Арбатские

После смены я решила загулять за обещанным бургером. Вернее, мне не оставили выбора, потому что служебку соседнее заведение оставило распахнутой настежь, и на всю нашу подворотню пахло сочным жареным на гриле мясом, приготовленными там же соусами, и поверх всей этой какофонии ароматов — вишенкой на торте — был солоноватый запах картошечки фри. Я до последнего сомневалась, хочу ли принять приглашение своего странного знакомого — не хватало ещё, чтоб он и весь его персонал начал ходить к нам, как к себе домой. Вдогонку пришла мысль, что они и так забегают к нам в туалет и за разменом, так что это был честный обмен. К тому же, мне очень хотелось поговорить. Не каждодневное: «Добрый день, какой кофе желаете?», мне нужен был нормальный человеческий разговор, словами через рот, шутки, обсуждения, дискуссии. Я убеждала себя, что меня погнал в лофтового видя пивные именно голод по общению, чувствовавшийся ещё сильнее после утренних объятий со Старбаром. Я вышла из подворотни, оставляя там успевшую стать скромной и исполнительной девочку-бариста, сделала пару гордых шагов по Старому Арбату и с широкого разворота зашла в бар к нашим дорогим соседям. Старбар стоял за стойкой и, слепо глядя мне в лицо, вымученно протянул: — Добрый день, buenos dias, buongiorno, что льём? — и, только когда я подошла вплотную к стойке, присмотрелся и нервно отшатнулся. — О, это ты! — Давно не виделись, — кивнула я. —Тебя не узнать без формы, — сказал он и в ожидании уставился на меня. — Это комплимент. — А-а-а. Форма действительно обезличивает. В нашей была претензия на натуральность и нейтральность: бежевые футболки, оливковые фартуки, такие же кепки — все размазывало нас в глазах гостей до состояния одного невзрачного и безотказного бежевого пятна. К тому же нам запрещали делать макияж ярче просто подкрашенных ресниц, маникюр — чтобы не откололся случайно в еду, волосы — всегда завязанные в косу и спрятанные под кепку. Поэтому в свободное от работы время я отрывалась на своей внешности похлеще, чем в годы пубертата, когда меня бросало в пять стилей на неделе — от панка до лолиты. В этот раз замурчавший пучок был распущен, и подкрашенные в рыжий волосы свободно лежали на плечах, вместо строгой рабочей футболки была старая — с тех самых времён бурных четырнадцати лет, купленная отцом на каком-то фестивале рок-музыки, в которой он не разбирался, а мне приходилось отдуваться в ответ на вопрос: «О, вы слушаете Металлику?». Даже служила их какое-то время, пока не начала засыпать под однообразный ритм Saint Anger. К этому всему была добавлена капля макияжа, и — оп! — получите мамину бунтарку в разваливающихся кедах. — Я просто не так представлял тебя ... — пробормотал Старбар, рассматривая, как Мону Лизу за стеклом. — А как? — поинтересовалась я. — Ну, как пай-девочку, в платьях там, туфлях, цветочки-лепесточки. — Ты говоришь прямо как мой отец, — отмахнулась я и поставила перед ним обещанный стаканчик с кофе. Старбар тут же просиял и радостно вцепился в стакан и принялся большими глотками пить. — Эй, а мне! — раздался обиженный голос, и за бар, грациозно покачивая бёдрами, взошла молодая женщина, очень похожая на кошку. Гибкая, с властным взглядом и выразительными чертами лица, немного раскосыми глазами под тяжелым смоки, чувственными губами, вся от шеи до ног покрытая татуировками. Она этого не скрывала, она купалась во взглядах окружающих, и, чтоб не обделять никого зрелищем, носила из одежды только короткий топ и шорты. — Это моя прелесть! — заверещал Старбар, одним глотком приканчивая кофе. Он глубоко вздохнул и довольно осел, слизал оставшиеся на отросшей щетине молочные усы и пропустил ещё один сытый довольный вздох. Казалось, ещё немного и он замурчит, как огромный кот. Женщина привычным жестом протянула ему салфетку, и, освободив руки, встала за кассу. — Что будешь? — спросила она меня, сделав пару легких ударов по сенсорному экрану. Каждое её