_______
Алистер даёт распоряжение перевезти в «Небожитель» всё оборудование, которое гипотетически может понадобиться. И в довесок к аппаратуре, разумеется, идёт Дакс. Вместе с Поппи. Я практически забыла, что эти двое безвылазно живут на острове; по сути, восстановленная «МАСАДа» стала их местом обитания, а этот комплекс вне моих обязанностей. Когда мы приезжаем в «Небожитель», даже не успеваю толком ни с кем поздороваться — меня неожиданно так укачало в лодке, что с трудом сдерживаю рвоту. И, едва переступив порог, несусь в ближайший туалет. Даже после того, как меня обильно рвёт, легче не становится. Никогда не было морской болезни, да и с чего бы — на открытом-то воздухе? Когда я привожу себя в порядок и выхожу в холл, Грейс замечает: — А вот и первые ласточки. — Что ты имеешь в виду? — настороженно спрашивает Джейк. — Тебя стошнило? — деловито уточняет Грейс, игнорируя его вопрос. — Ага, — морщусь. — И по-прежнему мутит? — Да. — Ну тогда я просто не представляю, чем ещё это может быть, кроме беременности. — Не спешите с выводами, — вклинивается Дакс. — Пойдём-ка в лабораторию, Мари, мне срочно нужно взять у тебя кровь! Если ты действительно зале… — Ты сейчас с моей женой разговариваешь! — рычит Джейк. — Ага. Если ты действительно беременна, необходимо понять, как это произошло. — Сейчас будет лекция про пестики и тычинки, — отстранённо замечает Поппи. Позволяю Даксу увести себя в то, что он называет лабораторией — на деле в наспех переоборудованный люкс — и обблёвываю лифт прежде, чем мы добираемся до нужного этажа._______
— ХГЧ — тридцать тысяч, — сообщает Дакс, отрываясь от экрана. — Хэ-гэ-чего? — обводя пальцем костяшки на моём сжатом кулаке, спрашивает Джейк. — ХГЧ, — фыркает Дакс, — хорионический гонадотропин. — И что это значит? — раздражённо спрашиваю я. — Ну, только то, что ты совершенно точно беременна. Причём так прилично — недель семь, не меньше. Точнее скажет УЗИ. Когда он это говорит, внутри всё обрывается к чёртовой матери. Думала, если узнаю точно, смогу начать радоваться, но вместо этого тело до костей пронизывает ужас. — Н-но как, — тихо говорю я, — ты же сам… Мои гормоны… Я вроде как не могла. — Послушай, Мари, — серьёзно произносит Дакс, поворачиваясь ко мне. — В твоём случае я мог бы подозревать всё, что угодно, кроме беременности. И уровень ХГЧ сам по себе может ничего не значить. Но твой гормональный экран… Словом, я уверен на сто процентов — твои показатели сейчас, как у нормальной здоровой женщины в первом триместре. Ну, почти здоровой. — Что это значит? — угрожающе шипит Джейк. — Дождитесь доктора, — пожимает плечами Дакс, — я не в силах ставить какие-то диагнозы. Но моя теория относительно того, почему у вас получилось, такова: всё почти так же, как было с Грейс и Мишель. Всё, что энергия кристаллов могла поменять в вас, восстанавливается здесь, как если бы вы попали в естественную среду обитания. Просто для тебя, Мари, потребовалось больше времени. У тебя же процессы замедленные. — Замедленные? — переспрашиваю я. — Ты говорил, всё статично. А регенерация? Она никак не помешает… этому всему? Не могу выговорить «беременность». Никак не получается. Будто это всё не обо мне. — Насколько я могу судить, — Дакс берёт мою ладонь и переворачивает так, чтобы рассмотреть так и не заживший ожог, — сейчас — никакой регенерации. Ну и да, видимо, не статично, как я полагал. Наверное, чтобы разглядеть динамику, нужно было дольше наблюдать. Хотя, конечно, я заметил кое-что. Когда в начале зимы ты пила таблетки — помнишь? — ты же сначала сдавала анализы. Они немного отличались от того, что было в мае в Нортбридже. Я не придал этому значения, слишком незначительная разница, и всё-таки… Видимо, это и была динамика. Ну, разумеется — разве у меня может быть что-то нормально? Размечталась._______
