please enough.

Сколько точно прошло времени с того момента, как последний проехавший мимо автомобиль поднял вслед за собой ворох песка и залежавшейся пыли, Юбэнксу было неизвестно. Так же как и название группы, чья песня тихо поскрипывала по радио из старой магнитолы водителя. Спокойно покачивая в такт смутно знакомой Ноену песне, мужчина, с виду средних лет — и с чётко просматривающейся проседью на светлых волосах, с густой щетиной и очень усталыми красными глазами, не обращал внимания ни на восходящее солнце далеко за горизонтом, ни на сидящего в нескольких сантиметрах от его машины на обочине дороги Ноена Юбэнкса. Зато сам Юбэнкс, ввиду своего скучнейшего утра, был даже рад секундному появлению незнакомца — хоть небольшой признак того, что эта местность не совсем уж заброшенная. Верно это был какой-нибудь местный трудяга, живущий в одноэтажном доме, в маленькой деревушке за одним из всех этих многочисленных поворотов. Он медленно возвращался домой, скорее всего, туда, где его уже таким ранним утром ждала его собственная жена, и, может быть, несколько детей — и почему-то Юбэнкс был уверен практически на все девяносто семь процентов, что у такой скромной семьи обязательно должны быть не просто мальчики-братья, а именно близнецы — светловолосые мальчишки с такими розовыми щеками и счастливой, беззаботной детской улыбкой. Возможно теперь он и сам не помнит себя в 6-7 лет, но рано или поздно это случается с каждым — и постепенно какие-то даже радостные моменты забываются навсегда — конечно, если вокруг нет тех людей, кто мог бы напомнить. Сейчас напомнить было некому. Некому было и сказать о том, что он совсем не всенародное разочарование и не ошибка жизни. Если бы ему так захотелось — он бы был тем смелым, чудесным мальчиком, которого бы все любили — но, к сожалению, теми лаврами уже был увенчан Хадсон. Хотелось думать, что не без помощи Ноена к мальчику с тёмными, как горький шоколад, волосами, пришла такая значительность и успешность — и вроде бы Юбэнкс и сам не до конца понимал, как мог этому поспособствовать, но очень желал этому верить. Хотел верить в то, что за всешкольным обожанием Чейза — так или иначе, но стоял сам Юбэнкс. Да, с той или иной стороны это и есть так — блондин допустил собственную ошибку в какой-то момент, и проще всего было не отстаивать собственную честь, уступая при этом чести Синтии, — самый простой и быстрый шаг, который по всем правилам должен привести вас к потере социального статуса, уважения в глазах других людей и, конечно же, ваших друзей. Этот шаг называется «помоги всем понять, что на самом деле ты тупой мудак» — и Юбэнкс этот шаг сделал, вопрос только в том, что Авери тогда будто бы не поняла всей серьёзности намерений блондина. Она будто бы потеряла память в промежутке времени примерно со входа в школу и до конца того дня. Ей будто казалось, что ничего такого не случилось, и она почему-то тоже прекратила контактировать с Хадсоном. Бог знает, что у неё в голове, почему она приняла заведомо неверное решение — да, до вчерашнего дня он так и не понимал, почему. А когда до него дошло, он уже не хотел этому верить. Изо всех сил пытался не думать об этом, не думать о том, сколько же уже времени Авери не хочет быть счастливой, если думает в таком плане о Ноене. Да даже если бы блондин очень хотел — он не мог дать Авери в полном объёме те эмоции, которые она обязана была получить от её первых отношений. Самая большая ошибка, которую Авери бы сейчас допустила, в конце концов дозвонившись ему — она бы точно, он уверен в этом больше, чем в том, жив ли он сейчас, точно пустилась бы его искать, зная, что он ещё способен достать из кармана телефон. Но мобильный аппарат находился где-то