не имело значения, чего он хотел, потому что они оба оказались перед ним. Не успел он опомниться, как его снова потянули за волосы, и он оказался лицом к лицу с членом человека, которого теперь презирал больше всего. Было такое чувство, что они скоро сорвут с него скальп, и Хан действительно чертовски устал от того, что с ним обращаются как с куклой.       Минхо вздёрнул подбородок, пытаясь заставить его посмотреть на себя, но тот закрыл глаза, отказываясь.       — Посмотри на меня, Джисон, — младший покачал головой и получил за это пощёчину. — Ты же не хочешь, чтобы я снова тебя порезал? — Джисон открыл глаза, полные ярости. Он ненавидел Минхо, ненавидел смотреть на него, ненавидел то, что тот должен был прикоснуться к нему.       — Знаешь, Сонни, я всегда считал твои щёки очень милыми, — хихикнул Ли и легонько ткнул в них указательным пальцем. — Мне всегда этого хотелось. Это так восхитительно, когда ты ешь, и они наполняются, как будто ты маленькая белочка, — он слегка ущипнул их, улыбаясь. — Но это также заставило меня задуматься… Мне бы очень хотелось потыкать их изнутри.       Его пальцы погрузились в рот, грубо раздвигая, как будто он ловил его двумя рыболовными крючками. Слюна начала стекать по подбородку младшего. Джисон попытался отодвинуться от этого грубого ощущения, но Чан крепко держал его на месте и сделал особенно грубый выпад в качестве предупреждения, а Минхо только начал дёргать сильнее. Он не думал, что его рот может открыться так широко; он уже начал бояться, что Ли попытается разорвать его лицо на части.       — Ты прав, у него очень симпатичные щёчки. И это действительно хороший обзор на него, — хихикнул Хван. — Мне нравится, как работает твой ум. Но, может быть, нам стоит набить их чем-то ещё?       Только взглянув на брюнета, он понял, что его всё ещё снимают. Обжигающая волна унижения окутала его тело, и он внезапно осознал, как долго его член был твёрдым и как больно ему стало. Он пытался объяснить им это, но его жалобы звучали лишь как невнятная тарабарщина.       — Что такое? Я не говорю по шлюшьему, — Минхо, наконец, отпустил его, и Джисон открыл и закрыл рот, пытаясь успокоить боль.       — Т-ты можешь хотя бы развязать ленту? Это приносит боль, — смиренно пробормотал он, обнаружив, что ему трудно говорить, поскольку каждый толчок Чана сотрясал всё его тело.       — Хорошо, я полагаю, что мы не хотим, чтобы твой жалкий маленький член отвалился, не так ли? — Хан отчаянно замотал головой. Минхо медленно отвязал ленту, сжимая так, что в этом не было необходимости, и Джисон попытался хотя бы насладиться облегчением, которое он испытывал от отсутствия давления. Он почти мгновенно почувствовал, как кровь, которая была поймана там, путешествует в другом месте и его член размягчается.       — Тебе повезло, что он сделал это для тебя, детка. Ты собираешься взять нас всех прямо сейчас? — он знал, что у него нет выбора, поэтому просто послушно кивнул на слова Хёнджина. — Я снова завёлся, просто наблюдая за тобой, разве это не заставляет тебя хорошо себя чувствовать? — Джисон не отреагировал, поэтому Хван безжалостно ударил его, а потом по его лицу ударило два члена.       — Какой хороший мальчик, — Минхо погладил его по волосам. — Такой старательный и готовый для нас. Открывай.       И нет, Джисон не собирался стонать от этих слов, и он был уверен, что никогда больше не затвердеет от этого, и — блять. Это было слегка, но возбуждение налицо. Он крепко зажмурился и подставил им губы, молясь, чтобы они ничего не заметили.       Если у Хёнджина был отвратительный вкус, то Минхо был абсолютно отвратителен. Он даже не подумал принять душ после своей танцевальной практики. Поскольку он всё это спланировал, возможно, он хотел быть настолько грубым, насколько это возможно для Джисона. Он не знал, сможет ли сдержать рвоту, угрожающую выползти из него, когда Ли толкнул его в левую щёку, растягивая её точно так же, как раньше он делал это пальцами. Танцор жестом пригласил Хвана тоже войти, и они стояли бок о бок, прижавшись друг к другу, как будто были одним отвратительным существом, когда Хёнджин заполнил его другую щёку.       