Сложности начинаются, когда доктор Соренсен в конце концов добирается до Ла-Уэрты. То есть, они начинаются раньше: всю неделю до его приезда я блюю дальше, чем вижу, не могу есть и постоянно хочу спать. И сдохнуть. Но доктор добивает окончательно. — Дата последней менструации? — прохладно спрашивает он. Мне он совершенно не нравится: выражение лица такое, будто ему противно здесь находиться. Джейк ободряюще сжимает мою ладонь. Резко выдыхаю, чувствуя, как к горлу снова подкатывает тошнота; в этот раз удаётся сдержаться. — Не знаю, — отвечаю я наконец. — Хотя бы примерно, миссис Маккензи. — Я… Никогда. У меня никогда не было месячных. Брови доктора ползут вверх. — Аменорея? В вашем возрасте? Миссис Маккензи, мне нужна ваша медицинская карта и… — У меня нет медицинской карты, — перебиваю я. — Мне… она никогда не была нужна. Он переводит взгляд на Джейка в поисках ответов, видимо, решив, что я совсем кукухой поехала. — Это очень долгая история, доктор Соренсен, — вкрадчиво произносит Джейк, — но если коротко, то моя жена была… считалась без вести пропавшей некоторое время. Она нашлась больше года назад, и я вам гарантирую, что за всё этот период у неё ни разу не было месячных. — Любопытно, — по слогам произносит доктор, — видимо, стресс спровоцировал аменорею. Что ж, бывает и такое. Но, миссис Маккензи, должны же вы были где-то лечиться после своего… возвращения? Неужели ваш лечащий врач не был в курсе такого сбоя в вашем менструальном цикле? И мне не совсем понятно отсутствие у вас медицинской карты… Тяжело вздыхаю. Гонорар доктору приходится утроить, лишь бы избежать неудобных вопросов._______
Доктор Соренсен говорит, что обследовать меня нужно основательно, раз уж никаких более ранних данных нет; не спорю. Дакс не решается предоставить доктору результаты анализов полугодовой давности — и тем более тех, что мы делали в мае перед запуском телепорта. Крови доктор выкачивает столько, что, думаю, пару-тройку фунтов веса точно теряю. Да и вообще за вес меня отчитывают, будто я виновата, что не могу поесть! — Ваш вес не должен спускаться ниже ста десяти фунтов, миссис Маккензи. И это не учитывая ваше положение. Вы весите сто три фунта. Очень мало. Вам нужно нормально питаться. А какой, собственно, смысл жрать, если меня тут же рвёт? Не говорю этого вслух, только начинаю плакать. Джейк скалится в сторону доктора, а потом тихо говорит, что он прав. И я знаю, что действительно похожа на обтянутый кожей скелет, но что могу поделать?! — Да расслабьтесь вы уже, — с лёгким раздражением бросает доктор, вводя в меня аппарат для УЗИ. — Миссис Маккензи, вы мне мешаете. Вцепляюсь в ладонь Джейка — от холодного геля между ног неприятно. Резко выдыхаю, закрываю глаза и пытаюсь расслабиться. Ничего страшного не происходит. Всё в порядке, это всего лишь процедура. И когда доктор поворачивает в мою сторону экран, я… Я… Я не могу поверить глазам. Ребёнок. Внутри меня ребёнок. Он… Мой. Наш. Во мне новая жизнь. Да, пожалуй, что даже самый лучший аппарат для УЗИ, который Алистер смог раздобыть, показывает только нечто, вообще не похожее на ребёнка, но… Неожиданно я понимаю всё. — Ты… тоже это видишь? — благоговейно шепчет Джейк. Нахожу в себе силы только кивнуть. Дискомфорт перестаёт иметь значение — забываю о том, что ещё пару минут назад было неприятно от какого-то