далеко, даже не в зоне видимости парня. И, конечно, он не мог просто достать его из кармана и узнать, на протяжении какого времени Авери, вместе с Хадсоном просто не могут найти себе места в волнении. И всё это снова — целиком и полностью — вина Юбэнкса. Какой прекрасный сегодня день! Небо, которое казалось скорее просто бесцветным, чем до жгучей боли в глазах белым, не могло сказать ни о чём — ни о том, через сколько минут польёт, как из ведра, дождь, ни о том, почему же всё не так. Всё действительно было не так, и это трудно было отрицать — иначе, зачем Ноен сидел на обочине какого-то малоизвестного, оттого и совсем пустынного шоссе. От нечего делать оставалось только считать камешки у проезжей части. Да и думать было совсем не о чем, ведь, если бы он начал сейчас задумываться о сложившейся ситуации в целом, то наверняка пришел бы к самому неутешительному выводу в своей жизни и, вероятно, бросился бы под колеса первой попавшейся машины, которая ехала бы чуть быстрее, чем недавно скрывшийся из вида мужчина на чёрном стареньком внедорожнике. — Послал бы к чёрту это всё! — тихо шепчет внутри такого взрослого парня маленький Ноен Юбэнкс. Хочет громче, хочет разорвать себе горло этим душераздирающим криком, но не может этого сделать. — К чёрту, к чёрту, к чёрту, — опять обессиленные попытки разодрать в кровь кулаки, но у него настолько мало сил… Он не прекращает вредить себе, потому что эта физическая боль слишком ничтожна, если сравнивать с тем пылающим, ранящим сильнее и сильнее пожаром, что внутри. Боль в душе режет, обжигает каждый миллиметр сердца Юбэнкса, и оно ноет, рвётся наружу, потому что терпеть эти мучения больше не осталось сил. Закат рассеивался, небо становилось всё темнее и темнее. Вечер был удивительно пасмурным, серые облака медленно накрывали оранжевый свет солнца, зашедшего пару секунд назад. — Мы должны найти его, — я неуверенно поднимаюсь с холодной травы, оставляя место рядом с Хадсоном пустым, — может, пойдем в дом и всё обсудим? Чейз будто бы раздумывает над несколькими вариантами, прежде чем дать свою реакцию на мой вопрос, и, наконец, коротко кивает головой, поджимая губы. Парень встаёт, задерживая взгляд синих глаз на темнеющем небе, которое до восхищения равномерно затягивилось чёрно-серыми тучами. Я не думала, что пойдёт дождь. — Я думаю, — я оглядываю небо вместе с Хадсоном, и у меня внутри рождается очень странное ощущение, — я думаю, что-то плохое случится. — Да брось, Авери. Мы сейчас зайдём под крышу — сомневаюсь, что молния ударит именно в тебя. Улыбается. Я секунду смотрю ему в глаза и улыбаюсь в ответ краешком губ. Он не понял. Я не боюсь дождя или молнии. После всего того, что произошло со мной, гроза — явно меньшее, что могло бы мне навредить. И сейчас я боюсь не за себя. Я знаю, что что-то плохое случится с Юбэнксом. И, Господи, как бы мне не хотелось думать, что это окажется правдой. Я чувствую его, как будто мы с ним связаны настолько крепко. Чувствую как будто его душу. Но в данном случае я бы лучше не хотела проживать, пропускать через себя всю его бесконечную боль, потому что это так тяжело для меня. Я хочу, да, определённо хочу делить его переживания вместе с ним, но не могу делать этого тогда, когда он далеко от меня, когда я не могу прикоснуться к нему рукой и обнять его, пытаясь своим присутствием защитить от всего плохого, что может с ним случиться. Я бы сама позволила другим людям говорить мне что угодно, что ранило бы мои чувства миллионы раз, снова и снова. Я бы сама изрезала свои руки в кровь, разбила бы костяшки пальцев об стену, я бы еще тысячу раз могла сжимать в сплошь раненых руках мелкие стеклышки, и опять причинять себе столько немыслимой боли, лишь