движение отзывалось звонким клацаньем длинных острых нокией, усыпанных стразами. — Эм-м-м... — Кислое, сладкое, горькое, соленое, крепкое, легкое? — принялся перечислять Старбар. — Я не знаю, — честно пискнула я. — Сладкое легкое. Для начала, — удалось выдать, когда Старбар с напарницей посмотрели на меня с тем же выражением, с каким в Хлебе Насущном смотрели на тех, кому кофе казался слишком дорогим и они во всеуслышание говорили, что уходят в Шоколадницу. — Значит, вишенка, — улыбнулась красотка за кассой. — Мона, не забивай, угощаем по-соседски, — сказал Старбар и, схватив бокал, скрылся. — А, так это та девочка, про которую ты рассказывал? — просияла Мона и протянула через стойку свою когтистую руку. — Наслышаны. Ты та самая кофейная девочка. — Да-да, — немного раздраженно брякнул парень, возвращаясь с полным бокалом темно-красного пива, от которого на метр пахло вишней. — Это она. Мона хитро прищурила свои кошачьи глаза и, хищно усмехнувшись, сказала: — Ну, давай, представь нас, как истинный джентльмен. — Да запросто! Мона, это... это... — и завис, сверля меня взглядом где-то в районе шеи, как будто там должен был болтаться ошейник с именем. — Блин. — Вот тебе и кавалер! — захлопала в ладоши Мона и снова обратилась ко мне. — И давно вы знакомы? — С неделю, — пожала плечами я и протянула руку Моне снова. — Я Санни. — Очень приятно. А это раздолбая зовут Рем, и у него все всегда идёт наперекосяк, учти это, котёнок. — Не видела людей, у которых всё бы шло гладко, — попытка парировать никак не была встречена. Пара за баром принялась перебрасываться шуточками на грани оскорблений, проходясь по матерям и бабушкам до пятого колена. Я осторожно взяла оставленный для меня бокал и принялась потихоньку пригубливать прохладное, покалывавшее вишневой горечью язык пиво. Не то, чтобы я была в восторге от пива или стаута, все мои встречи с этими напитками случались на голодный желудок и заканчивались после первого бокала сном в вертикальном положении. Так и в этот раз, уже на середине пинты колени стали ватными, а глаза посоловели. Я сонно заозиралась, куда можно было бы сесть. Старбар, отвлекшийся от своего разговора с Моной, указал мне на стул рядом со стойкой. Присмотрелся ко мне повнимательнее, вышел из-за бара и сам придвинул предмет мебели, и чуть ли не помог на него вскарабкаться. — В этой жизни есть две вещи, с которыми я не дружу — это барные стулья и верхние полки в плацкарте. — Как же ты в поездах тогда ездила? — фыркнул Рем, пододвигая бокал поближе ко мне. — Меня закидывали на полку в начале поездки, а в конце — снимали, — ответила я. Рядом хихикнула Мона. — Кушать будешь? — спросила она, снова занося пальчик над клавишами кассы. — Да. — Что будешь? — Бургер за мой счёт, — вмешался Рем. Он отступил на полшага и вышел из моего поля зрения, но мне даже видеть его не нужно было, чтоб чувствовать его рядом, примерно так же, как утром. От этого ощущения по плечам пробежали мурашки, и я нервно попыталась заглушиться их ещё одним глотком пива. — Что это ты такой щедрый? Разбогател, а нам не сказал? — зыкнула на него Мона, и в её улыбке промелькнул животный оскал. — Ага, дом на Карибах, плантация тростника и травы, бассейн, яхта, всё при мне, — усмехнулся Рем, отсчитывая наличные. На секунду он обернулся ко мне. — Чизбургер будешь? — дождался кивка и снова повернулся к Моне. — Вот теперь ищу ту самую, с которой можно будет разделить всё это счастье. — Ты же не надеешься, что эта согласится? У неё мозги, вроде, на месте, — тон Моны с каждой фразой становился всё серьёзнее. — Ты не обижайся, — сказала она, обращаясь ко мне. — Без обид, — отмахнулась я и продолжила потягивать пиво. Через несколько минут передо мной стоял горячий, капавший соусом, бургер, и весь мир отошёл на второй план. По ужасающему вою желудка все поняли, что я не ела целый день, и Рем с истинно-человеческим пониманием, сказал: — Не стесняйся, и ни в чем себе не отказывай.