там аппарата. — А вот это сердце, — доктор показывает на часто сокращающуюся точку на экране, и я задыхаюсь от восхищения. Становится неважно, как именно у нас это получилось. Стечение обстоятельств? Чудо? Да, пожалуй, что чудо. Сердце распирает грудную клетку, будто ему там тесно, будто оно пытается вместить в себя это новое чувство — и этого становится так много, что я опять рыдаю, с раздражением вытираю слёзы, мешающие впитывать в себя изображение на экране. Протестую, когда доктор выключает аппаратуру; на моё возмущение никто не обращает внимания. В ушах шумит от восторга и осознания того, что на самом деле с нами происходит. Никогда не думала… Никогда даже не могла предположить, что в действительности буду вынашивать ребёнка. Это по-прежнему пугает, но страх отступает на задний план. — Итак, — заключает доктор, — на основании обследования могу заключить, что срок — около восьми недель. Плод развивается нормально, но ваше состояние, миссис Маккензи, оставляет желать лучшего. Я распишу для вас режим питания, будьте любезны его соблюдать. Тошнота пройдёт через несколько недель, но если вы не станете нормально есть, будет только хуже. Я хочу, чтобы к нашей встрече вы набрали как минимум десять фунтов. Мы же не хотим, чтобы что-то пошло не так? — Конечно, нет! — для убедительности киваю; не приведи боже «что-то» пойдёт не так. Только не теперь. — Но я должна спросить… Я ведь не думала, что так получится, и… Как бы это… Я… вела не самый здоровый образ жизни. Ну, знаете. Алкоголь. Доктор только отмахивается. — Ничего хорошего, конечно, но и не страшно. Не думаю, что вы теряете вес из-за того, что употребляли алкогольные напитки. Главное, теперь воздержитесь. И от половых контактов тоже. — Э-э… Что? — Нет, как бы, в последние дни я и думать об этом не могла — рвало по поводу и без — но… — То есть, в смысле, совсем? — А можно ограничить половые контакты частично, миссис Маккензи? — Соренсен вскидывает брови, будто смеётся надо мной. — Ну, вообще-то, — медленно говорю я, — гипотетически, мы же, — бросаю взгляд на Джейка в поисках поддержки, — можем… Что-то придумать? — Никаких контактов, — жёстко повторяет доктор. — Никакого проникновения. Это сейчас всё происходит нормально, но учитывая тот факт, что вы забеременели при аменорее, есть все основания опасаться аномального развития беременности. Вы меня услышали? Мы с Джейком возвращаемся в наш номер в полной тишине. Несмотря на строгие указания и то, что доктор Соренсен мне несимпатичен, от улыбки сводит лицо: наш ребёнок, мальчик или девочка, развивается нормально, нужно только перестать блевать. Настроение немного портится, когда Джейк, выйдя из ванны, как бы между делом говорит: — Завтра уезжаю, Принцесса. — Куда? — смысл вопроса доходит не сразу. — А, подожди… Уже? Так быстро? — Уже, — Джейк вздыхает. — По-хорошему сегодня вечером надо было, но… Я же не мог это пропустить. Киваю, понимая, о чём он говорит, но кое-что не даёт покоя. Перед сном я всё-таки задаю Джейку вопрос — знаю, как это по-идиотски звучит, и заранее предвижу реакцию, но ничего не могу с собой поделать. — Это же не из-за того, что нам запретили заниматься сексом? Джейк ожидаемо смотрит на меня, как на дуру — сжимаюсь в ожидании бури. — Ты… Совсем, что ли? Марикета, долбанулась? — Я просто подумала… А если нам так и не разрешат? — Знаю, как это жалко звучит, и всё-таки продолжаю гнуть свою линию: — Это же… очень долго. Ты понимаешь? И не то чтобы я сейчас вообще была настроена на занятия любовью. Даже поцеловать мужа не могу без того, чтобы не замутило. И