Так он давился меньше, но это было даже менее приятно, чем, когда его трахали в горло. Рот у парня был маленький; он не был создан для того, чтобы вот так втиснуться в него. Они безжалостно впивались в его щёки, растягивая их так далеко, что он был уверен, что уголки его рта могут расколоться в любую секунду. Его бедная задница держалась не намного лучше. Чан теперь полностью выходил и вновь погружался в него, полностью потерявшись в том, как дырочка Хана расширяется вокруг него, когда он входит, и как она сжимается, чтобы попытаться предотвратить это снова, когда он выходит.       — Такая хорошенькая маленькая белочка, такая блядски красивая, когда вся наполненная, — похвалил его Хван. — Твои щёки такие мягкие, что я не могу поверить, что не подумал об этом раньше.       — Но он может выглядеть и красивее, — теперь уже Минхо открыл глаза и поднял руку вверх. — Я хочу увидеть твои настоящие глаза, такие большие и карие. Это довершит твой образ, — Джисон взвизгнул от шока; Минхо вонзил свои грязные пальцы в роговицу, вырывая контактные линзы.       — Разве этого было не слишком много, чтобы попытаться произвести на нас впечатление? — Чан зарычал ему в ухо, теперь обхватив руками его торс, когда начал трахать его должным образом, безжалостно, его руки сжимали его соски и ощупывали раны. — Ты, должно быть, был так счастлив, когда я раньше сделал тебе комплимент, ты действительно думал, что хорошо выглядишь, да?       И Хан тоже, но он никогда бы не признался в этом. Он знал, что никогда больше не оценит себя после этого. Он чувствовал себя грязным и оскорблённым всеми возможными способами, а остальные трое купались в этом. Он удивлялся, как вообще можно так обращаться с кем-то — каким извращённым и подлым нужно быть, чтобы свести кого-то к объекту — а потом те же самые мысли из прошлого завладели его разумом. Он это заслужил.       Однако у этих мыслей не было шанса утопить его, потому что особый толчок отправил его в удручающе блаженное тепло, и он не мог остановить себя от громкого стона вокруг членов во рту. Звук был оглушительным, и он начал всхлипывать от унижения, зная, что это исходит от него. Он не мог наслаждаться этим, иначе никогда не простит себя; он действительно был бы шлюхой и все те ужасные вещи, которые они говорили, оказались бы правдой.       — Тебе так нравится мой член, да? — Чан смеялся ему прямо в ухо. Он лизнул полоску поперёк мочки и вдохнул в неё горячий воздух, затем сделал попытку повторить то же самое движение, которое заставило Джисона увидеть звёзды. Он чувствовал такой жар, будто всё его тело было удушающе горячим, и он изо всех сил пытался бороться с этим чувством, но не мог заставить его уйти.       — Блять, ты только послушай себя, Сонни, — темп Хёнджина стал неустойчивым, и он надеялся, что на этот раз тот не продлит свой оргазм. — Эти шлюшьи звуки слишком много для меня, — он толкнул себя ещё глубже за щёку, трахая её с теперь уже знакомой безрассудной самоотверженностью, и Хан подумал, что почувствовал, как его рот разорвался, когда Хёнджин кончил в него.       Вкус оказался ещё хуже, чем он ожидал, и ему стало интересно, какую херню парень ел, чтобы чувствовалась такая мерзость. Джисон хотел выплюнуть сперму, чтобы избавиться от мерзости и чтобы Чан использовал её в качестве смазки, но Минхо толкнул себя вперёд, как только Хван вынул свой член.       — Глотай, — приказал он, ущипнув Джисона за нос, чтобы тот не мог дышать. Парень демонстративно сделал это, чтобы Ли знал, что он сделал так, как ему было сказано, горло сжалось вокруг него, а адамово яблоко заметно подпрыгнуло. Но склизкое ощущение, ползущее по пищеводу, было слишком сильным для него, и он обнаружил, что его рвёт. Минхо не проявил милосердия, продолжая трахать его горло, всё ещё блокируя дыхательные пути, и он был вынужден проглотить всё это.       Всё потемнело, чёрные пятна заполнили его зрение, когда удовольствие, боль и тошнота объединились в одно мучительное чувство. Он не мог дышать, и его охватила паника при мысли о том, что его трахнут до смерти, как глупую шлюху, которой он и был. Он закричал от того, что показалось ему последним глотком воздуха, и Минхо, наконец, вырвался, ударив его так сильно, что он упал на своё лицо — не то, чтобы он был в состоянии остаться в вертикальном положении.       