***

Я оказалась у них в обед, когда полупустой Арбат был разморен зноем. Вслед за прохладным вишнёвым пивом было светлое пшеничное, потом — только попробовать — плотный шоколадный стаут, мягко перекатывавшийся на языке, потом стакан крепкого чая и картошка, купленная на сто рублей чаевых, накопленных за неделю. Картошку мы разделили со Старбаром и Моной, после неё мы общались уже как старые друзья. Они рассказывали мне про пиво, я им про кофе, потом про то, как вообще оказалась в общепите, как перед этим полгода проучилась в Италии и схлопотала депрессию, а они оба смотрели на меня, как на сумасшедшую. — Как можно заработать в Италии депрессию? — Вот так, — фыркнула я и хлопнула в ладоши. — Проще, чем ты думаешь. Но работа не оставляет времени на депрессию. — Ага. Вообще ни на что, — усмехнулся Рем. — Глупо спрашивать, почему ты там не осталась? — У меня виза кончилась, — пожала я плечами. — Я бы и рада остаться, честно. У меня даже почти получилось. — Почему нет? — спросила Мона. Она легла грудью на стойку и по-кошачьи выгнула спину. Гостей не было, и она нежилась в золотых пятнах света, падавшего через огромные стекла витрин. — Ну, я уже была на последнем шаге, оставалось только подать документы, чтоб меня зачислили, и всё. Но в последний момент моему отцу показалось, что это того не стоит. Он сказал, что не хочет, чтоб я родила ему внука от итальянца, — желудок сжался от воспоминаний. Всё было почти так, в сухом остатке тянувшаяся много дней дискуссия закончилась именно на этом аргументе моего родителя, а у меня уже не было сил её продолжать, и я просто сдалась, понимая, что если отец откажется финансировать моё обучение, то никакие стипендии мне не помогут, а образовательный кредит был бы непосильной ношей. Плечи потяжелели, и я повторила позу Моны, но не так изящно — в позе креветки опустила голову на сложенные на стойке руки. — Не расстраивайся, — шкрябнула она ногтями по моей голове. — Развеселить тебя? — Все нормально, — буркнула я. Рядом раздались мягкие шаги Старбара, и его тёплая ладонь легла на плечо. — Пойдём курить? — предложил он полным участия голосом. Я кивнула и, не глядя, поплелась за ним. Позвоночник был ватным, и стало плохо, даже тревожно, как будто вот-вот должно было случиться что-то очень плохое, и прорвавшийся над крышами закат только усиливал моё беспокойство. А тело не слушалось, оно катилось в объятия этой нараставшей панике, не оставляя шансов убежать. Убежать. Спрятаться. Исчезнуть. Хотелось именно этого. При виде служебки, в которую я входила каждый день, пустых кег из-под пива, на которых персонал Старбара великодушно разрешил нам сидеть; эти люди, этот персонал, это всё на секунду стало гротескным и ненастоящим. Они все должны были раствориться в тенях, которые навалятся после заката, и оставить меня одну в темноте. — Тебе нехорошо? — спросил он. — Мне... не знаю. Нормально. Просто слишком много эмоций за последнее время, — нашла в себе силы ответить я, чувствуя, как сердце начинает биться в глотке. — Это паническая атака. Она сейчас пройдёт, просто не наливайте мне больше. Вопреки моим ожиданиям, он сохранил спокойствие. Я боялась, что он начнёт метаться так же, как — по ощущениям — мои внутренности, и наведёт больше шума, чем стоило бы. Но он только предложил принести мне таблетки и воду. — Не надо. — У нас есть, и они совместимы с алкоголем. — Просто воду, пожалуйста. Извини за беспокойство, — пробормотала я на сбивающемся дыхании. Старбар посмотрел на меня с усмешкой. — Ты даже на грани смерти будешь вести себя как леди? — Воспитание не пропьёшь, — попыталась улыбнуться я. Старбар оставил мне свою сигарету и ушёл в зал. Я привалилась спиной к тяжелой двери и попыталась перевести дыхание, как-то успокоиться. Металлическая дверь нагрелась на солнце