тем не менее — доктор же сказал, что это пройдёт? Значит, гипотетически… — Долго, — соглашается Джейк, — и… это, наверное, будет нелегко. Это… уже сейчас нелегко, — он раздражённо выдыхает; мы ни разу не были близки с того момента, как тесты показали положительный результат. Может быть, на интуитивном уровне я понимала, что нам не следует, а уж когда началось плохое самочувствие, и думать об этом забыла. — Но если ты думаешь, что я сбегаю работать только для того, чтобы держаться от тебя подальше… Знаешь, Принцесса, иногда ты бываешь такой дурой. Спишем это на то, что ты ждёшь ребёнка? От того, как он говорит последнюю фразу, даже не злюсь на «дуру». Жду ребёнка. Я жду ребёнка. Это по-прежнему не укладывается в голове и наполняет странной смесью восторга и ужаса. Затрудняюсь сказать, чего в этом коктейле больше. Джейк прижимает меня к себе, и я медленно засыпаю, пытаясь представить, как будет выглядеть наш малыш. Мальчик или девочка? Будет ли ребёнок похож на меня или на Джейка? Надеюсь, что на него. Я хотела бы младенца с глазами синими, как Карибское море. Или как небо над Ла-Уэртой._______
— Это какая-то традиция, да? — спрашивает Эстелла, подкладывая мне в тарелку овощной салат; с отвращением смотрю на еду, прекрасно зная, что надолго она во мне не задержится. Эстелла приехала вместе с Майком на третий день после того, как улетел Джейк. Видите ли, меня надо контролировать. Как будто вездесущей Грейс было мало. — Когда кто-то собирается замуж, потенциальная подружка невесты залетает. Красота, блин. — Это не было запланировано, — отмахиваюсь, с трудом пережёвывая кусочек огурца. — Возьми в подружки невесты Зару, она уж точно не планирует «залетать». Специально выделяю последнее слово голосом, чтобы Эстелла понимала, как неприятно, когда про меня так говорят. Я не «залетела». Это всё, что угодно, но только не «залёт». — Как вариант, — отстранённо замечает Эстелла. — Так это когда тебе рожать, получается? Пожимаю плечами и начинаю считать на пальцах. — В конце марта или начале апреля, вроде как, — отвечаю в конце концов. — Не знаю. Я не очень в этом понимаю. Надо будет спросить доктора. — Беременность длится девять месяцев, — смеётся Эстелла, — уж это ты должна знать. — Да уж знаю, спасибо, — огрызаюсь я. — Просто… Что, ровно девять? Реджина родилась семимесячной. А Мэттью — позже срока. Не понимаю, от чего это зависит. — Никто не понимает, — Эстелла закатывает глаза. — Дядя говорит, что дети сами знают, когда появиться на свет. — Откуда твой дядя вообще что-то знает о родах? — Ну, он принимал роды у моей матери. — Прекрасно. Твой дядя разбирается в родах… да и в воспитании детей… лучше, чем я. Развить мысль не успеваю, поскольку к горлу подкатывает тошнота. Так и думала, что салат съела совсем ненадолго._______
К возвращению Джейка могу похвастаться охерительным достижением: некоторую еду из прописанной доктором Соренсеном диеты я способна удержать в себе. Уже большой прогресс. Хотя положенное мясо по-прежнему вызывает рвоту, я пришла к фруктово-овощному компромиссу. И даже рыбу один раз ухитрилась съесть без последствий. Доктор обещает приехать к четырнадцатой неделе. А на тринадцатой токсикоз неожиданно делает ручкой и исчезает, будто его не было. — Ну док же говорил, — Джейк пожимает плечами в ответ на моё удивление, — что всё пройдёт во втором триместре. — А у нас уже второй? — испуганно спрашиваю я. Отсутствие привычной тошноты пронзает паникой, будто что-то идёт не так. Джейк смеётся, а я не понимаю, что тут смешного: откуда мне знать, какой там триместр? Я вообще