Цвет жасмина

— А знаешь… — альфа хитро щурит глаза, вжимая омегу в прогретые солнцем жухлые травы на небольшой полянке, сжимает в своих объятиях, касается его носа своим, ловит губами теплое дыхание, пока над ними висит все еще теплое октябрьское солнце. — Я тебя люблю. Он оставляет легкий поцелуй на пухлых губах своего пятнадцатилетнего любимого и еле-еле успевает увернуться от его пухлой ладошки, задорно хохочет, рассматривая пухлые щеки мальчишки, который садится на земле и обиженно хмыкает, поправляя вышитую геометрическими узорами рубаху. — Дурак, — омега хмурит брови, но его снова хватают плотным кольцом рук, прижимая к себе, целуют пухлые щеки, заставляя его повизгивать и отпираться. — Тэмин, прекрати. — Не прекращу, малыш, — альфа немного смягчается и целует любимого в макушку, зарываясь носом в пшеничные волосы, которые так сладко пахнут жасмином, взбудораживая всю его суть. Он прижимает мальчишку к себе, как самое важное и драгоценное, что у него есть, дышит им, купается в нем и бесконечно нежит и заботится, подкупая сентиментального омегу еще больше, кружит ему голову сильнее, хоть и уверен, что тот вскружил ему голову еще во время первой встречи, запал в сердце и не хочет его покидать. Если покинет — вырвет из груди, заставит истекать кровью и мучительно умирать от пронизывающей душу боли. Тэмин в этом уверен более, чем на тысячу процентов, смотрит каждый раз в янтарные глаза своего омеги и медленно тонет в них, растворяется, будто и не было его никогда, будто он всего лишь юная и такая наивная фантазия этого мальчишки, которую могут в один момент забыть, которую могут в один момент уничтожить взмахом длинных пушистых ресниц, превращая лишь в сладкое марево. Но он не хочет быть для этого омеги «всего лишь», хочет стать кем-то важным и нужным, но будет счастлив, если парень позволит хотя бы смотреть на него, хотя бы говорить с ним, хотя бы молиться на его нежный образ, который въелся в него так сильно, что уже ничем и не вытравишь из опаленной любовью души. Он уже давно понял, что лучше пары для себя не найдет, что лучшего омеги просто нет на свете и что только его он готов видеть своим мужем, чудесным папой своих детей и самым пылким любовником. Хоть он и не касался никогда его в таком смысле, терпеливо ждал праздника Жатвы, чтобы честно отвоевать любовь, доказать каждому, что он достоин его, своего жасминового мальчика. — Я уже не могу дождаться Жатвы, я хочу, чтобы ты наконец-то стал моим мужем, хочу взять тебя за руку и никогда больше не отпускать, Чимин, — альфа прикрывает глаза, чувствуя, как его омега немного ерзает в объятиях и неловко обвивает его шею своими руками, тычется носом в ключицу, вдыхая мягкий запах хмеля. — Тэмин, только месяц остался, мне исполнится шестнадцать через неделю, мы будем вместе счастливы, — Пак мягко касается губами шеи парня, зарывается пальчиками в русые волосы и блаженно прикрывает глаза, чувствуя как по телу разливается приятное тепло, как рядом именно с этим человеком он чувствует дом вокруг себя.

