Don't leave it alive Don't… The end is so close Though it's been so deep Our love has to die ‘Cause love is so dangerous
Ботан только в этот момент догадался отлипнуть от Алисы. Он был напуган и не знал, что делать. А в взгляде Лив смешались гнев и боль. Последний раз Ботан видел её такую грустную в ту ночь, когда он вновь взял лезвие в руки. — Правильно говорят, в тихом омуте черти водятся… — горько усмехнулась Оливия, — Тебе стало меня мало, решил с другой поразвлечься? — Оливия. — в надежде позвал он её, хватая за руку, но та, как ошпаренная, вырвала свою ладонь. — Я тебя ненавижу, Саша, — впервые она назвала его по имени. Она не могла пошевелиться. Она не слышала ничего, ни его просьб о прощении, ни мерзкого смеха Алисы. Лив слышала лишь тихий, кроткий голос своего сердца. Вдруг в голове Оливии что-то замкнуло, она сжала кулаки и набросилась на Алису. Каждый удар Оливии был все сильнее, но ей становилось все легче. Соперница громко кричала, и поэтому в палату быстро прибежали санитары с шприцами. Им обеим сделали уколы, и Лив упала на свою кровать, громко крича и плача. По её подбородку медленно стекала кровь, но она даже не вытерла её. Она только сейчас, что потеряла все. Возможно, вы скажете: разве Ботан — это её «все»? А ведь так и было. Именно благодаря ему Оливия начала заново, по кирпичикам строить свой разум. Благодаря ему она полюбила свое тело и себя. Она помнила, с какой горечью он смотрел на её выпирающие ребра и кости. Благодаря нему она получила надежду на свое выздоровление. В её голове всё ещё раздавался его голос: «— Обещаю, — искренне сказал Ботан. — Тогда и ты пообещай, что не будешь худеть и принимать таблетки, чтобы вся еда, которую ты съела, вышла из тебя. И что ты будешь любить себя и ценить…» А какой в этом смысл — держать эту клятву сейчас? Он больше не любит её, как она считала. Ради кого быть красивой? Ради кого быть счастливой? Оливия начала судорожно размышлять. Ужин будет только через много часов, сейчас ещё только день. Девушка начала рыться в своей сумке, и нашла разного рода «сладости»: шоколадки, печенье, сухарики, чипсы. Она хотела вновь удариться в компульсивное переедание, так как более лучшего способа причинения себе боли она не видела. Нужно было как-то отвлечься. Одна пачка, вторая, третья… Так много она не ела уже год. Потом еще, и ещё, и ещё. В желудке начались сильные спазмы. Оливия поняла: накрыло. Она закрыла рот рукой и пулей вылетела из палаты…***
Ботан вышел из палаты, чтобы прогуляться и успокоиться. Нужно было объясниться с Оливией. Ведь фактически даже поцелуя не было, а значит, он не предал?.. «Неправда, мне не стоит пытаться оправдать себя. Я предатель. Я должен был сразу её оттолкнуть от себя и заорать, но я этого не сделал. Потому что что? Потому что слабак!»— тот круг мыслей, который в итоге приводил к селфхарму, снова возник в его голове. Тут он увидел Лив, которая пролетела мимо него. Он хотел остановить её, но не смог. Оливия оттолкнула его одной рукой, второй прикрывая рот.***
Через десять минут Лив вернулась в палату и снова упала на кровать, горько плача. Теперь к её негативным чувствам прибавилась ненависть к себе за свою минутную слабость. Во время своей истерики она почувствовала на своей шее чье-то дыхание. — Уйди, пожалуйста…— взмолилась она, а слезы лились из её глаз. — Я хочу поговорить. У Оливии не было сил на возражение. Она просто сидела молча, теребя край рубашки. — Слушай, я понимаю, что тебе больно… — Не понимаешь. Ты знаешь, как мне тяжело верить людям, какие у меня проблемы с доверием. Ты должен был понимать, что тебе нельзя косячить нигде, — она тыкнула ему в грудь указательным пальцем. — Я знаю. — Нихера не знаешь. Знал бы, не целовался ни с кем! — Я не целовался! Я даже не шевелил губами! Затем он вдохнул и продолжил уже более спокойно: — Лив, пойми меня. Я понимаю, что поступил очень неправильно и низко. Но неужели не очевидно, что я люблю только тебя одну? Мне на эту дуру плевать. Прости, пожалуйста… — Ты же знаешь, что я шизанутая, и что я теперь буду думать об этом и прокручивать этот эпизод у себя в голове снова и снова? Этот разговор, полный драмы и волнения, был прерван объявлением в громкоговоритель: «Стар и Соколов, просьба подойти к заведующей» — Ну что теперь? — устало сказала Оливия, вставая с кровати и уходя. Ботан поплелся за ней. Он чувствовал, что не все будет хорошо. За ними шли врачи, которые теперь ещё тщательнее следили за этой парочкой.***
Заведующей не было, на её месте был заместитель: парень лет двадцати пяти, весёлый шутник. — Ой ребята… Не знал, что бешенство передается половым путем… — грустно вздохнул он. — В смысле? — заучка покраснел и отвернулся. — А в коромысле. Сначала Сашка подрался, потом Оливушка подралась… И все вы друг друга защищаете… — Та сучка этого заслужила! — выпалила Оливия, — Она стебалась над моим диагнозом, говорила обидные для меня вещи, она моего парня отбила! — Вот как? Я уж думал, вы будете как Ромео и Джульетта: до самой смерти… Короче, к чему я клоню: за ваше сплетение, и за драки и за бунты вам назначен курс аминазина. Соколов — две недели, Стар — неделю. Начинаем с сегодняшнего дня. Это известие повергло обоих в шок. Разве они смогут выдержать эту нагрузку, если даже один раз делает из них беспомощных овощей? — Вы не имеете права! — кричал Ботан, пытаясь защититься, но врач покачал головой: — Не я решаю, выше стоящие люди решают.***
Завтрак. Оливия села на самый дальний стол, подальше от Ботана и его тяжёлого, грустного взгляда и его манящих карих глаз. Ботан молча ел какую-то холодную кашу, которая за год осточертела до невозможности. Неожиданно его соседка по палате прыгнула на занавеску и закричала, раскачиваясь: — Смотри, я пятерка! Я хорошая, я хорошая! — Савушкина, слезь с занавески. Она не слушала. Тогда врачи сняли её оттуда с силой, и сделали уколы успокоительного. Ботан поморщился. Есть и так не хотелось, а тут ещё такое. Он не доел, оставил тарелку и ушел. Ему нужно было сделать первый укол аминазина. Казалось бы, все должно пройти нормально, но нет. Ботан зашел в процедурную. Там сидела молодая врач-практикантка. Можно было подумать, что шприц она держит впервые. Ботаник поднял рукав, отвернулся и начал думать о чем-то своем (об Оливии, естественно). Врач осматривала его порезы и вдруг выдала: — Я забыла, как колется… Ай, похер, — она махнула рукой, — Чё я, укол сделать не смогу?! Она уколола резко, куда попала игла. Ботан даже заорал от боли. — А как ты в армию пойдешь, если обычного укола не можешь потерпеть? — это было последнее, что он слышал. В ушах сильно зазвенело, в теле появилась болезненная тяжесть, все болело. В эту секунду Ботаник упал с стула и отключился…