со счёта сбилась. В следующие дни чувствую себя неприлично хорошо. По привычке замираю временами, ожидая дискомфорта, но он не наступает. Остаётся только две проблемы. Теперь, после того, как круглосуточная тошнота отпустила, жутко хочется жрать. И не то, что написал Соренсен. Хочу чего-то запрещённого. Жареного мяса, например. Такого переперчённого, чтобы глаза от запаха слезились. Или чипсов. Или чего угодно с острым соусом. Грейс пугает изжогами и прочими неприятностями, а я всё равно хожу и заглядываю Рональду, нашему повару, в глаза с самым грустным видом. Правда, мои печальные взгляды и вздохи его совершенно не трогают. А ещё на четвёртый день без токсикоза просыпается либидо. Причём просыпается как-то очень по-мужски: я ещё сплю, а оно уже просыпается. Посреди ночи. От того, что Джейк во сне просто случайно касается моей груди. Чтобы не нарушить запреты доктора, выбираюсь из объятий мужа и откатываюсь на самый край кровати. С трудом засыпаю опять — только для того, чтобы до рассвета промучиться такими умопомрачительными снами, что поутру приходится бежать в холодный душ. И, видимо, я просто не замечала всего этого, пока мучилась токсикозом. Того, как Джейк смотрит на меня. Как тянет ко мне руки и одёргивает их, когда прохожу мимо — чтобы, видимо, по старой привычке усадить к себе на колени. Того, как он стал целовать меня — осторожно, будто насильно сдерживаясь. Того, как он пристально наблюдает за мной, пока разглядываю в зеркале свой едва заметно округлившийся живот. Приходится прилагать тонну усилий, чтобы не наплевать на все запреты. К тому дню, на который у нас запланирована встреча с доктором, с трудом держу себя в руках. А Джейк… Даже не могу себе представить, каково ему. А на УЗИ нашего ребёнка уже хорошо видно. Опять накрывает этим счастливым недоверием, ощущением того, что во мне — жизнь, созданная нами. Доктор что-то там комментирует, но вслушиваюсь с трудом, разглядывая изображение на экране. Но всё равно улавливаю что-то про «нормальное развитие». Это единственное, что я сейчас хочу знать. После всех анализов и одобрительного кивка при виде цифры на весах доктор Соренсен протягивает снимки с УЗИ (с трудом отрываюсь от них, напоминая себе, что время поразглядывать ещё будет) и заводит нудную лекцию про витамины, необходимость питаться правильно и про то, что до нашей следующей встречи — через восемь недель — я могу вернуться домой. Слава всему святому — я люблю «Небожитель», но в прямом смысле обитать на рабочем месте уже осточертело. — А что с запретом на половые контакты? — спрашиваю будто невзначай, будто этот вопрос меня совершенно не беспокоит. Соренсен смотрит на меня поверх очков и усмехается — усмешка странным образом преображает его суровое и обычно такое неприятное лицо. — А вы, миссис Маккензи, хотите, чтобы я его отменил? — спрашивает он со смехом в голосе. Что такого случилось, что он в настолько добродушном расположении духа? Не сравнить с нашей прошлой встречей. — Что ж, ход беременности нормальный. Результаты анализов говорят, что вы и ваш ребёнок абсолютно здоровы. Не вижу повода воздерживаться. Однако, — он переводит посуровевший взгляд на Джейка, — не переусердствуйте. Если вдруг почувствуете себя плохо, или будет какой-то дискомфорт, — это он снова говорит мне, — лучше будет всё-таки воздержаться. Плохо то, что Джейк воспринимает эти слова слишком близко к сердцу. Не прикасается ко мне до самого вечера, пока я не выдерживаю и не врываюсь к нему в душ. И вижу по взгляду, что он не очень-то поверил в то, что у нас всё нормально. И что нам