***
Лёд. Коньки. Музыка. Что может быть прекраснее? Может ли жизнь человека быть ещё счастливее, чем когда он занимается любимым делом? Разумеется, нет. Гладкая поверхность льда как отражение твоей собственной души. Бывает, день не задался, и каток кажется тебе таким серым и хмурым. И наоборот — как будто отражает все лучики солнца, когда на душе легко и хорошо. Самое приятное — ступать на свежезалитый каток, рассекать лезвиями новый лёд и улетать куда-то далеко на невероятной скорости, ощущая истинную свободу. Свободу тела, свободу мыслей, свободу своей собственной души. «You will be unable to walk» — I will be able to skate! * Это действительно так. Ничто и никогда не сможет отлучить тебя от того, что ты так сильно полюбил. Никогда. Даже когда больно, когда страшно, когда тебя пугают неизвестность или сомнения в себе. Всё равно в конечном счёте ты возвращаешься сюда, на лёд, потому что это то, ради чего ты существуешь в этом мире. Ты снова и снова заходишь в дугу, меняешь ребро, плавно скользишь, продавливая коньком ледовую поверхность, мягко чередуешь шаги и повороты, а потом в какой-то момент толкаешься обеими ногами и взлетаешь высоко-высоко наверх. На полторы секунды зависаешь надо льдом, а затем приземляешься с характерным звуком «па» и бурей аплодисментов зрителей. Всё снова сделано безупречно. Из раза в раз. Изо дня в день. Всю жизнь. Так может ли что-то ещё быть прекраснее этого? — Ты опять в облаках витаешь? — характерные японские интонации вырывают Медведеву из размышлений. — Ты лежишь на льду уже минуты 4. Замёрзнешь ведь. — Мне не холодно, — Женя улыбнулась стоявшему над ней Юдзуру и снова перевела свой взгляд на наверх. — Ляг со мной. — Нет, давай-ка лучше ты вставай, — Ханю протянул ей руку, помогая подняться. — С моего ракурса потолок тоже неплохо виден. — Зануда, — Женя по-доброму смеётся и подъезжает к скамейке за кофтой. — Последние четыре попытки мне очень понравились, честно, — Ханю присел рядом и протянул ей Луну. — Уж не знаю, как ты тренировалась в России, но сейчас всё выглядит намного увереннее. — Ну конечно, со мной же теперь занимается сам Юдзуру Ханю! — фигуристка продолжала смеяться, совсем не подавая признаков усталости после достаточно сложной тренировки. — Нет, это всё потому, что ты — сама Евгения Медведева! — японец решил поддержать шутку и потрепал Женю по голове. — Ты молодец, определённо прогрессируешь, хотя мы занимаемся всего несколько дней. — Если честно, Юзу, я очень удивилась, когда ты это предложил, — Женя начала расшнуровывать ботинки. Тренировка явно закончена, в огромные окна Крикетского катка уже давно не проникают даже вечерние сумерки. — Почему это? — спросил Ханю, также занимаясь своими шнурками. — Просто это так странно, — Женя решила начать столь тревожную для себя тему издалека. — Когда ты просил меня о разговоре, ты был очень взволнован. Ты выглядел очень странным и озабоченным. Потом во время самого разговора так акцентировал внимание на важности этого для тебя. А потом вдруг предложил помочь тренировать четверной сальхов. Юдзуру молчит, сосредоточившись на коньках. Улыбка уже бесследно исчезла с его лица, уступив место волнению и тревоге. Хорошо хоть на катке уже никого не было, и никто не мог увидеть их или услышать этого разговора. — Не подумай, я правда была очень рада этому, — Женя перевела взгляд на Ханю, стараясь не давить и очень ненавязчиво донести до него свою мысль. — Не поверишь, но я и сама хотела попросить тебя об этом. Просто мне было интересно, почему ты решил мне это предложить. Какова твоя мотивация? Почему для тебя это так важно? Юдзуру замирает. Вот и всё. Сейчас или никогда. Сколько можно врать и себе, и ей. Можно же хоть раз перенести этот дух смелого самурая со льда в свою реальную жизнь. — Для меня это действительно важно, я не соврал тебе. Я действительно хочу, чтобы ты выучила этот прыжок. Потому что тогда ты сможешь снова ездить на турниры топ-уровня, снова будешь больше времени тренироваться здесь, — Ханю наконец-то решается поднять свой взгляд на Женю, встречаясь с её шоколадными глазами. — И тогда я смогу ещё больше времени проводить с тобой. Тогда мы сможем вместе поехать на Финал Гран-При и Чемпионаты Мира. Мне было намного легче выступать на них с тобой, Жень. От услышанного Медведева теряет дар речи. Она никогда в жизни не слышала от Юдзуру таких слов. Неужели он и правда говорит их сейчас. Может, это сон? — Ты правда нужна мне, Медо-чан. На тренировках, на соревнованиях, просто в моей жизни. Очень. Я каждый день нуждаюсь в твоём присутствии. И сделаю всё, чтобы ты никуда не исчезла. — Ты шутишь? — шёпотом выдавливает из себя Женя. — Не шучу. И никогда не шутил, — Ханю наконец отпускает себя, заключив фигуристку в объятия. Он вываливает ей всё, все свои самые глубокие чувства, многие годы прятавшиеся в самых тайных закромах его сердца, не останавливаясь ни на секунду, боясь, что от промедления не сможет снова начать говорить. Она плачет. Едва слышно, стараясь не перебивать его. Плачет от радости. От осознания того, что ошибалась в своих страхах. От мысли, что её собственные чувства всё это время были взаимны.***
Так может ли быть что-то прекраснее? Разумеется, может…