бы не чувствовать, как болит его сердце. Как болит его душа. Самое тяжелое для меня — представлять, как он страдает. И я бы не хотела это представлять, если бы только могла выкинуть из головы его образ, который буквально ходил за мной по пятам и ни на секунду не оставлял меня в покое. Мы успели зайти в дом до того, как за считанные секунды дождь полил плотной стеной. Почему-то такая погода только усугубляла моё и без того паршивое настроение. В голове стучало, и эта пульсирующая боль не давала мне думать ни о чём, кроме как о том, когда же она наконец прекратится. И ещё, разве что, о том, что сейчас происходит с Юбэнксом. Хадсон держался от меня в стороне, и, кажется, что-то делал в кухне. Из-за боли моё внимание снизилось, и, вместе с тем, все органы чувств сделали то же самое. Мне хотелось просто закрыть глаза и ненадолго выпасть из реальности, из этого ужасного состояния тела. Конечно, я не могла позволить себе спать, так и не зная, что с Ноеном и где он, чёрт возьми, находится. — Авери, возьми, — Хадсон участливо подходит, присаживаясь передо мной на корточки, чтобы находиться на одном уровне с моим лицом. В его руке кружка, а у меня в голове всплывает картинка из такого далёкого прошлого. — Привет, Чейз! — маленькая темноволосая девочка с большими карими глазами — это я. Кажется, нам с Хадсоном тут не больше четырёх лет, а это значит, что мы с ним только недавно познакомились. Я помню тот день, хотя мне казалось, что я навсегда забыла о том, как же мы встретились. Мы с родителями переезжали из другого города и, кажется, совсем из другой страны. Я уже не помню, где и как я жила до того, как мы обосновались здесь. Родители предпочитают не упоминать об этом, ну а мне, на самом деле-то, и не очень интересно. Вероятно, у нас не осталось ничего в том месте, откуда родители благополучно уехали. Тогда я даже не сидела в своей комнате и не скучала по дому. Наверное, трёхлетняя Авери думала, что это маленькое путешествие, которое не продлится дольше двух недель. Ведь они, родители, всегда брали отпуска, чтобы съездить куда-нибудь, посмотреть мир. Авери без исключений брали с собой, и в этот раз её вещи также были собраны и стояли в ряду с родительскими чемоданами. Только вот, наверное, малышка не обратила внимания на то, что собрано было всё, абсолютно. Мы остановились перед большим домом, и мама сказала выходить. Я видела некоторых, жадных до всего нового, детей, что разом начали выбегать из дверей собственных домов и наблюдать за нашей семьёй. Мальчишка с каштановыми волосами прибежал не сразу. Он, держа в руке футбольный мяч, который по размеру был даже больше, чем его голова, встал со своими друзьями неподалёку и так же, как и все немногочисленные малыши, наблюдал за происходящим. Родители вытащили все вещи и сказали мне идти погулять, но не уходить дальше, чем на расстояние трех домов от этого места, пока они тут разберутся. Я, бегло напоминая себе о том, что нельзя никуда идти ни с кем незнакомым, прошлась туда-сюда — на расстояние ширины садика перед домом. Мне не хотелось далеко уходить, да и я никого не знала. Мне было неловко под любопытными взглядами трёхлеток и старше, поэтому я, несмотря на свой очевидный детский интерес к другим ребятам, старалась ни на кого не заглядываться, дабы не привлечь к себе большего внимания, чем просто рассматривание. — Авери, ну чего ты? — Папа отвлекается от вещей, подходит ко мне, снующей то в одну сторону, то в другую, и с любовью смотрит на меня. — Познакомься с кем-нибудь из детей, вон их тут сколько! — Отец глазами показывает удивление, когда оборачивается к маленькой группе детей — мальчишек! Я не могу вспомнить, что хоть когда-то играла с мальчишками, но папа