можно. У меня съезжает крыша — от желания и от того, что мой муж на самом деле сопротивляется откровенному напору. И когда он сдаётся, подсадив меня на тумбу у раковины, и бормочет на ухо, что не хочет причинить мне боль, едва не психую. Джейк двигается во мне осторожно, плавно, будто проверяет, как далеко мы можем зайти, а мне хочется всего и сразу. — Как ты себя чувствуешь? — хрипло шепчет Джейк, когда я едва сдерживаю разочарование от того, что представляла себе всё это несколько иначе. Совсем иначе. — Хорошо, — говорю почти резко, — но… могло быть лучше. И всё-таки, когда позже он даёт мне именно то, в чём я нуждалась, ловлю себя на том, что сама прислушиваюсь к ощущениям, готовая к любому дискомфорту. Но в этот раз всё получается прекрасно. А уж когда на следующий день мы возвращаемся домой и я ужасаюсь слою пыли в осиротевшем на много недель доме, когда мы вдвоём берёмся за уборку и периодически отвлекаемся на более важные занятия, всё становится просто невероятно восхитительно._______
Жизнь почти возвращается в привычное русло. Если не считать того факта, что мой живот растёт с каждой неделей. И того, что я покупаю какие-то дистанционные курсы для беременных и учусь правильно дышать. Всякая гимнастика там. Это даже довольно нелепо. А ещё — когда минует шестнадцатая неделя, я просыпаюсь от странного ощущения в животе. Будто… даже не знаю — будто во мне переливается вода. Или что-то похожее. Пугаюсь и бужу Джейка; он незамедлительно звонит Соренсену, даром что на часах едва ли семь утра. Странно, но доктор даже не злится на такой ранний звонок. Только добродушно смеётся и сообщает, что это всего лишь шевеление плода. От потрясения икаю и кладу руку на живот, безуспешно пытаясь почувствовать это ещё раз. Конечно, мой ребёнок не хочет шевелиться тогда, когда я к этому готова. И ранние пробуждения из-за того, что кое-кто внутри пытается заниматься балетом (или чем там ещё) становятся привычкой._______
— Девочка, — сообщает Соренсен при нашей следующей встрече. — Это девочка, миссис Маккензи. Он указывает на экран, а я не понимаю, что должна увидеть такого, чтобы окончательно в это поверить: дочь. У нас будет дочь. Я ничего не отвечала друзьям на вопрос о том, кого мне хочется больше — сама не знала. И сейчас кажется, что именно дочь я с самого начала и хотела. Джейк сжимает мою ладонь и еле слышно бормочет: — У меня будет Принцесса-младшая. — У нас, — шёпотом поправляю я._______
Мы не можем прийти к компромиссу по поводу имени. Джейк предлагает такие невероятные варианты, что волосы дыбом встают. Потому что большинство из них имеют в составе «Мари» или на худой конец «Мэри». Мэриан. Мэрайя. Марианна. Мария. Как будто вместо Джейка Маккензи связалась с Майком Дарвином. — Ну давай назовём её, как тебя! — огрызается Джейк. — Очень логично, — фыркаю я. — Сам-то путаться не будешь? Это ужасная мысль. Хорошо, а что, если, — открываю справочник имён на первой попавшейся странице, — Элинор? Джейк закашливается. — Ну такое себе, — осторожно говорит он. — Так, знаешь, звали одну из моих… — Ах, да, — цежу сквозь зубы, — Элли. — Да нет, та была Элизабет. Поднимаю на Джейка глаза и цокаю языком. — Не уверена, что хотела это знать. В конце концов мы решаем, что дадим дочери имя, когда она родится. Может быть, тогда станет понятно… хоть что-нибудь._______