***

Чимин смотрит на Юнги, который величаво идет рядом со своим отцом, без должного трепета и восторга, окидывает взглядом щуплое тело и почти фыркает себе под нос. Мин Юнги — единственный сын главного охотника в поселке, когда он родился, то был настолько крохотным, что никто даже и не подозревал, что он сможет выжить, весна тогда была очень холодной и долгой, ходила тяжелая болезнь, много младенцев просто не выдерживали. Но омега и здесь удивил, не заболел ни разу, рос крепким ребенком, а потом стал ходить на охоту с отцом, учился стрелять из лука и арбалета, драться на ножах и ножи эти метать в дичь. Худенький и маленький, он устраивал для животных засады, мог спрятаться где-угодно, заставляя отца и других односельчан смотреть с гордостью и даже каким-то уважением. А он и загордился, смотрел на людей свысока и говорил, что альфе отдаст свое сердце только тому, кто сможет победить его в бою. Каждый знал, что бой этот честным не будет. Придурок. Так до конца жизни можно ходить нецелованым, бегать только как пришибленый по лесу со своим арбалетом, пуская стрелы в зверей. Чимин все же не сдерживается и хмыкает себе под нос, поправляя белоснежный платок с вышивкой на корзинке, где уже лежит горшочек с медом и несколько лент, которые он купил для своей свадьбы и нескольких оберегов для нового дома. Отец Тэмина сам построил дом для своего старшего сына, уютный и двухэтажный, с большой печкой и резьбой не только снаружи, но и внутри. Он уже давно договорился с родителями Чимина, что те просто купят в дом мебель для детей, но сделают это только после свадьбы, чтобы люди лишний раз не шептались. И Пак никогда не назовет себя каким-то особенным или необычным, скорее уж наоборот. Он такой, как все омеги в поселке, за исключением лишь некоторых, он ничем не выдается и нигде не преуспел. Он… пресный, даже прогуливал школу, прячась возле камней, где бежал ручей. Поэтому до сих пор остается загадкой, как такой чудесный альфа, как Тэмин выбрал для себя такого омегу, как может ждать его, чтобы уложить в свою постель. — Ты видел каких чудных зайцев набил Юнги, — восхищенно всплескивает руками его папа, обращая все внимание сына на себя, он быстро вытаскивает из своего широкого пояса небольшой мешочек с монетами и протягивает младшему. — Держи, купишь двоих, я сегодня протушу их с маслом и овощами. Только шевелись, их быстро раскупят! Чимин опускает голову и понуро тащится к омеге, чтобы выполнить просьбу папы. Юнги кривит губы в довольной усмешке и поправляет лисий воротник на плотной куртке из кожи. Вот уж выскочка… Считает себя лучше других, молчаливо продает все и разговаривает односложно, отвечает исчерпывающе, даже альфам не улыбается. Лучше бы он бетой родился, а то те и глаза подводят, и благовониями измазывают кожу, и улыбаются кокетливо, вылезая вон из кожи, чтобы понравиться хоть какому-нибудь альфе, а этот… Стыд и позор для всех омег поселка. Другое дело Джин. Старшему омеге уже почти семнадцать, он румяный и свежий, а еще очень хороший, его любят все дети в поселке, бегают к нему, чтобы поиграть и послушать сказки. На него засматриваются большинство альф поселка, засыпают подарками и комплиментами, не обделяют лаской и помощью. Сокджин — омега, и умело этим пользуется, дурит всем голову и по сути даже за холодную воду не берется. У него темные волосы и пухлые губы, яркие глаза и мягкая кожа с изнеженными пальчиками. С детства был самым прилежным, самым умным и самым красивым, родители ставят его в пример своим нерадивым сыновьям и отчитывают, грозя пальцем. Ким тоже покупает одного зайца, улыбается премило и усиленно пытается разговорить Юнги, сам шутит и, кажется, сам смеется, не обращая внимания на то, что парень реагирует хорошо если мычанием. — Два, — Чимин протягивает деньги охотнику, замечая, что теперь старший омега переключается на него. — О! Мин-и, ты слышал?! — Сокджин почти прыгает на месте от возбуждения, легонько хлопает в ладоши и, кажется, готов выпрыгнуть и из своих туфель, и из накидки с пушистым меховым воротником. — Ночь Матери Луны в этом году будет перед Жатвой, старейшина уже рассчитал по календарю и… — Сокджин, это никому, кроме тебя, неинтересно, — Юнги недовольно цокает языком, помогая Чимину уложить зайцев в корзине. Слабая ухмылка трогает губы Джина, он опускает взгляд, чтобы потом таким льдом обдать омегу, что кости в один момент стынут. Мин немного ежится, обнимает себя руками, но смотреть продолжает бойко, прямо в глаза. — Зря, Юн-и, очень зря… — Ким хмыкает и шутливо треплет парня за щеку. — Все же с Луной у тебя подраться не получится, тебя просто заберут и спрашивать тебя никто не будет. Сокджин пряно улыбается и уходит, оставляя младших омег с грузным неприятным осадком. Юнги опускает голову, быстро моргает и отвлекается только на оклик отца, который подзывает к себе и своим друзьям, обнимает огромной рукой худые плечи и довольно прижимает к себе, хвастаясь, какой его сын умелый. Жатва ведь не за горами. Чимин хмыкает себе под нос и удобней перехватывает корзину, давит на лице улыбку, возвращаясь к папе. Когда бы Мать Луна не озарила их, когда бы не показалась в блеске небосвода, он почему-то уверен, что она не посмеет отобрать его у Тэмина.