Strummin' my pain with her fingers Singin' my life with her words Killing me softly with her song Killing me softly, with her song
Музыка из наушников играла настолько громко, что, кажется, весь оживлённый двор слышал медленную, въедающуюся в виски мелодию и неторопливый женский голос, пропущенный сквозь фильтры и теперь походящий на хрипло завывающее радио. Кудрявый парень, виновник этого музыкального безумия, даже не пытался сделать потише или поставить её на паузу, задумчиво рассматривая вывешенное на стенд расписание, крутя в пальцах чёрный простенький наушник, из которого и доносился грустный женский голос. Имя, неаккуратно записанное на потрёпанной тетради, которую тот прижимал к себе, словно в попытке скрыть её от глаз других людей, гласило простенькое и довольно подходящее внешности: Изуку Мидория. В последний раз пробежавшись яркими-яркими изумрудными глазами по тексту, Изуку довольно мурлыкнул себе под нос и растрепал и без того взъерошенные тёмно-зелёные волосы, сквозь которые проглядывались натуральные смольно-чёрные пряди, всем своим видом намекая на то, что Мидория давненько так не брал краску для волос в руки. В последний момент он вздрогнул и сердобольно оглянулся по сторонам, словно что-то потерял, пошарил взглядом по головам снующих туда-сюда довольных сытым обедом студентов, редеющим зелёным кустам, осторожно остриженными в форме какого-то пухлого кругляша, после чего, зажмурившись, аккуратно улыбнулся и пожал плечами. Испуганный блондин, прячущийся именно за тем деревом, на котором и остановился на долгие секунды взгляд Изуку, медленно опасливо выдохнул, пытаясь восстановить сбившееся дыхание и сумасшедшее сердцебиение, и снова осторожно выглянул, впиваясь пальцами в бурую кору, на котором было что-то неаккуратно что-то начерчено — кажется, чьи-то имена и слова о любви, но это его не особо волновало. Самое интересное было впереди — Мидория Изуку зачесал волосы назад и устало вздохнул, поднимая голову вверх, тем самым оголяя небольшой выпирающий кадык, по которому скатилась маленькая кристалинка пота. Блондин облизнул пересохшие губы и сглотнул, почувствовав, как внизу живота буквально разгорается пожар. Чья-то рука тяжело опустилась на его плечо, неосторожно сминая пальцами форму и впиваясь в кожу через плотный слой одежды. Жар в теле мгновенно сменился могильным холодом, стоило ему обернуться и столкнуться с холодными изумрудными глазами, которые пронизывающе смотрели куда-то в душу и буквально обжигали своей красотой — блондин пошатнулся и отступил на шаг назад, словно боясь что-то делать дальше. В голове песня, играющая в наушниках объекта его наблюдения, стала играть ещё громче, и этот запоминающийся мотив теперь вбивался в его виски, едва не заглушая быстрое и шумное сердцебиение и грохочущую в ушах кровь. — Тебе нравится наблюдать? — ласково спросил нежный голос, и парень снисходительно улыбнулся уголками губ, не меняя своего незаинтересованного взгляда. Веснушки на щеках дёрнулись вместе с аккуратным сморщенным носиком, и блондин сжал мигом вспотевшие и почти что онемевшие руки, чувствуя покалывание на кончиках пальцев. — Что ты сказал? — севшим голосом шепнул он, ступая ещё на шаг назад, а рука, всё ещё требовательно сжимающая его плечо, тряхнула его с новой силой: — Я говорю, Кацуки, чувак, ты в порядке? — взволнованно повторил грубый мужской голос, и Кацуки моргнул и различил перед собой удивлённого Киришиму — запоминающегося ярко-алыми волосами однокурсника, который не менее испуганно, чем он сам, смотрел по сторонам. — Кого ты увидел? — Не твоё собачье дело, — рявкнул он, встряхнувшись, и брезгливо скинул чужую руку со своего плеча, словно это была не обычная ладонь, а какая-то действительно отвратительная вещь. После чего оглянулся в последний раз, заметив, что объект его наблюдений — третьекурсник по имени Изуку Мидория — уже куда-то ушёл, забирая с собой надоедающую музыку. Кацуки Бакуго заозирался по сторонам, пытаясь найти его, и, к сожалению, нашёл — в компании какой-то коротковолосой грудастой девки с его потока.