В третьем триместре с гормонами опять что-то происходит. Постоянно рыдаю. Ну, почти постоянно. На последние недели мы снова перебираемся в «Небожитель» — потому что, несмотря на сроки, я такая огромная, будто готова разродиться в любой момент. И вот тогда-то и начинаю реветь по поводу и без. Сначала от того, что хочу домой. Потом от того, что скучаю по Джейку — с окончанием сезона дождей заказов становится больше, и он уезжает слишком часто именно тогда, когда так нужен. Хуже всего приходится Диего, когда он приезжает в отель, чтобы составить мне компанию. Вываливаю на него всё: и то, что Эстелла с Майком опять отложили свадьбу, на этот раз из-за меня и из-за того, что даже в Колумбию поехать не могу. И то, что я буду отвратительной матерью. Чему я могу научить дочь, если сама о жизни ни черта не знаю? И как вообще всё это получилось, готова ли я на самом деле к воспитанию ребёнка? Мне страшно. Так страшно, как никогда в жизни не было. А потом ещё Джейк возвращается, и я повторяю это всё ему, добавляя ещё, что похожа на корову перед отёлом. И в тот момент, когда заявляю, что я страшная и толстая и что он спит со мной из жалости, кажется, что он мог бы ударить меня за эти слова. Не могу его винить — сама понимаю, что несу полнейшую чушь. — Мне кажется, что я не готова, — выпаливаю напоследок. Должно быть, выглядит это нелепо: живот разве что на нос не лезет, а я тут вся такая неготовая сижу. А Джейк удивляет меня, неожиданно тихо заявляя: — Да. Иногда я тоже думаю, что не готов. Но мы… Это уже случилось. Значит, нам придётся учиться быть родителями… Вместе. И мы справимся, Марикета. Мы всегда со всем справлялись. И рождение ребёнка не станет исключением. — Всхлипываю, и он осторожно вытирает слёзы с моих щёк. — У нас всё получится. Ты же доверяешь мне? Киваю и с трудом привстаю, обнимая Джейка так крепко, насколько получается. — Извини. Я просто совсем… Совсем уже крышей поехала, наверное. Меня пугает, что наша жизнь так круто меняется. Что ничего не будет так, как раньше. — Будет, — отмахивается Джейк, — будет ещё лучше, Принцесса. Так, и что ты там говорила про то, что я сплю с тобой из жалости?_______
Несмотря на то, что моя дочь определённо станет каратисткой в будущем — кажется, что изнутри я вся покрыта синяками — в последние недели марта она затихает. Услышав по телефону эту новость, доктор Соренсен моментально прилетает на Ла-Уэрту. «Небожитель» потихоньку превращается в роддом… И к тому же все наши друзья решают, что ни за что этого не пропустят. Джейку с трудом удаётся отговорить от приезда своих родителей и сестру, и я безумно благодарна ему за это: дорогих родственничков не видела с самой нашей свадьбы, а впечатления всё ещё свежи. Джейк грозится нанять охрану и поставить её у дверей нашего номера. Потому что друзья ломятся к нам по поводу и без; боги, даже Мишель водит годовалого Мэттью в нашу комнату, будто на экскурсию. «А это тётя Мари, скоро она родит малыша». Тьфу ты. Материнство явно сдвинуло что-то в голове у Миш. Интересно, со мной будет так же? Ещё Джейк чуть не прописывает Шону в челюсть, когда тот как бы между делом замечает: — Ну что, Маккензи, может, породнимся? У меня сын, у тебя — дочь… — Кэп, ты охуел или да? — рычит Джейк, дёргая рукой, будто собирается занести кулак для удара. — Она ещё даже не родилась! — Кто знает, как оно будет! — смеётся на всё это Эмили, явно не заметившая, что в воздухе трещит электричество. Обнимаю живот и молча даю дочери обещание держать всех этих сумасшедших подальше от неё._______