добавляет, — Я уверен, с тобой все с удовольствием подружатся. Не дожидаясь моих ответных слов, папа берёт меня за руку, попутно кивает мне, будто бы спрашивая разрешения, а я улыбаюсь. Тогда он подводит меня к мальчикам совершенно разных возрастных категорий — от самых маленьких детей трёх-четырёх лет, до достаточно взрослых мальчиков двенадцати лет. Я пугаюсь и пячусь назад, но рука папы останавливает мои попытки сбежать, когда мы уже вот-вот подходим к мальчикам вплотную. Папа заговорщески шепчет «Скажи привет», а меня будто парализовало. — Ээ… п-п… — только и произношу. — Привет, — весело здоровается мальчик, который, должно быть, уже даже ходит в школу, и тянет мне такую большую, по сравнению с моей собственной, руку. Неловко переминаюсь с ноги на ногу, но нахожу в себе силы, немного обдумав обстоятельства, протянуть ему в ответ свою ладонь. Папа, кажется, сияет от счастья. — Как тебя зовут? — Ещё один мальчик, который невероятно красив, доброжелательно мне улыбается. — Спасибо, Авери, — Я начинаю улыбаться ещё сильнее, а смущение отходит на вторую ступень. — Тебе нравится футбол или что-то вроде того? — Наконец тот мальчишка, что стоит в самом центре этой немногочисленной компании, начинает говорить. Совсем скоро он станет тем для меня человеком, без которого мне трудно было бы представить себя, свою жизнь и перед школой, и в самой школе. Но пока он только маленький мальчик, который то и дело задаёт вопросы, в надежде получше узнать этот мир и всех, кто находится вокруг него самого. — Я не знаю, — поднимаю на него свои глаза и хочу получить от него реакцию. Но он только кивает головой в какую-то сторону и поглядывает на меня. Я же смотрю на папу. — Авери, три дома, — он одновременно с теплотой и строгостью произносит эти слова, и мальчик, недолго думая, кидает свой мяч прямо на асфальт. — Смотри! — ребята начинают играть, а я завороженно смотрю, как мяч катается по дорожке, переходя от игрока к игроку. — Авери, держи! — мяч внезапно летит на меня, мои глаза вмиг округляются, но я не знаю, что с этим делать. Отец, всё ещё наблюдающий за этой картиной, обходит меня и останавливает мяч ногой, отталкивая его другому мальчику. — Ты быстро научишься, — папа треплет меня по голове и идёт назад к дому, в который мама таскает все наши вещи. Я, не смотря на заверения отца, оставляю попытки касаться мяча и просто наблюдаю за игрой в футбол на асфальте. Так проходит какое-то время, достаточно продолжительное, и, пока солнце не начало клониться к горизонту, ребята продолжали таскать мяч по проезжей части. — Не бойся мяча, он почти не опасен. Только если знать, что с ним делать. Меня зовут Чейз, кстати, — мальчик похлопывает меня по плечу и запоздало протягивает мне разжатую ладонь. — Привет, Чейз! — я с хлопком легонько бью его по руке, как будто «даю пять». — Рада с тобой познакомиться! Все ребята разбегаются по домам, а Чейз провожает меня пару метров до участка, где уже нет чемоданов, но есть мама и папа, которые меня встречают. — Мама, папа, это Чейз! — восторженно, чуть ли не воплю я, а родители по-взрослому серьёзно на него смотрят. — Спасибо, Чейз, что поиграл с Авери, — папа по-мужски крепко пожимает ему руку и желает хорошего вечера. Я улыбаюсь и беру в руки протянутую чашку с какао, пар от которой щекочет нос. Почему-то мне стало легче, головная боль даже забылась, когда в моей голове мелькнуло такое приятное воспоминание. — Привет, Чейз, — тихо шепчу, смотря ему в глаза, — рада с тобой познакомиться. Он смотрит на меня, и, когда понимание к нему пришло, не очень уверенно даёт мне свою руку. Я бью по его ладони, легонько, как тогда. — Я, конечно, такого в тот раз не сказал, но я тоже рад с тобой познакомиться.