Джисон отплевывался и хватал ртом воздух, сплёвывая на пол и делая большие глотки, чтобы наверстать упущенное. Он никогда больше не будет воспринимать способность дышать как должное. Минхо опустился на колени рядом с ним, глаза его были полны раскаяния.       — Прости, детка, — он успокаивающе погладил его по голове. — Мне не следовало этого делать. Позволь мне загладить свою вину.       Минхо осторожно помог ему подняться, на этот раз не дёргая за волосы, и Джисон знал, что он должен был притворяться, но не мог заставить себя сделать это сейчас — не с тем, как Чан долбил прямо в его простату, и как руки Минхо начали исследовать его. От обоих у него по всему телу пробежали мурашки.       Маленькая часть его хотела кончить, искренне надеялась, что Ли уделит его твёрдому члену внимание, но это сделало бы его шлюхой. Он не мог больше спорить, что ему это не нравится. Но он был так чертовски возбуждён, что не смог удержаться от прикосновения Минхо, когда тот обхватил его рукой.       — Какой отчаянный маленький хуесос. У тебя опять встало из-за того, что тебя трахнули? — он легко двигался вверх и вниз по всей длине, подчёркивая свою точку зрения. — Признай, что ты хотел этого, и я позволю тебе кончить.       Джисон яростно замотал головой. Нет. Это была последняя крупица его достоинства; он не мог в этом признаться. Он никогда не хотел, чтобы это случилось, и чувствовал абсолютное отвращение от того, как реагировало его тело, склоняясь к человеку, которого он ненавидел.       — Да ладно тебе, Сонни. Не ври мне. Ложь — это плохо, а ты ведь не хочешь быть плохим мальчиком, правда? — Минхо начал правильно дрочить, подстраиваясь под темп, который Чан установил позади него. Джисон ещё раз отрицательно покачал головой, и тихие стоны едва сорвались с его губ. Его нижняя губа задрожала, когда воля начала колебаться. Он был уже так близко, что не хотел знать, что они сделают, если он кончит, тем более что он никогда не скажет, что хочет этого. Он этого не сделает, клялся, что не сделает.       Жар, более сильный, чем он когда-либо чувствовал, охватил всё его тело, и Джисон знал, что он не продержится долго, если Минхо не остановится.       — Пожалуйста, перестань, Минхо… Я кончу, я не хочу… блять, — он начал отвечать на выпады Чана на полпути и вдруг обнаружил, что прижимается к плечу Минхо, всхлипывая и стоная, а парень запустил пальцы ему в волосы. Это было отвратительно. Он был отвратителен. Он чувствовал себя невероятно униженным, и знал, что пожалеет об этом всем своим существом, но он действительно не мог остановить себя. Как будто его тело было одержимо какой-то дикой потребностью.       — Скажи это, или я остановлюсь, — прошептал Минхо ему на ухо. — Ты же хотел, чтобы тебя трахнули, верно?       — Д-да, я хотел этого, — выдавил он сквозь рыдания, а потом уже не мог сдерживаться. Он обильно кончил в его руку и на пол, всё его тело дёргалось, когда он задыхался и качался на члене Чана. Это было удивительно — ощущение холода, что он почувствовал, когда жар прошёл через него. Мягкое, ледяное покалывание поглотило его целиком, окутало каждый дюйм тела. Это было так болезненно и удручающе эйфорично — всё настолько ошеломляюще, что на этот раз он действительно потерял сознание.       Он медленно возвращался к реальности, его зрение затуманилось, а слух заглушился, и вдруг Минхо ударил его по лицу пригоршней собственной спермы. Хан стал осознавать, насколько сверхчувствительным он становится, и тот же самый ледяной ожог быстро стал неприятным, поскольку Чан продолжал использовать его задницу после того, как его оргазм исчез, и его дырочка естественно сжалась от дискомфорта.       Стыд ударил его сильнее, чем Минхо. Он действительно был шлюхой, и они никогда не позволят ему забыть об этом. А теперь он просто должен был лежать здесь и принимать всё, что они ему дадут, не думая ни о чём, кроме боли и многих плохих решениях, которые он принял.       