А тридцатого марта я просыпаюсь в луже. Буквально. В панике бужу Джейка — это оказывается вода, а в темноте показалось, что кровь. И следующие часы проходят, как в тумане. Когда-то Мишель упоминала, что рожала Мэттью целых двадцать часов — я подумала, что это безумно долго, но оказывается, что ход времени незаметен, когда ты, блядь, рожаешь. Запоминаю только, как не могу выговорить фамилию доктора, и он великодушно разрешает называть себя «Стивом». Воспользовавшись этим щедрым предложением, истошно ору: — Ну и пошли бы вы нахуй, Стив! Он что-то говорит про то, как я должна дышать, а я его не слышу и на всякий случай ещё раз посылаю в пешее эротическое. Туда же — Джейка, сжимающего мою руку; иногда сквозь пелену тягучей острой боли могу разглядеть его обеспокоенное беспомощное лицо. Когда меня пронзает очередной вспышкой боли, клянусь, что не позволю Джейку больше пальцем к себе притронуться. Вот за руку держит — и хорошо, но ничего большего! С каждым новым приступом становится только хуже, и в конце концов боль ослепляет и оглушает, так что не понимаю больше ничего. И потом, когда мне показывают младенца, в первые мгновения даже не могу понять, что это за такое и откуда это взялось. Странное ощущение пустоты в животе пугает, и этот страх перевешивает даже отголоски боли. А потом накрывает паника — это мой ребёнок, моя дочь, а я не чувствую ровным счётом ничего, кроме смертельной усталости. Со мной… кажется, опять что-то не в порядке. Соренсен говорит, чтобы я отдыхала, — подчиняюсь слепо, закрываю глаза, как по команде, и засыпаю мгновенно, только успев отметить краем сознания, что Джейк держит ребёнка дрожащими руками и благоговейно разглядывает его личико. Что ж, кажется, у девочки будет хоть один нормальный родитель. И это явно не я._______
Когда я просыпаюсь, первое, что напрягает — отсутствие живота. В голове проносятся воспоминания о боли… И о том, что я даже не видела толком своего ребёнка. Джейк, будто почувствовав, что я пришла в себя, вздрагивает в кресле и открывает глаза. И улыбается так счастливо, что щемит сердце. — Я долго спала? — Угу, — Джейк кивает и сжимает в ладони мои пальцы. — Это хорошо. Стив сказал, тебе надо много отдыхать. — А она… в порядке? Джейк выпускает мою руку и делает полшага к кроватке. И достаёт из неё… моего… ребёнка? Девочка медленно моргает, будто хочет спать, но когда я беру её на руки — она оказывается тяжелее, чем казалось, — заглядываю в её синие, как у Джейка, глаза, и меня накрывает. Моя девочка. Моя дочь. Она… странно, но кажется, что она похожа на меня и на Джейка одновременно, хотя на крошечном личике сложно разглядеть какие-то отличительные черты. Рассматриваю её жадно, будто она сейчас исчезнет из рук. — Только что кормили. Вот буквально пятнадцать минут назад, — тихо говорит Джейк. — Стив сказал, чтобы ты не переживала из-за… Ну, молока. Знаешь, современные смеси… Не слушаю его. Хотя моя единственная аномалия при беременности — полное отсутствие каких-либо признаков появления молока в груди — и напрягала поначалу, сейчас это не так уж и важно. К мысли о том, что не смогу кормить ребёнка, я привыкла за долгие недели перед родами. И уже успела по этому поводу выплакать порцию слёз. Но сейчас не хочется об этом вспоминать. Сейчас хочется упиваться этим моментом. — Как небо, — шепчу я. — Ты… видел её глаза? Дочь медленно опускает веки. Джейк, разумеется, видел, — не сомневаюсь, — но мне важно понимать, что он видел то же самое, что теперь вижу я. Чудо. Волшебство. — Как небо, — соглашается Джейк. — Я подумал… Может, так её и назовём? — Скай? — переспрашиваю я, осторожно касаясь мягкой тёплой щеки дочери. — Да. Скай Маккензи. Это… это звучит правильно. Джейк осторожно целует меня в макушку, и я думаю о том, что даже если наша жизнь никогда не будет прежней, то только в самом лучшем смысле.