и теперь неторопливо, по крупицам, отдавала своё тепло в начавшую смущаться темноту. Под ладонью зажужжал телефон. На взрезавшем темноту экране высветилось сообщение под номером отца: «Я узнал, что ты работаешь в кафе...» Свайп вверх. Введение пароля. «... Ты совсем себя не уважаешь, если решила работать в таком месте, да ещё и за двадцать тысяч в месяц. Ты не ценишь своего времени и своих возможностей, ты просто кинула в грязь вложенные в тебя деньги. Три иностранных языка, учеба в Италии — и все ради того, чтоб разносить клиентам кофе...» Бла-бла-бла Он не был супер-богатым или образованным человеком, но изо всех сил пытался изображать из себя что-то в этом духе, всегда, сколько я его помнила. Он уже давно не жил с нами, а в жизни нашей семьи, состоявшей из меня, мамы и сестры, появлялся исключительно чтоб высказать своё «фэ» нашему образу жизни. На который, кстати, он нас и обрёк, когда оставил без денег и съехался с любовницей. Это было его первое сообщение за несколько месяцев, и оно подействовало, как отрезвляющая пощечина. Вместо переполнявшего меня страха остался гнев, раскалённый, как то нервное закатное солнце. Этот гнев душил, почти как паника, но оставлял силы отбиваться в слепой ярости, из последних сил. Дрожащими пальцами я принялась барабанить по клавиатуре, набирая огромное длинное сообщение. В него лилась вся боль, весь гнев, всё, что трудотерапия загоняла в подкорку и заколачивала огромными гвоздями, столько слов, что от них можно было захлебнуться. — Прости, что долго, вот вода, — Рем вышел и протянул мне стакан воды, отдававшей хлоркой, так что от вкуса горло сводило. — Тебе лучше? — Вроде того, но веселиться дальше настроения нет. Прости, — что-то мелькнуло в его выражении лица. Как будто мои слова его расстроили, а может, это был блик зажженного экрана. — В другой раз, наверное, задержусь на подольше. — Конечно, — ответил Рем. — Вызвать тебе такси? — Я пойду к метро. — Ты несколько минут назад чуть в обморок не бахнулась, будь добра, не строй из себя леди. У меня не было настроения с ним спорить. Я кивнула и уронила голову на колени. Старбар придвинул ещё одну кегу к той, на которой сидела я, и подставил плечо, чтоб можно было опереться. Я поколебалась пару секунд, а потом неуклюже наклонилась в его сторону, едва касаясь его своим плечом. — Какой адрес? — Метро Молодежная. — Адрес, женщина, — повторил он с нажимом. — Я не буду тебя выслеживать. — Откуда мне знать, вдруг будешь серенады под окном петь. — Делать мне больше нечего, как к тебе под окна ездить. Но если не скажешь, я поеду с тобой и лично доведу до дома. — И зачем тебе это? — Просто потому что мне не все равно, — ответил он, как будто это было чем-то само-собой разумеющимся. — Вот и всё. Хочешь, чтоб тебя до дома проводили? — Нет, не надо. Из меня сейчас никудышная спутница, извини. — Ещё раз извинишься... — беззлобно пробормотал он и протянул мне свой телефон с открытым приложением такси. — Пиши адрес, если тебе так спокойнее. Мне действительно стало спокойнее. В таком глобальном смысле. Эмоции в очередной раз сменились, как в калейдоскопе, и теперь рисунок был не яростным и пылающим, а чуть тёплым, как желтый свет фонарей, развеивавший ночное небо. Рем проводил меня до такси. — У тебя странное имя, — сказала я, когда мы уже подходили к желто-белой машине. — Ага. Сам выбирал, — пожал плечами он и, прежде, чем я успела задать следующий вопрос, положил руку мне на плечо и мягко подтолкнул в сторону машины. — Давай, до завтра. Ты же работаешь? — Да. — Тогда увидимся. Спасибо за кофе. И было приятно познакомиться. — Взаимно. Спасибо. И прости за всю эту сцену... Он топнул ногой в картинной злобе. — Опять извиняешься, Санни, — но тут же тепло улыбнулся. Его улыбку я увидела уже через заднее стекло такси.