Чан долго не продержался, его довели до крайности оргазм Джисона, печальные стоны, которые раздавались из его рта, и то, как он сжался вокруг него от боли, когда движения снова начали причинять боль. Он наполнил его горячей спермой, убедившись, что кончил глубоко внутрь, так что ему пришлось бы чувствовать, как она стекает по его стенкам, и это было почему-то хуже, чем когда они пихали сперму Хёнджина в него.       Джисон не мог пошевелиться, не мог говорить, едва дышал. Чан встал, застегнул молнию на брюках и поменялся местами с Минхо. Парень отшлёпал его и раздвинул пальцами его дырку, как он делал раньше с его лицом, открывая её так сильно, как мог, чтобы Хван мог записать его грязную, осквернённую дырку.       — Какой грязный мальчик, — насмешливо сказал Хёнджин, когда Минхо снова шлёпнул его, на этот раз чем-то твёрдым. Хан вздрогнул, но не издал ни звука.       — А ещё он сделал пол ещё грязнее, ты только посмотри, — Минхо вышел из-за его спины, теперь он тащил его за волосы и заставлял смотреть на свою сперму на полу. Он почувствовал, как сперма Чана начала вытекать из него, когда он сел, и неловко извивался от этого неприятного ощущения. — Облизывай, раб.       — Что? — Хан посмотрел на него широко раскрытыми глазами.       — Я сказал, чтобы ты лизнул, — Минхо толкнул его вперёд и ткнул лицом в маленькую лужицу. — Ты всё испортил, и тебе придётся это убрать.       До сих пор Джисон прошёл через многое, совершил много грязных, постыдных поступков, но это… это было уже слишком. Не было ничего более унизительного, чем быть вынужденным слизывать свою собственную сперму с грязного пола туалета.       Поэтому он отказался. Минхо это не очень понравилось, и внезапно он поднёс окровавленный нож к его лицу.       — Джисон, ты сейчас же нагнёшься и вылижешь её, или я вырежу своё имя на твоей щеке, и ты будешь вынужден вечно думать обо мне.       Одно дело, когда слово «шлюха» навсегда врезалось в его память. Он уже начал верить, что так оно и есть, и больше никто этого не увидит, если только он снова не станет ей. Но чтобы на его лице было выгравировано «Минхо», чтобы отталкивающий человек превратился в постоянное пятно, на которое он должен был бы смотреть каждый раз, проходя мимо зеркала — это было совсем другое дело.       Поэтому он наклонился, оказавшись лицом к лицу с беспорядком, который сам же и устроил. Он слизывал каждую грязную каплю с антисанитарного пола, камера Хёнджина, конечно же, ловила каждое движение его языка. Когда Хан закончил, он выжидающе поднял глаза, глядя на их больные, садистские лица.       Хван и Чан выглядели довольными.       — Помни, если ты расскажешь кому-нибудь, что мы сделали с тобой сегодня, то эти видео будут распространены повсюду, прежде чем что-либо успеет случиться с нами. Ты ведь этого не хочешь, правда? Они довольно компрометирующие, — напомнил ему Хёнджин, и лицо Джисона вспыхнуло, когда он вспомнил свои слова, сказанные на камеру. Он даже не хотел думать о содержании других видео.       Затем они погладили его по голове, бормоча поздравления, как будто он только что выиграл конкурс по правописанию.       — Ты сегодня очень хорошо поработал, Джисон. Может быть, если тебе повезёт, мы снова трахнем тебя в другой раз.       А потом он остался с Минхо и ужасным осознанием того, что парень ещё не кончил.       Старший посмотрел на него с тошнотворно сладкой улыбкой, затем осторожно положил его на спину, раздвинув ноги и оставив нежные поцелуи на внутренней стороне бёдер.       — Я так долго ждал этого момента, Сонни, — прошептал он мягко. — Жаль только, что Чан трахнул тебя раньше, чем я. Какая-то часть меня знала, что ты вляпаешься во что-то подобное, поэтому я признался тебе сегодня.       Джисон не мог заставить себя ответить, просто молча впитывая каждое слово.       — Ничего бы этого не случилось, если бы ты просто пошёл со мной, детка, — он вскарабкался на парня и нежно заглянул в глаза. — Я бы занялся с тобой любовью, как сейчас, и мы могли бы избежать всех этих лишних страданий.       Когда Минхо вошёл в него, Хан не почувствовал ничего, кроме сожаления и боли. Он мог бы сказать, что тот пытается быть нежным, но он был нетерпелив и нуждался, поэтому Ли начал быстро толкаться в более быстром темпе.       — Я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо, Сонни. Извини, — он начал покрывать грязное лицо Джисона поцелуями, и это должно было быть приятно по сравнению со всем остальным, через что он прошёл, но он презирал это так же, как презирал Минхо.       — Поцелуй меня в ответ, — прошептал мужчина, запечатлевая лёгкий поцелуй на его губах, и Хан отрицательно дёрнул головой. Минхо перестал двигаться в ту же секунду, как он покачал головой, глядя ему в глаза с такой яростью, что младший пожалел, что не поцеловал его.       — Так вот значит как? Ты просто хочешь, чтобы тебя снова использовали как игрушку? — вместо этого он перевернул его на живот, находясь внутри, и ударил головой о пол. — Ты ведь тупая грёбаная шлюха, я должен был быть умнее, прежде чем давать тебе шанс.       Он почувствовал, как острая боль пронзила его, а затем Минхо стал яростно, безжалостно вонзаться в него, оставляя порез за порезом на спине. Джисон пробормотал кроткие извинения, но он их не услышал. Он действительно облажался, и теперь Минхо, вероятно, заставит его истечь кровью и умереть. Он смутно расслышал, как тот со стоном произнёс имя Джисона, спустив свою сперму глубоко в него, прежде чем всё снова стало чёрным.       Когда он проснулся, то обнаружил, что сидит на унитазе, широко расставив ноги с помощью верёвки, прикреплённой к трубе позади него, полностью обнажённый во всех отношениях. Он не знал, как Минхо это сделал, но он снова был твёрд — та же самая дурацкая розовая лента, которую раньше обвязывали вокруг него, чтобы убедиться, что он останется таким же твёрдым. Парень стоял над ним, глядя на него сверху вниз печальными глазами.       — Всё и вправду не должно было так произойти, Сонни. Надеюсь, ты усвоил свой урок для следующего раза, — он наклонился, чтобы поцеловать его, и Джисон ответил на поцелуй. — Хороший мальчик. Только за это я помогу тебе. Есть кое-кто, кого я знаю, кто может очень хорошо тебя подлатать. Он и мухи не обидит.       — Но… Я не хочу, чтобы кто-то ещё видел меня таким, — захныкал Хан.       — Всё в порядке, детка. Нет никаких причин смущаться рядом с ним, — Ли улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать его в последний раз, прежде чем оставить его наедине со своими мыслями. Стыд и отвращение нахлынули на него в ту же секунду, как тот ушёл, и слёзы потекли так быстро, что он мог утонуть в них. Сегодня он думал об этом уже миллион раз, но теперь, когда его голова прояснилась, до него действительно дошло, насколько отвратительной, использованной шлюхой он стал. Каждое мгновение, которое он вытерпел, наполняло его голову, и на этот раз он наверняка будет смыт мыслью о них.       Он сидел там и рыдал, казалось, целую вечность, каждое болезненное чувство, которое они оставили ему, усилилось, поскольку он был пойман в ловушку, когда дверь туалета открылась снова.       — Эй? Джисон, ты здесь? — раздался мягкий, медовый голос.       — Пожалуйста, помоги мне, — всхлипнул в ответ слабый мужчина. Он был так напуган тем, как человек отреагирует, когда увидит, насколько жалко и открыто он выглядел.       — С тобой всё в порядке? Я получил анонимный звонок, что ты… о, — этот человек, в котором Джисон теперь узнал школьного медбрата, остановился как вкопанный, едва взглянув на него.       Джисон знал, что он выглядит жалко — сопли, слюни, слёзы и кровь покрывали всё его тело, и последняя волна стыда прокатилась по нему, прежде чем он онемел. События прошлого кружили у него в голове, и он решил, что больше не хочет помощи; он просто хочет умереть. Пока он помнит всё, что случилось сегодня, он не сможет жить.       Беспокойный взгляд мужчины превратился во что-то, с чем Хан был хорошо знаком, когда его пристальный взгляд путешествовал вниз по телу Джисона так же, как ранее Минхо, даже замирая на его твёрдом члене. Он шагнул ближе, наблюдая за спермой, капающей из его растянутой дырочки, и улыбнулся.       — О, я понимаю, в чём проблема. Не волнуйся, Джисон. Я тебе сейчас помогу, — хихикнул медбрат, и бедный беспомощный парень закричал, как только почувствовал легкое, словно пёрышко прикосновение. Это никогда не закончится.       Никто не говорил Джисону, что колледж будет таким.