— Чёртова сука, — зарычал он, когда девушка обвила Мидорию со спины своими длинными руками и прижалась к нему своей огромной грудью, не особо заботясь об окружающих. Изуку на это только очаровательно улыбнулся и звонко хохотнул, словно не ожидал, что на него сзади «набросится» второкурсница. — Какого хрена эта шлюха вешается на него?! Киришима хлопнул его по плечу, словно пытаясь хоть как-то успокоить. — Тебе эта… Как её там, Урарака понравилась что ли? Ну, да, она, кажется, на первом курсе всё время за тобой таскалась, пока поближе тебя не узнала. Ну и хрен с ней, пусть вешается, нафиг она тебе нужна? Пусть лучше её Мидория заберёт, он этих девок, можно сказать, коллекционирует, ха! Бро, тише, — заметив, как ещё сильнее вспыхнул блондин, попытался угомонить его Эйджиро, не понимая своей ошибки. — Да ты чего?! — Отъебись! — раздражённо рявкнул Кацуки, толкая однокурсника локтём куда-то в область груди, отчего тот закашлялся от неожиданности и ошарашенно моргнул, и злобно тряхнул копной жёстких волос: — Сколько раз говорить, что я тебе не «бро», кусок ты дерьма?! У нас с тобой не дружба, ты просто несколько раз дал мне списать, ясно?! Кем ты себя возомнил, а? Думаешь, если твоя мать тоже подохла, а отчим периодически поёбывает тебя, то мы теперь друзьяшки навеки? Нахер иди со своими выебонами! — подкрепив свои слова ещё одним ощутимым толчком в солнечное сплетение, Кацуки брезгливо плюнул ему под ноги, отчего у Эйджиро окончательно выбило воздух из лёгких. Киришима всё это время смотрел на него испуганно-болезненным взглядом, вжав голову в плечи и пытаясь унять дрожь в руках, но теперь он просто сделал шаг назад — ещё один, и ещё, пока не скрылся полностью где-то за пределами кампуса. Вслед ему смотрело множество внимательных глаз, которые после ухода Киришимы быстро впились в самого Кацуки, отчего он дёрнулся и сглотнул, пытаясь хоть как-то освежить пересохшее горло. — Чё вылупились все? Своих дел нет?! Студенты разбрелись по своим делам, уже ничему не удивляясь — об отвратительном характере Кацуки Бакуго ходили легенды, сделавшие ему дурную славу с самого начала обучения. Кацуки снова начал вглядываться в толпу и чуть не вздрогнул от неожиданности, когда встретился взглядом с внимательными изумрудными глазами. Изуку заметил его, поморгав, радостно улыбнулся, после чего энергично помахал ладошкой, чуть подпрыгивая на цыпочках от интенсивности, словно они были старыми друзьями или коллегами, которые прошли и через огонь, и через воду, и вопросительно уставился на Бакуго, чуть склонив голову вбок, словно чего-то ожидая. Кацуки сделал вид, что смотрел совсем в другую сторону, после стремительно отвернулся, натягивая капюшон на голову, стараясь скрыть стремительно краснеющие скулы и расфокусированный взгляд. Внизу живота всё ещё горел пожар, который в Кацуки Бакуго может пробудить только один человек — Изуку Мидория.***
Он знал об Изуку Мидории почти всё — какая у него группа крови, какой рост и вес, какую тот предпочитает есть еду и в какое время суток, что Изуку прячет запасные ключи под мягким ковриком около своей двери с очаровательной надписью от руки «Добро пожаловать» и милым улыбающимся смайликом в конце, что он обычно куда-то уходит с пяти до семи вечера и ни разу не возвращается домой за эти два часа. Кацуки воровато оглянулся, запустил руку под коврик и достал оттуда дополнительную связку ключей с брелком очаровательного улыбающегося зайца. Дрожащие руки очень долго не хотели успокоиться и дать нужному ключу, наконец, попасть в замочную скважину, тем более, проезжающая мимо патрульная машина дел не улучшила — на Кацуки посмотрели так, словно он был убийцей, вором и насильником одновременно, но с пятой попытки он всё-таки открыл входную дверь и захлопнул её за собой, вдыхая еловый запах — любимый шампунь Мидории. — Эй, Мидория, — громко крикнул он вглубь дома, словно пытаясь убедиться в том, что там действительно никого нет. В ответ ему прилетело только собственное едва слышное эхо, которое пустота коридоров исказила до неузнаваемого, и больше ничего. Будь Изуку дома, он бы, конечно, удивлённо выбежал бы и спросил бы, что здесь делает незнакомый парень и как он сюда попал, но раз ему никто не ответил, то… Чёрт, ему нужно проверить ещё раз, верно? Кацуки задумался, после чего крикнул ещё громче: — Я принёс… конспекты… Тишина? Упс, похоже, дома никого нет, — усмехнулся он и кивнул сам себе. Бакуго сделал шаг, потянулся и оглянулся, с наслаждением осматривая дом Мидории. В холодильнике еда, которую он обычно ест, в ящике — приборы, которых он касается. Кацуки почувствовал, как внутри начинает всё гореть огнём только от одной мысли, что он сейчас находится в его доме. Полки с фотографиями в красивых расписных рамках были чистыми, словно их протёрли буквально минут пять назад, что делало Мидорию ещё лучше: он ещё и чистоплотен! Чёрт, он что, вообще идеален? Кацуки коснулся подушечками пальцев старой фотографии, на которой Изуку улыбался до того счастливо и радостно, что от наслаждения тряслись колени, и, прикрыв глаза, запустил руку в боксеры, стискивая зубы и толкаясь в собственную руку, представляя перед собой распластавшегося на кровати раскрасневшегося Мидорию, который задыхался от возбуждения и слёзно умолял Бакуго взять его прямо сейчас. Бакуго сдавленно простонал, вцепляясь пальцами в шкаф, и чуть было не снёс его к чертям, как вдруг услышал приглушённый продолжительный грохот. Он быстро вытер руки об салфетки, которые, слава Ками, всегда носил с собой, и уставился на дубовую дверь, из-за которой доносились громкие звуки. — У него есть кошка? Или собака? Блять, странно, он об этом никогда не говорил, — пробормотал Бакуго, стараясь сфокусировать расплывчатый взгляд и толкнул двумя ладонями её вперёд, кривясь, когда противный скрип пронёсся по всему дому. — Подвал, — хмыкнул Кацуки, аккуратно ставя ногу на деревянную ступеньку, которая так же противно заскрипела под его весом. Трепыхания где-то там на секунду прекратились, после чего послышались болезненные завывания. — Всё-таки собака. Привязанная, похоже, раз не кинулась сразу… Интересно, мелкая шавка или какой-нибудь питбуль? Кацуки осторожно, шаг за шагом, спустился вниз, ожидая увидеть какую-нибудь привязанную на цепь болонку, но первое, на что он наткнулся — это ящик с инструментами. Гаечный ключ, молоток, заострённая пила, дрель… И всё это было покрыто ржавчиной, словно их давно не трогали или оставили под дождём. Да уж, из Мидории ремонтник так себе бы вышел, а вот помоги ему Кацуки, тогда… Из угла снова раздались шорохи, громкое бренчание цепей и сдавленные болезненные завывания, которые сменились… всхлипываниями? Какого… — Не надо, пожалуйста, — испуганно и дрожащим голосом прошептало что-то, а у Кацуки на мгновение дыхание выбило из лёгких и сердце ухнуло куда-то в пятки. — Я не хочу… Пожалуйста, не трогай меня, умоляю, уходи… Бакуго дрожащими руками нащупал в кармане мобильник и включил фонарик — неестественный световой луч уныло брызнул вперёд, освещая полностью помещение и сидящую на цепи… нет, чёрт возьми, не собаку, а какую-то голую связанную девушку. Цепи обвивали её шею и отвратительно громко бренчали, стоило ей хоть немного дёрнуться. Девушка медленно ползла в сторону от лестницы, сжавшись на полу от холода, прижимая истерзанные синие руки, склеенные изолентой, к обнажённой груди и оголяя торчащие рёбра, и волоча за собой переломанные под неестественным углом худые ноги с выпирающими буровато-фиолетовыми суставами. На её глазах была грязная повязка, которая не позволяла увидеть, кто вошёл в подвал, поэтому Кацуки бросился к ней и прошептал, стараясь унять дрожь в голосе: — Стой, стой, успокойся, блять, стой, — девушка замерла на месте и позволила снять с себя повязку, после чего на Бакуго уставились карие заплаканные глаза… — Урарака? — сипло прошептал Кацуки, узнав в голой связанной девушке ту самую однокурсницу, которая буквально два или три дня назад вешалась на Мидорию, словно кошка. — Подожди… Блять, как ты тут вообще оказалась? Стой, не дёргайся! Не дёргайся, чёрт возьми, тупая корова, дай мне тебя развязать!.. — Уходи! Пожалуйста, не трогай меня, пожалуйста! Уходи, я не хочу умирать, я… Уходи! Не убивай меня, молю! Уходи, пожалуйста, уходи! — вдруг завизжала Урарака, дёргаясь словно в конвульсиях, тем самым мешая Бакуго. Чёрт, он здесь для того, чтобы развязать её, почему тогда она так верещит?! Кацуки хотел было заорать на тупую однокурсницу, чтобы та, наконец-то, затихла и дала ему спокойно развязать себя, ведь он ей тут, вообще-то, помогает, но в последний момент заметил, что заплаканные и испуганные глаза, которые буквально выглядели как две чёрных дыры из-за размазанной туши и синяков, направлены не на него. Безумно перепуганная Урарака смотрела… Ему за спину?.. Только чистые инстинкты, отточенные игрой в волейбол ещё в детстве, позволили ему увернуться от занесённой для удара биты в последнюю секунду, после чего та, со свистом врезавшись в пол… Проломила его? Чёрт, пол, конечно, деревянный, но с какой чёртовой силой нужно было ударить, чтобы проломить хреновой битой чёртов пол?! Где-то на заднем фоне вопила перепуганная до чёртиков истощённая и избитая Урарака, но Кацуки не обращал на неё внимания — только медленно поднял взгляд, еле оторвав его от металлической биты, боясь даже вздохнуть, и встретился с холодными ярко-изумрудными глазами, которые блеснули чем-то жестоким и тяжёлым. — Привет, — улыбнулся Изуку той самой очаровательной улыбкой, игриво опёрся на биту и даже, кажется, чуть прикрыл глаза от удовольствия. — Я даже не буду спрашивать, кто ты такой и что делаешь в моём доме... Но хочу поблагодарить тебя за предоставленную возможность, хах! — Мидория подпёр кулаком щёку, растягивая губы ещё шире и обнажая белоснежный ряд идеально ровных зубов. — Я так давно не убивал мужчин… Интересно, сколько прошло времени с тех пор… — он мечтательно закатил глаза и сладко зажмурился, прикусив нижнюю губу. — С тех пор, как раздробил в труху череп своего отца? Столько крови было, оттирать её потом ещё... Давай ты будешь хорошим мальчиком и посидишь так парочку мгновений, хорошо?